Вспомнить всё

Черненькая птичка, полети за речку, принеси колечко, колечко не простое, колечко золотое: наз-гули-гули-гули-гули

Была ночь. По обеим сторонам дороги молча двигалось войско Рохана. Теперь дорога, проходя мимо отрогов Миндоллуина, повернула на юг. Далеко и прямо впереди виднелось красное зарево на черном небе, и склоны огромной горы казались черными на его фоне. Всадники приближались к Риммасу у Пеленнора, но день еще не пришел. Воротились дозорные: они доскакали почти до самой стены. - Там большие пожары, повелитель, - сказал один. - Город окружен огнем и поле полно врагов. Но все заняты нападением. И насколько мы можем судить, на внешней стене осталось мало врагов, и они заняты разрушением и не бдительны. - Вы помните слова дикаря, повелитель, - спросил другой. - Я жил на открытом нагорье в дни мира, меня зовут Видфара, и мне воздух сообщил нечто новое. Ветер переменился. Он дует теперь с юга, в нем теперь соленый морской привкус, хотя и слабый. Утро принесет новые известия. Когда мы минуем стену, начнется рассвет. - Если ты говоришь правду, Видфара, желаю тебе пережить этот день и жить в благословении! - сказал Теоден. Он повернулся к своей гвардии и заговорил ясным голосом, так что всадники первого эореда тоже услышали его. - Настал час, всадники Рохана, сыновья Эорла! Враги и огонь перед вами, а ваши дома далеко позади. Но хотя вы сражаетесь на чужих полях, слава, которую вы здесь завоюете, всегда будет вашей. Мы давали клятвы, теперь их нужно выполнять - клятвы повелителю, родине и друзьям! Ратники ударили копьями о щиты. - Эомер, сын мой! Ты поведешь первый эоред следом за дружиной и хоругвью конунга, - сказал Теоден, - Эльфхельм, за крепью отойдешь направо… Эомер обратился к Анне: - Поедешь со мною? - Куда деваться, не в хвосте же пиликать… - вздохнула отчего-то та. - Нет, – неожиданно оборвал Теоден, - поведешь третий эоред? - Я? – оторопела Анна. - Ну да, ты. Так согласна вести третий эоред? – повторил Теоден. - Я? Урррррраааааааааааааааааааааааааааа! – завопила Анна, рассмешив многих, - конечно, согласна! За крепью налево? – уже спокойнее закончила она. - За крепью налево, - хмыкнул внезапно развеселившийся конунг. - Есть! – приставила Анна ко лбу руку козырьком и показала слегка ошарашенному Эомеру язык. - Остальные полки пускай держатся за этими тремя согласно боевому разумению. – продолжил конунг. - Громите полчища врага. Больше ничего не придумаешь: мы ведь не знаем, что творится на Пажитях. Вперед, и да сгинет мрак! - Гитлер капут! – крикнула Анна. И конники помчались вскачь. Оставалось не больше лиги до внешней стены. Скоро они достигли ее Послышались крики и звон оружия, но все это продолжалось недолго. Орков на стене было мало, их захватили врасплох и перебили или разогнали. Перед развалинами северных ворот Риммаса король снова остановился. Первый эоред проехал мимо него. Эоред Эльфхельма промчался вправо; Анна сообразила что-то, и через широкую брешь повела свой эоред дальше, к востоку. Далеко, может быть в десяти милях или больше поднималось большое зарево, а между ним и всадниками широким полумесяцем тянулись огни. Ближайшая точка этого полумесяца находилась менее чем в лиге от них.</i> Анна уже чувствовала приближение утра. Казалось, тучи поредели, а небосклон посерел; ветер стал свежее. Молчаливая рать Мустангрима выдвинулась на крепь – медленно и неодолимо, как проникает прилив сквозь рассевшуюся плотину, будто бы столь безнадежную. Но Черный Предводитель безоглядно сокрушал твердыню Гондора, и тревожные вести с тыла еще не дошли до него. Анна чуть наклонила голову, прищурилась, а потом, словно чувствуя только скорость и ветер, перестала видеть перед собой равнину. Он посмотрела туда, где должны были находиться Врата Гондора. Примерно там они и находились, только не стояли, как полагалось, а в покореженном состоянии лежали на земле. Анна продолжала смотреть на крепостную стену, пока та не начала расплываться и таять; когда стена стала похожа на прозрачное стекло, она увидела высокую белую фигуру, от которой шел свет, скрытый сейчас ото всех, но впоследствии - ослепительный. Чуть в отдалении, там, где до этого были ворота, стояла черная холодная фигура – бесплотная и, казалось, сотканная из черного мрака. То был Король-Чародей, главный из назгулов, Ангмарец. Высоко в небе, скрытые темными тучами, проносились назгулы на своих смрадных чудовищах; сейчас их было трое. Через некоторое время король повернул со своими людьми немного к востоку, чтобы пройти между осаждающими и огнями на полях. Их по-прежнему не замечали, и Теоден по-прежнему не давал сигнала. Наконец он снова остановился. Город приблизился. Запах дыма и смерти заполнил воздух. Лошади волновались. Но конунг сидел на Белогриве неподвижно, глядя на агонию Минас Тирита, как будто пораженный внезапной болью или ужасом. Казалось, он сморщился, ссохся от возраста. Казалось, они опоздали! Слишком поздно, хуже, чем никогда. Наверное, Теоден дрогнет, склонит старую голову, повернется и ускользнет в проход между холмами. Вдруг пролетел сильный порыв ветра, и забрезжил рассвет. Далеко-далеко на юге посерели, заклубились, раздвинулись тучи, за ними вставало утро. Но тут полыхнуло так, будто молния вырвалась из-под земли и расколола город. Сияющая вспышка на миг озарила черно-белую крепость, серебряным кликом в высоте сверкнула башня. Но, заслышав его, согбенный конунг вдруг распрямился и снова стал высоким статным всадником. Он поднялся в стременах и ясным, неслыханно звонким голосом воскликнул: Оружие к бою, конники Теодена! Вперед, в лютую сечу, свирепый огонь! Копья наперевес и под удар щиты! Мечами добудем день, на клинках принесем рассвет! На бой, на смертный бой, на битву за Гондор! Затем он выхватил большой рог у знаменосца Гутлафа и протрубил так зычно, что рог раскололся надвое. Отозвались рога во всем ристанийском войске, будто гром прокатился по равнине и загрохотал в горах. На бой, на смертный бой, на битву за Гондор! - Пооооообееееедаааа! – прокричала Анна. Король крикнул что-то Белогриву, и конь понесся вперед. За ним развевалось на ветру королевское знамя - белый конь на зеленом поле, но он опережал его. За королем грузно скакали рыцари королевского дома. Здесь ехал Эомер, белый лошадиный хвост на его шлеме развевался: передние ряды эореда летели вперед, как бурун прибоя, но догнать Теодена было невозможно. Ярость битвы новым огнем зажглась в его жилах, он был похож на древнего бога, на Оромэ великого в битве валар, когда мир был еще молод. Его золотой щит сверкал, как солнце, трава разлеталась по сторонам из-под белоснежных ног его лошади. Щит сверкал, потому что пришло утро, утро и ветер с моря; Тьма отступила, и войско Мордора, охваченное ужасом, закричало; орки бросались врассыпную и гибли на копытах и под копытами разъяренных коней. И тут все войско Рохана запело, и, убивая, воины пели, потому что их охватила радость битвы, и прекрасные и ужасные звуки их пения долетели даже до города. Анна услышала клич конунга - пора было разъехаться – потому, что на них уже мчалось «племя» южан. Они дико вопили и впереди всех бежал их вождь, и рядом с ним бежал знаменосец, и в руках его было алое знамя с черным змием. Анна, развернув коня, подалась налево. За ней мчался эоред, и они окружали южан слева, Эльфхельм – справа, а конунг (с ним был и Эомер) мчались южанам прямо в лоб. Сшиблись на всем скаку. И хотя северян было меньше, сердца их пламенели неистовой отвагой и без промаха разили длинные копья. Надо сказать, что Анна не была искусна в копьеметании, и потеряла свое, пронзив первого врага, а вернуться и забрать копье у нее не вышло бы. Правда, она потом нашла другое, но его постигла та же участь. Это продолжалось довольно долго, пока ей не надоело подбирать копья с риском пронзить своих же, и она бросила это «грязное дело» и выхватила меч - мечом уж она орудовала мастерски. Все войско теперь было рассредоточено, потому что не было нужды топтать врагов целыми эоредами; вскоре Анна оказалась далеко от конунга (и племянничка его); все ристанийские воины, сражавшиеся рядом, не были знакомы ей внешне. Не увидела она и того, как далеко за ее спиной черная тень села на землю рядом с конунгом и как встал на его защиту юный Дернхельм. Анна, в кровавой сече не обращавшая внимания на небо, подняла голову только тогда, когда над своей головой услышала шум крыльев. Девушка подняла голову, но она уже знала, что увидит над собой. Анна не ошиблась; она хотела скорее дернуть поводья и повернуть, как Рох, сам не желавший стоять под снижающимся назгулом, отскочил назад. Анну обдало порывом смрадного ветра – мерзкое чудовище приземлилось. Это было что-то отвратительное и непонятное – птица не птица, птеродактиль, блин. Огромная и голая, с огромными когтистыми перепончатыми лапами; она (уж скорее оно!) испускала гнилой смрад. Чудовище было исчадьем давно сгинувшего мира, одним из порождений Моргота. Его предки давно пережили свое время, угнездившись где-то на льдистых подлунных высях неведомых гор, и там плодились их гнусные последыши, на радость новым лиходеям. Саурон отыскал таких тварей, щедро выкармливал их падалью, пока они не стали больше самых огромных птиц, и усадил на них назгулов, чему они, наверное, были необычайно признательны. Так вот, Рох рыл копытами землю и храпел, не пытаясь, однако сбросить Анну и умчаться прочь; он исподлобья глядел на «птичку» (это чудище махало крыльями, хрипло каркало и вытягивало длинную голую шею. Кажется, это был устрашающий прием); Анна, стараясь вдыхать воздух откуда-то сбоку, тоже исподлобья смотрела на чудище. Однако, ее больше интересовал всадник: - Пробил час… - тихо проговорила она, - кто кого… Девушка крепче сжала меч, и он ярко блеснул серебряным светом в ответ на лучи солнца. Анна спрыгнула с коня и сказала ему на ухо: - Рох, безопаснее будет ускакать отсюда. Иди, я отпускаю тебя. - Я остаюсь с тобой, - сказал конь, - я конь майа. - Нашел майа, тоже мне! – хмыкнула Анна, но тут дурацкая птица, наконец, перестала махать крыльями, и можно было начинать рассматривать того, кто был ее всадником. Высокий. Могучие плечи покрывает черная мантия, лицо (да и всю голову) скрывает черный капюшон. На руках - латные перчатки. Назгул, казалось, был безоружен. Он вдруг соскочил с чудища, словно туманом сполз и взмахнул рукой. К удивлению Анны, «птичка», косолапо отойдя назад, стала тяжело подниматься в воздух Теперь назгул стоял, не шелохнувшись, и не двигалась Анна, глядя на назгула. Она стояла, держа в руках меч; она снова, казалось, пропала для мира и не чувствовала ничего, что могло прийти извне. Девушка смотрела на назгула, под капюшон, как когда-то - так давно, казалось, она смотрела на Камула. И вскоре тень, окружавшая назгула, стала расплываться, расползаться клочьями, и Анна увидела лицо – его лицо. Это был юноша, чуть старше самой Анны. Лицо его было безмерно печально – боль наложила на него свое тяжкое клеймо; волосы его, когда-то золотые, теперь были седы. Светлые глаза сначала казались стеклянными, но, всмотревшись глубже, Анна нашла и их ужасно больными – скорбь поселилась его душе. Анна услышала в голове дикий звон, а потом имя – Тэннар; и она тогда тихо проговорила: - Тэннар … говори, – и… протянула руку; ледяной холод пронзил всю Анну, когда ее руки коснулся. Латная перчатка не сдерживала естества назгула, но Анна даже не попыталась отдернуть руку, хоть адская боль и холод окружили ее со всех сторон. Сначала все было как в тумане. Шум битвы то отдалялся, то вновь накатывал; он становился все тише и, наконец, его полностью вытеснила тишина. Холодок пробежал по спине; звякнули кольца кольчуги. Со всех сторон поднималось тихое, жутковатое пение; звук обрывался на высоких нотах и вновь, с бормотания, начинал выпевать непонятные строки. И тогда Тэннар заговорил. Теперь лицо Тэннара было иным. Гораздо моложе. Светлые глаза смотрели с любопытством, губы складывались в полуулыбку, ни одной морщинки не было на этом лице. Но Тэннар смотрел уже не на Анну, а сквозь нее куда-то вперед. Девушка оглянулась. Перед ней простирался мирный пейзаж – возделанные поля до самого горизонта, а там – горы, горы... Клонились на ветру травы, качали головками цветы. Сейчас Тэннар был путником. Он шел, покуда было светло и спал, когда опускалась ночь. Иногда по пути встречались селения, где можно за несколько монет было получить ночлег и пищу. Юноша впитывал в себя все те крохи знания, которые можно было обрести в путешествии по столь пустынным дорогам. Правда, эти странствия продолжались недолго. Каменные здания, мощеные улицы – Тэннар возвращался домой. Древний город, город Королей... Он ждал его всегда. Тогда-то и объявился в нем один из майа. Великий, могучий, знающий. Его речи всегда были столь пленительны... Аннатар – Даритель – так он называл себя. Людей слишком легко привлечь властью или богатством. Слишком легко убедить. Слишком мало им нужно дать, в отличие от эльфов или гномов. Малая толика – и они пойдут за тобой. Тэннар никогда не был падок до власти или богатства. С самого детства он знал, что трон займет старший брат, поэтому и готовился к другой жизни. Знания – вот что привлекало его всегда. Каждая крупица приближает к познанию всего сущего. Он был готов обойти хоть весь мир, быть босым и голодным, лишь бы знать, лишь бы понимать. Конечно, он не случайно встретил Аннатара. Это майа давно путешествовал среди людей, давно помогал им советом и добрым делом. Встретиться с ним было величайшей честью для Тэннара. Высок и прекрасен был майа, пламенны были его речи. Все тайны земли, все секреты людей и эльфов... Почему день сменяет ночь, почему не гаснут звезды, почему Итиль так далек... У Тэннара было великое множество вопросов. Стать твоим учеником? Этот день он запомнил навсегда. Ведь это казалось великим счастьем. Тонкое стальное кольцо коснулось ладони и обожгло своим холодом. Честь, которой удостаивались немногие – быть учеником самого Гортхаура. И Тэннар им стал. Тайны природы отрывались ему, а тень, нависшая на Ардой, больше не пугала его. Все чаще он мог незримо бродить среди людей и видеть недоступное людскому взору, но все чаще видел лишь тени, все чаще бродил во мраке. И вскоре мир стал закрыт для него. Приказы Саурона, черные твари и черное чародейство отныне стали его наградой... Наградой за то, что он пошел по пути Саурона. Стерлось его имя, чужим стало лицо, привычными – деяния. Доступный лишь взору Саурона, внемлющий лишь его приказам. ...Казалось, прошла вечность, хотя на самом деле прошло не больше минуты. Все рассеялось, и Тэннар незаметно выпустил руку Анны, но она этого не заметила. Она стояла, а слезы текли по ее щекам. Где-то далеко еще казались ей светлые, безмерно печальные глаза юноши. Шлем давил голову. Анна сбросила его наземь, и волосы, отливая синевой и золотом, рассыпались по плечам. Она знала, что должна повергнуть назгула, что это ее долг, независимо от ее пристрастий – а ей уже стало жаль Элвира, и слезы, лившиеся по ее щекам, не были порождением ледяной боли, недавно давившей сердце. И она все также тихо сказала: - Тэннар… ты пришел к Саурону… ты хотел знания… И вот, теперь ты один из девяти улайров, смерть идет за тобою следом, и крик твой – голос смерти… Этого ты хотел? Ты не умеешь и не хочешь убивать, но убиваешь… Назгул молчал. Казалось, он действительно переваривает все свершенное и думает о том, к чему же он стремился. - Ты хотел знания, - вновь начала Анна, и по мере продвижения ее речи голос ее все набирал силу, и слезы теперь были отдельно, - а подпал под власть Саурона. Ты – назгул, призрак-кольценосец и, кем бы ты ни был раньше, сейчас ты сеешь мрак и смерть. Мой долг – уничтожать таких, как ты, таких, каким ты стал. И знай, что я могу разить без промаха, и ты будешь развоплощен; и мир для тебя станет еще ужаснее…но это если насильно…однако есть и другой путь… Элвир поднял на нее полные удивления глаза. - Если ты сам уйдешь – отречешься от Саурона и бросишь кольцо под ноги… и тогда путь Света и знания не будет полностью закрыт для тебя… если ты придерживаешься стороны Саурона – мы сразимся… Молчание длилось долго. Наконец, юноша, подняв на Анну полные скорби глаза произнес то, что думал именно он – Саурон не мог управлять им, когда Анна была рядом. Он сказал: - Я сознательно пришел к Саурону, ибо для моего народа он был учитель. Я хотел знания, и получал все, что хотел… но это не было истинным знанием, ибо я презрел Свет и вступил о тьму…Я не верю, что Свет примет меня, но я, будучи скован властью Саурона творил то, что мне было приказано. Сейчас я вижу – я не хотел этого. И сейчас … Саурон! Я отрекаюсь от тебя, Саурон, и бросаю кольцо, что ты дал мне, под ноги! Я уйду, и, возможно, уйду в небытие, но сейчас я освобожусь. И без труда Тэннар снял кольцо и бросил под ноги. Со свистом оно начало таять и через несколько мгновений растворилось серым туманом. Тэннар же произнес: - Спасибо тебе, дева – мои глаза прозрели. Прости меня. Я ухожу. Анна увидела, как юноша, оставив черную мантию, медленно, растворяясь, поднимается вверх. Прошелестел голос: «Прости меня. Простите меня все…» - и исчез Тэннар, исчез с этой земли. Навсегда, на время ли – никто не знает. А Анна, еще раз взглянув в голубое, светлое небо, упала, как подкошенная – силы оставили ее. Она помогла назгулу уйти. Рох, бросив на нее взгляд, молнией сорвался с места. В данной главе отрывки курсивом принадлежат Дж.Р.Р. Толкиену, «ДК»