Аутфайтер поневоле

«Тайский бокс — самый опасный вид бокса. Разрешены удары всеми частями тела: колени, руки, локти, стопы по самым незащищенным местам противника.»

Леську Филя помнит в своей жизни как будто бы во всех миллисекундах, и все его самые важные достижения зеркалились грачевскими подвигами. Проводить каждую свободную минуту рука об руку? Вместе. Молчать, когда не о чем говорить? Вместе. Первое порно на старой видюхе в кладовке? Тоже вместе. Бегловская голова уже тогда была забита вовсе не девчачьим минетом с экрана, а Леськиными оттопыренными шортами. Физиология в них проснулась куда раньше, чем осознание происходящего на кассете, поэтому не было ни стеснения, ни попыток закрыться руками: у обоих впервые возникло возбуждение, от которого ни Леся, ни Филя не знали куда деться. У них тогда так ничего и не было, и хоть Филя потом узнал от мальчишек, что трогать другого пацана — это «пидорство», все равно прокручивал этот момент внутри себя и жалел. Может, это вообще был его единственный шанс по-настоящему… коснуться, что ли. Не так, как он привык годами позже: по-механически выверенно, чтобы без лишних секунд, без шаровой молнии в паху. Филя закрепляет липучку на бинте и несколько раз сжимает и разжимает кулаки. Смотрится действительно круто, и он вытягивает руку вперед, чтобы полюбоваться. — Уверен, что хочешь попробовать? — тянет с сомнением Захар, который в отличие от Сашки пива в рот не брал. — Ага, пока трезвый. Потом вряд ли решусь. — Обычно наоборот. — Не в моем случае. Трезвым я себе нравлюсь куда больше, чем пьяным. Как выпью, то сразу превращаюсь в тихоню. Они уже час торчат в студии, разминаясь, пока Леся и Сашка собачатся на лавках. Грачев после слова «вечеринка» явно не был настроен на пацанские посиделки вокруг боксерской груши с пивом, и теперь с видом белой вороны перебрасывается руганью в сторону Василькова. Но даже эта нелепая перебранка вызывает у Фили легкую зависть: он больше не единственный, кого друг вообще к себе подпускает. А к этой роли за десять лет Беглов слишком привык, чтобы выбросить из мыслей. — Серьезно? — Леся вставляет бутылку в рот, резко дергает головой в сторону и, после громкого «пш-ш», сплевывает крышку в мусорку. В такие моменты Филя и забывает вовсе, что Грачев — эстет с визуально-психическими заскоками. — И это по-твоему тусовка? Пить вот это дерьмо и лупцевать грушу? — Нет, но у вас вообще-то по расписанию сегодня тренировка. Позанимаются, потом пойдем в бар, — спокойно заявляет Сашка и трясет горшком вместо прически. За годы в одном универе с Леськой он открыл в себе некое подобие шаманского равнодушия, а все грачевские бзики проглатывал, не закусывая. Они не были друзьями, даже приятелями, скорее хорошими одногруппниками, потому как Леся, едва сделаешь шаг, отскакивает на десять. Из-за этого общение для них — скорее привычка, чем необходимость. — Не совестно, что пропускаешь? Леся покачал головой и кивнул на часы: — Последняя пятница месяца. Не хочу тратить ее на тренировки, — он кидает косой взгляд на бутылку пива и неоднозначно мямлит, — хотя на это я бы тоже ее не тратил. Но если Филя упрется, то хрен его сдвинешь с цели. «Из вас двоих упираешься обычно ты, а Беглов — хуже тофу, прогибается под любое твое слово» — думает Васильков, но вслух не говорит, себе дороже. Захар не отвлекается на ребяческие шепотки с лавки, готовит Филю к первому спаррингу. Они вместе делают глубокие наклоны влево-вправо, стоят в прямой и в обратной планке, тихо переговариваются: в основном это замечания Захара по технике. Он так же строго, как и в любой другой день, комментирует каждый бегловский жест: — Не прогибай поясницу, никакого толку тогда от упражнения. — Задницу втяни. — Руки на ширине плеч. — На вдохе поднимаешься, а на выдохе опускаешься. — Ниже, не халтурь. Филя чувствует, как по лбу мелко начинает высыпать пот, но все равно упорно давит всем телом в землю. Корпус выпрямляет, задницу втягивает, руки расставляет, вдыхает и выдыхает по методичке, не халтурит. И испытывает облегчение уже после первых «отлично» от Захара. Тот, правда, комплиментами не балует, говорит только по делу и изредка сам подходит, чтобы ладонью надавить на спину. В такие моменты Филя чувствует каждую свою мышцу в десятикратном зуме, но и боль пробирает с двойной силой. Через полчаса, когда футболка Беглова выглядит так, словно ее только что вытащили из стирки, Захар довольно потирает руки и резюмирует: — Готов, боец. Давай попробуем сначала медленно, потом постепенно разгонимся. Во всю силу не деремся, просто тренируем движения и твои рефлексы. Старайся уловить каждый мой жест, потому что в боксе иногда решает не столько сила удара, сколько реакция. — Иногда? — с сомнением уточняет Филя, принимая стойку. К ней он успел привыкнуть, и правая нога, кажется, становится вперед автоматически. — Иногда, но с этим разберемся позже. Сейчас работаем с реакцией. — Захар, без экспрессии, ладно? — кричит Сашка, то ли предупреждая, то ли просто информируя, но Беглова это скорее раззадоривает. Первый удар он наносит в выпаде, но из-за темпа тот, словно резиновый, длится целую вечность. Разумеется, его руку легко отводит в сторону ответный жест Захара. — Хорошо, но ты опять забываешь про плечи. Помни, что ты должен работать всем телом. Вот, смотри, — он повторяет за Филей точь-в-точь, как кажется в первое мгновение, но только после движения локтем Беглов осознает, что, будь темп чуть быстрее, он бы пропустил удар. Филя пробует еще раз, на этот раз целится с нижней дуги, но Захар, отступая назад легким шагом, слетает с траектории и уходит в безопасную зону. — Ага, верно, нужно чередовать приемы. Но не забывай, что оппонент — не кукла, на месте стоять не будет, — делает несколько движений в сторону, закручивая Филю в поворот, и опять вытягивает сжатый кулак. Увернуться удается лишь чудом. — Вот, молодец. Но ты предсказуем, как ребенок. Старайся продумать все наперед. — Мы еле дергаемся, а я уже чувствую, что отстаю. Что значит «наперед»? — Читай меня, как книгу. Смотри, — Захар выходит из стойки и становится слева от Фили, — видишь, руку? А теперь следи за мышцами, — он сжимается в пружину и резко делает выпад, разбивая воздух кулаком. — Что увидел? — Удар. — Неверно, еще раз. Снова бьет в пустоту. — А теперь? — То же самое, — психует Филя. Что он еще может увидеть? — Опять неверно. Видишь, как перед ударом выглядит плечо? А теперь я медленно протяну руку. Смотри на мышцы! Увидел, как меняется их положение? В этот раз до Фили доходит. Благо что по Захару можно лепить анатомические манекены. — Ага, вижу, что понял. В ударе в первую очередь работает корпус, плечи и кор. Первое время будет трудно привыкнуть, поэтому пока что следи за передней дельтой и предплечьем. Позже научишься видеть трицепс, подмечать движения таза и бедер. Пробуй еще раз. Пока Филя повторяет новый материал, Захар успевает повернуться в сторону: — Елисей, ты тоже запоминай, чтобы в понедельник не повторять. Леся без энтузиазма отделывается кивком и снова прижимает горлышко бутылки ко рту. Пиво, в отличие от Грачева, Филя не жалует, но даже этот скромный жест движущегося кадыка воспринимает, как личную пытку. Кажется, вместо бокса ему стоило записаться на прием к психиатру, потому что как-то иначе объяснить возбуждение на ровном месте попросту невозможно. А дальше все как-то резко сжимается, потому что Сашка, неосторожно дернув рукой, задевает банку и, кинувшись ловить, наваливается на Лесю. У Фили все замирает внутри, потому как выражение ужаса на лице Грачева смешивается с нахлынувшей паникой. — Оу, прости, не спецом, — Васильков дружелюбно извиняется и только спустя несколько долгих секунд осознает, что от Леси ответа не услышал, — ау? Филя успевает вовремя, присаживается рядом и гладит оторопевшего приятеля по спине. Грачев — восковая статуя. — Не трогай его так резко, ладно? — просит у Василькова Фил, но с друга настороженного взгляда не сводит. Под его рукой Леся немного расслабляется, и позвоночник уже не так напоминает ежовые иголки. По крайней мере теперь к нему можно прижаться покрепче и, не стесняясь, провести ладонью по ребрам. Так, как он бы в любой другой момент себе не позволил. Саша переглядывается с Захаром, аккуратно отсаживается и еще раз извиняется: — Прости, я действительно не специально. — Все ок, — подает наконец голос Грачев и, нащупав бутылку, делает один большой глоток. Его все еще немного трясет, поэтому он спешно натягивает на лицо хлипенькую улыбочку и бормочет вяло, — просто меня пугают резкие касания. То есть, если я буду к ним готов, то все нормально, а вот так… не очень. — Готов? Это как? — Как с боксом или с клубом. То есть на тренировке я знаю, что Захар может надавить на плечо, похлопать, сжать пальцами, и это не вызывает панику. Но такие вот случайные прикосновения даются тяжело. Извини, что так внезапно это вываливаю. — Погоди, — Захар присаживается рядом и с удивлением указывает на Беглова, — а он? Или к Филу это не относится? У Леси мелькает легкая улыбка на лице, он мягко отодвигается от бегловской руки и благодарно хлопает Филю по коленке — своеобразное «спасибо». И даже этот жест за последние десять лет стал настолько родным и привычным, что даже звоночки возбуждения перестают звенеть в голове. Погладил — значит, все в порядке, значит, успокоился. — Нет, не относится. У него вообще много привилегий в моей жизни, иногда мне даже кажется, что чересчур много. — Ага-а-а, — тянет Сашка и смотрит Филу прямо в глаза, медленно произнося слово за словом, — то есть Беглову можно звать тебя так, как мне даже страшно произнести, чтобы не получить в табло, — он загибает один палец, — Беглову можно трогать тебя по поводу и без, — загибает второй палец, — и ему же можно носиться с тобой, как со стеклянным? — загибает третий палец. И все еще смотрит на Фила, нахмурив брови. Леся подвоха не замечает, кивает довольно: — Насчет стеклянного не знаю, но первые два пункта — да. Это странно? — Нет, что ты, — протягивает Саша масляным голосом и тихо-тихо хмыкает, не отрывая взгляда, — просто у кого-то чересчур много времени, чтобы выдумывать лишние препятствия. Да, Фил? — и чертовски гаденько подмигивает. Филу везет, что Леся в это время занят скорее бутылкой с хмелем, чем васильковской физиономией. — Мне кажется, что с тренировкой мы на сегодня закончили, — цедит Беглов и быстро вскакивает на ноги. Большим пальцем он проводит полосу по горлу и пялится на Василькова, тот движение считывает без труда, но улыбку с лица не убирает. — Я в душ. Захар, идешь? И уходит, громко хлопая дверью. Не то чтобы он сильно злится на Сашу, просто вся ситуация в целом… гадкая. Нетипичная для того, кто привык быть единственной опорой Леси между шаткой реальностью и обществом. Филя же по жизни — поводок, в который Грачев вцеплялся обеими руками и шел наощупь, и других способов пробраться в мир у него попросту не было. А теперь это неожиданное откровение перед кем-то посторонним, практически оголение до самых ребер у Фила на глазах. И чувство, что его как будто скидывают с пьедестала, на который он взбирался десять лет, давит еще больнее. Наверное, он был ревностным фанатиком культа по имени «Елисей», и делить с кем бы то ни было этот привычный обряд обожания не хотел и не мог. Беглов — однолюб, потому что зубы сводит явно не от холодной воды в тесной душевой кабинке, а от досады. Он набирает в ладонь побольше шампуня и долго массирует виски, чтобы дробящая боль в голове отошла на задний план. «У него вообще много привилегий в моей жизни…» — крутится внутри, и Фил повторяет это уже вслух. Голос звучит глухо, отлетая от настенной плитки, но на вкус фраза слаще меда. Может, не все так тухло, как ему кажется? Может, есть какой-то мифический шанс, что Леся, возвращаясь домой, тоже сдрачивает в кулак на Беглова? Вдруг они, как два идиота, просто бегают друг за другом уже много лет по кругу? И каждый ждет тот самый первый шаг, которому просто неоткуда взяться, учитывая, что и Леся, и Филя — оба с тормозом вместо газа. Беглов опускается на пол, чувствуя, как холодные капли бегут вниз по телу. В маленьком куске зеркального стекла на противоположной стене он видит себя опустошенным, голым, со сбившимися прядями черных волос и разбитыми после велика коленками. И, он готов поклясться, там же он впервые замечает нечто новое — надежду.