Выйти наружу

В отличном качестве новую программу Марка выложили на следующий день после шоу, в три часа дня. Женя посмотрел её на телефоне после ледовой тренировки, сидя в раздевалке. Песню заслушал ещё прошлым вечером, когда Лесик выложил на своём канале фотографию с порядком выхода фигуристов на лёд на шоу в Нижнем Новгороде. Кавер на Пугачёву звучал так, что его хотелось переслушивать ещё и ещё. Как в транс вводил. Женя вслушивался в каждое слово, и становилось очень больно. Он думал о том, что песня очень подходит им, а потом спотыкался о фотографии Марка в чёрной футболке с красным сердцем и вспоминал, что у Саши такая же, только белая. Парные. Для неё номер, разумеется. И неважно, что по словам вообще не подходит. Разве что про разбитые мечты — единственное место, которое у них действительно с песней совпадало. Флэшбеки с Олимпиады. Думал я, ты будешь со мной навсегда, Но ты уходишь. С той самой прогулки — не списывались. Женя считал, что поступил тогда правильно. Марк уже сделал свой выбор в марте — нужно было тогда с этим смириться, а не тянуть, нужно было попрощаться с ним уже тогда и зажить своей жизнью, а не лажать на тренировках под чуткими взглядами Лизы и Миши и отмахиваться, мол, так, ерунда, не выспался, не с той ноги встал, всё в порядке. Женя всё помнил. Так, что если снова в голове прокручивать, то можно задохнуться. Казалось, что задохнуться можно и при просмотре номера. В движениях Марка Женя мимолётно угадывал что-то близкое, своё, почти из «Фроста» — надумывал, конечно, накладывал трафарет желаемого на реальность. Марк исступлённо бил рукой по льду, а Жене хотелось оттащить его от этого льда, обнять, сказать, что он будет рядом, что всё хорошо. Вот только Женя понимал: Марк пытается достучаться до Саши, которая совсем ушла на дно из-за несбывшейся мечты. И он достучался. Он вытащил её из омута, он показал ей жизнь. И это правильно. У докатавшего номер Марка выражение лица такое напряжённое было. Потерянное. Ехал мимо бортика с рекламой «Мегафона» с опущенной головой. Ну почему Женя не там? Почему не может его обнять? Потому что Саша есть. Саша обнимет. — Думаю, тут всё довольно очевидно, — увернулся Марк от прямого ответа на вопрос Рудковской о том, чему посвящён номер. Саша тем временем готовилась показывать «Фриду». Всё очевидно. Это у Жени только мания искать скрытые смыслы там, где их нет. — Собираешься? Женя вздрогнул, поднял голову, вынимая из ушей наушники. В дверях раздевалки стоял Миша. Женя тут же заблокировал экран телефона, засуетился. — Да, сейчас пойду, я… Миша зашёл, сел на скамью напротив, точно собирался что-то сказать. Женя замер на полуслове, не решаясь под таким пристальным взглядом копошиться в вещах. — Сюрприз один ждёт тебя, — как-то странно улыбнулся Миша. Мишиным сюрпризам как-то особо доверять не хотелось. — Какой ещё… — Домой приедешь — узнаешь, — подмигнул Миша. — Ты же на квартиру сегодня? Женя растерянно кивнул. — Вот и отлично. Поторопись лучше. Домой Женя ехал в стрессе. Не представлял, что увидит по приезде. На нервах выходил из метро, на нервах заходил в двор жилого комплекса, на нервах поднимался на лифте. А, когда вышел к дверям квартир, чуть было не налетел на Марка. На Марка. На Марка. Загрузиться бы, сообразить, что происходит. Марк смотрел прямо, искренне, с надеждой какой-то. — Мне Миша и Лиза рассказали, где ты живёшь, — тут же начал оправдываться Марк. Женя тихо прошёл к двери своей квартиры, стал поворачивать ключ. Марк стоял позади, не приближался — не решался? — Я очень хочу поговорить, Жень, — продолжил он, и Женя замер, держась за дверную ручку. Марк так проникновенно всегда называл его по имени, что Женя сдавался. Быстро и бесповоротно. — Заходи, — негромко сказал Женя, открывая дверь. Пропустил Марка внутрь — всё равно что кота в новую квартиру. Зашёл следом, оставил сумки у тумбочки. Махнул рукой в сторону ванной, Марк быстро кивнул, сориентировался, пошёл мыть руки. Так странно. Женя засматривался в экран на номер Марка, а теперь он был тут. В Жениной квартире. Несмотря на то, как они разошлись две недели назад. Несмотря на то, как они вообще не разговаривали. Несмотря… Женя зашёл в ванную следом, тоже вымыл руки, умылся. Проморгал. Не наваждение: ничего не исчезало, и Марк по-прежнему стоял там, в коридоре. Приехал сразу из Нижнего Новгорода? Женя молча дал ему понять, что надо пойти в комнату, единственную во всей квартире. Шторы задвинуты с самого утра, на столе беспорядок — неважно. Сел на краешек кровати, Марк присел на стул напротив. Держали дистанцию. Руки ужасно тряслись, и Женя складывал их, в надежде, что так будет менее видно. — Почему ты здесь? — сразу спросил Женя. Может, он просто сошёл с ума? Может, Марк ему мнится? — Я… расстался с Сашей, — ответил Марк. Сердце, кажется, быстрее забилось. Но нельзя же так сдаваться. — Это как? — пытаясь совладать с эмоциями, задался вопросом Женя. — Я её не люблю, — дёрнул плечами Марк. — И не любил никогда так, как… Женя уже не понимал, помнит ли он, как дышать. Всё было так нереально. Тем более Марк. — … как я люблю тебя, — закончил он фразу. И это было просто невозможно. Невыносимо. — Иди сюда, — хрипло попросил Женя, не соображая, что собирается делать. И Марк поднялся со стула, подошёл ближе. Сел слева от Жени, и Женя тут же взял его за руки, правой за правую, левой за левую. Красиво. Засмотрелся. — Видел твой вчерашний номер, — почти шёпотом сказал Женя. Услышал, как Марк осторожно хихикнул. — Тебе посвящён, — так же тихо сказал он. Это правда происходит? Женя действительно это не придумал, не ошибся, когда считывал по словам и движениям своё, родное? — Ты серьёзно? — Абсолютно, — кивнул Марк, поглаживая большими пальцами Женины ладони. Искренне. — Ты песню слышал вообще? — Ага, блин, в детстве, — ответил Женя. Улыбался. — Только там и лицо женское, и ситуация, и… — Может быть хочу улететь я с тобой… — фальшиво стал напевать Марк, перебивая. Руки раскачивал из стороны в сторону. Детская игра. Море волнуется раз какое-то. Женя тоже — волнуется. Наверное, и Марк. Желтой осенней листвой, Птицей за синей мечтой. — Я надеялся, что Саша сама всё по номеру поймёт, — продолжил говорить Марк. — Футболкой, мол, к ней привязан, а катанием… — Я думал, что разбитые мечты — это про неё и Олимпиаду, — осторожно сказал Женя, и Марк усмехнулся. — Так и было задумано. Чтобы всех запутать. Но… Но на самом деле разбитыми мечтами были все эти месяцы, с конца ноября. Они были обречены, они всегда были обречены, в этом не было ничего неожиданного. Но как в песне поётся? Обретают снова силу высоты. Так может… Женя снова думал о том, что Марк красивый. Волосы взаправду кудрявились: не уложил. Рубашка с «Ирисами» Ван Гога — Марк же в ней программу катал очередную. А теперь сидел на Жениной кровати. Держал Женю за руки. Голова кругом. — Я тебя люблю, — сказал вдруг Марк очень уверенно — Женя и не знал, что он может так говорить. — Сильно. И мне очень жаль, что я всё это время был таким мудаком. — Марк… — Прости меня, — порывисто попросил Марк, сжимая ладони Жени крепче, но с не меньшей… нежностью? — Пожалуйста. Женя смотрел ему в глаза и убеждался: просил по-настоящему, просил отчаянно, просил, потому что боялся, что придётся отпустить. А Женя и не хотел быть отпущенным. И отпускать — тоже. — Я тоже тебя люблю, — проговорил Женя, и Марк выдохнул. Улыбался. — Давай… нормально поцелуемся? — осторожно предложил Марк. Точно боялся, что Женя подумает, что Марку только это всё и нужно, только это и интересно, а сам Женя — нет. Но Женя больше ничего не сказал. Только подался вперёд, не разжимая рук, поймал губами губы Марка — обкусанные, шершавые, пересохшие от нервов и страха. Всё было как в первый раз, и теперь этот первый раз был самым честным и искренним. Женя не понимал, кто вёл, кто был ведомым — оба напирали, оба языками рты друг друга заново изучали, так, что захлёбывались воздухом, так, что по телу то ли жар, то ли дрожь, так, что внизу будто узел сладостный затягивается. Руки разомкнули — теперь Женя прощупывал сквозь рубашку спину Марка, а Марк положил ладони Жене на плечи, не давая оторваться. Но Женя всё-таки отстранился — чтобы обнять Марка, крепко-крепко, так, как хотел бы обнять его после его номера, так, как не обнимал уже очень давно — может, и вовсе никогда. Марк обвивал руками его шею, Женя водил пальцами по его пояснице — и, наконец, поддел край рубашки и очень осторожно скользнул рукой под неё. Коснулся пальцами обнажённой кожи. Марк ощутимо вздрогнул. Позволил Жене расстёгивать свою рубашку, пуговица за пуговицей, сбивчиво — не каждая поддавалась сразу. В полутьме хотелось снова и снова прижиматься губами к губам — и Женя так и делал, замирая на полпути. Легонько целовал Марка, когда расстегнул две пуговицы, четыре, все — в уголок губ, в щёку, в шею. Рубашка полетела в сторону стула, и Женя просто надеялся, что она не упадёт на пол. Красивая же. Мысли оборвались, как только Марк стал стягивать с Жени футболку. Женя поддался. — Ты, блять… — выдохнул Марк, очень осторожно проводя пальцами по Жениному прессу. — Аполлон… Давно друг друга так не видели. — Круглая скульптура? — нервно усмехнулся Женя. От прикосновений было уже очень жарко и очень тесно. Мышцы напрягались, дыхание замирало — только бы не спугнуть. — Скульптура… Женя не выдержал. Ухватил сначала лицо Марка ладонями, поцеловал трепетно в губы, а затем потянул его на себя, забираясь на кровать выше, дальше, ложась нормально. Миг, другой — и Женя навис над ним. — Ну уж нет, — засмеялся Марк, заставляя его перевернуться обратно. Марк выпрямился, зажимая коленями Женины бёдра, стал водить руками по Жениному телу, точно изучая. Женя сам заикнулся про скульптуру, а теперь будто становился ею под этими чуткими пальцами художника, скульптурой в натуральную величину — ну, разве что совсем не натуральной. Не двигался. Дышал глубоко. Марк наклонился. Смешно потёрся носом о нос Женин, но фыркнуть или посмеяться в ответ Женя не успел: Марк уже спускался ниже, утыкался носом под ухом, в шею, в ключицы, правой рукой зарываясь в Женины волосы. Перехватывало дыхание. Женя закрыл глаза. На Марка можно было смотреть вечность, но ещё интереснее — рисовать его мысленно, опираясь на чувства, разливающиеся по телу с каждым новым прикосновением. Женя не уловил момент, когда Марк вдруг стал целовать его в губы — сначала будто робко, потом смелее, и Женя ощутил, как Марк навалился на него, и понял, что он уже тоже до невозможности возбуждён. Женю почти подбросило, когда Марк опустил руку на его вставший член, поглаживая через два слоя ткани. Чуть приподнялся, помогая стянуть с себя спортивные штаны, стянул штаны и с Марка. Отзеркалил движение руки, и Марк шумно вдохнул, крепко сжав Женино запястье. Женя льнул губами, куда доставал, пока снимали трусы, сталкивались руками, уравнивали темп. Им бы в парное катание с такой синхронностью, с такой экспрессией. Скользили ладонями, точно коньками по льду — отточенно и наотмашь. Терялись в шумном дыхании и слабых стонах, смотрели затуманенно друг другу в глаза, обхватывая друг друга сильнее, и Женя готов был плакать оттого, как было хорошо и как могло бы быть хорошо уже давно. Марк, кажется, тоже. Ведь лишь казалось, что были обречены, что всё бессмысленно и не найти покоя. А сейчас, раскрасневшиеся, улыбались друг другу и обещали: не разбегутся в этот раз насовсем, не отпустят друг друга. — Надо будет съездить в Сочи к тебе на шоу, — проговорил Женя, когда уже лежали, держась за руки. — И в Москву. — Я буду очень ждать, — сказал Марк и вдруг со вновь проснувшейся нежностью поднёс его руку к своим губам. И Женя верил, и Женя знал: теперь они обязательно постараются сделать всё возможное, чтобы всё было хорошо.