Золотые швы

Долгие недели после событий на хребте Байфэн ничего не происходит, и Цзыюань даже думает, что все к лучшему. В конце концов, открытий, совершенных за те дни, хватает адептам Юньмэн Цзян для пересудов до сих пор. Не со зла, конечно. Уж где-где, а в родном ордене Вэй Ина только что не на руках носят, так что и подтрунивают любя, а говорить о количестве обожания, которое сваливается на А-Ли, и вовсе не приходится. А-Чэн, который, казалось бы, на фоне приключений своих старших брата и сестры, должен чувствовать себя уязвленно, только глаза закатывает на дурацкие вопросы от младших учеников. Похоже, такие подвиги просто не кажутся важными великому воину, получившему в период войны с Вэнь славный титул. Но вечно спокойствие, разумеется, не длится. Абсолютно точно Цзыюань это понимает, когда служанка передает ей, что у ворот усадьбы ожидает гонец в желто-золотых одеждах. К этому моменту глава Цзян уже знает простую истину: гонец из Ланьлина – убийца покоя в ее семье. Письмо, которое приносит с собой разряженный как для особого случая адепт, только еще раз это подтверждает, потому как оказывается просительным. Характер письма становится ясен сразу, как только оно извлекается у гонца из рукава и оказывается перед Цзыюань лежащим на столе, по той простой причине, что прежде подобное письмо из Ланьлин Цзинь в Юньмэн Цзян уже приходило. Тогда А-Ли и Цзысюань были совсем детьми, Фэнмянь и обида Цзыюань на него жили и здравствовали, а А-Мэй была ее доверенной подругой и вечной слушательницей. Тогда из трех писем и шести обрядов их семья получила два письма и провела четыре обряда, прежде чем Цзысюань оскорбил А-Ли своим пренебрежением, а Вэй Ин ответил ему кулаками. Теперь просительное письмо лежит уже не перед Фэнмянем, а перед самой Цзыюань, и она больше не выступает ярой сторонницей брачного союза с Ланьлин Цзинь, так что перевязанный праздничной золотой лентой свиток кажется ей скорее ядовитой змеей, чем подарком судьбы. Но она все еще тверда в своем решении дать А-Ли все решать самой. Даже если ее дочь не захочет выйти замуж никогда, она не посмеет ее принуждать. Вопрос только в том, как теперь рассказать о письме ей, не рассказав при этом ничего доблестным героям Юньмэна. Задача не из легких, учитывая, что Пристань Лотоса полнится сплетнями. Все здешние обожатели Цзян Ли, которые имели счастье увидеть, как карнавально разряженный гонец идет через территорию усадьбы, гарантированно побегут доносить о подозрительном визите главным защитникам своей богини уюта. Гонец («Цзинь Фэнг, госпожа глава Цзян!») стоит перед Цзыюань навытяжку, нервно дергая себя за рукава одеяния кончиками пальцев, и то и дело выжидающе косится на невскрытый свиток. Полпалочки благовоний минуло – а он так и лежит перед Цзыюань на столе, и та даже не берется предполагать, как у Цзысюаня хватило наглости умолять отца предложить Юньмэн Цзян повторную помолвку, тогда как первоначальный разрыв был спровоцирован им самим. «Как я могу быть доволен ею?» – оправдывая своего брата, А-Чэн потом рассказал ей об этой сцене в ярчайших красках, так что да, госпожа глава Цзян знает о каждом прозвучавшем тогда в Комнатах Орхидей слове. Она даже думает, что могла бы поразмышлять об этом еще с полпалочки благовоний – и пусть бы гонец продолжал стоять, не сам же он это письмо писал, – но громкий топот и знакомая ругань, сотрясающие ее павильон, быстро дают понять, что времени у нее больше нет. Цзыюань успевает только сокрушенно прикрыть глаза и помассировать точку между бровей, предупреждая грядущую головную боль, когда доблестные защитники чести и достоинства варварски врываются в ее покои, даже не подумав постучать. – Матушка, нет! – Госпожа Юй, не надо! Два громких сердитых голоса сливаются в один, и Цзыюань даже не сразу понимает, что ее больше злит – то ли, что ее мальчишки ведут себя не как воспитанные сыны Цзян, или все-таки то, как неодинаковы их обращения к ней. Госпожа. Ну какая госпожа, Вэй Ин? Тринадцать лет воспитания, несносный мальчишка! Даже ублюдок Гуаншаня, мальчик на побегушках, называет А-Мэй матушкой, а господин старший учитель Цзян все называет ее «госпожа»! Разумеется, она ничего не говорит – ни о поведении обоих мальчишек, ни о лично своих претензиях к одному из них. Только смотрит невпечатленно. – Что значит это ваше «нет! не надо!», позвольте полюбопытствовать? Цзян Чэн угрожающе щурится на нераспечатанное письмо, как будто собирается поджечь его одним взглядом, и сжимает в тонкую линию губы. – Да вот это самое! – Письмо! – вторит ему Вэй Ин. – Сжечь его к чертям собачьим прямо в присутствии посланника! Вот и весь ответ! Цзыюань вежливо приподнимает брови. – А вы разве знаете, что там? Вот уж не думала, что вы обладаете столь острым зрением. – Да ясно, что там, – ожесточенно отзывается Цзян Чэн. – Дураки мы, что ли? Видели уже такое письмо, и ничем хорошим это не кончилось. Зачем вообще даже об этом думать, – тут он скашивает глаза на молча кипящего от злости брата, – если мы того и гляди с Гусу Лань породнимся? Вэй Ин тут же краснеет как девица и отвешивает ему подзатыльник. – Не мог хотя бы сейчас заткнуться?! – шипит он рассерженно. – Мы здесь из-за шицзе! Цзыюань сцепляет пальцы в замок и устраивает на них подбородок, скучающе наблюдая за их перепалкой. Посланник, потесненный доблестными героями в сторону, бледнеет и смотрит недоуменно, но до него никому нет дела. Мяо подумав об этом, Цзыюань решает его отпустить. – Вы свободны, – говорит она и властно кивает на двери. – Ждать ответа не нужно. Еще не хватало, чтобы посторонние люди слушали, как ее дети спорят между собой, кому из них больше не повезло с братом и любовными похождениями. Посланник почитает за лучшее беспрекословно ей подчиниться, и Цзыюань надеется, что он покинет Пристань Лотоса достаточно быстро, чтобы не получить дополнительного ускорения методом тумаков от младших учеников. На мальчишек она обращает внимание снова лишь тогда, когда двери закрываются, и они точно остаются только втроем. Она кивает на свиток и позволяет им самим растерзать вычурную ленту, тут же небрежно отброшенную на край стола. Читают мальчишки тоже сами, постоянно забирая друг у друг свиток и корча комичные гримасы на каждом иероглифе. «Глава Ланьлин Цзинь приветствует госпожу главу Юньмэн Цзян! Полагаю, по виду ленты вы легко поняли, о чем семья Цзинь вновь хочет вас просить. История отношений Цзинь Цзысюаня и Цзян Яньли весьма сложна и не во всем приятна, спору нет. И все же мы снова у ваших ног, госпожа глава Цзян». – Старый подхалим, – бормочет Цзян Чэн. – «Весьма сложна», ха. А-Ли была так влюблена в этого павлина, а он воротил от нее нос. А теперь что, опомнился? Вэй Ин цокает языком, с любопытством глядя ему через плечо, и вскоре выхватывает свиток, чтобы продолжить читать самому. «Семья Цзинь сожалеет о неудобствах и обидах, причиненных вашей дочери. Однако мы надеемся на благосклонность молодой госпожи Цзян. Цзянху не знает другой девушки, столь же самоотверженно защищающей своих близких и стоящей словно скала за их честь и достоинство». – Ты посмотри-ка, – говорит мальчишка А-Чэну, прерываясь. – Шицзе-то, оказывается, и храбра, и самоотверженна, и за близких горой стоит. А то раньше он не знал, как она относится к семье, это ведь не они – та пара, что знакома с детства! – Мне думается, из него наши кулаки малость дурь повыбили, – хмыкает Цзян Чэн в ответ. – Но А-Ли нипочем не согласится снова стать его женой! – впрочем, чуть подумав, он добавляет: – По крайней мере, пока Цзысюань прячется за спиной своего отца или под юбкой матушки. Цзыюань прячет в уголках губ веселье, вызванное их недовольством, и только выжидающе приподнимает брови, одним взглядом понукая их продолжать чтение. По правде сказать, она согласна со словами сына. Но в ее решении это согласие в любом случае ничего не меняет. «Когда-то и Цзысюань был близким Яньли человеком. Мой сын имеет отчетливые проблемы с выражением своих чувств, оттого это письмо для вас и пишу именно я. Не как глава ордена Цзинь за своего адепта, но как отец за своего сына я прошу вас задуматься о судьбах наших детей. Яньли всегда питала к Цзысюаню симпатию, это мне известно. Так же, как известно и его прежнее отношение к ней». – Прежнее? – Вэй Ин прерывается и потрясает письмом. – Как мягко он стелет! Ну просто заботливый отец, переживающий о чувствах сына! Как насчет того, что этот павлин довел шицзе до слез? Я никогда не видел, чтобы она так горько плакала, как в тот раз! Цзыюань склоняет голову к плечу и все-таки смотрит на мальчишек с улыбкой – маленькой и невеселой, но такой спокойной и настоящей, что они даже замирают на мяо, поймав ее в поле зрения. – Вы оба правы, – говорит она, тщательно подбирая слова, чтобы не вызвать нового взрыва братского возмущения; головная боль все-таки усиливается, и деться от нее никуда не выходит, так что крики определенно не пойдут ей на пользу. – Но… также вам нужно помнить, что это письмо адресовано в первую очередь А-Ли. Только она сама будет решать, что на него ответить. Вэй Ин непримиримо поджимает губы. – Шицзе не ответит ему, Цзян Чэн прав. Она ни слова доброго не слышала от этого павлина за все их знакомство! Он даже на горе только и делал, что кичился богатствами своего ордена, хотя уж за столько лет мог бы уяснить, что А-Ли вовсе не привлекают деньги. – Дочитывайте уже до конца, пока я не передумала, – велит Цзыюань, покачав головой. – Вы хорошо знаете свою сестру, но не можете говорить за нее, а я за нее говорить не буду. На облаве она прекрасно справилась со всеми проблемами, значит, будет справляться и впредь. – Да чего тут дочитывать? – А-Чэн фыркает и щелкает по свитку, как будто перед ним не просто письмо, а лоб Цзинь Цзысюаня. – Старый шарлатан нижайше просит госпожу главу Цзян о снисхождении и о позволении заключить между его сыном и ее дочерью повторную помолвку. Это, кстати, цитата. Просит ответить на письмо, как только решение будет принято, каким бы оно ни было, и прощается, снова разливая тебе и А-Ли реки лести. – Что ж, – Цзыюань забирает у детей письмо, наконец сама пробегая глазами по вычурным иероглифам, выведенным красной тушью с золотой искрой. – В таком случае доблестные защитники А-Ли могут быть свободны. Письмо я своей дочери могу передать и сама, – она окидывает их острым взглядом и недвусмысленно кивает на выход. – И да, – добавляет, как только мальчишки, понурившись и сердито поджав губы, словно не взрослые заклинатели, а двухлетние дети, направляются к дверям. – Если я узнаю, что вы пытаетесь повлиять на решение своей сестры, каждый из вас получит по три удара дисциплинарным кнутом. Чтобы лучше запомнить мои слова про свободу выбора. Это ясно? – Ясно, – бубнит Цзян Чэн недовольно и, схватив за плечо только разинувшего рот в возмущении брата, тащит его за собой прочь из павильона. Цзыюань смотрит на их напряженные спины, укрытые фамильным пурпуром, и опять скорее чувствует, чем понимает, что улыбается.

*

В павильоне Цзян Ли пахнет лотосами ярче, чем во всей остальной усадьбе. Возможно все дело в том, что ее покои ближе всего к лотосовому пруду, но скорее это из-за свежих цветов и благовоний, расставленных по всему пространству помещения. А-Ли занята вышиванием по шелку, но, против обыкновения, она не одна – рядом с ней на кушетке сидит девушка лет пятнадцати, почти ребенок, судя по пухлым щекам и сияющим от восторга глазам. Цзыюань узнает в ней дочку недавно присоединившейся к ордену семьи заклинателей, и этого ей достаточно для того, чтобы сориентироваться в ситуации. Девушка при виде госпожи Цзян тут же подскакивает с места и кланяется в знак приветствия, всячески пытаясь показать свое воспитание. Цзыюань благосклонно кивает ей, но ничего не говорит – обращается только к дочери. – А-Ли, – она старается сделать голос как можно более строгим, чтобы никто посторонний не услышал в нем ни толики волнения. – Нам нужно поговорить наедине. Проводи свою ученицу, вы сможете продолжить позже. Цзян Ли только понимающе улыбается и мягко опускает плечи. – Суй Тянь, думаю, ты слышала матушку, – говорит она ласковым извиняющимся тоном. – Ты можешь прийти позже вечером, если тебе что-то еще непонятно. Суй Тянь – точно, у ее матери еще забавная родинка на самом кончике носа – не нужно повторять. Она порывисто кланяется А-Ли, так что ее волосы едва не подметают пол, и расплывается в счастливой улыбке. – Спасибо вам за разъяснения и за доброту, молодая госпожа Цзян! Как только дверь за ней задвигается, Цзыюань позволяет своему лицу перестать быть таким суровым и замечает, что дочь тоже расслабилась – словно до этого думала, что на нее злятся за что-то, но теперь убедилась, что это не так. – Суй Тянь просила научить ее делать магическую вышивку на одеяниях, и мы тренировались, – объясняет она спокойно. – Надеюсь, матушка не сердится на эту заклинательницу за обыденность ее занятий. – Этой женщине не за что злиться на свою дочь, – качает головой Цзыюань и присаживается на освободившееся на кушетке место. – Но дочь имеет право злиться на свою мать за вторжение. А-Ли качает головой и ласково улыбается. От этой ее улыбки по комнате, кажется, разливается океан спокойствия. – Ты могла бы и послать за мной, – говорит она, откладывая вышивку и осторожно беря Цзыюань за руки. – Главе ордена не пристало слоняться по всей усадьбе в поисках своих неуемных детей, – в ее голосе столько заботы, что у госпожи главы Цзян болит сердце. Она думает о том, что ей сейчас же нужно погладить золотые швы, скрепляющие расколотый нефрит ее шпильки, и медленно выдыхает, перехватывая нежные ладошки дочери и гладя ее по запястью. – Сегодня нам пришло письмо, – наконец находит в себе силы заговорить она… и А-Ли понимающе склоняет голову к плечу. – Ты уже знаешь, да? – Я знаю про посланника в роскошных одеждах, – осторожно признается дочь, и Цзыюань моментально догадывается, что, скорее всего, именно за этим Суй Тянь изначально и приходила – вовсе не поговорить о магической вышивке, а рассказать о гонце. – Но больше ничего. Это письмо от Юй-има? Цзыюань качает головой и молча вынимает из рукава изрядно потрепанный свиток. – Твои братья уже успели с ним ознакомиться и оплевать его, – предупреждает она, – так что торжественной ленты ты не увидишь, но можешь услышать не очень осторожные намеки на то, что в цзянху полно гораздо более достойных заклинателей, с радостью готовых взять тебя в жены, чем адепты ордена Ланьлин Цзинь. Я, разумеется, пригрозила им дисциплинарным кнутом за вмешательство, но это вряд ли их остановит. А-Ли тонко смеется, прикрывая ладошкой рот, и забирает у нее письмо, кажется, вовсе не огорченная ничем из сказанного. Углубившись в содержание послания, она немного хмурится, но совершенно не выдает ни раздражения, ни радости от написанного. Дочитав, она только и говорит растерянно: – О. Признаться, это… несколько неожиданно. Неожиданно? Цзыюань вежливо вскидывает брови. – Это все, что ты скажешь? – уточняет она. – Не пойми неправильно, я в любом случае отвечу на это письмо сама, но мне нужно знать, что именно передать, если тебе есть что сказать по этому поводу. А-Ли смотрит на свиток, не переставая хмуриться. Весь ее вид дышит сосредоточенностью и нерешительностью, словно она не знает, что делать с этим посланием и как реагировать на него. Но радости в ней нет. – Я… – наконец подает голос она, и ее тон кажется необыкновенно низким от волнения. – Мне нужно подумать. Цзыюань уже хочет кивнуть и подняться, потому что именно такой исход и предполагала, но А-Ли, чьи ладошки еще покоятся в ее руках, вдруг перехватывает ее пальцы и вынуждает остаться на месте. – Я знаю, что ты пытаешься дать мне выбор и возможность решать самой, – говорит она взволнованно. – Но… Думаю, сейчас мне нужен твой совет. Ее глаза впиваются в серебряные реки, текущие по подолу ханьфу госпожи главы Цзян, словно она боится, что, показав свою слабость, разрушит все доверие, которое они выстроили между собой за последние годы. Цзыюань кажется, ее глаза начинает щипать от слез, и она чуть запрокидывает голову, чтобы эти слезы ни в коем случае не пролились. – Ты всегда можешь обратиться ко мне за советом, – как можно увереннее и решительнее говорит она, заставляя дочь встретиться с ней взглядами. И я всегда тебя поддержу, что бы ты ни решила. – А-Ли. То, что я пытаюсь дать тебе возможность самой принимать решения, не значит, что ты должна делать все сама и не можешь просить о помощи, – она печально усмехается. – Видят небеса, ты очень долго справлялась одна, пока мы с твоим отцом были заняты обидами друг на друга. Но ты… ты не одна. Я обещаю. Цзян Ли устало прикрывает глаза и прислоняется лбом к ее плечу, как будто выдыхает. Цзыюань разрушает их рукопожатие и осторожно гладит ее по волосам. Впервые за много, много месяцев. Когда она в последний раз была ласкова с кем-то из своих детей? Цзыюань не может вспомнить. Только как порывисто обняла А-Чэна перед тем, как толкнуть их с Вэй Ином связанными в лодку и отправить вниз по реке прочь от горящей усадьбы. Только как неуклюже прижалась плечом к его плечу, когда сын пришел жаловаться на темные выходки брата, не имеющего другого выхода. А Вэй Ин? Вэй Ин, А-Ин, такой же ребенок, как и ее родные дети. Обнимал ли его вообще кто-нибудь, кроме тяжелого на подъем Фэнмяня? Цзыюань надеется, что А-Ли обнимала мальчиков все это время вместо нее. Она надеется, что этих объятий было достаточно. Только вот кто обнимет саму А-Ли? Она решительно обхватывает дочь руками за спину и прижимает к своей груди, заставляя на миг замереть от изумления, а потом сильнее уткнуться лицом в плечо и затихнуть так. – Я не знаю, что делать с этим, – шепчет А-Ли тихонько, и в ее голосе слышны слезы. – Я была так расстроена, когда А-Сянь ударил его и помолвка была расторгнута, но в то же время… Я была благодарна, что это произошло. Какой была бы наша жизнь, если бы не это? Сейчас мы бы уже поженились и даже, может, имели ребенка, если бы не разрыв. Но Цзысюань… я ведь ему никогда не нравилась. И я… – она отстраняется, и Цзыюань видит, что глаза у нее влажные. – Я не понимаю, что заставило его изменить свое мнение. К тому же… – она медлит и невоспитанно кусает губы, но Цзыюань не считает нужным ее сейчас одергивать. – Ты сомневаешься, что это был его выбор и его мнение, – подсказывает она, и А-Ли рвано кивает. – Когда мы прогуливались, – поясняет она, – между нами… произошла ссора. То есть… Цзысюань был раздражен, потому что я не проявляла интереса к его словам и к охоте в целом, – Цзыюань слушает, всеми силами делая вид, что не слышала всех деталей этого разговора, но на самом деле она вполне представляет, что именно заставляет А-Ли быть столь мнительной. – В итоге он просто сказал, что… если бы не Юй-има, он не стал бы уделять мне время. А ведь тетушка действительно имеет на него большое влияние. И на него, и на главу Цзинь. Поэтому… я не знаю, что на это сказать. Некоторое время Цзыюань молчит, раздумывая. Конечно, она сказала, что всегда готова дать совет, но при этом… сложно дать совет, о котором потом не пожалеешь. – Послушай, – говорит она наконец. – Я знаю, что у тебя есть чувства к этому мальчишке. Но также я предполагаю, что ты ощущаешь помимо влюбленности, потому что… у нас с твоим отцом тоже были сложные отношения, – она все-таки сдается и протягивает руку к своей цзи, для успокоения и смелости поглаживая ее золотые шрамы кончиками пальцев. – Ты не можешь быть уверена, что твоей любви хватит. Только твои чувства не сделают счастливыми вас обоих. Когда-то сама она не последовала этому совету. Поможет ли он ее дочери сейчас? А-Ли слушает хмуро, но внимательно. – Вы с отцом были другие, – в какой-то момент она качает головой. – Но… я понимаю, о чем ты. Тебя ранило его поведение, и меня поведение Цзысюаня также ранит, это правда. И если его слова на горе и письмо главы Цзинь – лишь результат внушения Юй-има, мы действительно не будем счастливы вместе. Но… – она снова кусает губы. – Что если нет? Если он и правда изменил свое мнение? Цзыюань снова задумывается. Такой возможности действительно нельзя исключать. В военном лагере Цзысюань повел себя достойно, когда выяснилась правда о гуевом супе. Он не отрицал своих действий и не оправдывал себя, хотя мог бы. Принял унижение твердо и сдержанно. – Если он и правда изменил свое мнение, – наконец говорит она, – то должен себя проявить. Мы можем поступить следующим образом: пока не будем никак отвечать на письмо, подождем. Ланьлин Цзинь – великий орден, и сейчас они, конечно, богаче нас, но мы находимся в достаточно близких отношениях, чтобы позволить себе молчание. Если вслед за этим придет еще одно письмо – посмотрим, кто его писал и чего хочет. Если ничего не произойдет – что ж, значит… не судьба. Цзян Ли сосредоточенно смотрит на вычурный свиток фэнь или даже больше. Цзыюань не мешает ей раздумывать, и в конце концов дочь кивает. – Хорошо, – говорит она решительно и делает глубокий вдох, расправляя плечи. – Тогда… две недели. Если по истечении этого срока ничего не произойдет, ответь на письмо отказом. И в таком случае передай от меня, что… за свои честь и достоинство Цзян Яньли тоже готова стоять как скала.