***
Алукард, наконец, может позволить себе выкрасть драгоценные минут наедине с Фанни. Он, конечно, понимает, что сейчас ей явно не до разговоров с ним, потому что она сидит и очень внимательно подпиливает свои ноготки, а когда Фанни занята наведением красоты на своих руках, она глуха, нема и вообще не существует в этом мире как минимум часа полтора, но желание развести её на долгожданный разговор унять практически невозможно. Всё, что пока может Алукард, так это молча сидеть и наблюдать сей процесс. Терпение — это вообще не про него, но он терпит. — Долго будешь пялиться на меня? — не выдерживает девушка, не отвлекаясь от своего занятия. Алукард устало вздыхает и немного стушёвывается в мягком кресле. — Тебе совсем не о чем со мной поговорить? Совсем не хочешь что-нибудь спросить? Например, «господи, извращенец, ты изнасиловал меня прошлой ночью?», — парадируя Фанни, Алукард театрально взмахивает руками, после чего вопросительно вскидывает бровь, ожидая пылкого ответа от своей собеседницы. Фанни на долю секунду поднимает взгляд на парня, а после вновь возвращается к созерцанию своих ухоженных рук. Ей было очень интересно, что же всё-таки произошло той ночью между ними, у неё, как и у самого Алукарда, было много вопросов, ответы на которые она до сих пор не могла найти, но на данный момент последнее, что ей было нужно, так это откровенные разговоры по душам с этим придурком. Она не в ресурсе для всего этого дерьма. Демонстративно вздохнув, Фанни оттряхивает затёкшие кисти и, оторвавшись от стула, несёт маленький чехол с косметическими принадлежностями к большому комоду. — Ну, если бы я считала, что между нами что-то было, ты бы сейчас тут не сидел, — коротко и ясно, в духе Фанни. Алукард даже не удивляется, в очередной раз закатывая глаза. — То есть, разговор окончен? — Очевидно, что да. — Мало ли, что там для тебя очевидно, есть вещи неочевидные для меня. Не ты ли просила меня остаться с тобой тогда? Фанни даже вздрагивает, как только её собственные слова всплывают фрагментами воспоминаний. Ей чертовски стыдно за то мгновение слабости, но Алукард не из тех, кто так просто закроет глаза на столь редкий импульс не быть последней сукой. Он из тех, кто выжмет из тебя все соки, пока не добьётся нужного для него ответа, но Фанни не совсем уверенна в том, что может позволить себе быть честной. Если есть человек, которого ты хочешь защитить любой ценой, то ты должен быть достаточно жестоким, чтобы отбросить всё остальное. В данном случае, Фанни старалась защитить саму себя. Она несколько лет прилежно делала вид, будто бы Алукард не выкидывает ничего из ряда вон выходящего, но теперь, когда у него появились вопросы и он сам ощутил всё то непонимание и всю ту неопределённость между ними, она должна была поставить его на место. Она должна была дать ему возможность побыть в этом состоянии какое-то время, чтобы он, наконец, усвоил свой урок. По крайней мере, Фанни действительно верила в то, что это хоть как-то поможет. — Ну, попросила, что дальше? Будешь тешить себя этим до конца жизни? Алу, девчонки с борделя постоянно спрашивают о тебе, не пора бы нам к ним наведаться? На губах Фанни играет чеширская улыбка, пока она вальяжно слоняется по комнате, стаскивая с себя то тренировочные брюки, то заляпанную кровью кофту, подбирая более подходящий наряд. Алукард старается не акцентировать внимание на обнажённом теле, в котором по каким-то непонятным ему причинам не осталось места стеснению, но у него это, мягко говоря, хреново получается. Он втыкает на Фанни и единственное, о чём он может думать в сию секунду, так это о том, что не будь он последним кретином, сейчас бы лежал под ней и ловил оргазмы до фейерверков. — В чём дело, дар речи пропал? Или ты совсем не скучаешь по своим шлюхам, а? — не унимается Фанни, подливая масло в огонь. Алукард едва ли держит себя в руках, ему бы сейчас ведро ледяной воды на голову, а не вот это вот всё. Он поднимается на ноги и, схватив Фанни за плечо, резко дёргает её на себя, более чем серьёзно смотря в насмешливые глаза. Титаническими усилиями он не позволяет себе мимолётных взглядов на аккуратную грудь, хотя буквально всё внутри него кричит, чтобы он поддался соблазну. — Хочешь сходить и проведать моих шлюх? — Да, хочу. Тебе давно пора расслабиться, не помню, когда в последний раз ты с кем-то трахался. Около двух дней назад? Алу, это ведь такой большой перерыв, тебе такие делать нельзя. Срочно в бордель, заодно и я поразвлекаюсь! — с энтузиазмом заявляет девушка, пока её сердце стремительно несётся в пятки, делает какой-то всратый рондат, а после возвращается на место, замирая в пытливом ожидании. Алукард внимательно следит за каждым мускулом на её лице, выискивая хотя бы малейший намёк на отрицательную эмоцию, но Фанни держится молодцом и демонстрирует ванильное счастье. И Алукард буквально за мгновение впадает в самый страшный ступор из всех, которые он когда-либо испытывал в своей жизни, а их у него было хоть отбавляй. — Ты слышишь себя? Тебе правда доставляет удовольствие смотреть, как я трахаю других женщин? Это не вызывает у тебя совершенно никаких чувств? — Нет. Совершенно никаких. Что ж, пожалуй, награду «лжец года» Фанни может уверенно забирать себе, никто даже оспаривать не будет. Ну, может быть, только Селена.***
У Карины к Селене есть масса любопытных вопросов, но она до сих пор молчит, следуя взглядом за каждым движением своей сестры. Селена расхаживает по их общей комнате, болтая о всякой чепухе будто бы сама с собой. Её внимание падает на Карину лишь в тот момент, когда она между строк задаёт адресованный близнецу вопрос, ответ на который не приходит даже спустя долгие две минуты. Когда Карина возвращается в мир реальный и собирается переспросить Селену, Селена недовольно шмыгает носом, скрещивая руки на груди. — О чём задумалась? Я тут вообще-то с тобой разговариваю! — Прости, ни о чём таком. Селена едва ли поверила словам сестры, но ломать её оборону с самого начала не стала. Вздохнув, она садится напротив Карины, выжидающе смотря на неё. Не то что бы сейчас был неподходящий момент, просто Карина не понимала, с чего ей лучше начать и как подвести диалог к тому, что интересует её больше всего. Она пощадила Грейнджера, дав ему фору в целую божью минуту лишь потому, что не до конца была уверена в правдивости увиденного. — Ну? Говори, я же вижу, что ты хочешь о чём-то спросить, — устало парирует Селена, а после на неё накатывает волна понимания. — Ты ведь о Грейнджере, да? Карина не подаёт виду, что она удивлена, ведь неужели её переживания настолько очевидны? Селена всегда читала её, как открытую книгу, но сейчас это даже немного смущало, ставя в неловкое положение. — Ну, да. Я просто очень удивилась, когда увидела вас вместе. Я думала, ты с Дариусом. Меня не было всего пару дней, а тут уже накал страстей по полной. Селена очень хотела бы поправить сестру и уточнить временной промежуток, который занимает почти два года её жизни, но она тактично перебирается к другим, более пикантным деталям. Да и не хотелось сейчас говорить о том, что между ней и Дариусом нет никакой романтики, потому что Дариусу просто плевать на неё. — Дариус — моя вечная любовь, которую я унесу с собой в могилу. Но кто тебе сказал, что столь очаровательная дама, как я, будет наслаждаться компанией лишь одного кавалера? Грейнджер чертовски хорош собой, да и весьма умелый любовник, я бы сказала, что у него природный дар, — на губах Селены расползается лукавая улыбка, в её глазах блестит знакомый огонёк. Карина невольно ловит себя на мысли, что когда-то этот взгляд принадлежал Дариусу. — Дариус в курсе ваших любовных похождений? Не пойми меня неправильно, но мало ли, — не без опаски интересуется Карина, внимательно глядя на своего близнеца. Не хотелось упускать ни малейшего шороха на чужом лице, ведь эта тема была очень важна. Если Дариус в курсе всей этой чертовщины, то какого хрена Карина сегодня видела Грейнджера живым, здоровым и без какого-либо намёка на недавнее избиение? — Нет, ты что? Я же не дура ему о таких вещах рассказывать, не находишь? Никто не знает, только мы с тобой, — не без самодовольной ухмылки отвечает Селена, горделиво вздёргивая подбородок. Если бы она только знала о том, что Дариус уже очень давно в курсе, то наверняка бы сейчас ревела взахлёб. Ну и Грейнджера бы оплакивала, а после, скованная в кандалы, в сопровождении императорской охраны, была бы доставлена во дворец, дабы по полной удовлетворить весь гнев принцессы Сильваны. — Я вообще тут ничего находить не пытаюсь, я просто слушаю и продолжаю поражаться, — честно выдаёт Карина, проводя ладонями по своему лицу, будто бы на неё резко накатила волна дикой усталости. Ей срочно нужно проветриться и выпить чего-нибудь покрепче, потому что едва ли она готова к последствиям всего этого цирка. Ещё больше её смущал тот факт, что Грейнджер был молодым человеком самой принцессы, он даже как-то заикнулся о том, что собирается делать ей предложение. Как много успело произойти за пару дней, чтобы человек, покоривший сердце самой неприступной девы Империи, взял и послал всё к чертям? Что должно было произойти, чтобы Селена, буквально сходящая с ума от любви к Дариусу, так просто позволила чужим рукам прикасаться к её телу? — Да ладно тебе, не волнуйся. Между нами нет ничего, кроме секса. Просто секс ради секса, понимаешь? Никаких обязательств, ревности и никаких серьёзных чувств, поверь. — Секс ради секса, звучит здорово, но тебя не смущает, что у него есть отношения? И не просто с девушкой или какой-нибудь низкосортной шлюхой из борделя, а с самой принцессой? Ты никогда не думала о том, что кто-то из вас может нарушить негласное правило «никаких чувств» и влюбиться? Селена недовольно закатывает глаза, возвращая память к этому «маленькому» нюансу. На самом деле, Селене было искренне жаль Сильвану, которая пребывала в неведение, но с другой стороны, Селена же тут не при делах, да? Грейнджер ходил налево задолго до того, как начал спать с Селеной, разве это не говорит о том, что проблема заключается лишь в нём? В любом случае, Селена утешала себя подобными мыслями, ведь думать о чувствах других людей двадцать четыре на семь слишком сложно, это вымывает похлеще любой войны. А что касается опасений Карины, что кто-то из них может влюбиться, то об этом Селена никогда не думала, потому что у неё одна любовь и эта любовь пройдёт с ней сквозь всю жизнь. — Почему меня должно что-то смущать? Он спал с другими женщинами ещё до того, как начал спать со мной. И нет, никто из нас не влюбится, ведь мы уже влюблены в других людей. Каждому из нас просто чего-то не хватает и мы щедро делимся друг с другом недостающими пазлами. На лице Карины не то осуждение, не то безразличие, Селене пока непонятно. — И что ты будешь делать, когда вся правда всплывёт наружу? Что ты будешь делать, когда то, что не должно было выйти из-под контроля, взорвётся? — Не всплывёт, об этом никто, кроме нас с тобой, не знает. Если кому-то станет известно, то я буду уверена, что твой язык долго за зубами не продержался. И ничего не взорвётся, я больше повторять не буду. Моё тело может пройти мимо десяти тысяч рук, но мои душа и сердце навсегда прикованы к одному человеку. Что ж, Карине для завершения картины не хватало только пассивных угроз в её адрес от родной сестры. Она просто мычит от бессилия и, завалившись на мягкие подушки, прикрывает глаза, подкладывая забитые шрамами руки под голову. Селена повторяет за ней и почему-то расплывается в мечтательной улыбке. — Знаешь, если бы Дариус хотя бы раз посмотрел на меня так, как смотрит Грей, я была бы самой счастливой тварью в этом мире.***
Где-то глубоко в душе, в самых тёмных её уголках, пути к которым были скованы прочными цепями из неприступности и стали, Дариус надеялся, что Селену не листали, но её, как в читальне, слишком многие брали. В его картину мира вписывалась почти каждая её крупица, каждый шрам на её теле он боготворил и глубоко сожалел о том, что позволил ему появиться, но демонстрировал он, увы, сплошное безразличие. Дариус никогда не был многословен по отношению к Селене и никогда не ждал, что она будет изо дня в день улыбаться ему, что она будет терпеть его, что она будет неистово желать и обожать настолько, что ночами он будет слышать, как она буквально орёт его имя, забываясь в чужих ласках. Но Селена всегда улыбалась, смотря на него, всегда терпела его грубость и всегда обожала его смех, Селена всегда желала его как можно ближе, под самые рёбра. Да, она не отличалась верностью в постели, хотя они с Дариусом ни разу так и не переспали, но её душа, её сердце и вся она изнутри, от начала и до конца, были преданы лишь ему одному. Это качество в ней Дариус очень ценил и назвал бы её идеальной, если бы не её страшное блядство. И, казалось бы, ведь нет ничего сложного в том, чтобы открыто продемонстрировать ей свои чувства, ведь тогда бы не было всех этих бессмысленных страданий и жертв, но Дариус знал, что стоит ей ощутить власть над ним, как их жизни тут же обернутся сплошными катастрофами. Она не даст ему дышать, она буквально поселится внутри него, её голос будет преследовать его везде, даже если её самой рядом не будет. Дариус знал, что сознавшись, он навсегда застрянет. И не было бы в этом ничего такого страшного, ведь он не против быть запечатанным в ней, но сексуальный аппетит Селены просто не позволит ей не быть с другими. И тогда Дариус уже не будет просто молча наблюдать за этим, его будет разрывать со всех сторон от желания передробить в ней каждую кость, посадить под замок, скрыть ото всех. Ведь как только он признается, он больше не сможет контролировать ни себя, ни свой копившийся годами гнев.***
После напряжённого диалога с Кариной, Селена решила немного прогуляться на территории особняка. На самом деле, она не любительница вечерних прогулок, только если это не поход в какой-нибудь бар, предвещающий тонну удовольствия. Но сейчас она бы предпочла и дальше валяться в своей комнате, занимаясь всякой ерундой, если бы в четырёх стенах не становилось душно до приступа резко накатившей астмы. Прохладный ветер забирался под слои одежды, остужая все эмоции и чувства, девушка даже как-то облегчённо вздохнула, когда особо сильный поток воздуха задрал её тонкую сорочку, проникая практически под кожу. Она никогда не любила оставаться одна, одиночество разъедало её изнутри и заставляло думать о всяких жутких вещах, однако, сейчас она не испытывала и капли дискомфорта. Её идиллию, состоящую из шума листвы, прохлады вечера и звёздного небосвода, нарушает хруст сухих веток. Обернувшись на звук, Селена чуть ли не давится вновь нахлынувшими эмоциями. — Не отвлекаю? — голос Дариуса почти вписывается во всю эту природную какофонию, если бы не едкая хрипотца, разогнавшая вдоль всего позвоночника разряд отрезвляющего тока. Селене не холодно, Селене просто некомфортно. — Честно говоря, я не планировала заводить компанию, — Селена даже не врёт, поправляя съехавший с плеча рукав. Она смотрит на приближающегося Дариуса, невольно делая маленький шаг назад, потому что она не готова к разговору с ним, она даже не готова к тому, чтобы просто молча стоять рядом. — Я тоже много чего не планировал в этой жизни, — не без раздражения выпаливает Дариус и, подойдя к Селене, без комментариев закидывает на её плечи свой безразмерный плащ, щёлкая костяшками пальцев по кончику носа. Селена на долю секунды задумывается о том, что она буквально тонет в этой ткани, но это чертовски мило, потому что в этой безмолвной заботе буквально весь Дариус. Ей очень хотелось бы плюнуть в ответ что-нибудь саркастичное, скинув при этом чужую одежду на грязную землю, но Дариус не даёт ей возможность говорить, продолжая. — Например, я не планировал делить твоё тело со всякими уродами. Всё внутри Селены резко перестаёт функционировать. Она стоит перед Дариусом, чуть вскинув подбородок, и смотрит так, будто в одно мгновение вся её жизнь разрушилась. Мрачный взгляд парня напротив только подпитывает быстро нарастающую тревогу. — Ну, чего молчишь? Я уже давно в курсе, просто мне было интересно, как долго ты будешь пребывать в эйфории, думая, что я ничего не знаю, — не без смешка говорит Дариус и, закинув тяжёлую руку на плечи Селены, вальяжным шагом ведёт её к центру сада, где находится небольшой фонтан. Селена даже не моргает, представляя всё самое худшее, что только можно было представить в сложившейся ситуации. — Я не понимаю, о чём ты, — Селена врёт, потому что понятия не имеет, что ещё ей делать. Она знает, что Дариус не поверит и в итоге ей придётся говорить правду и ничего, кроме правды, но желание оттянуть этот момент никуда не денешь. Время — катастрофически важный ресурс. — Всё ты понимаешь, я видел вас вместе с этим придурком. Что, так сильно хотела член, что прыгнула на первый попавшийся? Дариус продолжает измываться над ней и Селена принимает эти оскорбления без единого намёка на обиду, потому что всё это дерьмо, что она сейчас слышит и которое ей ещё предстоит услышать, есть ничто иное, как всратая справедливость. Они доходят до почти развалившейся беседки, но никто из них не спешит присаживаться за стол. — Мне просто любопытно, в этом заключается твоя любовь? Я давно мог бы трахнуть тебя, ведь ты, дура, так отчаянно на это напрашивалась, но для меня было куда важнее сохранить тебя. Ты, блять, наверное, не догоняешь. Твоё желание обладать мной настолько затмило тебе разум, что ты забыла о своей блядской природе? И как, спрашивается, ты планировала быть со мной? Думала, что мы будем жить долго и счастливо, как в сранных сказках, пока ты ублажаешь других днями и ночами, в перерывах приползая ко мне? И пока Селена стоит, прижимаясь спиной к плетённому забору, Дариус лишь сверлит её нечитабельным взглядом. На его губах давно въевшаяся под кожу ухмылка, которая обещает много крови и ещё больше страданий. Селена сильнее жмётся, но Дариус будто бы и не замечает её жалкие попытки разорвать дистанцию. Подойдя к ней, он чуть склоняется к её уху, едва ощутимо касаясь влажными губами проколотой мочки. — Я бы мог тебя трахать сутками напролёт, можешь себе представить? Тебе просто нужно было немного подождать. Его пальцы забираются под тонкую ткань её ночной сорочки, оглаживая резко втянувшийся живот. Селена срывается на тихий полустон, её колени предательски подкашиваются, ей нужна опора, чтобы просто не свалиться здесь замертво и потому она цепляется за жилистые предплечья Дариуса, впиваясь в кожу ногтями. С его стороны следует шумный выдох и лёгкий укус в изгиб молочной шеи. — Я устала ждать, — Селена сдаётся, ведя ногтями красные полосы вдоль сизых вен на чужих руках. Дариус немного отстраняется, но лишь для того, чтобы ещё раз посмотреть ей в глаза. В глаза, налитые слезами и желанием, самые блядские и красивые одновременно. Наверное, Дариус последний кретин, ещё хуже, чем Алукард. — Бери, пока дают, — говорит он ей и, одним резким движением закинув Селену на плечо, тащит её обратно в особняк. Девушка только успевает вскрикнуть от неожиданности, пока её нервы рвутся болезненными узлами, ведь предвкушение давно желанного не отменяет животный страх.