And in the glow of the pale moonlight
She goes for a spin on my haunted hayride.
Not My Type: Dead as Fuck 2 — Motionless In White
Осень в этом году особенно холодная. Ветер ночами шумит в кронах вязов, а днём перешёптывается с небом и гоняет печальные тучи. Замок осиротело возвышается над осенним великолепием природы, затерянный в золотистых деревьях; листья жёлтым ковром стелятся перед ним и церковью, укрывают землю на кладбище. Могильные камни тонут в пёстрых красках – серые пятна среди яркого света. Эдвард шагает по дороге, погружённый в свои мысли. Здесь, на заднем дворе, нет никого, кто мог бы помешать ему. Лишь деревья покачиваются и шелестят. Если бы кто-то сказал, как всё обернётся… Впрочем, никогда нельзя точно предугадать ход событий, нет. Он бы ни за что не поверил в это. Эдвард останавливается посреди дороги и смотрит вверх. Неяркое солнце, спрятанное за тучами, всё равно слепит глаза. В серой вышине кричат птицы. Мерный бой часов слышно во всей округе. Время молитвы. Эдвард не верит в Господа. Ему с детства читали Библию, рассказывали про рай и ад, но только он всё равно не верил. Сначала говорил об этом и спрашивал, кто же сказал, что есть жизнь после смерти, если никто не возвращался из загробного мира? С возрастом он понял, что никто не сказал. Просто люди не знали, как объяснить, что такое смерть, и что есть после неё. Эдвард не задавался этим вопросом, и для него умершие люди были просто умершими – теми, кто никогда не вернётся обратно, теми, кого нельзя увидеть, теми, кто просто исчез. Навсегда. Их много, таких людей, стало в его жизни. Сначала мать, которую он совсем не помнил, о которой никогда не спрашивал. Потом отец. А теперь и Эдмунд. Когда уходил отец, Эдварду было тоскливо. После похорон он подумал и решил, что кусочек его души ушёл вместе с Королём. Эдвард всегда чувствовал, что связан с отцом крепче, чем все остальные. Возможно, потому, что у них было одно имя на двоих. Когда умер Эдмунд, Эдвард долго лежал около его тела и плакал. С братом ушёл не кусочек его души, а он весь. С целой душой и именем. Осталось лишь тело, искалеченное, уставшее, и воспоминания о самом счастливом времени, что было в его жизни. Королева тогда долго стояла на пороге, закрыв за собою дверь. Она молчала, лишь свысока глядя на беспомощного Эдварда и тело его брата. Эдвард долго не мог подняться, всхлипывал, закрывал лицо руками. Когда же он наконец посмотрел на Королеву, то ему показалось, словно он видит в её глазах испуг и сострадание. В это мгновение она больше, чем когда-либо, была похожа не на правительницу, а на женщину – мудрую, любящую, готовую поддержать. Но лишь на мгновение. Эдвард снова останавливается и тяжело вздыхает. Со дня смерти Эдмунда прошло уже больше трёх месяцев. Жаркое лето сменилось холодной осенью, изменилось всё вокруг. И сам Эдвард тоже. Он осунулся, побледнел, хотя, казалось бы, куда ещё больше? Но самые настоящие перемены произошли в его душе. Притворяться Эдмундом было сложно, хотя Эдвард думал, что хорошо знает своего брата. Он повзрослел за эти три месяца, во многом изменил своё мнение и, кажется, был на грани того, чтобы поверить в Бога, лишь бы не испытывать больше этих мук совести. Он чаще брался за скрипку и сочинял тоскливые мелодии. Он мог выдать себя этой музыкой, ведь Эдмунд не любил скрипки и редко играл на ней; но кто знает, какие перемены в нём могла вызвать потеря брата? Многие заметили его внезапно вспыхнувшую страсть к музыке, но ни словом не обмолвились об этом, и Эдвард продолжал играть. Никто не видел обмана и даже не думал о том, что он возможен: братья были очень похожи. Обо всём знают лишь трое: Королева – ведь план выдать одного брата за другого принадлежал ей, – сам Эдвард и Фелиция. Фелиции приходится тяжело. Едва ли тяжелее, чем Эдварду, но она хорошо справляется со своей ролью. Ходит на кладбище не так часто, как ей этого хотелось бы, чтобы не вызывать подозрений. Старается улыбаться, когда они с Эдвардом вместе. Но в глазах её исчез тот счастливый блеск, та присущая ей пылкость, словно огонёк внутри неё погас. Впрочем, именно так и было. Ветер бродит в кронах деревьев, швыряет в стены замка кучки листьев, и они рассыпаются жёлтым букетом. Осень печально красива, хоть повсюду грязь, полусгнившие листья и холод. Серое небо нависает над головой, давит, кричит птичьими голосами. На душе от этого становится только тоскливее. Осень – грань, за которой начинается зима, а зима – это всегда конец. Конец очередного года, конец мыслей и надежд, когда сил начинать что-то новое уже не осталось. Осень хуже вечеров, зима хуже ночей, потому что ночью можно забыться во снах, ни о чём не думать, а наутро попытаться вновь что-то сделать. Зимой этого времени нет. Эдвард вдруг вспоминает, что сегодня канун Дня всех Святых. Зловещий праздник, когда в деревне начинаются гуляния, ярмарки, а люди ходят, облачившись в нечисть. Когда братья были младше, отец брал их с собой в деревню посмотреть на гуляния. Они надевали крестьянскую одежду и, бывало, всю ночь бродили среди простых людей. Король говорил: «Нужно быть ближе к своему народу, чтобы знать, чего ему не хватает». А почему бы не пойти в деревню и сейчас? Эдвард смотрит на башенные часы: середина дня. Пожалуй, ярмарка началась и сейчас в самом разгаре. Он ещё раз оглядывает местность, вздыхает и направляется к стене замка. Отсчитав шестой камень в кладке слева, нажимает на него и отходит чуть назад. Небольшая часть стены уходит под землю, открывая проход внутрь, и, когда Эдвард скрывается в темноте, вновь встаёт на своё место.***
В деревню ведут две дороги: большая, идущая вкруг замка, по которой ходят все и всегда, и старая заброшенная, проходящая через лес. Старая дорога, по которой пошёл Эдвард, гораздо короче, и на неё можно попасть с заднего двора замка. Вся она заросла, местами потерялась среди деревьев, но Принц отчётливо помнит весь путь, словно ещё вчера ребёнком ходил здесь с отцом и братом. В лесу темно и грязно. Каша из листьев и земли хлюпает под ногами. Лужи здесь никогда не просыхают, местами их приходится обходить: настолько они огромны. Сначала может показаться, что лес молчит. Но это не так. Он живёт своей жизнью, шелестит опавшей листвой и шепчется с птицами где-то в вышине. Он дышит. Ветви хрустят под ногами, и Эдвард пугается своих шагов. Он простой путник, забредший сюда случайно, он лишний здесь; заслышав его, лесные жители спешат скрыться среди деревьев. Наконец в лес скользнул слабый солнечный лучик, а Эдвард узнал большой дуб с правого края тропинки. Деревья расступились. Принц невольно щурится от света. Внизу, словно на ладони, расстилается поселение. Маленькие кособокие домишки жмутся друг к дружке, кривые дорожки соединяют дворы и лавки; слышится музыка и детский смех. Эдвард вздыхает и спускается вниз. Деревня встречает Принца громкими голосами торговцев и поздравлениями. Эдвард подходит к одному из них и спрашивает, как идёт торговля, что нового в деревне. – Да что может быть нового? – грустно усмехается крестьянин. – С тех пор, как умер Его Величество Эдуард, всё только хуже. Год от года. Час от часу не легче. Тяжело нашему брату приходится. Эдвард понимающе кивает. Мимо проносится стайка детей, останавливается около крестьянина, и один из них что-то быстро-быстро говорит ему. Мужчина вздыхает и отдаёт мальчику пару монет. Дети убегают. – Вот и беспризорников больше стало, – продолжает крестьянин. – Тяжело им, но мы помогаем, чем можем. Эдвард благодарит торговца и идёт дальше. Деревня неумело украшена к празднику. Кое-где на прилавках стоят тыквы-фонарики, висят гирлянды из орехов, нанизанных на нить, где-то – связки сушёных фруктов. Работы наконец закончены, наступает праздник, но люди этого будто не замечают. Их много вокруг, у всех грустные глаза, несмотря на пёстрые одежды (нужно же как-то принарядиться к празднику!). Дети держат в руках фонарики, тыквы и мешочки, в которые взрослые опускают сладости, овсяное печенье или яблоки. – Сладость или гадость? Эдвард оборачивается на голос и видит маленького мальчика, лет шести от роду. На нём – подобие тёплой одежды, что-то вроде тулупчика, изъеденного молью, в руках – такой же серенький мешок, как у всех остальных детей. Серьёзные карие глаза смотрят вниз, словно мальчик стесняется. Эдвард снимает с шеи ладанку, достаёт оттуда пару золотых монет и протягивает их мальчику – вместо сладостей, которых у Эдварда нет. Мальчик сначала смущается и что-то бормочет в ответ, но потом берёт монетки, шепчет робкое «спасибо» и убегает, слившись с кучкой детей. Давно Эдвард не видел нищих. Когда его отец был королём, их было мало. Чем дальше идёт Эдвард, тем уже и грязнее становится улица, а люди – беднее и серьёзнее. На камнях и досках сидят дети, испуганно съёжившись и прижавшись друг к дружке. Взрослые провожают каждого встречного невидящим взглядом или даже не глядят на него, занятые своим делом. Тишина; лишь ветер гуляет где-то наверху. Кто-то дёргает Эдварда за рукав. – Хочешь, погадаю? Это тот самый мальчик, которому Эдвард дал монет. – Но у меня больше нет денег, – говорит он, наклоняясь к нему. – Ничего страшного. Дай руку. Эдвард грустно улыбается и протягивает цыганёнку ладонь. Тот смотрит на неё, водит маленьким пальцем по линиям на коже и тихо-тихо что-то шепчет. Потом отпускает руку и Эдварда и серьёзно говорит: – Совсем скоро ты встретишь человека, которого уже нет в живых. Грань между жизнью и смертью сотрётся, впереди – лишь туман и видения. Эдвард не знает что сказать. В предсказания он верит больше, чем в Господа, но слова мальчика звучат несколько странно. Впрочем, сегодня канун Дня всех Святых, именно тот единственный день, когда возможно всё. И когда предсказания сбываются. Эдвард благодарит мальчика и поворачивает назад, погрузившись в раздумья. Пусть «грань между жизнью и смертью сотрётся» означало сегодняшний день. Туман и видения – что это? И умерший человек, встреча с которым ему предначертана? Эдвард вспоминает, что давно не был на могиле брата; пожалуй, стоит пойти на кладбище сегодня вечером. Но сначала нужно вернуться в замок. Он идёт дальше, возвращаясь в более людные места. Вокруг снова смех, поздравления, тыквы и фонари.***
Время течёт быстро, осенью ночь наступает рано, и, когда сумерки спустились на землю, карета Эдварда уже катилась по дороге вдоль ограды. На кладбище тихо. Камни тонут в темноте ночи, покосившиеся кресты старых могил зловеще рисуются чёрными силуэтами. Эдвард идёт мимо ровных рядов, точно зная, где находится могила брата. Или его собственная? Он останавливается у оградки одной из могил. Гладкий камень блестит в свете луны. Надпись гласит: Принц Эдвард 13.VI.1657 – 23.VII.1675 Эдвард наклоняется, заботливо смахивает с плиты упавший лист. – Здравствуй, Эдмунд. Давно я не приходил сюда. Прости. Прости. Твоя душа всегда со мною, я знаю. Пока это кольцо… Тут Эдвард замечает, что кольца на среднем пальце правой руки нет. Мальчик-цыганёнок стащил его. Эдвард виновато смотрит сначала на свою руку, потом на надпись. Затем поднимается и тяжело вздыхает. Последний раз бросает взгляд на могилку и уходит прочь по тропинке.***
Тучи чёрными клочьями заслоняют луну. Мягкий свет полосами ложится на землю, скользит по дорожным булыжникам и могильным камням. На обочине дороги, у кладбищенской ограды, стоит девушка. Она бледна, как покойница, и красива, как ангел. Эдвард заметил её из окна кареты ещё раньше, правда, сначала не понял, что это девушка. Он увидел лишь что-то сияющее: это колье на её шее блестело, отражая лунный свет. Когда карета подъехала чуть ближе, Эдвард смог разглядеть девушку лучше. Она весьма странно одета: непышное платье чуть ниже колен, слишком лёгкое для такой погоды, туфли на высоком каблуке; волосы не убраны и лежат на острых плечах каштановым водопадом. В больших зелёных глазах – неестественная пустота вперемешку с тоской, кожа совсем бледная, и даже губы девушки кажутся обескровленными, лишёнными всякого цвета. Эдвард приказывает остановиться у ограды и открывает дверь, приглашая незнакомку присоединиться к его ночной прогулке. Девушка подходит ближе, улыбается и садится рядом с Эдвардом. Хлопает дверь, и карета трогается. Незнакомка красива, как верно подмечает Эдвард. Точёный нос и чисто греческий профиль выдают её аристократическое происхождение. На тонких и длинных пальцах блестят кольца с драгоценными камнями, на руке – серебряные браслеты. «Графиня», – решает Эдвард. Какое-то время они едут в полной тишине. Слышно лишь, как дребезжит карета, и копыта лошадей стучат по булыжникам. Эдвард смотрит в окно, избегая взгляда девушки; ему видна лента дороги, бегущая куда-то вдаль, и кусочек неба, усыпанного яркими звёздами. Эдвард берёт руку девушки в свою; она холодна, как лёд. Он наконец решает нарушить молчание, но не успевает произнести и начала фразы, как его взгляд встречается с взглядом девушки. Она смотрит испытующе, с долей скорби. Мутно-зелёные, почти болотные глаза выражают глубокую печаль; в них хочется утонуть, раствориться. Эдвард не знает, что говорить. Да и слова в такие моменты не нужны. Голос в голове становится всё настойчивее и настойчивее, лицо девушки всё ближе и ближе… Поцелуй оседает на губах сладкой горечью. Голова незнакомки ложится на плечо Эдварда. Он закрывает глаза.***
Наутро новость о развороченной могиле графини Клермон и исчезнувшем из неё теле доходит и до замка.