Вкус крови / The Taste of Blood

      День 5              Гермиона моргнула.              Затем моргнула снова, а потом ещё раз, просто чтобы убедиться, что увидела всё правильно.              В замешательстве она нахмурила брови и почувствовала, как губы на мгновение приоткрылись; неозвученный вопрос вертелся на кончике языка. Закрыв рот, Гермиона села в кровати.              После ухода Драко она на мгновение позволила себе сожалеть.              Момент, чтобы погрязнуть в этом; момент, чтобы почувствовать себя плохо из-за сложившейся ситуации и самой себя. Короткая пауза, чтобы позволить всему произошедшему в жизни утянуть её. И это произошло: поглотило Гермиону целиком, как бездонная пропасть, и только сила воли и гнев в конце концов вытащили её.              Это и краткий проблеск вины.              Это чувство было похоронено глубоко, но оно было там, и Гермиона собирала каждый осколок вазы с пустой от мыслей головой, лишь бы не позволить вине разрастись.              Драко ушёл и, казалось, забрал с собой весь воздух, поэтому Гермиона пролежала в постели несколько часов, прежде чем заснула — ждала, пока воздух снова наполнит комнату и она сможет дышать.              Недостаток кислорода, похоже, затуманил сознание, потому что в голове роились мысли не только о тех, по кому Гермиона скучала, но и о тех, кто стал её постоянными спутниками.              Она подумала о Джинни и о панике, которую подруга, должно быть, испытала, когда поняла, что Гермионы нет рядом. Тревога смешалась со страхом, и Гермиона задалась вопросом: скучает ли по ней Джинни? Так же сильно, как она скучала по комфортным вечерам в компании девушки.              Гермиона подумала о Роне и о том, как он разозлился, когда Джинни вернулась одна. Она чувствовала вину перед тем, на кого обрушился этот гнев, хотя и знала, что не должна была. Можно сказать Рону, что небо голубое, и он всё равно найдёт повод покричать.              Перси и Бруствер… Голова Гермионы была забита множеством выдуманных сценариев развития событий, произошедших после нападения.              Лёжа в траве, с головой погрузившись в мысли о красоте и стоящем вокруг запахе крови, она ни о чем не беспокоилась. В том моменте было чувство невесомости, но Гермиона ощущала вину и за это.              Потому что пока Гермиона лежала в траве в поместье, где её лечили и оберегали, люди, которые любили. беспокоились. Они, обеспокоенные и обезумевшие, наверняка думали о смерти Гермионы.              Или о пытках.              Во время них можно узнать человека по-настоящему, и Гермиона задавалась вопросом: достаточно ли хорошо её знал Орден? Были ли они больше обеспокоены её возможной смертью или же фактом похищения?              И хотя в комнате не хватало воздуха, недостаток кислорода, казалось, что-то вытянул из Гермионы. Что-то, что направило её мысли на себя, нежели на других, и эта перемена казалась опасной.              Перед тем, как заснуть, она позволила себе ещё кое-что.              Джинни не было рядом, и хотя делиться мыслями и чувствами наедине было легче, Гермиона полагала, что никогда по-настоящему не ценила то, как подруга заставляла её чувствовать себя правильно. Она понимала отношение Гермионы к миру и тем, кто его населял; поощряла те маленькие моменты эгоизма, которые они разделяли поздно ночью в убежищах.              Эгоизму не было места в комнате, где она лежала сейчас, но Джинни была далеко, поэтому Гермиона резко заговорила шёпотом, отражающим серьёзность признаний.              — Я скучала по нему.              Слова были сказаны так тихо, что Гермиона едва расслышала их, но и этого оказалось достаточно.              — Его волосы всё ещё вьются около ушей, как и раньше.              — За серебром его глаз по-прежнему скрывается что-то жестокое. Я беспокоюсь.              — Вся тяжесть мира не лежит на его плечах, но ему всё равно трудно дышать. Война продолжится, если он не проснётся завтра.              Гермиона мысленно вернулась к разговору с Джинни — к осторожным шагам по воде в тот день, когда она объясняла свои чувства.              — Почему он?              — Что? — спросила Гермиона, оторвав взгляд от книги, которую читала.              Они провели весь вечер в тишине: Джинни была занята уборкой на их маленькой кухне. Гермиона обернулась и увидела, как Джинни бросила грязную тряпку в раковину.              — Малфой. Почему он?              На мгновение Гермиона растерялась. Она никогда не делилась своими чувствами к Драко, но Джинни смотрела так, будто уже знала ответ на свой вопрос. Как будто она ждала признания или лжи.              Гермиона повернулась лицом к голой стене, откинула голову на спинку дивана и посмотрела наверх.              — Тебе знакомо чувство, когда ты выходишь на улицу после летнего дождя?              Джинни промолчала, и Гермиона восприняла это как согласие.              — Думаю, я испытываю что-то подобное. Душно и жарко — воздух густой, и ты делаешь вдох, но его никогда не бывает достаточно. Тепло поглощает тебя, и ты не можешь от него убежать, потому что оно просто есть. Оно не поддаётся контролю, и, в конце концов, ты привыкаешь к нему. Делаешь глубокий вдох, снимаешь свитер или дождевик и приспосабливаешься. Это некомфортно, липко, но в то же время приятно. Что-то совсем другое, как смена ритма, ведь дождь не часто льёт в жару.              Гермиона повернула голову, взглянув в дальнее окно.              — Это редкое явление, и, наверное, именно это я чувствую, когда смотрю на него. Я задыхаюсь, но это приятно — мне это нравится. Иногда я даже люблю это.              — Удушье обычно не является чем-то хорошим, — мягко сказала Джинни. В её голосе не было ни намёка на гнев, он звучал скорее любопытно. Гермиона слабо улыбнулась, вытаскивая воспоминания о Драко на передний план в сознании. Слова текли легче, когда она думала о нём.              — Да, наверное, не является, но я также думаю, что люди забывают о том, что страдания — это не всегда плохо. Они делают тебя стойким и выносливым, и я всегда представляла, что если любишь кого-то вроде него, то нужно быть такой. Выносливой. Жёсткой. Умеющей дышать по-другому.              — Ты любишь его?              — С каждым днём всё больше, — призналась Гермиона. Снова воцарилась тишина, а затем она добавила: — Это ужасно.              Выговорившись, Гермиона не почувствовала себя лучше, потому что рядом не было никого, кто мог быть сказать, что понимает её. Поэтому она осталась с неоправданными мыслями и чувствами, которые витали вокруг, сталкиваясь друг с другом и причиняя боль.              Гермиона заснула с тяжестью в груди, будто на несколько минут задержала дыхание, и смогла вдохнуть тогда, когда проснулась, а перед ней сидел он.              Драко — или какая-то его странная версия из мира, где он не был самим собой и вынужден был притворяться — небрежно развалился в кресле у кровати Гермионы.              Драко из мира, сулившего бесконечные возможности, стоит ему только попробовать.              Гермиона снова задалась вопросом, кем Драко мог бы стать — ведь что-то было похоронено где-то глубоко внутри него и стало первой чертой, которую он пересёк, — и что сделало его тем человеком, которым он был сейчас.              Было ли это с рождения, когда руки отца впервые обхватили Драко слишком крепко? Не из чувства любви, нет, а из-за чего-то похожего на обладание?              Впервые ли Нарцисса Малфой компенсировала эту грубость лаской и заботой? Неужели они вместе споткнулись об эту тонкую грань между жестокостью и мягкостью и упали? И действительно ли юный Драко был слишком податлив в этом промежуточном состоянии, чтобы не иметь шанса стать кем-то другим, а не тем, кем он был сейчас?              Любовь может быстро стать удушающей, если действовать неправильно, и те, кого душат, всегда будут прибегать к насилию, чтобы избежать возможных последствий.              При более детальном осмотре Гермиона увидела, что Драко держит чашку: лёгкая гримаса, промелькнувшая на его лице, когда он сделал глоток, говорила о том, что напиток был крепче чая или кофе, несмотря на выбор посуды.              Но не чашка и не лицо Драко привлекли внимание Гермионы.              На нём был джемпер, а если точнее — повседневный джемпер. Тёмно-серый и без узоров, но он придавал Драко человечности. Гермиона моргнула, чтобы рассмотреть боксёры и носки, которые также были на нём.              Драко Малфой сидел перед ней в пижаме, потягивая напиток, будто это была самая обыденная вещь в мире. Будто не он грубо ругался и кричал на неё с окровавленными руками несколько часов назад.              Слова срывались с губ, к которым Гермиону всегда тянуло — она на мгновение вернулась ко вчерашнему вечеру. К приглушённому шёпоту «Я не виню его» и тихому признанию за задёрнутыми шторами в комнате с оклеенными обоями стенами.              — Доброе утро, — сказал Драко, сделав ещё один глоток, и поставил чашку на подлокотник кресла. Он дважды постучал пальцами по керамике — кольца на пальцах звякнули, и звук разлетелся по комнате.              Взгляд Гермионы переместился на его руки.              Большой зал. Класс Зельеварения. Драко, сгорбившийся над завтраком или над своей работой. Кольца, стучавшие о кубок с тыквенным соком или о деревянную поверхность парты.              Драко, прикусивший губу, — признак сосредоточенности или беспокойства.              Гермиона посмотрела в окно, изо всех сил пытаясь определить, сколько времени прошло с ухода Драко. Шторы мешали это понять, поэтому она с усталостью в голосе ответила:              — Доброе утро.              Драко тяжело вздохнул, отчего его плечи опустились, и наклонился вперёд, упёршись локтями в колени. Кофейная чашка теперь стояла на полу.              — Я полагаю… — Драко остановился на полуслове, и провёл рукой по вытянувшемуся в замешательстве лицу. — Я хотел извиниться… за то, что накричал на тебя.              Гермиона ждала, что он продолжит. Это не было похоже на полноценное извинение. Его слова растянулись в конце, будто там должно быть что-то ещё, но в воздухе повисла тишина, и Гермиона поняла, что это было плохо сформулированное извинение от человека, который никогда этого не делает.              Гермиона прочистила горло и удобнее села в кровати — одеяло помогало побороть чувство уязвимости. Слова Драко удивили, застали врасплох, и мягкий хлопок стал для Гермионы опорой, пока она пыталась найти ответ.              — Думаю, всё в порядке. Я бы, наверное, тоже накричала на себя.              Я не виню тебя за то, кем ты являешься.              — Это всё равно не оправдывает меня, так что прости.              — Честно говоря, не уверена, что ожидала этого.              Я бы солгала, если бы сказала, что ожидала чего-то меньшего.              Плечи Драко поникли, словно его ударили, но Гермиона имела в виду не это.              По правде говоря, накануне вечером, между тем, как она перевела дыхание и начала кричать, был момент, когда она поняла, что последствия неизбежны. Похоже, крики и ругань были одними из менее серьёзных последствий, с которыми Гермиона могла столкнуться.              У неё всегда было впечатление, что Драко осознаёт, кем является и кем представляется миру. Было ли слишком трудно предположить, что мужчина перед ней прибегнет к крику? К насилию?              Нет, Гермиона так не думала — она ожидала этого. Возможно, где-то в глубине своего сознания даже искала этого. В тот момент это было непонятно, но, когда она села и задумалась, то не испугалась.              Гермионе было страшно в коридоре, но как только Драко схватил её, всё сменилось чем-то другим.              Предвкушением, погоней — погоней за адреналином в условиях духоты, которая часто приводила к учащённому сердцебиению, и иногда Гермиона думала, что именно этого и жаждет.              Не быть застывшей, а выйти так далеко за рамки движения — к чему-то гораздо более глубокому, где гонишься за чувствами, заставляющими ощущать биение в груди — человеческое и хрупкое, — как напоминание о том, что ты живой человек.              — Мне не следовало кричать, это было грубо.              Это признание вернуло Гермиону в настоящее, и она, будучи потрясённой, открыто рассмеялась, проведя рукой по лицу и покачав головой. До чего абсурдная ситуация.              — Мы будем честны?              — Прости? — спросил Драко, взяв чашку и сделав ещё один глоток.              — Я сказала, — Гермиона снова подвинулась, закатив глаза, вылезла из-под одеяла и скрестила ноги, — мы будем честны? Я полагаю, именно это здесь и происходит — ты извиняешься?              — Думаю, да, — устало сказал Драко.              — Извинения приняты. Я могла бы обойтись без рукоприкладства, поэтому принимаю твои извинения и приношу свои. Я вела себя глупо, так что прости, — слова Гермионы затихли под конец.              Спасибо, что дал мне возможность извиниться перед тобой — мне кажется, что ты должен всю жизнь просить прощения у мира.              — Я бы сделал то же самое.              — Что?              Драко вздохнул, будто внезапно закончил разговор, но Гермиона могла сказать, что это проявление тревоги — они ступали на неизведанную территорию. Гермиона не чувствовала как такового дискомфорта — она вполне наслаждалась этим странным и уникальным моментом, — но ощущала что-то другое.              — Я бы тоже ушёл из комнаты, не остался бы здесь, так что извини. Я не должен был, — Драко небрежно махнул рукой в сторону Гермионы, — грубо обращаться с тобой и кричать. Прости…              — Хватит извиняться, — Драко недоверчиво посмотрел в ответ, но Гермиона продолжила. — Это сбивает с толку. Я не думаю, что когда-либо в жизни слышала, как ты извиняешься, не говоря об этих четырёх случаях за последние несколько минут.              Он усмехнулся.              — Ну, я подумал, что ты оценишь извинения.              — Да, я очень ценю это, но, пожалуйста, прекрати. В сочетании с тем, что, чёрт возьми, на тебе надето, это довольно пугающе, если честно.              Драко опустил взгляд, словно забыл про свою одежду, а затем просто пожал плечами.              — Я пришёл извиниться и узнать, не нужно ли тебе что-нибудь. Я собирался уходить через несколько часов и понял, что у тебя нет возможности поговорить с кем-нибудь, пока к тебе не зайдут.              — Домовой эльф?              Драко рассмеялся. Сухо и грубо.              — Я бы не стал беспокоить тебя его присутствием. Уверен, тебя достаточно раз называли грязнокровкой, не так ли?              Гермиона вскинула бровь, а Драко закатил глаза, и это был практически тот самый момент.              — Что ты сказал мне вчера вечером перед тем, как ушёл? — Гермиона соскользнула с кровати и прислонилась к одной из её опор напротив Драко.              — Придёшь ещё? — сказал он, окинув Гермиону взглядом.              Она осмотрела свой внешний вид и отметила помятые джинсы и задравшуюся во время сна рубашку. Поправив подол, Гермиона закатила глаза.              — Итальянский, кажется. Что ты сказал?              — Un peccato allora, la mia Gioia.              Иностранные слова срывались с языка Драко так, будто он всегда был предназначен только для них. То, как двигались его губы, произнося слоги, заставило Гермиону затаить дыхание, и она прищурилась, чтобы лучше видеть в полутьме комнаты. Гермиона кивнула, вспомнив знакомое звучание слов, произнесённых накануне вечером.              — Sei la più bella dopo il risveglio, — Драко продолжил, ещё глубже садясь в кресло, на что Гермиона пожала плечами. — Да, это итальянский. Тогда я просто сказал, что мне жаль, что ты осталась со мной.              Гермиона задумалась над своими словами, и назойливое чувство вины на мгновение будто специально вернулось перед её следующими словами.              — Я сожалею об этом. Я… Я понимаю своё положение, ведь всё могло быть гораздо хуже. Ты и твоя мать очень добры ко мне.              Драко махнул рукой, будто всё это было пустяком.              — Ты хочешь… Тебе нужно… что-нибудь?              Гермиона на мгновение задумалась, перебирая в уме, что могло бы оказаться полезным и что можно было попросить. Она хотела несколько вещей, и уйти занимало первое место в списке, но полагала, что ей бы уже давно предложили по возможности.              Подумав, Гермиона обнаружила, что действительно ни в чём не нуждалась. И всё же она спросила:              — Я бы хотела уйти.              Драко тихо усмехнулся, провёл языком по зубам и покачал головой.              — Извини, я не могу этого сделать.              — Что ты можешь сделать?              — Non vorresti saperlo, — быстро ответил он, и если бы Гермионе не нравились его губы, когда он говорил на итальянском, то она была бы раздражена уходом от ответа.              Драко ухмыльнулся — похоже, ему нравилось играть в эту маленькую игру, — но Гермиона не клюнула.              — Может быть, перо и пергамент… ещё я бы хотела другую одежду, если это возможно, — наконец, попросила она, игнорируя слова Драко, заталкивая и заглушая то чувство, которое расцвело в её груди.              Повисла тишина, и Гермиона только закончила прилагать усилия к тому, чтобы уничтожить это зарождающееся чувство, загнать его в свой дальний угол сознания, когда Драко ответил:              — Считай, что всё уже готово.              Он встал, и слова вырвались изо рта Гермионы прежде, чем она успела подумать.              — Куда ты идёшь?              Драко поднял на неё взгляд, наклонился, чтобы взять свою кофейную чашку, и приподнял бровь.              — Прости?              — Перестань извиняться, — процедила Гермиона, внезапно осознав, насколько душно стало в комнате — словно воздух снова стал медленно исчезать, хотя Драко был здесь и ещё не ушёл, как это было накануне вечером.              Он выпрямился, сделал ещё один глоток своего напитка, наблюдая за Гермионой поверх чашки, и тяжело сглотнул. Его голос был грубым, когда он заговорил, а выражение лица — суровым.              — Лондон.              — Лондон, — повторила Гермиона, и Драко только кивнул в знак согласия, а затем направился к двери.              — Я принесу вещи перед уходом, — ответил он.       

***

      Гермиона облокотилась на спинку дивана, опершись локтями и стоя на цыпочках, наблюдая, как Драко сбрасывает груду одежды, которую ей принёс.              Перо и стопка пергаментов лежали на журнальном столике, и Гермиона наблюдала, как перо скатывается на стеклянную поверхность. Опустившись на ноги, она обошла кучу вокруг и подхватила первый предмет одежды.              Шорты из денима — абсолютно непрактичные в это время года, но всё равно нужные. Взяв другую вещь, Гермиона обнаружила, что это мягкая хлопковая рубашка.              — Я не смог толком что-то найти, — сказал Драко, засунув руки в карманы и взглянув на неё.              — Ничего страшного, всё равно спасибо. — Гермиона подняла глаза и встретилась с ним взглядом, и ей показалось, что среди жестоких серебристых оттенков она увидела нотку сожаления. Может и не сожаления, но чего-то, что заставило её захотеть успокоить его. — Всё чудесно.              Драко кивнул, склонив голову набок. Он смотрел на неё еще мгновение, а затем направился к двери.              — Я дам тебе знать, когда вернусь, la mia Gioia, — он произнёс это как вопрос, когда повернул ручку и вышел в коридор, а Гермиона придержала дверь.              — Хорошо, — кивнула она, наблюдая, как он сделал несколько шагов вглубь коридора. Его плечи опустились, и между ними и дверной рамой лежал большой груз. Гермиона взяла эту ношу в руки, перевернула её несколько раз и снова заговорила. — Когда ты вернёшься?              Она бросила груз, метнув его в сторону Драко, и после того, как её слова прозвучали в открытую, Малфой, казалось, уловил их смысл. Это было прогрессом в сравнении с тем, что происходило прежде — до этой странной новой территории. Она успела овладеть собой до того, как он снова заговорил.              — Stai facendo infuriare, — сказал он, слегка покачав головой. — Я не уверен.              Гермиона проследила за тем, как он отступил назад, пригвоздив её взглядом, а затем направился по коридору; его шаги эхом отдавались в тишине.       

***

      День 6              В эту ночь Гермиона спала лучше, сменив старые джинсы и рубашку на шорты и ещё более старую футболку, пугающе похожую на ту, которую мог бы носить Драко.              Засыпая, она старалась не думать об этом, но незадолго до восхода солнца её разбудили мысли о молчаливых взглядах и гнетущей атмосфере.              Перо и бумага прожгли дыру в столе, но, когда Гермиона села за стол, то не нашла, что написать.              Она сложила одежду, которую ей принесли, и положила её на пуфик у кровати, стараясь не обращать внимания на сходство между джемпером, который она держала в руках, и тем, который был на Драко прошлым утром.              Гермиона не решалась поднести его настолько близко, чтобы почувствовать запах, поэтому держала на расстоянии вытянутой руки.              Это была хорошая дистанция.              Близко, но не слишком, и Гермиона смирилась с ним. В жизни всё должно быть в меру.              Посреди утра её размышления прервал стук в дверь, и когда никто не вошёл, Гермиона открыла её и увидела Нарциссу Малфой с поднятой рукой. С минуту стояло молчание, а затем она опустила руку и сложила обе перед собой.              — Я могу войти?              Вместо ответа Гермиона отступила в сторону, позволяя ведьме переступить порог комнаты, которая и так принадлежала Нарциссе, и ей не требовалось разрешения, чтобы зайти, но Гермиона оставила это невысказанным.              Миссис Малфой взглянула на вазу справа от себя, которая, к удивлению Гермионы, стояла на столе совершенно невредимой.              — Драко сообщил мне, что приходил и принёс кое-какие вещи, которые вы просили.              — Да.              Нарцисса хмыкнула в ответ, и Гермиона сложила руки перед собой, подражая ведьме.              — Ему пришлось покинуть поместье раньше, чем ожидалось. Он хотел, чтобы я пришла и посмотрела, не нужно ли вам ещё что-нибудь. Возможно, книги? — При этих словах Нарцисса бросила взгляд на книжные полки, и Гермиона тоже заметила, что те были заполнены фолиантами.              — Из библиотеки? — Гермионе стало интересно, можно ли ей свободно пользоваться большой библиотекой, которая находилась где-то в поместье. В последние несколько дней Гермиона выделила для вопросов и ответов небольшой уголок своего сознания — по соседству с Драко — для их поиска.              Нарцисса снова хмыкнула в ответ.              Гермиона с минуту смотрела на ведьму, и в её глазах мелькнул намёк на что-то. Это заставило Гермиону набраться храбрости, которая жила где-то в глубине её тела. Она сгорела, когда слова вырвались наружу.              — Я бы хотела попросить несколько книг… Если они у вас есть.              Нарцисса подняла бровь.              — «Самая зловещая магия», «Секреты темнейших искусств», — Гермиона сделала паузу, размышляя, глядя краем глаза на реакцию стоящей перед ней ведьмы. — И «Тёмное руководство по некромантии». Если они у вас имеются.              Нарцисса на мгновение выглядела ошеломлённой, но потом взяла себя в руки. Её тон был резковатым, когда она заговорила:              — Думаю, они у нас имеются.              Гермиона смотрела на ведьму, призывая её задать вопросы, которые она и должна была задать, но Нарцисса молчала.              Она знала, к чему может привести просьба о подобных книгах — знала, что её ждёт. Риск. Но Гермиона была готова на него пойти.              — Это всё? — наконец произнесла Нарцисса.              — Да, спасибо.              — Прекрасно.              Она повернулась, чтобы уйти, но у Гермионы был ещё один вопрос:              — Люциус.              Она не озвучила его как вопрос, но Нарцисса всё равно поняла. Вздохнув, она снова обратилась к Гермионе.              — Вы это уже спрашивали прошлым вечером.              — Я не помню.              — Неудивительно. Люциус здесь, да, но с ним не будет проблем. Он остаётся в своём кабинете, держится в тени с тех пор, как провалил задание Тёмного Лорда. Наш Лорд был недоволен, и теперь обязанности Люциуса легли на плечи Драко.              На лице Гермионы отразилась растерянность.              — Тёмный Лорд был недоволен Люциусом и обратился к Драко за помощью. — Она сказала это так, словно это всё объясняло, но потом выражение её лица изменилось. — Драко пытается… — Нарцисса, казалось, остановила себя, потом выпрямилась и поджала губы. — Если это всё, я прикажу передать нужные книги, когда те будут найдены.              Значит, тяжесть мира действительно ложится на твои плечи.       

***

      День 7              …испытываю одновременно и страх, и комфорт, и я знаю, что эти два слова никогда не должны быть так близко друг к другу — тем более на бумаге. Бумага ужасна, и я беспокоюсь о том, чтобы написать это так же сильно, как это пожирает меня изнутри.              Меня тревожат миссии — что они могут означать. Что вообще творится, и происходит такого, что я упускаю и никогда не увижу и не услышу? Что-то не даёт мне спать по ночам, но я не понимаю, что именно.              Я не знаю, о чём беспокоиться.              Ты, вероятно, не замечал такого за мной, я беспокоюсь. Я до смерти волнуюсь из-за всего, что лезет мне в голову. Ты не знаешь меня так, как я знаю тебя.              Взгляд со стороны бесценен, и мне кажется, что в некоторые дни я могу рассказать тебе о себе больше, чем ты когда-либо узнаешь.              У нас много общего. Тишина между нами по ночам кажется лёгкой.              Я тоже испытываю ярость — это безумие смерти, и мне приятно знать, что другие чувствуют то же, что и я. Что другие пережили потерю. Что кто-то ещё в этом мире находит утешение в постоянстве.              Во мне столько ярости. Большую часть времени её невозможно осознать.              Мой разум сейчас разделён на то, что происходит за этими стенами — тела, кровь и резня, увиденные мной, но так легко игнорировать эти ужасы, когда наблюдаешь за тем, как чья-то рука обхватывает кружку с кофе или ощущаешь тёплую плоть на своей собственной.              Прошло много времени с тех пор, как я чувствовала подобное, и, похоже, мне этого не хватает.              Но больше всего меня пугает тот факт, что чаще всего я чувствую только одно — тоску. Кто-то болит в глубине души, и я не знаю, что бы это значило. Я могу прочитать миллион книг и никогда не добраться до правды, но чувствую, что когда-нибудь узнаю… пойму.              Я боюсь этого дня и того, что он будет значить для меня. Когда-то я говорила о себе — кем, как мне казалось, я стану после войны, — и иногда мне чудится, что я близка к пониманию.              Гермиона              Она размашистым почерком подписала письмо, а затем дважды перечеркнула своё имя, находя некий покой в том, что если она не подпишет его, то написанные слова не будут ей принадлежать — хотя всё ещё могла видеть имя внизу и чувствовать углубление от букв на обратной стороне пергамента.       

***

      День 8              Сегодня слишком поспешно вскочила, потому что мне показалось, что я услышала, будто кто-то идёт по коридору, и, судя по всему, мои раны затянулись.              Я не знаю, что мне дали или что сделали, когда я была в отключке, но, похоже, отравить не пытались, что замечательно, и я это ценю. При мысли о том, что Нарцисса заботится обо мне, я чувствую лёгкий дискомфорт, но, всё же, благодарна.              Отчасти я ожидаю, что она проигнорирует мою просьбу о книгах, но если она их принесёт, в очередной раз буду благодарна.              Я снова беспокоюсь… о себе. Вчера вечером я лежала в постели и снова думала о том, чем всё это закончится. Я бы хотела просто увидеть, где мы все окажемся. Умру ли я? Я застряла здесь, но, видимо, я могла бы умереть раньше в любом другом месте.              Не думаю, что хочу умирать. Есть несколько вещей, которые я бы ещё хотела сделать.              Я скучаю по родителям. Думаю, когда-нибудь я хотела бы их навестить.              Не знаю, что ищу, но я буду искать, несмотря ни на что.       

***

      День 9              Гермиону разбудил громкий стук. Оглянувшись, она увидела, как несколько обрывков пергамента упали на пол рядом с журнальным столиком. Приподнявшись, она заметила массивную стопку книг с письмом, аккуратно вложенным в одну из них.              Гермиона нерешительно взяла письмо и открыла его — толстый пергамент, по краям испещрённый серебряными нитями.              Надеюсь, вы найдёте то, что ищете.              Н.М.              Гермиона на мгновение застыла, глядя то на короткую записку, то на стопку книг, затем быстро перекинула ноги через край дивана и опустилась на пол.              Взяв первую книгу, она перевернула её — «Тёмное руководство по некромантии». Она положила её на колени и взяла в руки две другие — «Самая зловещая магия» и «Секреты темнейших искусств».              Гермиона не знала, почему попросила именно эти книги — просто они были первыми и самыми абсурдными вариантами, которые пришли ей в голову, когда она стояла напротив Нарциссы. Гермиона покачала головой и провела пальцами по обложкам.              Фолианты оказались тяжёлыми в её руках, и если бы она закрыла глаза, то смогла бы почувствовать это — разруху, к которой они могли привести. В них хранилось знание, из-за которого она и оказалась в этой ситуации.              Война была побочным результатом тех слов, которые она сейчас хранила.              Когда Гермиона сомневалась, то читала, и после того, как она исцелилась и ей сказали, что никто не собирается выпускать её из поместья, она обратилась к единственному, что умела.              Огромным преимуществом Гермионы всегда был её ум. Орден подтвердил это, и хотя она ненавидела этот факт — ненавидела, потому что знала, что в ней есть нечто большее, — она не могла игнорировать то, что чтение этих книг, как и просьба их дать, были хорошей отправной точкой.              Орден поручал ей читать сложные для понимания книги, и всё для того, чтобы замаскировать этим занятием тот факт, что они держали её вне сражений; чтобы она чувствовала успокоение от мысли, что приносит пользу. Однако, как только Гермиона бегло просмотрела содержание «Секретов темнейших искусств», её губы скривились.              В её руках не было ни волшебной палочки, ни других средств защиты, кроме тех, что были частью её самой.              — Я думаю, мы проиграем, — вздохнула Гермиона, взглянув на Джинни.              — Почему ты так говоришь?              — Мы отправляемся в бой с поднятыми руками. Ладони обращены к небу, словно мы предлагаем им освобождение, если они попадут в плен. А они появляются с проклятиями на устах — это нечестный бой. И никогда им не был.              — Ты бы использовала тёмную магию?              — А ты нет?              Гермиона бегло пролистала «Самую зловещую магию», ненадолго остановилась, когда дошла до страницы о крестражах, затем закрыла книгу и положила её на пол рядом с собой.              Ничего нового она для себя не узнала, но и пустой тратой времени назвать это было сложно. Затем Гермиона взяла в руки «Секреты темнейших искусств» и стала листать, пока не нашла то, что искала.              Пусть написанное оказалось ужасающим, но какая-то часть сознания Гермионы вздохнула, глядя на страницу.              Словно рядом с тобой находился старый друг — что-то знакомое и успокаивающее, напоминающее о давно минувших днях. Конечно, не обязательно приятные воспоминания, но Гермиона всегда думала, что некоторые из самых любимых моментов в её жизни не всегда вызывали улыбку.              Этапы, хотя и кропотливые, были простыми, и Гермиона сидела, представляя, как Волдеморт повторял их множество раз. Ей всегда было интересно, как ощущался в тот момент воздух, когда он создавал первый крестраж, что видели стены в тот день, и хотя это приводило её в ужас, Гермиона никогда не могла прогнать любопытство.              К седьмому разу он уже запомнил их? Неужели это было так же легко, как дышать?              Вздохнув, она пролистала ещё несколько страниц, увидела пару знакомых абзацев и положила книгу рядом с другой на пол.              — Гермиона, нет.              Рон всегда говорил ей «нет», всегда ставил ограничения на то, чему она может научиться. Он хотел — они хотели — использовать её ум, а это было совсем другое. Гермиона хотела овладеть такими вещами, которые могли бы изменить ход войны гораздо раньше, но всегда встречала сопротивление.              — Я просто думаю, что нам стоит рассмотреть этот вариант, — сказала Гермиона, садясь за стол напротив Рона. Она бросила короткий взгляд на Джорджа, и он слегка кивнул ей.              — Ни в коем случае. Я отказываюсь побеждать, играя по их правилам.              — Их способ явно лучше, — пробурчала Гермиона, её терпение иссякало.              — Что ты несёшь? Ты вообще себя слышишь? — Рон встал, опёрся руками о стол и наклонился к ней.              — Я говорю, — медленно начала Гермиона, — их способ явно лучше. Он работает, потому они и побеждают.              — Гарри бы этого не хотел…              — Ты не знаешь, чего хотел бы Гарри, Рон. — В тот момент, когда Рон произнёс имя Гарри, её терпение лопнуло. — Ты не знаешь, чего бы он хотел — никто из нас не знает!              Её предложение перейти к более тёмным заклинаниям и проклятиям встретило полное сопротивление со стороны большинства. Гермиона видела, где проходит эта черта, но с течением времени стала пинать грязь за черту, которая была проведена в её собственном сознании много лет назад.              Она больше не встречалась с Пожирателями смерти в бою. Гермиона находилась здесь, в доме, наполненном ими, и ей нужно было быть сообразительной. Не быстрой или ловкой — ошеломляющие заклинания здесь не помогут. Гермиона должна была быть хитрой — думать, как враг.              А враг держал эти книги в библиотеке внизу.              Она осторожно взяла в руки «Тёмное руководство по некромантии». Гермиона слышала об этой книге, неоднократно искала её, но так и не нашла. Она попросила её просто так, и удивилась, увидев её в руках.              В то время как Тёмная магия могла убить — проскользнуть в тебя и измазать внутренности гнилью — было что-то в совершенствовании силы неизбежного, что завораживало её, когда она держала книгу.              Повелитель смерти — смерти как высшей цели жизни. Грандиозный финал, конечная точка.              Книга была обтянута чёрной кожей, с золотым тиснением на лицевой и оборотной стороне. Название располагалось только на корешке, его едва было видно. Гермиона открыла книгу, пролистала несколько страниц и прочитала начальный отрывок.              Я путешествовал среди звёзд и стоял под Богами. Наконец-то я нашёл путь, по которому можно войти во врата между мирами и пройти в запретный мир нечисти.

Mortuos suscitavi.

             Если её суждение было верным, последняя строчка была написана на латыни. Присмотревшись, Гермиона заметила на полях несколько рукописных заметок, слишком выцветших от времени, чтобы прочитать их полностью.              В отличие от знакомых ей книг, эта была другой. В ней было что-то особенное, и Гермиона тихонько перелистывала и опускала страницы, чтобы не повредить старый фолиант.              В каком-то смысле, если информация была верной, она содержала ответы на вопросы жизни. Не в грандиозной мере, но жизнь каждого человека сводилась в конце концов к одной точке: один последний вздох, один последний миг.              После этого тебя не было, и Гермиона с трудом представляла себе возможность преодолеть этот устаревший барьер.              Её глаза бегали по страницам, не понимая некоторых слов, но те части, которые она могла прочитать, были странными, и Гермиона обнаружила, что прислонилась спиной к дивану, придвинув фолиант ближе, пока читала.       

Издавна некромантия считалась общением между мёртвыми. Воскрешение души из одного мира в другой с целью предсказания того, что нам неизвестно.

      Гермиона снова перевернула страницу, дойдя до своеобразного указателя, и прочитала разделы с названиями «Жизнь нежити» и «Душа нежити». Она остановилась, найдя раздел «воскрешение», и обратилась к этой части книги.              

Воскрешение мёртвых считается опасной практикой даже для самых опытных и искусных ведьм и волшебников. Оно требует манипуляций и управления нематериальными силами прямо из Геенны или потустороннего мира.

Основное различие заключается в том, каким образом дух или сущность возвращается в царство живых.

             Пропустив всё, что не смогла прочитать, Гермиона дошла до раздела, где говорилось о возможных ограничениях этого искусства.              

Самая опасная и трудная из всех практик — это призыв, воплощение и полное оживление умершего с помощью колдовства.

Прерывание Мурус Мортис может привести к трагическим последствиям.

             Гермионе известна история некромантии, но содержание этой книги не до конца поразило её до этого момента. Идея воскрешения мёртвых была для неё лишь частью магловских фильмов ужасов и книг, которые она читала в юности под одеялом по ночам, тихо ужасаясь тому, на что способен мир, частью которого она была.              В книге далее рассказывалось о великих жертвах, которые необходимо принести, чтобы воскресить тех, кто уже умер. Неудивительно, что для того, чтобы вдохнуть жизнь в другого, нужно пожертвовать своей собственной.              Гермиона собиралась снова перевернуть страницу, чтобы покончить с этой книгой и странными чувствами, которые она вызывала в ней, но её взгляд остановился на небольшом списке, написанном от руки на полях.              

Для того чтобы вернуть умершего, у него должна быть душа, и он ещё не прошёл трансформацию. Тот, кто желает воскресить мёртвого, также должен это сделать. Лич не подвластен времени, но последствия и суд могут помешать им снова войти в наше царство.

Те, кого нельзя воскресить:

      

Ангелус

      

Те, кто заключил сделку: Диаболи

      

Демон

      

Вампир