Аутфайтер поневоле

«Для идеального проведения ближней схватки требуется потратить немало времени на занятия. В течении схватки вы должны не задумываться, а совершать действия инстинктивно. Если спортсмен начинает задумываться, рассчитывать собственные действия на небольшом расстоянии, он может растеряться, впасть в панику или потерять дорогие секунды на раздумия.»

До универа Филя впервые за долгое время добирается один. По косым, залитым утренним светом улицам через уже осточертевшие за сезон лужи. В отличие от Грачева он не скачет горным козлом, оттого уже в третий раз загребает носком кроссовка грязную мутную воду. Сигареты Беглова по-дурацки забыты в ветровке, и теперь он со взглядом побитой собаки поглядывает на бумажные листки А4 в окнах продуктовых с кривым текстом «закрыто». Курить хочется жутко, но почему-то именно в этот солнечный день на дорогах как будто ластиком подтерли прохожих. Филя и рад бы побыть пиявкой да поклянчить пару-тройку сигарет, но вокруг ни души. Остается хиленькая надежда на курилку, но, если судить по времени на мобилке, то Беглов совершенно бессовестным образом опаздывает. Ближе к перекрестку натыкается на Василькова и бежит к нему, как к лучу надежды. У Саши дурацкая стрижка под горшок и пирсинга больше, чем на тренировочном манекене в салоне, а татуировок столько, что у Фили в глазах всегда начинает мутнеть. Но так уж вышло, что еще на первом курсе между ними образовался никотиновый тандем, и, пока Леська корячился над макетами, они в дуэте прокуривали легкие под козырьком курилки. — Саня, Сашенька, здарова! — орет Беглов, чувствуя с облегчением, как за Сашей клубом несется дым. Сашка сдирает с уха наушник, жмет руку и выглядит при всем при этом совершенно отстраненно, но к этому Филя за годы их странного общения уже привык. Уточняет коротко: — Опаздываешь? — Опаздываю. И ты, к слову, тоже. Поделишься сигаретой? — На, у меня лишняя есть, на карту скинешь потом деньги, — и тянет плотный квадратик с тошнотворными картинками, на которые им обоим уже давно плевать с высокой колокольни. Не то чтобы Беглов отличался особой чувствительностью, но Сашку хочется расцеловать как минимум за этот жест доброй воли. Он радостно хлопает себя по карманам в поисках зажигалки и быстро прикуривает, сбрасывая с пачки обертку. — Сань, ты спаситель. Ни один продуктовый не работает, прикинь? Обошел четыре штуки. — Так время видел? До ближайшего круглосуточного минут тридцать прогулочным шагом. Они минут десять мусолят повседневные темы, пока Васильков не замирает перед светофором: — О, так как тебе бокс? Вроде ты уже пару месяцев исправно ходишь. — Зачетно! — Филя выставляет вперед большой палец и бодро кивает. Может, даже чересчур бодро, но студию посоветовал, собственно, Саня, поэтому натянуть на лицо улыбку нужно было как минимум из вежливости. — Захар не загонял еще? Ты говори, а то он может. Он на этом боксе повернутый, что аж дрожь берет. — Не, пока терпимо. А ты сам занимался? Саня громко ржет перед тем, как ответить: — Я? Ты меня видел, блин? По ветру не лечу только от того, что ботинки к земле тянут. Сколько во мне весу? Вроде месяц назад было пятьдесят шесть. Какой бокс? — Так Леська вон занимается, он тоже ж худышка. Сашка хмыкает с улыбкой: — Елисей в гробу видел этот бокс, он ходит из-за тебя. Готов подписаться под этими словами. — Да глупости, ему просто захотелось разнообразия. — Ему? Сомневаюсь. Он после фигурного занимается только мозгоебством. Благо, твоим. Вы же вдвоем, словно Лёлик и Болик. Взять то же имя: если я ему крикну «Леся», он вцепится мне в горло зубами. А тебе — как с гуся вода. — Да это я его с детства так называю, вот он и привык. — Ага, как же. У входа в корпус Саша дергает Филю за рукав и нервно чешет репу: — Я вообще-то еще кое-что хотел обсудить. Это про Захара. — Окей, только давай по-быстрому, а то Панфильцев мне и так неудом машет перед лицом последние два месяца. Если не сдам шаблоны — порешает. — Ага, я быстро. Ты, короче, не злись, но это не Захар тебя в «Тиндере» спалил, а я. Ну, вернее, мы оба. Два-плюс-два Филя складывать еще не разучился. Он огромными глазами смотрит на Василькова и удивленно произносит: — Вы, э-э-э, типа вместе? — Это не так важно, долгая история. Я к тому, что Захару показалось, что ты захочешь бросить из-за этого бокс. Ну, типа он клеится к тебе или около того, но это не так. Мы просто, как бы сказать, в общем, хотели разнообразить жизнь, поэтому и полезли за новыми знакомствами, — лепечет Васильков, переминаясь с ноги на ногу. Стрижка-горшок, от которой Филе каждый раз становилось смешно, делает ситуацию еще более забавной. — Блин, короче, не бросай бокс. Захару нравятся тренировки, он действительно на этом помешан. Учеников давно не было, поэтому студию хотели закрыть, но теперь, когда вы ходите, все решилось. Филе и смеяться хочется, и стыдно до жути. Он машет перед Васильковым пачкой и делает жест рукой «я покурю». Саша кивает и сам тянется за добавкой. — Вы меня в гроб загоните. Кто еще знает про мой «Тиндер»? За пределами Вселенной еще не свайпают мой профиль? Снесу его к чертовой матери. — Никто, только я и Захар. — И Леся. Сашка дергается в изумлении: — Как? — Захар постарался. — Вот черт. И что? Вы теперь в ссоре? Филя прокручивает в голове вечер понедельника: вернулись домой, ночевали у Грачева, Леся сопел в стенку и не отсвечивал. Ссора ли это? Вряд ли. Особенно, учитывая, что тот так и не узнал, за какой командой Беглов устраивал охоту. — Нет. Но на всякий случай скажу, что про то, что я искал парней, Леся ни сном, ни духом. Ясно? Васильков затягивается, понятливо кивая: — Ясно. — Но это, конечно, пиздец, — тянет Филя, присаживаясь на корточки и кирпичной стены под корпусом. Испачкаться он не боится, — за два месяца я вылезаю из шкафа чересчур много раз. Стремно. — Почему? Мы не расскажем, сами в том же болоте. — Да я не об этом. Просто сам факт того, что я гей — это вообще, может, ошибка. Я ведь только на Грачеве, ну, свихнулся. — А «Тиндер» зачем? — информацию про Лесю Васильков слишком легко проглатывает. Значит, уже пережевал эту новость вместе с Захаром и перемолол косточки. — Честно? Проверял себя, общался, получал дик-пики в личку. Вел себя так, как и ведут себя… такие, как я. — И как? — Да как-как, никак. Может, бывают геи-однолюбы? Типа на одном ком-то помешались, а в остальном — парни как парни. Сашка пожимает плечами и как-то тоскливо тянет: — Так мы и есть «парни как парни». Пойдем? На третьем этаже он кивает в сторону ректорской: — Я позже приду, мне пару вопросов надо обговорить. Филя остается наедине с собой и тридцатью ступеньками, разделяющими его и аудиторию Панфильцева. Идти не то чтобы очень хочется: в кабинете Леська, долги за предыдущие пары и очередные попытки не глазеть на приятеля дольше положенного. Он пытается вспомнить, когда началась вообще эта болезненная влюбленность, но ощущение, что это как будто бы было с ним всегда, не исчезает. Просто однажды Беглов проснулся и понял, что Леськину майку, в которой он обычно в свои двенадцать лет шатался по дому без перерыва, Филя ненавидит всей душой. Ему постоянно хотелось диаметрально противоположных вещей: то ли надеть на Грачева пушистый вязаный свитер с горлом, то ли раздеть до трусов и вылизать, как карамель. От этого крыша ехала настолько стремительно, что повзрослел Беглов раньше, чем сам желал. Стал придавать значение тем вещам, на которые в прошлые времена не тратил ни секунды. И если еще за неделю до того, как его торкнуло, он смело влезал в свои любимые узкие шорты-трусы, то после этого начал отдавать предпочтение широким безразмерным штанам. Перестал кидаться на Лесю с объятиями, не трогал дольше, чем мог выдержать, отказался от совместных походов в общественный бассейн. Свою Лесе-помешанность он принял спокойно только через три года постоянных игр в кулак. Пубертат хоть и бил изо всех щелей, но пара-тройка вечеров с порнофильмами лечила и горячую голову, и расшатанные нервы. Филя заново учился проводить время с лучшим другом, делая пометки на задворках памяти: «Спать спиной, никаких прикосновений», «следить за каждым словом», «спрятать все, что рвется наружу», «терпеть». И вот об этот последний пункт вся его выдержка и ломалась. Обычно, когда тебе говорят «потерпи», ты всегда на кончике языка ощущаешь почти явственно какой-то очерченный промежуток времени: «потерпи немного», «потерпи минуту», «потерпи неделю». Но у Фили не было временных рамок, не было менторского наставления, не было понимания. Сколько нужно продержаться? Через сколько это кончится? Когда уже можно не скрипеть зубами при виде Леси? Он не знал ответа ни на один вопрос, поэтому последние десять лет сходил с ума. От себя, от чувств, от съезжающей крыши. Но при этом оставался верным другом, и это скручивало его в бараний рог еще больше. И скручивает до сих пор. — Чего встал? Заходишь? — толкает его в плечо Леся и указывает на дверь. А Филя слышит его как будто из-под толщи воды. — Ага, задумался. Пойдем. Панфильцев предсказуемо дерёт Филю и в хвост, и в гриву, раздает словесных оплеух и с максимально надутыми щеками принимает бегловскую писанину и засовывает в портфель. Повезло, что вообще взял, потому что над тремя листами Филя корпел, как над докторской, несколько недель подряд. — Что вы с ним не поделили? — задумчиво шепчет Леся, прижимаясь ближе к Филе. В его мире не сдружиться с преподом можно только по двум причинам: или ты вообще не ходишь на пары, или хреново учишься. Но Филю ни к одному, ни ко второму типу отнести было нельзя, потому как на парах частый гость, а зубрил пожизненно на твердую четверку. — Видимо, насолил ему в прошлой жизни. Бешу его, и все тут. — Может, нагрубил? — Да я его до прошлого семестра и знать не знал. Когда б успел? Забей. У него уже стариковский маразм, вот и кидается на кого не попадя. Пока они болтают, на стол приземляется бумажка с аккуратным С.В в уголке и витиевато-филигранной подписью «Для Фили и Елисея». Разумеется, от Василькова. Леська, еще раньше, чем Фил успевает протянуть руку, хватает цепко листик и разворачивает. — Что там? — Беглову интересно, но и елозить на глазах у Панфильцева лишний раз не хочется. — Зовет на вечеринку, завтра, — скрипит зубами Леся и откидывает в сторону записку. Примечательно, что бросок делает настолько удачный, что комок летит ровнехонько в противоположную сторону от Фили. — А повод какой? — Да так, херня какая-то, не пойдем. Но Филе-то уже неймется. Он оборачивается на Василькова, тот кивает, мол, идете или не идете. Беглов рисует пальцем в воздухе мобилку, как будто сообщение печатает. И тут же лезет под партой в телефон, открывает телегу и быстро строчит. Филя дожидается ответа от Саши и только тогда поворачивается к Лесе: — А я бы сходил. — Куда? — и голос такой удивленный, как будто из памяти стер записку мгновенно, не прилагая никаких усилий. — На вечеринку. К Захару. И зачем вообще ты лист выкинул? Грачев смеряет пронзительным взглядом и нехотя цедит: — Что ты там забыл? — про бумажку умалчивает. — Ну, мы давно никуда не ходили. — И тебе прям хочется? — Ага, почему бы и нет. Тем более, что сегодня пятница. Леся некоторое время думает, потом сцепляет руки в замок, чтобы с совершенно безобидным выражением лица прошипеть: — Слушай, Филь, а как так вышло, что Васильков Захара знает? Этот вопрос Беглов успел продумать досконально еще час назад. — Не знаю, но это Саша мне и посоветовал зал. Думаю, они давно друг друга знают. — Да? Ты не говорил. — Так я сам только сегодня узнал. Думал, что Васильков у него занимался, а тот меня на смех поднял. — Кто занимался? Саша? Я бы тоже над тобой поржал, он же задохлик, — резюмирует Леся, оборачиваясь назад. Видимо, встретившись взглядом, кивает Василькову, потом опять возвращается к Филе, — у него, вон, об скулы можно точить камни. Кожа да кости, а не боксер. — Да нормальный парень, просто очень худой. — Ну, допустим. Так и что, получается, ты хочешь завтра провести время в компании новых друзей? — Друзей? — Филя впервые задумывается о том, можно ли вообще применять это слово к Захару и Сашке. Потому как друг у Беглова за всю жизнь был только один, да и того хотелось… по-всякому и явно не по-дружески. Он вертит на языке слово «друзья» и через минуту уверенно заявляет: — Приятели. Пока что просто хорошие приятели. То ли он подбирает наиболее удачную фразу, то ли у Леси настроение чуть лучше обычного, но тот удовлетворенно кивает: — Ладно, пойдем на твою вечеринку, так уж и быть. А потом до конца пары рисует смайлики на парте желтым маркером.