Вспомнить всё

«Хмм… дорога на Изенгард, - подумала Анна, - тоже, что ль прогуляться? Ой, да куда же я денусь, все равно в Крепи мне нет смысла оставаться – ухаживать за ранеными я не умею…», - Анна резко встряхнула головой, словно стараясь отогнать ненужные мысли. Почувствовала противную тупую боль – на лбу вскочит синяк. Она сняла с головы шлем. После этого она направила свой взгляд туда, куда с удивлением смотрели все остальные, переглядываясь друг с другом и посматривая на Гэндальфа. - Ух ты, гворны! – воскликнула Анна со свойственной ей с некоторых пор непосредственностью. - Гворны? – переспросил Эомер, стоявший рядом. - Ну да, гворны, - подтвердила она, - Гэндальф знает. - Знаю, - подтвердил Гэндальф, - удивительно, что ристанийцы не помнят своих преданий: Еще руду не добыли, деревья не ранил топор, Еще были юны подлунные, серебристые выси гор, Колец еще не бывало в те стародавние дни, А по лесам неспешно бродили они. - Это все загадки, - промолвил Теоден, - а где же отгадки? - Кто едет со мною в Изенгард, найдет ответ - ответил Гэндальф. - В Изенгард? - воскликнули все. - Да, - сказал Гэндальф. - Я должен вернуться в Изенгард, и тот, кто хочет, может отправиться со мной. Там вы увидите странные вещи. - Даже если все ристанийцы, излечившись от ран и усталости, соберутся вместе, их не хватит, чтобы напасть на крепость Сарумана, - сказал Теоден. - Тем не менее я иду в Изенгард, - сказал Гэндальф. - Я не останусь здесь надолго... Мой путь лежит на восток. Ждите меня в Эдорасе, когда наступит полнолуние. - Нет, - сказал Теоден. - В темный час перед рассветом я усомнился было, но теперь мы не расстанемся. Я пойду с тобою, если таков совет. - Я хочу как можно скорее поговорить с Саруманом, - объяснил Гэндальф, - и поскольку он причинил вам большой ущерб, было бы хорошо, чтобы вы тоже были там. Но скоро ли сможете вы ехать? - Мои люди устали от сражения, - сказал король, - и я тоже устал. Потому что я ехал долго и спал мало. Увы! Мой возраст - не выдумка и не результат шепота Гнилоуста. Как жаль, что никакой лекарь, даже Гэндальф, не может излечить старость! - Тогда пусть все, кто поедет со мной, сейчас отдыхают, - сказал Гэндальф. - Мы отправимся вечером. Это хорошо: совет мой таков, чтобы все наши передвижения отныне совершались бы тайно. Но не приказывайте многим людям идти с вами, Теоден. Мы отправимся на переговоры, а не на битву. Анна вдруг почувствовала, что действительно необычайно устала, и решила, что пора бы и отдохнуть, но пока все толковали да разговаривали, не отходила, хоть и клевала носом, чуть не засыпая стоя. Да и не знала она, где можно спокойно проспать хотя бы час, зная, что тебя не станут поднимать и что на тебя никто не наступит; а спросить, где же все-таки можно вздремнуть, она стеснялась. Казалось, вся ее решительность, что так яро проявилась в битве, куда-то улетучилась. Наконец, она увидела, что Теоден куда-то пропал, разговор окончился и все, сопровождающие Гэндальфа куда-то поплелись, довольно нетвердой походкой, надо сказать. Анна продолжала стоять с озадаченным видом, пока сзади ее кто-то не подергал за рукав; она обернулась. - Ты чего здесь стоишь? Все, кто поедет сегодня в Изенгард, пошли отдыхать, - это был Эомер. - Вот я и стою, потому, что не знаю, где же можно отдохнуть, - ответила Анна, и по ее растерянному виду стало понятно, что это действительно так. - Пойдем в Горнбург - уж свободных комнат-то там найдется немало. Анна послушно потопала за Эомером, прихрамывая, поминутно спотыкаясь и тихо ругая дорогу. Наконец, они пришли к воротам Горнбурга, поднялись по одной из боковых винтовых лестниц, прошли по длинным коридорам, где дорогу освещали факелы и очутились в комнате – небольшой, довольно уютной. Стены покрывали гобелены, изображающие битвы. Сквозь узкое окно проникал яркий утренний свет и холодный воздух. - А я найду потом выход? – поинтересовалась Анна, которая спала на ходу и не запомнила частых поворотов коридора. - Я буду в комнате напротив, - Эомер открыл массивную дверь и показал на точно такую же дверь напротив, - если что, разбуди меня. Как только Эомер вышел, Анна сняла пояс и вместе с мечом кинула на кресло, потом буквально содрала с себя кольчугу и довольно легкий доспех и бросила туда же. Не раздеваясь, упала на кровать и тут же заснула. Как же это было сейчас здорово – растянуться на кровати и расслабиться. Анна чувствовала себя довольным котом. Эомер вошел в свою комнату, затворил за собой дверь, и тоже, не утруждая себя раздеванием, завалился на кровать и, успев пробормотать: «ну что за девушка», сразу отрубился. Непонятно, что этой фразой он хотел передать – порицание или же восхищение. Часа через три Анна проснулась и сразу вскочила, зная, что если промедлит несколько секунд, то вставать не захочется и потом ее никто не разбудит, даже если приведут целый взвод барабанщиков. Она поднялась и стала разглядывать комнату, приходя во все большее восхищение. Как уже говорилось, комната не была особенно большой, но именно это и делала ее довольно уютной. Каменные стены покрывали гобелены, изображающие битвы и сражения прошлого. Перед каждой картиной Анна застывала надолго и, конечно же, трогала их руками. На одном гобелене была изображена осада Крепи, на другом – сам Хельм, судя по всему. Окно (вернее всего, его нужно было назвать бойницей) выходило во внутренний двор, но там смотреть было нечего – на орочьи трупы Анна насмотрелась уже до тошноты. К тому же, от окна порядочно тянуло холодом – не лето поди, поэтому Анна отошла от него поближе к камину, в котором горел огонь, разожженный чьими-то заботливыми руками. Камин был частью каменной стены, он был вырублен, что ли, в ней и изукрашен самыми различными узорами. Кровать тоже была такой, как изображают старинные кровати в книгах – отнюдь не походной, а огромной кроватищей с балдахином, который поддерживали массивные резные колонны. Каменный же пол устилали небольшие дорожки, уложенные рядами. В углу стояло зеркало, а под ним – какое-то корыто с водой. «Его, кажется, не было? - подумалось Анне, - наверное, кто-то пожалел меня, чумазую, и поставил». Она подошла к зеркалу и буквально не узнала себя – из зеркала на нее смотрело нечто черное, как трубочист, с всклокоченными волосами. И это чумазое, кудряво-лохматое существо никак не напоминало бледнолицую Анну. Она принялась скорее умываться. Наконец, отмывшись, она принялась причесываться расческой, найденной тут же, на зеркале. Но, даже расчесавшись, она продолжала походить на чертенка. «Пофигу», - махнула Анна на зеркало, где отражалось ее лицо, с шишкой на лбу, правда, скрытой волосами и поцарапанной скулой; по крайней мере, теперь она больше напоминала прежнюю Анну. Решив, что пора бы уже и Эомеру вставать, она направила, так сказать, свои стопы в сторону двери, и только собиралась постучать, как дверь отворилась, и ее рука по инерции коснулась Эомера. Он был уже полностью готов, даже умыт, однако под глазом у него было нечто, что не могла смыть никакая вода – то ли Анна не заметила сначала, то ли «это» вылезло только сейчас – как бы там ни было, но физиономию Третьего Сенешаля Мустангрима украшал роскошный синяк. Анна старалась не смотреть на фингал, желая не смущать рохиррима, однако ее взгляд помимо ее воли возвращался к сине-фиолетовому фонарю, и как ни были сильны ее благородные порывы скрыть это, однако, стоило ей посмотреть на Эомера, ее начинал душить смех. Наконец, она проговорила: - Надо было холодное приложить, - и указала на глаз. Правда, на свой. - Ничего страшного, это просто синяк. - Ну, да, - пожала плечами Анна, - слива. Пойдем, скоро уже выезжать. «Нафига мне туда ехать? Неинтересно… С хоббитами и так скоро встретимся… А вот с энтами… Надо ехать! А Гэндальф? Он, наверное, с Теоденом под стеной, Гайма же погиб…», - и она тяжело вздохнула. - О чем ты задумалась? – поинтересовался Эомер. - Об энтах. Ладно, пойдем, наверное, уже все собираются. - Это в главную залу. Пойдем, - Эомер повернул в какой-то коридор, потом еще и еще, и, наконец, они вышли в главную залу. Народу там было немного, в основном, те, кто ехал с Гэндальфом. Сам Гэндальф толковал о чем-то с Теоденом. Анна уставилась на конунга – «должно быть, я что-то напутала…Гайму похоронили… » - подумалось ей, но она почувствовала какие-то сомнения и тут же спросила у Эомера: - Эомер, ты видел Гайму? - Видел, конечно, он в восточной башне, там, где все раненые. - Раненые?! – Анна подпрыгнула в восторге, - так жив телохранитель конунга! Эомер, для которого это не было новостью, всем своим видом выражал знак вопроса. - Блин, человек жив, ты чего не радуешься?! – пихнула Анна Эомера. - Я радуюсь. Солнце клонилось к западному всхолмью излога. Теодена и Гэндальфа провожали до Гати – ополченцы и вестфольдцы, стар и млад, женщины и дети, высыпавшие из пещер. Звонко разлилась победная песнь – и вдруг смолкла, ибо угрюмые деревья внушали страх ристанийцам. На опушке кони стали: им, как и всадникам, не хотелось углубляться в лес. Недвижные, серые, зловещие деревья стояли в туманной дымке, их простертые ветки растопырились, точно лапы, готовые схватить и впиться, извилистыми щупальцами застыли корни, а под ними зияли черные провалы. Но Гэндальф тронулся вперед, и за ним последовали остальные, въезжая один за другим под своды корявых ветвей, осенявших дорогу из Горнбурга, а она оказалась свободной, рядом с ней текла Ущелица, и золотистым сиянием лучились небеса. А древесные стволы по обе стороны окутывали сумерки, и из густеющей мглы доносились скрипы. Треск и кряхтение, дальние вскрики и сердитая безголоса молвь. И орков, ни лесных зверей не было. Наконец они выехали из лесу к развилке большой дороги, которая вела от Ущельного излога на восток, к Эдорасу, и на север, к Изенгардской переправе. Леголас остановил коня на опушке, с грустью оглянулся и громко воскликнул. - Там глаза! - закричал он. – Из-за ветвей глаза глядят нам вслед! В жизни не видел таких глаз! Встревоженные его возгласом воины тоже остановились и обернулись, а Леголас поскакал обратно. - Нет-нет! - завопил Гимли. – Езжай, куда хочешь, коли совсем свихнулся, а меня спусти с лошади! Ну тебя с твоими глазами! - Стой, царевич Лихолесья! – приказал Гэндальф. – Сейчас не время. Погоди, от тебя этот лес не уйдет. Между тем на опушке показались три удивительных исполина: ростом с троллей, футов двенадцати, если не больше, плотные, крепко сбитые, как деревья в поре, долгоногие, длиннорукие, многопалые. То ли одежда в обтяжку, о ли кожа была у них светло-бурая, курчавились кронами пышные волосы, торчали серо-зеленые, мшистые бороды огромные внимательные глаза глядели вовсе не на конников, взоры их устремлялись к северу. Внезапно они, приставив раструбом руки ко рту, издали громкий клич, похожий на пение рога, но протяжнее и мелодичнее. Раздались ответные звуки. Всадники обернулись в другую сторону, что с севера к лесу быстро приближаются точно такие же исполины, вышагивая в траве. Шагали они точно аисты, но гораздо проворнее. Конники разразились изумленными возгласами. Иные из них схватились за оружие. - Оставьте оружие, - сказал Гэндальф. – Это всего-навсего пастухи. Они не враги наши, да они нас вовсе и не замечают. Видимо, так и было: исполины, даже не взглянув на всадников, скрылись в лесу. - Пастухи! – сказал Теоден. – А где же их стада? Кто они такие, Гэндальф? Тебе они, по всему видать, знакомы. - Пастыри деревьев! – влезла Анна, - энты! Разве не помнишь, конунг, рассказов у вечернего очага? Многие дети вашей страны шутя бы нашли ответ на твой вопрос. Ты видел энтов, конунг, энтов из Фангорнского Леса, который на вашем языке зовется Энтвальд. Может, тебе казалось, так он прозван ненароком? Нет, Теоден, разуверься: это вы для них мимолетная небыль, столетья, минувшие со времен Эорла Юного до Теодена Старого, в их памяти короче дня, и летопись ваших деяний – как пляска солнечных зайчиков. - Энты! – вымолвил конунг после долгого молчания. - В тени легенд я, кажется, немного начинаю понимать чудо деревьев. Я дожил до того, чтобы увидеть странные дни. Долго мы ухаживали за своими лошадьми, строили наши дома, работали нашими инструментами или скакали на помощь войскам Минас Тирита. И это мы называли жизнью людей, жизнью мира. Мы мало беспокоились о том, что лежит за границами нашей земли. У нас были песни об этих существах, но мы позабыли их, оставив только детям, как безобидный обычай. А теперь песни ожили, пришли к нам и ходят живые под солнцем. - Вот и радуйся, конунг Теоден, - сказал Гэндальф. – Стало быть, нынче лая беда грозит не только недолговечному роду людскому, но и жизни иной, которая мнилась вам небылицей. Есть у вас союзники и соратники, неведомые вам самим. - Но я должен и печалиться, - возразил Теоден. - Ибо счастье на войне изменчиво, и не может ли получиться так, что многое прекрасное и удивительное уйдет далеко за пределы Средиземья? - Может быть, - сказал Гэндальф. - Невозможно полностью ликвидировать зло, нанесенное Сауроном, как невозможно сделать так, как будто его и не было. На такие дни мы осуждены. Продолжим наш путь! Отряд повернул от лощины и леса и двинулся к броду. Леголас неохотно последовал за другими. Солнце село, но когда они выехали из тени холмов и посмотрели на запад, в сторону прохода Рохана, они увидели, что небо еще красное. Вокруг сгущалась тьма и летело множество чернокрылых птиц. Некоторые из них с мрачными криками пролетали над головами всадников, возвращаясь к своим гнездам в скалах. - Вдоволь поживы стервятникам на бранном поле, - констатировал Эомер. Они ехали теперь медленно в сгущающейся темноте. Медленно восходила луна, приближавшаяся к полнолунию, и в ее холодном серебряном свете травянистая равнина вздымалась и опускалась, как море. Проехав около четырех часов от разветвления дорог они приблизились к бродам. Длинные склоны быстро спускались к реке, текущей в своем каменистом русле между высокими, заросшими травой берегами. Ветер донес до них волчий вой. Всадники ехали с тяжелыми сердцами, вспоминая многих людей, павших в этих местах. Дорога углубилась в лощину, где по обеим сторонам возвышались поросшие травой насыпи, и подошла к реке. Здесь в дно реки было уложено несколько плоских камней, и между ними пролегал брод для лошадей, который вел с берега к крошечному островку посредине реки. Всадники взглянули на реку и увидели странную картину: они ожидали увидеть быстро текущую воду и услышать ее журчание, но все было тихо. Русло реки было сухим - голая галька и серый песок. Король и весь отряд молча сидели в седлах, поражаясь тому, какая сила могла справиться с Саруманом; как это произошло, они не могли догадаться. Затем они обратили свои взоры к арке и обрушившимся воротам. Поблизости от себя они увидели большую груду обломков; неожиданно они поняли, что на этой груде находятся две маленькие фигурки, одетые в серое, так что их было очень трудно различить. Рядом с ними лежали бутылки, чашки, тарелки, как будто неизвестные только что хорошо поели и теперь отдыхают от своей работы. Один, казалось, спал, другой, со скрещенными ногами, заложив руки за голову, откинулся на обломки скалы и пускал изо рта маленькие кольца тонкого голубого дыма. Мгновение Теоден, Эомер и все их люди с недоумением смотрели на них. Среди этих обломков Изенгарда это зрелище было самым странным. Но прежде чем король заговорил, малыш-дымоиспускатель обнаружил их присутствие. Он вскочил на ноги. Это был внешне молодой человек, хотя он и был ростом не более половины роста взрослого человека; голова его с коричневыми курчавыми волосами была непокрыта; одет он был в поношенный плащ того же цвета и фасона, что носили товарищи Гэндальфа, когда приехали в Эдорас. Он низко поклонился, приложив руку к сердцу. Затем, по-видимому, не замечая колдуна и его товарищей, повернулся к королю и Эомеру. - Добро пожаловать, повелитель, в Изенгард! - сказал он. - Мы привратники. Меня лично зовут Мериадок, сын Сарадока, а мой товарищ, которого, увы! Одолела усталость, - тут он пнул другого ногой, - Перегрин сын Паладина, из дома Туков. Наш дом находится далеко на севере. Лорд Саруман находится там, внутри; но в данный момент он закрыт с одним Змеиным Языком, иначе, несомненно, он вышел бы приветствовать таких почетных гостей. - Несомненно, вышел бы, - засмеялся Гэндальф. - А Саруман ли приказал вам охранять его разрушенные двери и ждать прибытия гостей, уделяя свое внимание не только тарелкам и бутылкам? - Нет, ваша милость, это не его дело, - серьезно ответил Мерри. - Он был очень занят. Наш приказ исходит от Древобрада, который взял на себя управление Изенгардом. Он приказал нам приветствовать повелителя Рохана подобающими словами. Я постарался сделать это как можно лучше. - А на друзей, значит, наплевать? – в один голос воскликнули Анна и Гимли, - лежите тут отдыхаете… шерстопятые и шерстолапые! А тебе, господин Тук, - обратилась Анна к приоткрывшему один глаз Пиппину, - вообще должно быть стыдно! Прохлаждаетесь тут, значит! - А вот вовсе и не прохлаждаемся! Сидим мы, победивши, на поле боя, среди всяческой добычи, и еще спрашиваете, откуда взялись эти заслуженные трофеи? – откликнулся Пиппин. - Вот как?!! Конники захохотали.