Вспомнить всё

Вызвал как-то Саурон к себе Сарумана, и спрашивает: - Ну, как обстоят дела? А Саруман ему: - Па-па… па-па - Пардону, что ли, просишь? - Па-па… па…па… Так и ушел Саурон, ничего не добился, а Саруман говорит: - Па-па…па.. паашел ты нафиг, па-адло такое! Так Саруман обманул своим чудесным голосом самого Саурона. (Из анекдотов)

- Ну что ж, нужно найти Древня, - проговорил Гэндальф, - поедем, Теоден. В обход придется ехать, но все равно недалеко. Зато, увидевши Древня, многое уразумеешь. Ибо он – Фангорн, древнейший и главнейший из энтов. Переговоришь с ним – и услышишь первого из ныне живущих. А что же ты, Анна? Не разрывайся, все равно в двух местах одновременно оказаться довольно проблематично. Увидим Древня – вернемся за хоббитами, они не испарятся и сквозь землю не провалятся, - обратился Гэндальф уже к Анне, которая разрывалась между желанием поговорить с хоббитами и увидеть энта. - Поедем, Анна, - неожиданно проговорил Эомер. - Не-а, - мотнула головой Анна, - я, наверное, с хольбитлами, как вы выражаетесь, потолкую. - Я, пожалуй, тоже потолкую с хоббитами, коль случай представился, - сказал Эомер Теодену и Гэндальфу. Теоден наклонился к Гэндальфу и что-то ему сказал, на что тот ответил: «Что ж, вполне возможно, я не удивлюсь». Волшебник, сделав юморные глаза, поглядел на Эомера. Никто, кроме конунга, ничего не понял. Анна спрыгнула с коня и направилась к сидевшими уже рядом с хоббитами Арагорну, Гимли и Леголасу. Эомер пошел следом за ней, с удивлением разглядывая хоббитов. - Ну-с, о чем рассказываете? – сказала Анна, усаживаясь. Эомер молча сел рядом и во все глаза разглядывал полуросликов. - Вот это, значит, - спохватилась Анна, указывая обеими руками на ристанийца, - Эомер, Третий Сенешаль Мустангрима, прошу любить и жаловать. А также накормить! Пойдемте, где у вас людоедА? А то на голодный-то желудок сильно не поговоришь. - Да-да, - ответил Пиппин, - нужно вас задобрить! Пить-есть-то где будете – здесь или все-таки, для пущего уюта в сарумановой бывшей караулке? Мы-то здесь расположились, чтобы вас не проморгать. - И проморгали, ротозеи! – сказал Гимли. – Но я в гости к оркам, даже мертвым, не пойду и не стану подъедать за ними объедки. - А кто тебя зовет в гости к оркам? – осведомился Мерри. – Нам они и самим, знаешь ли, слегка осточертели. В Изенгарде всякой твари было по паре: у Сарумана и у того хватало мозгов не очень-то доверять оркам. Ворота люди стерегли – похоже, это его лейб-гвардия. Ну, так ли иначе, а кормили их не худо. - И табачным зельем снабжали? – ехидно поинтересовался Гимли. - Нет, не снабжали, - рассмеялся Мерри. – Но это уже другая, послеобеденная история. Хоббиты пошли впереди; миновав арку, они подошли к широкой двери слева, наверху лестницы. Она открывалась прямо в большую комнату, в дальнем конце которой виднелась еще одна дверь, маленькая. В помещении был также очаг с дымовой трубой. Комната была высечена в скале раньше, она была темной, так как ее окна выходили только в туннель. Но теперь сквозь обрушившуюся крышу проникал свет. В очаге горели дрова. - Это я разжег, - сказал Пиппин, как никак, все веселей у огонька, тем более в тумане. Только вот хворосту маловато и дрова сыроваты. Спасибо, дымоход треснул, и тяга такая, что лучше некуда. А теперь огонек очень даже пригодится – я вам сделаю гренки. Хлебушек-то, извините, черственький, третьегодняшней выпечки. Все присели к длинному столу, а хоббиты скрылись за дверцами. - Там у нас ихняя кладовка, - пояснил Пиппин, когда они вернулись с мисками, кружками, плошками, столовыми ножами и съестными припасами. -Вот, пожалуйте, - сказал Мерри, - хотите вина, или, может быть, пива? Имеется здоровенный бочонок – и недурное, знаете ли, пивцо. А это, изволите видеть, отличнейший окорочок. Не угодно ли поджаренного бекону? С гарниром, правда, плохо: последнюю неделю, представьте, подвозу не было! Кроме мясного могу предложить только хлеб с маслом и медом. Устроит? - Ай да хоббиты! – воскликнул Гимли. – На славу задабривают! Все пятеро ели так, что за ушами трещало, но и хоббиты, как ни странно, не отставали. Потом все выбрались на свежий воздух, они уселись на каменной россыпи у ворот. Слоистые туманы подымались и уплывали с ветром, открывая долину. После плотного обеда хоббиты и Гимли с Арагорном тут же принялись курить трубки и затихли надолго. Леголас разлегся на земле и неподвижно лежал, широко открыв глаза, глядя на солнце и светлое небо, что-то тихо напевая себе под нос. Эомер был из некурящих, потому что в Ристании про табак слыхом не слыхивали; Анна, конечно, тоже ничего не курила. Она хотела было вообще лечь спать, но подумала, что еще успеет выспаться и присоседилась к Эомеру, бороздившему взглядом далекие дали. - Ну-с, как дела? – уселась она, вернее сказать, плюхнулась рядом с Эомером, потому что ноги ее почему-то не удержали. - Да вот, отдыхаю помаленьку, - хмыкнул тот. - «Помаленьку»! Чисто сибирское слово! И вы также говорите. Да Россия и Рохан – вещи синонимичные. - Россия? Что такое Россия? – поинтересовался Эомер. - Это государство. Я оттуда. - По тебе не скажешь, ты – истинная дочь Рохана… - По тебе не скажешь! Как будто ты был в России! Но Россия и Рохан действительно похожи. - Чем? - Сложно сказать – и природой, и народом, и чем-то неуловимым, что не видишь, но чувствуешь… - Расскажи мне о России… Где ты жила? Где находится Россия? - Я и сейчас, в принципе, живу, только что сейчас неизвестно как сюда попала. А где находится Россия – это я не смогу объяснить - сейчас, по крайней мере, так же как и то, как я попала сюда, в Средиземье… - Попала в Средиземье? – удивлению ристанийца не было предела. - Да, попала в Средиземье – об этом я расскажу когда-нибудь позже. Не бойся, я совершенно безопасна, для тебя, по крайней мере. - Мне такое и в голову не пришло – что ты можешь быть опасна, - и в подтверждение своих слов Эомер придвинулся ближе, - видишь? Анна, видя такие маневры, расхохоталась – так делают дети, чтобы подтвердить свое бесстрашие – впрочем, и Анна тоже иногда такое вытворяла; и для Эомера в этом не было ничего зазорного – сохранить детскость для воина – проблема; какой он все-таки хороший, – подумалось вдруг Анне, - и воин, и вообще, – ой, чего это я, вообще, - сказала Анна уже вслух, заметив, что неотрывно смотрит на Эомера (а тот, впрочем, на нее). И Анна сменила объект для разглядывания – сейчас им стал горизонт. - Что ты имела в виду? – поинтересовался Эомер. - Когда? - Сейчас. - Не помню, а что? - Да ладно уж, давай рассказывай. - Что рассказывать? - Ну, про Россию. И Анна принялась описывать природу разных уголков России, устройство государства, от которого Эомер пришел в ужас и еще много-много всего, что только могла вспомнить. - О! – подняла Анна палец к небу, - я же тебе еще и про Отечественную войну не рассказала! - Про войну? Много ли войн было в вашем мире? - Как ни стыдно сказать, но жить мы мирно не умеем… Эомер выгнул бровь. - Просто, понимаешь, ведь вы сражаетесь в большинстве своем с орками, например, или еще с кем, по крайней мере, чаще, чем с людьми. А у нас если орков и встретишь - и то не в чистом виде, и открыто они не выходят сражаться – нет почти ни одного свидетельства, записанного в истории. Короче, вот какой прикол – если считать с того времени, как появились письменные свидетельства, то есть примерно за пять с половиной тысячелетий, произошло 14530 войн, и только 292 года люди жили в мире – это я говорю обо всем мире, естественно(Имелся ввиду период с 3500 г. до н.э. до 2000 г. н.э. Это настоящие статистические данные, откуда были взяты, не помню). Прикинь, да! У Эомера отпала челюсть. - Так вот, я же про войну собиралась рассказать. Блин, как же тебе все объяснить? – Анна почесала в затылке, - ладно, слушай, попробую покороче. Значицца, так. В стране, которая называется Германия, президентом (по-вашему - королем) был такой Гитлер. Руководил он себе, руководил, пока не пришла ему в голову мысль о том, что он и остальные германцы принадлежат к избранной расе (он это определил по цвету глаз, волос, по строению черепа), а большинство других народов – неправильные, что его раса – раса господ, а остальные – раса рабов; к тому же, его прельщало господство над всем миром, следовательно, всех, кого он не уничтожил бы, постарался сделать бы рабами. Наверное, Гитлер – ничтожная и поганая копия Саурона. Чтобы население Земли было «чистым» - по его определению, Гитлер решил, что «неправильных» нужно уничтожить, а самим, извиняюсь за выражение, активно размножаться. Дальше он действительно стал активно завоевывать различные государства, чтобы потом изничтожать людей. И 22 июня, ровно в четыре утра, в воскресенье, когда все люди мирно спали, Гитлер напал на Россию (тогда она называлась СССР). Он рассчитывал быстро покончить с нами и сначала, казалось, все двигалось так, как он хотел – многие спящие города были взяты сразу, поскольку люди не ожидали такой подлости – ведь СССР и Германия заключали пакт о ненападении. Сначала глава нашей страны Сталин – он был тоже типа вашего короля, Генеральный Секретарь ЦК КПСС – нет, не спрашивай, я нее знаю расшифровки аббревиатуры, так вот, Сталин долго не верил тому, что Гитлер напал на Советский Союз – и это стоило нам многих городов. Война длилась очень долго – пять лет. - А какие сражения были самыми знаменательными? – подполз Гимли, который давно уже слушал про войну (как, впрочем, и все остальные). - О! Точняк – самое интересное забыла. Короче, слушайте, по порядку: во-первых, Смоленское сражение, битва за Москву, оборона Одессы, Севастополя, оборона Сталинграда, битва на Курской дуге. Еще была блокада Ленинграда (это так город называется) – целых 900 дней она длилась! Фашисты хотели стереть город с лица земли (а людей перебить), чтобы подорвать боевой дух и, как следствие, сломить оборону многих других городов. Но люди продержались – в страшном голоде, холоде – но погибло более миллиона жителей города. Битва же, например, на Курской дуге – самое грандиозное танковое сражение во всей истории! А мы победили! - Какое сражение? - не понял Эомер, - что такое «танковое»? - Блин! – хлопнула Анна себя по лбу, - ведь вы не знаете! Вот, - она нарисовала на земле танк, - это такая машина, она железная и сама ездит (без лошади). Внутри сидит человек и из вот этой штуки стреляет – нет, не стрелами, как бы назвать… о! типа как огнем – помните, как Саруман Крепь подорвал? Вот, так же, только взрыв не такой сильный. А когда была оборона Сталинграда, несколько человек обороняли дом - он называется теперь дом Павлова, и убили столько фашистов, сколько немцы не теряли при взятии некоторых городов! Русский народ никому не покорить! - А ты тоже сражалась? – спросил Пиппин. - Сражалась? Меня тогда на свете не было! С Великой Отечественной войны прошло шестьдесят лет – конечно, если посмотреть, это совсем мало. Но сколько событий с тех пор произошло! «Хотя, кто знает – сражалась - не сражалась, может, я и тогда кем-нибудь была?» - подумала Анна и сказала Эомеру: - Теперь ты рассказывай! Настал черед Эомера, который тоже стал рассказывать об устройстве государства, о занятиях, о войнах, сражениях, и, в конце концов, про себя. Они разговаривали, совершенно не слыша, что говорят рядом хоббиты, Гимли, Леголас и Арагорн. Наконец, речь Эомера, хоть и интересная, но очень длинная, была закончена и Анна, сообщив, что жутко хочет спать, отошла немного в сторонку, разлеглась на земле и, укрывшись плащом с головой (так, что были видны только заляпанные грязью сапоги) заснула. Однако, безмятежным сном она наслаждалась недолго, так как минут через двадцать из-за поворота показались Гэндальф и Теоден со спутниками. Леголас воскликнул: - Вот Гэндальф и Теоден с охраной! Пойдем к ним навстречу! - Иди ты в баню! – откликнулась Анна из-под плаща, но Эомер немилосердно откинул плащ и чуть ли не за шкирку поднял ее: - Доброе утро! - Уфф! – откликнулась Анна и, спотыкаясь, зашагала по направлению к Гэндальфу и конунгу. Они медленно и осторожно пошли по дороге от ворот к Ортханку. Всадники, видя их приближение, остановились в тени скалы и ждали. Гэндальф выехал вперед им навстречу. - Ну, у нас с Древнем был интересный разговор, и мы обсудили кое-какие планы, - сказал он. - К тому же мы все отдохнули. Теперь нам нужно снова двигаться в путь. Я надеюсь, вы тоже подкрепились и отдохнули? - Да, - ответил Мерри. - Но наш разговор начался и кончился в дыме. С некоторых пор мы лучше относимся к Саруману. - Неужели? - удивился Гэндальф. - Ну, а я нет. Перед отправлением у меня есть еще одно дело: нужно нанести Саруману прощальный визит. Опасный и, вероятно, бесполезный. Но визит должен быть сделан. Кто хочет, может идти со мной. Но берегитесь! И не шутите! Сейчас не время для шуток. - Я-то пойду, - сказал Гимли. – Охота мне толком на него поглядеть и сравнить с тобой: будто вы так похожи? - Не много ли захотел, любезнейший гном? – сказал Гэндальф. – Если Саруману понадобится, ты его от меня не отличишь. Ты думаешь, у тебя хватит ума не поддаться на его уловки? Ну что ж, посмотрим. Как бы он только не заартачился: чересчур уж много собеседников. Энтам я, правда, велел на глаза не показываться, так что, пожалуй, он и рискнет. - А чего опасного? – спросил Пиппин. – Стрелять он, что ли, в нас будет, огнем из окон поливать или околдует издали? - Да, наверное, попробует околдовать в расчете на ваше легкомыслие, - сказал Гэндальф. – Впрочем, кто знает, что ему взбредет на ум и что он пустит в ход. Он сейчас опасней загнанного зверя. Помните: Саруман – коварный и могучий чародей. Берегитесь его голоса! Они прошли через разрушенный туннель, взобрались на груду камней, и перед ними открылась темная скала Ортханка; множество его окон с угрозой смотрели на них. Почти вся вода сошла. Лишь кое-где виднелись мутные лужи, покрытые пеной и обломками; но большая часть плоского круга обнажилась и представляла собой дикое месиво грязи и обломков, усеянное черными отверстиями и наклонившимися в разные стороны столбами. В краях обширной части Изенгарда виднелось множество брешей и щелей, как бы пробитых бурей; сквозь них просвечивала уходящая к горным отрогам зеленая равнина. На поверхности чаши видна была группа всадников; всадники двигались с северного конца и направлялись к Ортханку. Подошли к подножью Ортханка. Оно было черным, и скала блестела, как будто была влажной. У многих камней были острые грани, словно их недавно высекли. Несколько крошечных трещин осталось на них, как следствие ярости энтов. На восточной стороне, высоко над землей между двумя устоями находилась большая дверь; над ней окно, выходящее на балкон, огражденный железными перилами. К порогу двери вел пролет из двадцати семи широких ступеней, высеченных чьим-то неведомым искусством из того же черного камня. Это был единственный вход в башню. В высоких стенах было прорезано множество окон. Сверху они казались маленькими глазками в лице из скал. У начала лестницы Гэндальф и король спешились. - Я поднимусь, - сказал Гэндальф. - Я бывал в Ортханке и козни Сарумана не застанут меня врасплох. - Я тоже поднимусь, - сказал король. - Мне, старику, уже никакие козни не страшны. Я хочу лицом к лицу встретиться с врагом, который причинил мне столько зла. Мне поможет взойти Эомер. - Как хотите, - сказал Гэндальф. - Со мной пойдет Арагорн. Пусть остальные ждут у подножья лестницы. Они достаточно увидят и услышат, если будет что видеть и слышать. - Нет! - сказал Гимли. - Леголас и я хотим взглянуть поближе. Мы одни представляем наши народы. Мы пойдем с вами. Анна стояла в ступоре, размышляя, как бы сообщить, что она тоже идет. В этот момент ее дернул за руку Эомер, и она обернулась к нему. «Я так полагаю, что ты не прочь пройтись?» - полувопросительно сказал Эомер, в ответ на что Анна радостно закивала. - Идите! - сказал Гэндальф и с этими словами начал подниматься по ступенькам. Теоден шел за ним. Всадники Рохана беспокойно сидели на лошадях с обеих сторон лестницы и мрачно смотрели на темную башню, опасаясь за своего повелителя. Мерри и Пиппин сели на нижнюю ступеньку, чувствуя себя незначительными и в тоже время ощущая опасность. - Полмили грязи отсюда до ворот! - пробормотал Пиппин. - Хотел бы я незаметно улизнуть обратно в караульную! Зачем мы пришли? Нас не звали. Гэндальф остановился перед дверью в Ортханк и ударил в нее посохом. Послышался глухой звук. - Саруман! Саруман! - воскликнул Гэндальф громким повелительным голосом. - Саруман, выходи! Некоторое время никакого ответа не было. Наконец окно над дверью приоткрылось, но в темной щели ничего не было видно. - Кто это? - послышался голос. - Что вам нужно? Теоден вздрогнул. - Я знаю этот голос, - сказал он, - и я проклинаю день, когда впервые услышал его. - Идите и приведите Сарумана, раз уж вы стали его лакеем, Грима Гнилоуст! - сказал Гэндальф. - И не тратьте зря нашего времени! Окно закрылось. Они ждали. Неожиданно послышался другой голос, низкий и мелодичный, каждые его звук очаровывал. Те, кто слышал этот голос неподготовленным, редко могли вспомнить услышанные слова, а вспомнив, удивлялись, потому что в словах не было никакой особенной силы. Но обычно помнили только радость и счастье от этого голоса; все, что он говорил, казалось необыкновенно мудрым, в глубине души поднималось желание немедленным согласием доказать свою мудрость. Голоса других по контрасту казались грубыми. И если кто-то противоречил этому голосу, в сердцах слушателей возникало желание этого спорщика убить. Для некоторых очарование длилось, лишь пока голос обращался к ним; когда он обращался к другому, они улыбались, как человек, разглядевший грех фокусников, в то время как другие его не видят. Для большинства же достаточно было просто звука этого голоса, чтобы держать их под властью чар. Но для тех, кто был завоеван голосом, очарование его продолжалось долго, как будто он шепотом звучал в их ушах. Никто не оставался незатронутым им: никто не мог сопротивляться его просьбам и приказам без напряжения разума и воли, если только хозяин сохранял контроль над ними. - Ну? - мягко произнес этот голос. - Зачем вы нарушаете мой отдых? Почему не даете мне покоя ни днем, ни ночью? Он произнес это тоном доброго человека, огорченного незаслуженным оскорблением. Голос Сарумана не имел власти над Анной – потому, что она не принадлежала к исконным обитателям Средиземья, может быть - по другой причине, но как бы там ни было - голос мага резко диссонировал с ее внутренним ощущением и был резок, как скрежет ногтя по стеклу. Она закрыла свободной рукой (другую держал Эомер) ухо и поморщилась, но на Сарумана обернулась. Все смотрели вверх, удивленные, потому что никто не слышал его приближения. Они увидели фигуру, опирающуюся на перила и глядевшую вниз на них. Это был старик, одетый в большой плащ, цвет которого было трудно определить сразу, потому что он менялся, когда они переводили взгляд или когда сам старик шевелился. У старика было длинное лицо с высоким лбом, с глубокими темными глазами, выражение которых было трудно понять, хотя взгляд его был одновременно серьезным, благожелательным, немного уставшим. Волосы и борода его были белые, но в бровях и вокруг ушей сохранилось много черных волос. - Похож, да не слишком, - пробормотал Гимли. - Но продолжим, - сказал мягкий голос. - Двух из вас я знаю по именам. Гэндальфа я очень хорошо знаю и понимаю, что он ищет здесь помощи или совета. Но вы, Теоден, повелитель Рохана, известный своими благородными деяниями и еще более известный благородством дома Эорла. О, достойный сын Тенгеля! Почему вы не пришли сюда раньше и как друг? Как я хотел увидеть вас, могущественный король западных земель, и особенно в эти последние годы, чтобы предостеречь вас от неразумных и злых советов окружавших вас! Но разве сей час пришел слишком поздно? Несмотря на нанесенное мне оскорбление, в котором, увы! Приняли участие и люди Рохана, я все еще могу помочь вам, спасти вас от неизбежной гибели, если вы и дальше пойдете по дороге, по которой начали идти. Я один могу помочь вам сейчас. Теоден открыл рот, как бы собираясь заговорить, но ничего не сказал. Он посмотрел на Сарумана, глядевшего на него темными торжественными глазами, потом на Гэндальфа; казалось, он колеблется. Гэндальф не сделал ни знака; он стоял молча, как камень, как человек, терпеливо ожидающий призыва, который еще не пришел. Всадники вначале зашевелились, одобрительно бормоча, потом тоже замолчали, очарованные. Им казалось, что Гэндальф никогда не говорил так прекрасно и достойно их повелителя. Грубыми и высокомерными казались теперь все его слова, обращенные к Теодену. И в сердцах воинов запала тень, страх перед гибелью Марки во Тьме, куда вел их Гэндальф, в то время как Саруман стоял у двери освобождения, и держа ее полуоткрытой давал пробиться лучу света. Наступило тяжелое молчание. Его внезапно прервал гном Гимли. - Это не маг, а какой-то вертун, - буркнул он, сжимая рукоять секиры. – У этого ортханского ловкача помощь означает предательство, а спасти – значит погубить: тут дело ясное. Только ведь мы сюда не затем явились, чтобы молить его о помощи и спасении. - Мир! - сказал Саруман, и на короткое мгновение голос его стал менее мягким и вкрадчивым, в глазах блеснул огонек и исчез. - Я пока говорю не с тобой, Гимли, сын Глоина! Твой дом далеко, и ты не имеешь отношения к беспокойствам и заботам наших земель. Но не твоя вина в том, что ты оказался вовлеченным в наши дела, поэтому я не осуждаю тебя за ту роль, что ты сыграл, - а роль эта, несомненно злая. Но прошу тебя: позволь мне вначале поговорить с королем Рохана, моим соседом и некогда - моим другом. - Что скажешь, конунг Теоден? Хочешь ли сохранить мир со мной и использовать мои знания, собранные за много лет? Будем ли мы держать совместный совет против злых дней и возместить взаимные оскорбления совместными добрыми делами, чтобы ваши земли процветали? Теоден по-прежнему не отвечал. Поражен ли он был гневом или сомнением, никто не мог сказать. Вдруг Анна почувствовала, как Эомер непроизвольно до боли сжал ее руку - свою свободную руку он, должно быть, сжал в кулак. Потом он заговорил: - Повелитель, выслушай меня! - сказал он. - Теперь мы чувствуем опасность, о которой нас предупреждали. Прибыли ли мы как победители или должны стоять удивленные старым лжецом с медом на раздвоенном языке? Так говорил бы загнанный волк, обращаясь к собакам, если бы смог. Какая от него помощь? Он всего лишь тщится избегнуть заслуженной участи. Но неужели ты будешь вести переговоры с этим мастером предательства и убийства? Но тебе ли вести беседу с предателем и кровопийцей, схоронив Теодреда на переправе? - Если говорить о ядовитых языках, то что сказать о твоем, змееныш? - сказал Саруман, и все почувствовали сдерживаемый гнев в его голосе. - Уй – вай-вай-вай! – воскликнула Анна, почувствовав, что Эомер сейчас, наверное, сломает ей руку - с такой силой он ее сжал. Все взгляды устремились на нее. Заметил ее и Саруман: - Вот как? – бархатно проговорил он, - кто же вы, дева? - А ты попробуй, прочти! – резко и грубо вдруг проговорила Анна, в отместку сжав Эомеру руку (что, впрочем, особого эффекта не произвело). Гэндальф с удивлением посмотрел на нее: неужели она даст прочесть Саруману все свое нутро? Однако, отметив воинственный взгляд Анны, Волшебник удовлетворенно кивнул головой и улыбнулся в бороду - девушка научилась закрываться и в данный момент явственно представляла только одну картину: развоплощенный назгул и она сама с мечом в руке. Большего Саруман увидеть не мог. - Ну как? – Анна победно вскинула голову, заметив, как внезапно побелело лицо мага, и как тут же силой воли он вернул ему прежний цвет. Казалось, маг сейчас закипит – так он старался прочесть всю «подноготную», и чем больше он старался, тем хуже ему становилось. - Перестань, – сказал Гэндальф, - это тебе не под силу, Саруман. - Нет того, что было бы мне не под силу! - крикнул красный как рак колдун. Анна и Гэндальф откровенно засмеялись. Никто ничего не понимал. Наконец, отсмеявшись, Гэндальф сказал: - Саруман, ты действительно веришь в это? Если так, то ты просто глуп, и я не знаю, куда улетучилась твоя мудрость. Но, вижу я, это так. Это произошло тогда, когда ты стал раскладывать цвет – свой цвет, и стал Радужным. - Все это ложь! – вдруг ни с того ни с сего завопил Саруман, и после этой вспышки гнева вновь ему удалось придать своему голосу прежнее очарование и он продолжил, теперь обращаясь к Эомеру (Анна предусмотрительно спрятала руки за спину): - Но подождите, Эомер, сын Эомунда! Каждый должен довольствоваться своим уделом. Ваш удел - сила рук и доблесть. Из-за них вы заслужили высокую честь. Убивайте врагов вашего повелителя и довольствуйтесь этим. Не вмешивайтесь в политику, которой вы не понимаете. Но, может быть, если вы станете королем, вы поймете то, что король осторожно и заботливо должен выбирать себе друзей. Дружбу Сарумана и могущество Ортханка не так просто отбросить в сторону, какие бы обиды,реальные или мнимые, не лежали между нами. Вы выиграли сражение, но не войну. В следующий раз вы можете обнаружить тень леса у своих дверей: он своенравен, бесчувственен и не любит людей. Но, повелитель Рохана, можно ли называть меня убийцей, если погибли в битве доблестные люди? Если вы начали войну без необходимости, потому что я не хотел ее, - тогда люди будут умирать. Но если я убийца из-за этого, в таком случае весь дом Эорла состоит из убийц: ваши предки вели много войн и убили множество противников. Но с некоторыми противниками был впоследствии заключен мир. Я говорю, король Теоден: пусть будет между нами мир и дружба. Теперь слово за вами. - У нас будет мир, - сказал Теоден наконец, хрипло и с усилием. Несколько всадников радостно воскликнули. Теоден поднял руку. - Да, у нас будет мир, когда исчезнешь ты и все твои создания - и все создания твоего черного хозяина, которому вы хотели предать нас. Ты лжец, Саруман, и растлитель человеческих сердец. Ты протягиваешь мне руку, а я вижу только коготь лапы Мордора. Какая жестокость и какое лицемерие! Даже если ты бы вел войну только со мной - а это не так: будь ты хоть в десять раз мудрей, ты не имеешь права руководить мной по своему желанию, - даже если так, что ты скажешь о своих факелах в Вестфольде и о детях, которые лежат там мертвыми. Только когда ты повиснешь на виселице в собственном окне пищей для ворон, только тогда у нас будет мир с вами и с Ортханком. Я говорю от имени всего дома Эорла. Предков своих я, может быть, и не достоин, однако холопом твоим не стану. Попробуй с кем-нибудь другим. Но, боюсь, твой голос утратил свое очарование. Всадники смотрели на Теодена, как люди, очнувшиеся от сна. Хрипло, как карканье старого ворона, звучал в ушах голос их повелителя - после музыки слов Сарумана... Сам Саруман на время из-за гнева утратил контроль над собой. Он перегнулся через перила, как будто хотел ударить короля своим посохом. Многим показалось, что они видят змею, изготовившуюся для прыжка. - Ах, на виселице! – процедил он, и вселял невольную дрожь его дико исказившийся голос. – Слабоумный выродок! Твой дом Эорла – это навозный хлев, где пьяные головорезы вповалку спят на блевотине… Тут Анна, не выдержав, завопила, перекрывая все остальные звуки и шумы: - Да заткнись ты… ты… ТЫ! Что дрянь вечно льется у тебя изо рта? Посмотри на себя – словно змеи ползут! Как смеешь ты говорить такие речи! Все, собравшиеся здесь – они не подобны тебе, и ты смеешь осквернять наш слух своими грязными речами! Саруман осклабился, но, как ни странно, примирил свой тон и заговорил несколько тише и мягче: - Но ты, Гэндальф! Тобой я действительно огорчен, за тебя я стыжусь. Как мог ты принять участие в такой компании? Ты горд, Гэндальф, и не без причины, у тебя благородный ум и глаза, способные видеть далеко и глубоко. Даже сейчас неужели ты не прислушиваешься к моему совету? Гэндальф шевельнулся и поднял глаза: - А ты что-нибудь забыл мне сказать, когда мы в прошлый раз виделись? – спросил он. – Или, может быть, ты хочешь взять свои слова обратно? Саруман помедлил, как бы раздумывая и припоминая. - Взять назад? - пропел он, как бы в изумлении. - Взять. Я пытался дать тебе совет для твоего же добра, но ты не пожелал меня слушать. Ты горд и не любишь советов: у тебя хватает собственной мудрости. Но в данном случае ты ошибаешься, неправильно понимаешь мои намерения. Боюсь, что в стремлении переубедить тебя я потерял терпение. Я сожалею об этом. У меня нет к тебе недоброжелательности. Вот даже сейчас, когда ты вернулся в обществе злобных и невежественных союзников. И почему бы мне желать тебе зла? Разве мы оба не члены высокого и древнего союза, самого замечательного в Средиземье? Наша дружба выгодна нам обоим. Мы можем по-прежнему действовать вместе, излечивать недостатки мира. Давай же поймем друг друга и избавим этих младших собратьев от необходимости делать выбор! Пусть ждут нашего решения! Для общего блага я согласен забыть прошлое и принять тебя вновь. Разве ты не хочешь поговорить со мной? И разве ты не поднимешься ко мне? Так велика была сила голоса Сарумана, что никто, слышавший его, не мог остаться незатронутым. Но теперь очарование голоса было другим. Теперь это было мягкое увещевание доброго короля ошибающемуся, но любимому министру. Они слышали слова не предназначенные для них, непослушные дети или грубые слуги, подслушивающие беседу старших и размышляющие, насколько она будет определять их участь. Из возвышенного материала были сделаны эти двое, почтенного и мудрого. Неизбежен был их союз. Гэндальф поднимется в башню, чтобы обсудить глубокие мысли, недоступные их пониманию, в высоких комнатах Ортханка. Дверь за ним закроется, а они останутся снаружи и будут ждать назначенной работы или наказания. Даже в мозгу Теодена оформилась мысль, как тень сомнения: "он нас предаст, он пойдет, мы останемся". И вдруг Гэндальф рассмеялся. Наваждение исчезло, как дым. - Ах, Саруман, Саруман! – смеясь, выговорил он. – Нет, Саруман, ты упустил свой жребий. Быть бы тебе придворным шутом, передразнивать царских советников – и глядишь, имел бы под старость лет верный кусок хлеба и колпак с бубенцами. Ну и ну! – поймем, говоришь, один другого? Боюсь, меня ты не поймешь, а тебя я вижу насквозь. И дела твои, и доводы памятны мне как нельзя лучше. Тюремщиком Мордора ты было в прошлый раз, и не твоя вина, что я избег Барад-Дура. Нет уж, коли гость сбежал через крышу, обратно в дом его через дверь не заманишь. Так что не жди, не поднимусь. Но послушай меня, Саруман, в последний раз! Не хочешь ли спуститься? Изенгард оказался менее сильным, чем он тебе представлялся. То же может произойти и с другими вещами, в которые ты веришь. Не лучше ли оставить их на время хотя бы? Повернуться к новому, может быть? Подумай хорошо, Саруман! Словом, не хочешь ли спуститься? Тень пробежала по лицу Сарумана; он мертвенно побледнел. Сквозь маску его угадывалось мучительное сомнение: постыдно было остаться взаперти и страшно покинуть убежище. Он явственно колебался. Все затаили дыхание. Но холодно скрежетнул его новый голос: гордыня и злоба взяли свое. - Спущусь ли я? - насмехался он. - Неужели невооруженный человек выйдет за дверь к грабителям и убийцам? Я достаточно хорошо слышу вас отсюда. Я не дурак и не верю вам, Гэндальф. Они не стоят открыто на моей лестнице, но я знаю, где они скрываются и ждут вашего приказа, эти дикие лесные демоны. - Предателю всюду чудится ловушка, - устало ответил Гэндальф. - Но вы можете не бояться за свою шкуру. Я не хочу ни убивать, ни повредить вам, как вы думаете. И у меня хватит власти, чтобы защитить вас. Я дам вам последнюю возможность. Можете свободно оставить Ортханк, если хотите. - Чудеса да и только!, - усмехнулся Саруман. - Вполне в манере Гэндальфа Серого, очень снисходительно и ласково. Не сомневаюсь, что ты найдешь Ортханк просторным и удобным, и потому мой уход устраивает тебя. Но зачем мне уходить? И что ты понимаешь под словом "свободно"? Я убежден, что у тебя есть условия. - Причины для ухода ты можешь увидеть из своего окна, - ответил Гэндальф. - Другие причины легко придут тебе на ум. Твои слуги уничтожены или рассеяны, соседи стали твоими врагами, ты обманул своего нового хозяина или пытался это сделать. И когда его глаз обратится сюда, это будет красный глаз гнева. Но когда я говорю тебе "свободно", я имею в виду свободно - свободно от уз, от цепей или приказов. ты сможешь пойти куда угодно, Саруман, даже в Мордор, если захочешь. Но в начале ты должен будешь отдать мне ключ от Ортханка и твой посох. Они будут залогом твоего поведения; я верну вам их позже, если вы того заслужите. Лицо Сарумана мертвенно побледнело, исказилось гневом, в глазах вспыхнул красный огонь. Он свирепо рассмеялся. - Позже! - воскликнул он, и голос его прозвучал, как вопль. - Позже! Да когда ты получишь такие ключи от Барад-Дура, и короны семи королей и жезл пяти колдунов, и пару сапог, на много размеров больших, чем те, что теперь на тебе. Скромный план. Но я не помогу тебе в этом. У меня есть чем заняться. Не будь глупцом. Если хочешь иметь со мной дело, уходи и возвращайся более рассудительным! И не бери с собой головорезов и весь этот сброд, что цепляется за твой хвост! До свидания! Он повернулся, собираясь уйти с балкона. - Назад, Саруман! - повелительным голосом сказал Гэндальф. К удивлению остальных, Саруман повернулся и как бы против своей воли подошел к перилам и повис на них, тяжело дыша. Лицо его исказилось и покрылось морщинами. Руки тяжело свисали по бокам и скорчились, как когти. - Я не разрешал тебе уйти, - строго сказал Гэндальф. - Я еще не кончил. Ты стал глупцом Саруман, и мне тебя жаль. Ты еще можешь отвернуться от глупости и зла и послужить добру. Но ты выбрал другое - остаться и до конца пытаться осуществить свой подлый план. Оставайся! Но предупреждаю - возврата не будет! Даже если к тебе протянутся темные руки с востока, Саруман! - воскликнул он, и голос его звучал властно и повелительно. - Смотри, я не Гэндальф Серый, которого ты предал. Я Гэндальф Белый, преодолевший смерть. У вас нет теперь цвета, и я изгоняю вас из совета! Он поднял руку и медленно проговорил ясным холодным голосом: - Саруман, ты лишен жезла! - послышался треск, посох в руках Сарумана раскололся, и его набалдашник упал к ногам Гэндальфа. - Идит! - сказал Гэндальф. С криком Саруман упал навзничь и пополз к дверям. В тот же момент тяжелый сверкающий предмет, вращаясь, упал сверху. Ударившись о перила балкона и пролетев рядом с головой Гэндальфа, он ударился в ступеньку, на которой тот стоял. Железные перила зазвенели и прогнулись. Ступенька же треснула и раскололась. Но сам предмет остался невредимым. Это был хрустальный шар, темный, но сверкающий изнутри красным алмазом пламени. Он покатился по лестнице и направил свой бег к глубокой луже. Пиппин подбежал и подобрал его. - Подлый негодяй! – воскликнул Эомер. Но Гэндальф пожал плечами. - Нет, - сказал он, - это не Сарумановых рук дело. Брошено оно из другого, из высокого окна. Гнилоуст, я думаю, с нами прощается, но неудачно. - Может, он потому и нацелился плохо, что не мог решить, кого он ненавидит больше: вас или Сарумана, - предположил Арагорн. - Может, и так, - согласился Гэндальф. – Хороша подобралась парочка! Они же заедят друг друга: слова страшнее всего. Впрочем, поделом ору и мука. Но если Гнилоуст выйдет из Ортханка живьем, ему изрядно повезет… ну-ка, ну-ка, маленький, оставь шарик! Меня бы сначала спросил! – воскликнул он, резко обернувшись и увидев Пиппина, который медленно всходил по лестнице, точно нес непосильную тяжесть. Он сбежал навстречу хоббиту, взял у него темный шар и закутал его в свой плащ. - Я позабочусь об этом, - сказал он. - Не думаю, чтобы Саруман хотел выбросить эту вещь. - Но у него могут найтись другие вещи, - заметил Гимли. - Если разговор окончен, то пойдемте отсюда, пока нас не забросали камнями. - Разговор окончен, - сказал Гэндальф. - Идемте. Они повернулись спинами к дверям Ортханка и спустились по ступенькам. Всадники с радостью приветствовали короля и Гэндальфа. Чары Сарумана были разрушены: они видели, как Саруман повиновался приказу, как.... - Ну, это сделано, - сказал Гэндальф. - Теперь я должен увидеться с Древнем, рассказать ему, как обстоят дела. - Он, вероятно, догадывается, - сказал Мерри. - Мог ли разговор закончиться иначе? - Маловероятно, - ответил Гэндальф, - хотя одно время равновесие висело на волоске. Но у меня были причины пытаться, и из-за жалости и по другим причинам. Впервые Саруман увидел, что власть его голоса слабеет. Он не может быть одновременно тираном и советником. Когда заговор созрел, он не может оставаться в тайне. Я дал Саруману последнюю возможность - отказаться и от Мордора и от собственных замыслов и возместить нанесенный ущерб, помогая нам. Он знает наши нужды. И он мог бы принести нам большую пользу. Но он предпочел отказаться и сохранить за собой Ортханк. Он не хочет слушать, хочет только командовать. Он живет теперь в ужасе перед тенью Мордора, но все еще надеется справиться с бурей. Несчастный глупец! Он погибнет, если власть Востока протянет свои руки к Изенгарду. Мы не можем разрушить Ортханк извне, но Саурон - кто знает, на что он способен? - А если Саурон не захватит Ортханк? Что вы с ним сделаете? - спросил Пиппин. - Я? Ничего! - ответил Гэндальф. - Я ничего с ним не сделаю. Мне не нужно господство. Что станет с Саруманом? Не могу сказать. Мне жаль, что так много прежде хорошего гноится в этой башне. Но для нас дела пока идут неплохо. Неожиданны повороты судьбы! Часто ненависть поражает сама себя! Думаю, что даже если бы мы смогли войти в Ортханк, вряд ли мы нашли бы что-либо более ценное, чем этот шар, который бросил в нас Змеиный Язык. Раздался и осекся яростный вопль из высокого открытого окна. - Похоже, Саруман согласен со мной, - усмехнулся Гэндальф. - Идемте! Оставим их. Солнце опускалось за длинный западный отрог гор, когда Гэндальф со своими товарищами и король с всадниками Рохана выехали из Изенгарда. Гэндальф посадил перед собой Мерри, а Арагорн - Пиппина. Два королевских воина поскакали вперед и быстро скрылись из виду. Остальные ехали неторопливо. Энты торжественными рядами, как статуи, стояли у ворот, подняв свои длинные руки и не издавая ни звука. Проехав немного по извивающейся дороге, Мерри и Пиппин оглянулись. Небо было еще освещено, но длинные тени протянулись через Изенгард, серые развалины погрузились во тьму. Виден был один лишь Древень, на расстоянии похожий на пень от большого дерева. Хоббиты вспомнили свою первую встречу с ним далеко отсюда на краю леса Фангорн. Они подъехали к столбу с белой рукой. Столб стоял по-прежнему, но рука была сброшена и разбита на мелкие куски. прямо посредине дороги лежал указующий перст с кроваво-черным ногтем. - До чего же основательный народ эти энты! - заметил Гэндальф. Они ехали дальше, и вечер опустился на долину. Анна ехала, засыпая и склонялась так низко, что периодически тыкалась носом в холку коня. При этом она еще что-то напевала себе под нос. В данной главе отрывки курсивом принадлежат Дж.Р.Р. Толкиену, «ДК»