𝚜𝚊𝚕𝚝𝚠𝚘𝚛𝚝

— Эй, ты здесь? — Юджи щёлкает пальцами перед лицом, внимательно разглядывая меня. — М? — прекращаю копошиться палочками в еде и поднимаю глаза. — Что-то не так? — наклоняю голову в бок. — Странная ты в последнее время, — он откидывается на спинку стула, всё так же внимательно осматривая меня. — И что же тебя настораживает? — пытаюсь ответить как можно живее, но всё равно выходит отстранённо. — Вялая какая-то. У тебя всё хорошо? Если что, ска-, — парень не договаривает — его речь прерывается моим наглым вмешательством. — Всё в норме, — я напрягаюсь, на секунду сжимаю палочки так, что, кажется, они вот-вот треснут. Подпираю подбородок ладонью, сжатой в кулак, будто в ожидании приговора. Молчание неимоверно давит, но его резко прерывает какая-то западная мелодия, играющая с телефона парня. Он встаёт из-за стола, поднимает трубку, а спустя пару минут с умным видом кивает, произнося краткое "хорошо". Хочу спросить, кто звонил, потому что лицо Итадори выглядит озадаченным — видимо, что-то случилось. Но я так и не решаюсь нарушить вновь воцарившуюся тишину. — Мне надо идти, — говорит он своим будничным тоном, который разряжает обстановку до максимума и успокаивает дрожь в руках. — Хорошо, приходи, если что, — подхватываю его настроение и приподнимаю уголки губ. Юджи в ответ дарит лучезарную улыбку, подбегает к входной двери, обувается, выходит за порог, но на секунду колеблется. А затем, повернув назад голову, говорит: — Не делай того, о чём потом пожалеешь, — и закрывает дверь. Я застываю перед этой дверью, обнимаю себя руками, пытаясь унять возвращающуюся дрожь в теле. Он знает? Он догадался? Что это за фраза? Обычно Итадори говорит либо прямо, либо смазливыми намёками, но не так. Ощущаю внутри ужасное чувство разрастающейся пустоты и вины. Я редко обманываю людей, но иногда, будто на автомате, могу соврать что-нибудь мелкое, но оно никогда не превращалось во что-то большое, ну, до этого момента. Быстрыми шагами иду в ванную и что есть силы сжимаю края раковины, чтобы хоть как-то успокоить эмоции, сковавшие и впившиеся в моё сердце. Дрожащими руками открываю кран, сразу попадаю по привычке на горячую, но быстро регулирую на холодную, умываю лицо, руки по локоть, снова и снова, будто хочу снять с себя кожу. А мне и правда очень хочется, потом обязательно останутся следы. После нескольких минут таких процедур начинаю елозить по коже рук, шеи и щёк короткими ногтями, в надежде поцарапать или проткнуть её. Из-за череды своеобразных неудач, чей исход был очевидно провальным, бью руками по стене, раковине, крану и зеркалу. На последнем остаются мелкие царапины, на костяшках ссадины, а на полу валяются упавшие с полок баночки, бутыльки, небольшие картонные коробочки. — Что у тебя тут происходит? — дверь резко распахивается и в ванную влетает озадаченный Юджи. При виде такой картины его глаза округляются. Он смотрит то на меня, то на бардак, что я устроила. Не нахожу в себе сил даже на банальное оправдание, не то что на объяснение. Интересно, он много видел? Прислоняюсь спиной к стене и по ней же скольжу вниз, прижимаю колени к груди, опускаю на них голову, а пальцы запускаю в волосы в попытках успокоиться. Итадори опечаленным взглядом обводит комнату, глубоко вздыхает и садится рядом. Хочется повернуться, посмотреть в эти карие глаза и увидеть в них привычные радость, поддержку, что всегда рука об руку сопровождали парня. Поворачиваюсь, но вместо желанного вижу, как он, плотно прижавшись к стене, смотрит куда-то в пустоту. — Юджи, я… — начинаю говорить, но меня перебивают. — Зачем? — парень резко поворачивается в мою сторону. Мне впервые становится страшно, когда я нахожусь наедине с ним. До ужаса больно смотреть в эти непонимающие глаза, глубоко на дне которых огромными волнами плескается страх, разбиваясь о переживание. Он метается, разрывается между этими чувствами и не знает, на что сделать упор, как правильней поступить, но рано или поздно приходиться сделать выбор. Не бывает правильных или неправильных решений, бывает выбор, за которым следуют последствия. — Я правда не понимаю. Все ещё молчу, сильно сжав челюсть, обычно говорю без умолку, а тут совсем по-другому, что неудивительно. В давящем молчании проходит не больше минуты, как Юджи поднимает какую-то коробочку и баночку с пола. Моё сердце начинает биться чаще, меня снова бросает в дрожь, становится сложнее дышать, а глаза медленно следят за эмоциями на лице парня. — Бисакодил, — читает текст на упаковке. — Сама расскажешь или мне прочитать? — настала моя очередь удивляться, никогда не видела его таким обеспокоенно злым. Видит, что с моей стороны никакой реакции, поэтому подносит баночку чуть ближе, чтобы разглядеть текст. — Расщепляется в щелочном содержимом кишечника и раздражает рецепторы слизистой оболочки, повышает продукцию слизи в толстом кишечнике, ускоряет и усиливает его пер-, — дальше что-то бубнит, не могу разобрать. — Хватит, — резко хватаюсь за коробочку в его руках, сильно сжимаю, но не пытаюсь вынуть. — Я тебя слышу и слушаю, не переживай, — говорит это уже успокаивающим тоном, аккуратно берёт мою руку в свою и переплетает наши пальцы. — В последнее время я ощущаю себя толстой, будто набитой чем-то. Смотрю на остальных, а они выглядят, как с обложки глянцевого журнала, все такие стройные, — последнее слово произношу с ноткой язвительности. — Почему я не такая? Чем я хуже? Мне что, просто-напросто не повезло? Почему я? Почему не кто-то другой? — перехожу на повышенный тон, хочется рвать и метать, но пытаюсь держаться. Никогда не любила свою излишнюю эмоциональность, хотя другим за их проявление эмоций ничего не говорила, если это было уместно, конечно. — Я решила скинуть килограмм-другой, может, больше. Нормально худеть было слишком долго, поэтому подумала, что можно было бы взять слабительные и мочегонные, — сжимаю его руку сильнее и зажмуриваюсь, припадаю к стене, хочу втиснуться в неё, — но пить я их так и не решилась. Купила, думала начну пить, потом хотела всё выкинуть, — затихаю. — И как?.. — спрашивает осторожно, слегка наклоняясь ко мне. — Я выкинула, — пауза, — почти всё. Решила оставить немного, но я их так и не принимала, боялась, — видимо, остатки здравого смысла у меня ещё были. — Получается, ты ничего с собой не делала? — с надеждой спрашивает Юджи. Свободной рукой заправляет выбившиеся пряди за правое ухо, чтобы видеть моё лицо. Молча подтягиваю штаны до колен, всё еще не отпуская руку Итадори, держусь за неё, как за спасательный круг. Он уже который раз непонимающе смотрит на меня. Приходится выпустить его руку и развернуться, отодвигаюсь где-то на метр и вытягиваю ноги в его сторону. — Я прикоснусь? — шёпотом спрашивает ошарашенный парень. Не понимая, для чего это, ему остаётся лишь принять ситуацию, но смиряться с таким Юджи не собирается. Он аккуратно проводит подушечками пальцев по покалеченной голени. Порезы идут вдоль, поперёк, наискось, некоторые свежие, какие-то уже зажили или заживают. Касания по свежим порезам отдаются лёгкой болью, с боку на правой голени видно давно зажившее "Не ешь". В основном порезы легли на правую ногу, на левой всего пять-шесть в зоне щиколотки и чуть выше. — Знаешь, — начинает, — нам с рождения устанавливают какие-то стандарты или границы. С одной стороны, это хорошо, но даже у границ должны быть границы, — он притягивает меня ближе, кладёт мою голову себе на плечо и бережно поглаживает. — Мы все разные, у каждого своё мнение насчёт чего-либо, у кого-то они сходятся, у кого-то расходятся, это нормально, — выдыхает. — Но никто не должен подстраиваться под кого-то, неважно как, физически или морально, после этого всего легко потерять себя и сложно найти. Я не хочу, чтобы ты потеряла себя. — Я… — начинаю говорить, но меня перебивают. — Цени свою жизнь, раз она тебе дана. Да, будет сложно, иногда просто невыносимо, но ты сильная и ты справишься, я верю в тебя. Я всегда буду рядом. Итадори всё время был таким: честным, заботившимся о тех, кто дорог. Он очень ценит жизнь, сознательно и подсознательно стремясь помочь достичь «правильной смерти», то есть, окончания жизни, которая бы вобрала в себя всю её ценность. Первый раз за всё это время поднимаю на него глаза: его взгляд значительно смягчился, злость и волнение растворились, и миндальные глаза потеплели. — Прости, — тихо произношу и утыкаюсь носом ему в ключицу. — Ты не виновата, если приложить должные усилия, то всё обязательно будет хорошо. — Ты прав, — хочется разреветься, сердце снова разрывается, но уже от заботы парня. Достойна ли я этого? Вдруг он посчитает меня слабой, сложной или проблемной? Но ведь он столько всего сказал… Не стоит так думать, Юджи никогда так со мной не поступит. Немного успокаиваюсь, полностью расслабляясь. Итадори встаёт, немного наклоняется ко мне и машет ладонями в свою сторону. Согласно киваю и тяну к нему руки, обвиваю ими его шею, он берёт меня под бёдра, выходит из ванной, открывая ногой дверь и укладывает меня на диванчик в гостиной. — Никогда бы не подумал, что возвращение за кофтой может быть таким, — говорит, чтобы хоть как-то разбавить обстановку. Издаю тихий смешок. Сейчас я спокойна, нет той дрожи, тревоги, есть только внутренний штиль. — Ты останешься? — интересуюсь, надеясь на положительный ответ. — Да. Пока мы с тобой говорили, они уже всё сделали, — парень запрокидывает голову, издавая мучительный стон. — Надеюсь, мне не достанется. — Может, не стоило? — сомнения вновь одолевают меня. — Стоило. Определённо.