† Hiiragi †

Бабочки в полумраке

похожи

на крылатых тараканов

      Осаму Дазай идёт по ночной улице, пытаясь совладать со своими мыслями. Уже совсем холодная осень, ветер омерзительно бьёт в лицо, замораживая ещё больше, ведь дождь льёт градом. Но парень не обращает внимания. Он идёт, засунув наушники, которые наверняка скоро сломаются от ливня, в уши. Идёт, смотря пустым взглядом куда-то, устремив внимание в свои мысли. Обдумывая слова преподавателя, пытаясь осмыслить всё то, что произошло за последние несколько дней.

«Накахара Чуя. Мальчик, болеющий анорексией. Мальчик, считающий, что он самый умный, а я — последний мудак».

      Осаму останавливается посреди дороги. С одной стороны гаражные постройки, с другой — автострада. Дома жилые. Частные. Дазай стоит, в собственные ноги да лужи вглядываясь, пытаясь понять одному ему известную истину. Медленно опускается на колени, прямо в лужу. Сигарета куда-то туда же падает. Осаму смотрит на руки перед собой, но перед глазами всë плывёт, да тело не хочет слушаться вовсе. Вцепившись в собственные волосы на голове, парень начинает смеяться. Истерически хохотать, выплескивая всё, что накопилось за это время. Со стороны можно было сказать, что бинтованный сумасшедший, да и ему самому казалось, что до потери рассудка осталось недолго. Захотелось обдолбаться наркотиками. Спрыгнуть с высокой многоэтажки, коих в Богом забытом городке совсем немного, утопиться.

«Мне кажется… Я хочу умереть во сне».

***

      — Акутагава-кун, я хотел спросить… — староста группы подошёл к парню, непривычно сильно покраснев и переминаясь с ноги на ногу.       — М?       — Я хотел… Ну. В общем… — Накаджима, казалось, засмущался ещё сильнее, спрятав лицо руками, — Кароче… Ты не хочешь сегодня остаться у меня с ночёвкой? — словно скороговорку отчеканил светловолосый, — Просто… Ну… Мы встречаемся уже. Какое-то время. И я подумал, что ты, ну… Как бы это сказать…       — Ацуши, — Рюноске подошёл к парню, положив руку ему на талию, — Я… Ну… Не против, вроде бы. Если ты хочешь, я тоже хочу, — Акутагава уткнулся лбом в плечо Накаджимы, пытаясь спрятать смущение.       Старосте нравился такой Рюноске. Нравилось, что агрессивный студент, который вечно ходит мрачной тучкой и намеревающийся порвать за справедливость, рядом с Ацуши становится домашним котёнком, готовый тереться о парня и мурлыкать. Стеснительный, покорный. Накаджима засмеялся, погладив темноволосого по голове, а после крепко обнимая.       — Ты меня совсем затискал, — бурча и изо всех сил делая вид, что ему это не нравится, Акутагава нахмурился, — Я ведь не плюшевая игрушка.       — Да, извини, — Ацуши лучезарно улыбнулся и схватил парня за руку, — Тогда пойдём! Я совсем недалеко живу. И кстати, я тут подумал покрасить волосы… Как думаешь, мне пойдёт одна чёрная прядь у лица?       — Да, да. Ты любой красивый, — студент закатил глаза, улыбаясь внезапный порывам своего молодого человека, решая ему подыграть, — Тогда давай мне тоже волосы покрасим. В светлый какой-нибудь, и тоже не полностью.       — Отличная идея! И у меня будет частичка тебя, а у тебя — меня!       — Боже, какие мы романтичные… Давай, пойдёт быстрее. Мне кажется, скоро начнётся дождь.       — Ладно, не нуди! — Накаджима действительно ускорился, — Не хочу, чтобы ты простудился, — немного подумав, он накинул на шею Акутагавы свой шарф, — Кстати, Рю, давай зайдем в кофейню? Я ужас как хочу капучино!       — Ну пойдём…

***

И все его победы

Пахли поражением

      Накахара сидел в комнате, поджав колени к груди и уткнувшись в них лбом. Комната была практически разрушена: на полу валялись блистеры от таблеток, выброшенная из шкафа одежда и книги, что упали на пол от сорванных полок. Чуя и сам не понимал, как ему хватило сил оторвать огромные болты от стен. Хотя, честно говоря, в приступе агонии человек и не на такое способен.

«Надо встать… Сделать домашнее задание. Существовать дальше…»

      Можно было сказать, что Накахара начал медленно оправляться от инцидента в колледже. Вот только… Скорее просто болезнь начала брать своё, так что сознание парня плыло, забирая в неизбежность и пустоту воспоминания о болезненно прожитом дне. Собравшись с последними силами, Чуя поднимается. Медленными, неуверенными движениями, словно в трансе парень начинает собирать вещи, в основном просто пытаясь запихнуть их хоть куда-то, дабы создать иллюзию порядка.       — Когда же ты уже свалишь… — В комнату вошёл Верлен, грубо толкнув младшего брата плечом и уходя на свою половину комнаты, — Бесишь. — Чуя молча вышел из комнаты.       Вышел в коридор, натянул поношенные ботинки, забыв о куртке к чертовой матери, вылетев за дверь. Накахара сразу понял свою ошибку, встретившись с обжигающе холодным ветром, вот только в квартиру сегодня он больше не вернётся. Не может. Нет сил, нет ресурсов, чтобы выдерживать это. И Чуя идёт, один, чувствуя, как пальцы рук немеют от холода, как холодный дождь уничтожает лёгкую футболку и старые джинсы. Но ему слишком плевать. У подростка, кажется, даже на то, чтобы быть платиновым мальчиком уже сил нет. Уже настолько похуй, что хочется удавиться. Но… Разве это выход? Разве вот так он, Накахара Чуя, закончит свои дни? Захлебнувшись в собственной рвоте, с весами в обнимку? Утопая в ненависти старшего брата и равнодушии матери? Разве он действительно заслужил это? Чуя просто делает то, что от него ждут. Как привык делать. Быть идеальным мальчиком, и лгать-лгать-лгать.       Рыжеволосый идёт, невольно дрожа от холода, слабо передвигая ногами и оглядываясь по сторонам. Идя по одному, уже изученному маршруту. В уже полюбившиеся место, где его никто никогда не тронет. Заброшенная детская площадка на окраине города, скрытая такими же заброшенными когда-то жилыми домами и деревьями, за которыми никто не следит уже добрые 20 лет. Никакие нормальные родители не повели бы своих детей, да ещё и в такую погоду — красота. Так что облегченно выдохнув, Чуя даже немного расслабился. В конце концов, давно он не чувствовал себя настолько в безопасности — в Богом забытом месте.       Подросток перелезает через забор, оцарапав руку об острый штырь, пробирается сквозь деревья, пытаясь аккуратно, насколько может, пройти через бетонные дома, а после выходит на поляну детской площадки, осматриваясь вокруг. И, блять, лучше бы он этого не делал. Ведь на площадке, оперевшись на балку, держащую качели, сидит Дазай, черт его дери, Осаму, в общем-то, не подавая признаков жизни. Чуя не понимает, слезы ли украшают лицо хулигана, или это непрекращающийся дождь. Лицо, по крайней мере, опухшее. В одной руке затлевший окурок, а во второй ебучее лезвие. Пустые глаза. Лезвие, слабо зажатое между пальцами и, возможно, успевшее выполнить свою функцию. Видит Накахару — поднимает голову, улыбаясь, как обкуренный. А может и действительно обкуренный — черт его знает.       Первая мысль была: «Бежать, бежать отсюда быстрее, спрятаться, скрыться, не видеть этого всего. Чтобы не видеть ещё одну смерть своими глазами, чтобы не терзали больше ночные кошмары и на ещё одну травму больше не было у него».       Вторая мысль: «Да пошло оно всё нахуй!»       И вот, Чуя несётся к этому идиоту, чудом не переломав ноги о давно изуродованную дорогу. Подбегает к Дазаю ебанному, лезвие из рук к чертям выкидывает, за плечо трясёт и дозваться пытается, слезы с щёк и капли дождевые со лба стирает. Кричит что-то, сам не помня что, панике подчиняется.       — Очнись, придурок, идиот, овощ чёртов! — подросток даёт ему пощёчину и, кажется, начинает плакать, — Очнись, я кому говорю!       Осаму медленно поднимает голову на знакомый голос, всматриваясь в перепуганное лицо. Зрение фокусирует, слова разобрать пытается. Получается, вроде бы. Дазаю бы рассмеяться, да уйти прочь, что вполне в его стиле, да вот только когда до парня доходит, кто стоит перед ним, кто ему на помощь прибежал и кого сейчас, кажется, удар от переживаний хватит, лицо сразу искажается в изумлении и шоке.       — Чиби?.. — рыжеволосый, кажется, отшатнулся на метр назад, уже не ожидая, что студент подаст признаки жизни, — Ты чего здесь делаешь? — Чуе по лбу придурка себя ударить хочется, да наорать очень сильно.       — Я пришёл на своё место. А вот что ты здесь забыл, я не понимаю, — подросток немного расслабился, осознав, что одногруппник вроде бы в здравом рассудке.       — Оу… Извини, — Дазай казался каким-то на удивление тихим, — Я не знал, — парень попытался встать, но ноги его не держали.       — Эй, всё нормально, — отвернулся, чтобы не было видно растерянности. Вот чего Накахара не ожидал, так это того, что местное стихийное бедствие таким робким и покорным будет, — Ты где живёшь? Наверняка ведь домой не дойдешь сам.       — Я… Ты не. Какого…       — Успокойся, — буркнул Чуя, — я всё равно домой не тороплюсь. Так что давай, говори, куда идти.       Дазай замирает на несколько минут, а после всё-таки поднимается. С третьей попытки. Накахаре бы подхватить под руку своего нерадивого одногруппника, да вот только он сам сломается. Так что медленно, в абсолютной неловкой тишине, парни направляются в дом Дазая Осаму.

***

И ты будешь для него

Весь чёртов мир

      — Ну… Добро пожаловать. Чувствуй себя как дома, — Ацуши и Акутагава зашли в небольшую квартирку, расположенную неподалёку от колледжа, — Хочешь чаю? Или кушать? Или, может, посмотрим фильм?       — Ну… Как ты захочешь… — увидела бы эту сцену Гин, то, должно быть, скатилась бы на пол от смеха. «Как два пятиклассника девственника, ей-богу», — Я не против…       — О, тогда пойдёт заварим чай! Кстати, какой ты будешь? Я вот люблю… — у Ацуши, кажется, получалось разрядить обстановку. По крайней мере, зажатый и стеснительный Акутагава точно бы так не смог, так что молча слушал парня, наслаждаясь любимым голосом, — Эй, Аку, ты чего задумался?       — А? Прости… Просто, — Акутагава тяжело вздохнул, отвернувшись куда-то в сторону. Будто боялся слов, которые хочет произнести, — Просто… Я волнуюсь за Гин, — последние слова он почти шептал.       — А, ты об этом! — расслабленный настрой Накаджимы чуть сбился, но это не мешало Ацуши также тепло подойти к своему парню, положив руку ему на плечо и успокаивающе погляживая второй рукой по щеке, — Рюноске, ты же понимаешь, что Гин очень сильная девочка? Это произошло уже два месяца назад, ей ничего не угрожает. Как и тебе.       — Да, я знаю… Но, — брюнет уткнулся лбом в плечо старосты, — Вдруг его выпустят досрочно? Вдруг он вернётся? Что нам делать тогда? Что будет с матерью?       — Аку, послушай меня, — Ацуши крепко обнял парня, начиная нашептывать успокаивающие слова на ухо, — Твой отчим полнейший мудак, который не заслуживает свободы. Если его выпустят, то сгрызут соседи и сослуживцы, которые узнали, что он сделал. Ему не будет покоя. Если твоя мать примет его назад, то её тоже нельзя назвать матерью. Она не имеет права принимать назад такого ублюдка, — Акутагава не часто, а точнее, почти никогда не слышал Ацуши настолько серьезным и злым, — И если он всё-таки вернётся, ты берёшь Гин за ручку и вы приходите жить ко мне. Никто не будет против, а если вдруг что, я буду биться за вас до конца. Я не брошу вас и не оставлю там.       — Но. Ацуши. — парень, кажется, только сильнее прятал лицо в толстовке, — Это же моя мать… У неё нет выбора.       — Нет выбора?! — Накаджима развернул подростка, заглянув ему в глаза, — Рюноске, у неё был выбор! Всегда есть выбор, понимаешь? Ты не обязан её любить, ты не должен её прощать, если это повторится. Потому что такие вещи не прощаются.       — Но она…       — Рюноске, блять, она простила педофила! Который причинил вред тебе! И может причинить ещё больше вреда, это может затронуть Гин. Ты серьёзно этого хочешь?       Вот теперь Акутагава действительно ни разу не слышал, чтобы его парень так кричал. Чтобы так злился. Чтобы говорил настолько жестокие и болезненные слова вот так, в лицо и прямо. Стало страшно. Очень. Рюноске отшатнулся, врезавшись спиной в стену и удивлённо уставился на студента. На глаза начали накатываться слезы, которые Акутагава упорно пытался спрятать.       — Ацуши… — Накаджима будто очнулся.       — Боже… Аку, прости меня. Я… Я не хотел, — Ацуши сделал шаг к своему парню, выжидающе смотря, — Можно обнять тебя? — кивок. И Накаджима обнимает, — Послушай, я безумно переживаю за тебя. Очень сильно. И не допущу, чтобы твой насильник вышел на свободу. Ты… Просто рядом со мной ты можешь чувствовать себя в безопасности, хорошо? Я никому не позволю навредить тебе.       — Спасибо, — уже прошептал Рюноске, беззвучно плача в плечо Накаджимы и шмыгая носом. Но сейчас же это были слезы облегчения, — Я так благодарен тебе…       — Ну что, покрасим сегодня волосы?       — А тебе можно?       — Ну… Нет, я же староста, — улыбнулся Ацуши.

***

В ночную жизнь налегке

не уходят, дурачок

      — Ну… Спасибо? — парни стояли у большого жилого дома с высоким забором.       — Вау… И здесь ты живёшь? — Чуя осматривал это чудо архитектуры, пытаясь понять, что из пейзажа удивляет его больше: огромный забор с монументами животных, внушающих размеров дом или стоящая машина, цену которой подросток даже не пытался предположить.       — Ну, это же не моя заслуга, — Дазай неловко почесал затылок, — Накахара, спасибо, что…       — Чуя.       — Что?       — Боже. — рыжеволосый глубоко вдохнул, пытаясь справиться с неловкостью, — Можешь звать меня просто Чуей.       — А, — шатен усмехнулся. Кажется, обстановка действительно начала разряжаться, — Ну тогда я Осаму. Дазай Осаму, — парни пожали руки, после чего снова воцарилась неловкая пауза.       — Ну… Если это всё, то я пойду? — Накахара уже собирался развернуться, покидая неожиданного собеседника.       — Эй, подожди! — Дазай схватил Чую за руку, но, вспомнив о личном пространстве, сразу отпустил, — Ты в такой мороз в одной футболке, мокрый с ног до головы и не торопишься домой. Не хочешь остаться у меня? — Дазай проговорил это с такой уверенностью, что уши подростка мгновенно вспыхнули, — Услуга за услугу, всё такое…       — Нет! — от резкости высказыванья даже у Осаму глаза полезли на лоб, — Ну… То есть… Я имею ввиду… Это я вернул тебе долг. Мне не хочется вспоминать, но ты мне ни чем не обязан.       — Эй, — бинтованный всё ещё выглядел удивлённо, — Но я же не тащил тебя несколько километров, мокрый как обоссанная мышь, в холодрыгу? — последовал кивок, — Ну вот и не обсуждается! Ты идешь ко мне домой! — подхватив парня под локоть, Осаму направился в дом.       — Что ж, ладно. Но не думай, что из-за твоей любезности мы не обсудим твоё поведение в колледже! — Накахара глубоко вздохнул, поняв, что хуже, должно быть, уже не будет.