Неприкасаемый

Сяо Чжань с детства любил рисовать, ему даже иероглифы легче запоминались, когда для каждого он придумывал историю в картинках. Все переживания и сокровенные мечты он переносил на бумагу, только беря в руки кисть — становился настоящим, мог показать свои тайные желания, слабости, сомнения. «Милый ребёнок, послушный, лапочка. Боже, а какой умненький, усидчивый! Берегите сокровище… серьёзный парень вырастет», — сколько себя помнил, Сяо Чжань всегда слышал это от соседей, маминых подруг и знакомых, от дальних и близких родственников. И Чжань изо всех сил старался соответствовать, оправдывать ожидания, не разочаровывать. Уверенно двигался к воплощению чужой цели — стать успешным, уважаемым, заработать много денег, чтобы родители гордились, чтобы не опозорить, не подвести. Конечно, Чжань был не против иметь успех, деньги, признание, но не таким путём. Профессию, которую для него выбрали родители, он не любил. Служащий в юридической конторе так себе работа, никакого тебе творчества, с утра до вечера кипы бумаг с сухими официальными сводками в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом. Он готовился стать прокурором, а мечтал быть художником-декоратором, оформлять театральную сцену или телевизионную студию для съёмок передач, а самой нереальной фантазией считал участие в стаффе полнометражного фильма или дорамы. Он даже придумывал, из каких материалов можно сделать те или иные предметы, замеченные в качестве реквизита в кино. У него почти не было друзей. Парни коллеги не понимали странного мечтателя, который мог на полях отчёта по делу об ограблении нарисовать рисовое поле и закат. А девушкам он нравился, его рост, фигура и красивое лицо не могли оставаться незамеченными и неоцененными, девчонки слетались на улыбку Чжаня, как мотыльки на луч света в темноте. Многие пытались занять место дамы его сердца, но когда узнавали, что Сяо Чжань не стремится строить карьеру в юриспруденции, что он наивный фантазёр и совсем ненадёжный с точки зрения перспективности, теряли к парню интерес. Его это жутко расстраивало, а потом он привык и даже забавлялся, сообщая на первом же свидании очередной претендентке на роль «девушки Сяо Чжаня», что он собирается стать уличным художником и рисовать портреты прохожих. Так и получалось, что ни друзей, ни подруг, лишь шапочные знакомые в колледже и в университете, и на работе тоже, и вечные невообразимые грёзы о чём-то, никому из окружающих не понятном. Он любил сидеть на скамейке в парке, у заброшенной летней эстрады. Иногда делал зарисовки, иногда, облокотившись на спинку лавочки, грустно рассматривал людей, спешащих по своим делам. А ещё рисовал дождь, безлюдную дорогу и горы вдали. Ему казалось, что на этом рисунке чего-то не хватает, но композиция в голове не складывалась, картина оставалась незаконченной. В один из пасмурных сентябрьских дней, Сяо Чжань, как всегда, устроился на любимой лавочке и достал планшет, чтобы зарисовать клён с желто-багряными листьями, пока тот не сбросил свой яркий осенний наряд. Он заметил, что под деревом стоит миловидная девушка и нервничает, постоянно включая смартфон, смотрит на экран, снова выключает и озирается по сторонам. «Кого-то ждёт», — отметил про себя Сяо Чжань и стал настраивать цвет фона для будущего рисунка. Девушка дейтвительно ждала. Парень подъехал на лёгком гоночном мотоцикле, поставил его на тротуаре на боковую подножку, повесил на ручку шлем и поспешил к девушке, виновато понурив голову. Начинал накрапывать дождь, девушка достала из сумочки складной зонт, но не успела открыть, как парень схватил её за руки и принялся что-то жарко, слишком эмоционально объяснять. Но чем больше он говорил, тем мрачнее становилось выражение лица его собеседницы. Она сильно разозлилась и с размаха, с ненавистью огрела неудачника зонтом по плечу, потом по уху, задела щеку. Парень зажмурился, но продолжал стоять, когда удары сыпались один за другим. Зонт был безнадёжно сломан и кинут на асфальт, щеки мотоциклиста горели огнём, а девушка в порыве чувств развернулась и убежала, оставив своего долгожданного приятеля в замешательстве под ветвистым клёном. — Не повезло бедолаге, — поправив съехавшие с переносицы круглые очки, констатировал факт Чжань. Он даже забыл, чем хотел заниматься, планшет так и остался лежать на коленях, пока он, не отрываясь, увлечённо смотрел на разыгравшуюся драму. Но продолжения не последовало, парень не кинулся догонять расстроенную девушку. Потер опухшую щеку, пнул ногой поломанный зонт, красиво запрыгнул на мотоцикл и уехал. Ничего особенного, банальная ссора влюблённой парочки, но Сяо Чжань который месяц не мог выбросить этот случай из головы. В памяти он всё возвращался и возвращался к высокому молодому человеку в чёрном мотогоночном костюме, который плотно обтягивал его спортивную фигуру и длинные ноги. Чжань улыбался, когда вспоминал крашенные светлые волосы, торчавшие в разные стороны, разлохмаченные после шлема, и пухлые губы на растерянном, но довольно симпатичном лице. Сяо Чжань даже зачем-то подобрал сломанный зонт и теперь хранил его у себя в комнате, на полке с книгами. А потом он стал рисовать незнакомца на планшете, в альбоме, на холсте. Он добавил очертания его фигуры на мотоцикле в свою незаконченную картину, и теперь парень нёсся на скорости под дождём по пустынной дороге, уходящей куда-то вдаль, к видневшимся в легкой дымке горам. Для Сяо Чжаня мотогонщик стал навязчивым видением. Он смотрел и смотрел на нарисованное серьёзное лицо парня, иногда даже касался пальцами рисунка, проводя по волосам и губам, повторяя контуры и изгибы изображения. А когда ложился спать, прикрывал глаза и рисовал уже в воображении детские губы этого взрослого парня, его расстроенный вгляд, его идеальную фигуру. Пытаясь избавиться от наваждения, Чжань отвлекал себя компьютерными играми, книгами, рисованием мультяшных персонажей. Но увлекшись, замечал, что снова рисует Его — в костюме гонщика, в шортах и майке с баскетбольным мячом, обнаженным… Это было сюрпризом для самого Сяо Чжаня, в один не очень прекрасный момент он понял, что парень его возбуждает, что самыми сладкими фантазиями стали те, где он занимается сексом с блондинистым симпатягой. И Чжань запечатлел эти мечты на бумаге, очень реалистично изобразил парня без одежды, на большой кровати с затуманенным страстью взглядом, с широко раздвинутыми ногами, и себя — обнажённого, нависшего сверху над желанным телом. Дальше понеслось, папка с листами распухла от развратных рисунков, где героями сюжетов был Сяо Чжань, любивший красавчика мотогонщика на всех мыслимых поверхностях, во всех позах, которые смог придумать в своей голове талантливый художник, теоретик в однополых делах. Сяо Чжань стал рассеянным, забывал выполнять поручения начальства, делал ошибки в отчётах и подолгу сидел в парке даже зимой. Зарывшись носом в шерстяной вязаный шарф, он смотрел на давно облетевший клён и глупо ждал, что гонщик снова появится под ним. А дома, после очередного художества, закрывался в ванной, включал воду и ласкал себя, прикусывая запястье свободной руки, чтобы приглушить стоны удовольствия, ведь родители могли услышать. Он, запрокинув голову, водил длинными тонкими пальцами по своим влажным приоткрытым губам, представляя, что это Его губы, потом целовал и облизывал пальцы, обжигая их горячим дыханием. Рука Сяо Чжаня двигалась вниз, оставляя мокрые следы на шее и груди, нежно обводила подушечками пальцев мохнатые вокруг ореола соски и давила на живот в районе дорожки густых чёрных волос, уходящей от пупка к интимным делам, это заставляло бабочек внутри волной взвиваться ввысь, окончательно сбивая дыхание. Чжань думал: «а у Него есть волосы на животе? Как много их у Него? Я хочу прикоснуться к Его коже губами…» Однажды в разгар игр со своим телом в ванной, к нему постучали. Настойчивый стук заставил Сяо Чжаня остановиться и сжать в руке возбуждённый, требующий разрядки, член. Чжань тяжело дышал и, не контролируя себя, с вибрацией в голосе ответил: — Да. Кто там? — Выходи, засранец, сию минуту, иначе я вырву эту дверь! — отец был настолько разъярён, что не просто кричал, он рычал как раненный зверь и колотил в дверь уже ногами. У Чжаня внутри похолодело от страха, за секунду он натянул на мокрое тело домашние шорты и дёрнул защёлку. Мгновенно в проёме двери появился отцовский кулак и заехал Сяо Чжаню в челюсть. От неожиданности он подскользнулся на кафельном полу ванной и упал, ударившись головой о раковину, но отец не остановился, взашей вытолкал его в прихожую и пинками погнал в собственную комнату. — Что это? Что? Я даже матери запретил сюда заходить, чтобы она не смотрела на это похабство. Какой позор! Что это? — отец, переходя с просто крика на гневный рёв, с силой тыкал в Сяо Чжаня смятыми рисунками, царапая до крови нежную кожу на щеках и шее краями плотной бумаги. — Ты нас с матерью в гроб решил загнать, извращенец поганый? Как я буду людям в глаза смотреть? Мой сын пидорас! Господи, лучше бы ты маленьким сдох, никчёмное дерьмо! Убирайся, видеть тебя не хочу, никогда больше не появляйся в нашем доме! Отец плюнул ему в лицо и вышел, громко стукнув дверью, а Сяо Чжань стоял посередине комнаты с кучей разбросанных на полу смятых и порванных рисунков и дрожал. Его колотило от ужаса произошедшего. То, что он испытывал трудно было назвать стыдом, это была медленная смерть на костре, где предварительно из него вырвали все внутренности и кинули собакам на съедение, прямо у него на глазах. За стеной рыдала мать, раздраженный отец пытался её успокоить, ругаясь на сына последними словами, но это провоцировало женщину на новый приступ душераздирающего плача. Не понимая, что делает, Чжань надел чёрные джинсы, водолазку и пиджак, в котором ходил на работу, обвёл затуманенными от слез глазами комнату, собрал рисунки и положил папку на столе. Потом вышел, обулся и покинул дом, ничего не взяв с собой. На улице было минус десять, а Сяо Чжань шёл в лёгком пиджаке и не чувствовал холода. «Больше никогда… Лучше бы ты сдох!», — эти фразы, как заевшая пластинка, повторялись в голове. Мысли путались, и кроме морального опустошения Чжань не ощущал ничего. Он, шмыгая носом, вытирал рукавом мокрое от слёз лицо, но это не помогало, глаза всё равно наполнялись солёной влагой, и она снова текла по щекам. — Почему? Что со мной не так? За что? — орал Чжань, пугая прохожих. Началась метель, крупный снег повалил хлопьями, кружась в порывах ветра. Сяо Чжань так долго шёл неизвестно куда, что полностью задубел и даже не мог разогнуть одеревеневшие пальцы. Он заметил, что стоит у моста, обыкновенного серого бетонного сооружения, ничем не примечательного, а сбоку по крутому склону идут каменные ступеньки, ведущие вниз к непокрытой льдом реке. Было всё равно, и он спустился. Под мостом оказалось довольно тихо и можно было укрыться от ветра. Сяо Чжань нашёл нишу между железобетонными опорами и спрятался там, сложившись почти вдвое, обнял свои колени и упёрся в них лбом. Сначала холод пробирал до костей, зубы стучали друг о друга, как бы сильно Чжань не пытался сжать челюсти. Но через какое-то время озноб почему-то перестал ощущаться так остро. Сяо Чжань расслабился и задремал, цветные круги поплыли перед глазами, воздух стал тёплым, подул лёгкий освежающий ветерок, как в летний июльский день у берега моря. — Эй! Парень, ты жив? Чжань с трудом разлепил глаза. Возле него стоял маленький сгорбленный старик с жидкой седой бородой, одетый в непонятного цвета лохмотья, а в руках он держал большую храмовую свечу и почти касался ей лица Сяо Чжаня. — Кто ж спит в таком месте? Этак и окачуриться недолго, вот нынче молодёжь, эхе-хе, — старик снял с себя рваную куртку, из которой клоками торчал синтепон, и протянул Чжаню: — Укройся, теплее будет. Сяо Чжаню в нос ударил едкий запах грязи, мочи и кислых помоев. Он отшатнулся, вежливо поблагодарил старика, но от одежды отказался. — Нет, нет, спасибо, я скоро пойду отсюда, а вам самому будет холодно. — Ишь ты какой, другой бы наругался, ударил, а ты побрезговал, но виду не подал, воспитанный значит, — старик засмеялся скрипучим, лающим смехом, потом порылся в карманах своего тряпья и достал фирменные дорогие наручные часы. — Вот, держи, они не воняют. — Ну что вы, нет, не надо, — Чжань снова начал отпираться и хотел уже дать дёру от подозрительного старика, но тот настойчиво вложил часы в его ладонь. — Бери, если дают, беги, если бьют. Сказал, возьми, значит, так надо. Моло-о-дежь, — укоризненно покачав головой, старик затушил свечу, развернулся и поковылял на коротких кривых ножках, прихрамывая, куда-то в темноту под мостом. А Чжань остался сидеть в своём убежище, сжимая в руке странный подарок. Эта ночь была самой холодной за последние пятьдесят лет, температура опустилась до минус двадцати градусов по Цельсию. Утром патрульные полицейские, проводившие рейд по всем злачным местам в районе, обнаружили под мостом замёрзшего на смерть парня, примерно двадцати двух — двадцати трёх лет, никаких ценных вещей, дорогих часов, например, при досмотре у него обнаружено не было. Это был Сяо Чжань.