*
Когда они приближаются к ущелью, занимается дождь, но еще достаточно светло и хорошо видно стоящие по обе стороны от входа на древний путь бараки, видимо, использующиеся как место для ночевки военнопленных. Перед бараками Цзыюань тут же замечает согбенную фигуру ходящей взад-вперед старухи. Та держит в щуплых морщинистых руках огромный флаг на длинном шесте, по виду выглядящий тяжелым даже для здорового человека. Вэнь Сюлань, только увидев эту картину, не выдерживает и моментально соскакивает со своей лошади. Глаза у нее краснеют от непролитых слез, и становится ясно, что эту старуху она хорошо знает. В следующий миг Цзыюань слышит: «Бабушка! Бабушка, это я!» – и обреченно закрывает глаза, не находя в себе сил на это смотреть. Цзинь Цзысюань, который вел их сюда и ехал все это время наравне с ней в голове их маленькой процессии, выглядит очень бледным. Кажется, он совершенно не ожидал увидеть подобного отношения пусть и к пленнице, но все же глубоко пожилой женщине. Та, явно плохая на зрение, похоже, не сразу понимает, кто к ней бежит, а потому в страхе поднимает флаг повыше, и становится ясно, что на нем изображено солнце Цишань Вэнь, перечеркнутое красным крестом. Поднятие флага выше дается бедной старухе явно нелегко еще и из-за дополнительного веса – на спине у нее сидит чумазый мальчишка. Он привязан какими-то холщовыми тряпками, чтобы не упал, и старательно кусает себя за пальцы, словно так пытается всеми силами перебить голод. Цзыюань замечает, как взгляд Вэй Ина, один раз остановившись на нем, никуда больше не мечется. Не говоря ни слова, он спешивается и идет догонять Вэнь Сюлань. Не больше фэня – и он забирает у старухи испуганно сжавшегося ребенка, прижимает его к груди и, не оглядываясь на брата и Цзыюань, решительно шагает к границе тропы. И даже с расстояния видно, как вокруг него буквально клубится бешенство. – Куда он собрался идти один? – шипит Цзян Чэн и тоже торопливо спешивается. – Идиот! – и, не пытаясь оглянуться на мать, припускает за ним. Цзыюань поворачивается голову к Цзинь Цзысюаню, и тот коротко кивает. – Мы тоже туда пойдем. На входе должна стоять стража, она может их задержать. Они оставляют лошадей у бараков и спешат догнать ушедших вперед мальчишек и потерянную от страха Вэнь Сюлань, что, ведя старуху под руку, все не перестает переспрашивать: «Бабушка, где А-Нин?» По обеим сторонам ущелья горят факелы, их пламя мерцает пол каплями дождя, то и дело норовя погаснуть, но все же позволяет рассмотреть несколько сотен мертвенно-бледных пленников, идущих по ущелью с тяжелым грузом на плечах. Шаг их нестройный и медленный, они явно недосыпают и недоедают, да еще надзиратели без конца подгоняют их криками. Цзинь Цзысюань галантно раскрывает над Цзыюань извлеченный из рукава зонт. Ему достаточно одного лишь взгляда на здешнюю стражу, чтобы его узнали и перестали обращать внимание на тех, кого он сопровождает. Вэнь Сюлань, оставив свою бабушку и ребенка на попечение пышущих яростью А-Чэна и Вэй Ина, врывается в залитую дождем толпу и суматошно вглядывается в лица людей, настолько грязные, что Цзыюань на ее месте вряд ли смогла бы что-нибудь разглядеть. – Это и есть великая целительница Цзиньшоу-тай? – вдруг спрашивает у безмолвно наблюдающей за чужой паникой главы Цзян Цзысюань. Бросив на него короткий взгляд, она просто кивает, не считая нужным оправдываться за обман с переодеванием сбежавшей пленной в служанку или придумывать какую-то ложь. Один из надзирателей, явно еще не заметивший, с кем пришла девушка в пурпурном ханьфу, замахивается на нее плетью и кричит было: «Кто тебе разрешил сюда сунуться, а?!» – и Цзысюань уже срывается прочь, чтобы вмешаться и не позволить ее ударить, но не успевает. Вэй Ин, все также держащий на руках сжавшегося в комок мальчишка, возникает перед назорщиком словно из ниоткуда. Еще мяо назад стоял подле Цзян Чэна и старухи Вэнь, а сейчас уже выпрямился во весь свой немалый рост, загораживая Вэнь Сюлань. – Не ори, – требует он легким тоном, словно пришел поговорить о погоде, – а отвечай на ее вопросы. – А ты кто… – вопрос надзирателя обрывается хрипом у него в горле, как только он видит висящую у Вэй Ина на поясе флейту. – В-вы… – тут же смешивается он, узнавая по духовному инструменту устрашающего Йоулин Ди, и тот отвечает ему улыбкой. – Я, – и кивает на Вэнь Сюлань. – Отвечай на ее вопрос. Назорщик мешкает, явно не зная, как отказать, не вызвав при этом на себя гнев угрожающего ему господина, и Цзинь Цзысюань все-таки решает вмешаться. Предельно вежливо кивнув Цзыюань и передав ей зонт, он выходит под дождь к стоящему как скала Вэй Ину и останавливается рядом с ним. – Ты слышал, что тебе было приказано, – слышит Цзыюань его твердый холодный голос – тот голос, которым наследник Цзинь явно привык говорить с прислугой. – Отвечай на вопросы этой девушки. Приведенные Цзинь Цзысюнем люди обещаны ордену Юньмэн Цзян, и его адепты пришли, чтобы забрать подарок. Его словам перечить никто не смеет. Вэнь Сюлань больше не останавливают, и она снова рвется сквозь промоченную дождем толпу с отчаянным «А-Нин!» Цзыюань обреченно прикрывает глаза, когда долгое время не слышит никакого ответа. Она не хочет думать о том, по какой причине девушке никто не отвечает. Не хочет представлять, как повела бы себя, окажись в такой ситуации. Боится помыслить, что такое могло и правда произойти. Вэнь Сюлань обыскивает все ущелье, но не находит нигде и тени своего брата, и Цзыюань снова вспоминает его – щуплого заикающегося мальчишку, не смевшего поднять головы, но так горячо защищавшего Вэй Ина в ее глазах. Как давно он выручил ее из беды, вытащив из лап Вэнь Чао и позволив увидеть детей? Как давно он носил ей еду и помогал отмываться от пыли и пепла, чтобы сама она неосторожными движениями не потревожила свои раны? Что мог этот робкий ребенок противопоставить десяткам пышущих здоровьем и духовной силой надзирателей, когда его собственная ци оказалась запечатана, а нрав никогда не был достаточно грозным для сопротивления? – Мой брат, он… он примерно вот такого роста, – снова доносится до господи главы Цзян сбивчивый голос Вэнь Сюлань. – Не любит разговаривать, потому что заикается, стоит ему открыть рот… – она звучит столь непривычно испуганно и отчаянно, что сразу ясно, как много значит для нее ее брат. Вероятно, А-Ли повела бы себя точно также. Надзиратель в присутствии сразу трех заклинателей, один из которых еще и оказался его непосредственным господином, тут же становится дружелюбнее. – Да вы поглядите, сколько здесь людей, госпожа! – пытается оправдаться он. – Разве мы запоминаем, кто из них заикается, а кто нет? Может, его кто-то уже забрал? Многие вообще сбегают, – он разводит руками, в одной из которых все еще сверкает мокрый от дождя кнут. Цзыюань замечает, как кольцо стоящего чуть поодаль Цзян Чэна начинает отбрасывать лиловые искры. Ведь его вид говорит о том, что он едва сдерживается от желания запороть лицемерного ублюдка до смерти. На лице Вэнь Сюлань отражается непримиримое упрямство. – Он здесь! Я знаю это точно! Он не мог сбежать один, если вся наша семья осталась! – Тогда вам стоит поискать его повнимательнее, – отзывается надзиратель, вновь разводя руками, и опасливо косится на мрачного как ночь Цзысюаня. Тот молчит, никак не вмешиваясь в разговор, и лишь неотрывно наблюдает за тем, как другие здешние смотрители погоняют пленных идти быстрее, словно те – скот, что никак не может дойти до бойни. Бойня. А ведь это она и есть. – Все люди здесь, – вновь пытается надзиратель, явно улавливая неудовольствие во взгляде своего господина и отвлекаясь на миг от тревожного наблюдения за Вэй Ином. И именно в этом моменте глазах у того зажигается опасный огонек. – Все люди – здесь? – вкрадчиво переспрашивает он – и Цзыюань срывается со своего места к нему, едва не переходя на бег. С другой стороны к нему также торопливо приближается его брат. Оба они знают, что сейчас произойдет что-то отвратительное, если не остановить темного заклинателя, которым уже давно стал смешливый А-Сянь Цзян Ли, и спешат предотвратить катастрофу. Но надзиратель еще не понимает, что над его головой собираются тучи. Он, оглянувшись на несколько подошедших к нему сообщников за поддержкой, кивает головой. – Вот как, – кивает Вэй Ин и говорит обманчиво легким тоном. – Отлично. Я так полагаю, что здесь на данный момент находятся только те, кто жив. В таком случае, где остальные? Цзыюань видит, как от этих его слов Вэнь Сюлань пошатывается, и сама внезапно чувствует, как у нее ненадолго слабеют ноги. Ведь «остальными» в противопоставление живым могут быть только мертвые. – Что вы говорите такое! – тут же частит надзиратель, снова озираясь в поисках тех, кто его поддержит. – Здесь хоть и содержатся пленные Вэнь, все же никто не собирается забирать их жизни! Вэй Ин снова кивает ему – и без единого слова снимает со своего пояса флейту. Ребенок, сидящий на сгибе его локтя и только осмелившийся поднять на него взгляд, снова сжимается в полный страха комок и сует себе в рот пальцы. Пленные, только увидев Чэньцин, в ужасе бросают свою ношу и изо всех сил спешат разбежаться в разные стороны как можно дальше. Еще фэнь назад они едва переставляли ноги, но ужас воспоминаний о темном заклинателе Вэй Усяне гонит их прочь и дает им силы. Цзыюань отчетливо понимает, что сейчас она должна что-то сделать, должна как-то остановить его. Но она не может. Слишком много кошмара творится вокруг нее, слишком ярко это заставляет вспомнить пожар в Пристани Лотоса. Слишком много мертвых вновь воскресает в недрах ее памяти. Вэй Ин должен положить этому конец. Как хорошо, что у нее есть сын, гораздо более храбрый и сдержанный, чем она сама. – Вэй Ин, – негромко зовет темного заклинателя Цзян Чэн и кладет руку ему на плечо. Темный заклинатель поворачивает голову, чтобы окинуть его разъяренным взглядом – и встречает такой же взгляд. Их ярость, их ненависть общая. Но все еще есть закон, который они не могут позволить себе преступить. – Помни про А-Ли, Вэй Ин, – говорит Цзян Чэн, и Цзыюань кажется, что какая-то тугая пружина в ней, прежде напряженная до предела, несколько расслабляется. – Помни о нашей сестре, пожалуйста. Напряженный загривок Вэй Ина слегка расслабляется – совсем как тогда, в военном шатре Цзыюань во время Свержения Солнца, когда он только нашелся и казался совсем другим человеком. Тогда слова о сестре тоже его вернули. – Я помню, – сипло говорит он брату и благодарно кивает. Цзян Чэн кивает в ответ и вперяет взгляд в мертвенно-бледных надзирателей перед ними. – Так вы добровольно скажете, где Вэнь Цюнлинь, или нам придется узнавать все самим? – голос у него сдержанный и холодный, но Цзыдянь сверкает на пальце ярче любого факела и угрожающе отбрасывает лиловые всполохи на каменное плато. Из строя ошеломленных внезапных заступничеством пленных вдруг вырывается голос. – А-Цин, ты? – какой-то мужчина в летах, прежде, наверное, бывший очень крепок здоровьем, но сейчас изможденный донельзя, с лицом, черт которого почти и не видно из-за залепившей его грязи, выступает вперед, и его вопрос заставляет мечущуюся Вэнь Сюлань остановиться. Она бросается к незнакомцу и вглядывается в него. – Третий дядюшка? – выдыхает, кажется, одними губами. – Ж-живой?! «Третий дядюшка» слабо кивает и гладит «Золотые Руки» грязной ладонью по волосам. – Живой, живой… И А-Нин был с нами, они… Они его увели, – он повышает голос, насколько может, и обращается к сыновьям Цзыюань: – Господа! На… на той стороне тропы стоит домишко, который они используют, чтобы… избивать там людей, а когда забивают до смерти, то вытаскивают и закапывают. Т-туда… – его голос вздрагивает и опасно виляет, как будто сейчас он расплачется. – Т-туда недавно увели моих дочерей. Возможно и наш молодой господин Вэнь заперт внутри. Возможно Вэнь Цюнлинь еще жив. Лицо Вэнь Сюлань на мгновенье словно бы возвращает себе потерянные краски. Девушка срывается с места и бежит в указанном направлении вперед Вэй Ина и Цзян Чэна, спотыкаясь на камнях и не оборачиваясь на зов узнавших ее пленников. Но – бежит напрасно. В продуваемом всеми ветрами бараке, который действительно находится на другой стороне ущелья, находится больше десятка человек – у всех разбитые головы и опухшие от синяков лица, но Вэнь Цюнлиня среди них нет. – Госпожа Вэнь! – кричат они, только завидев ее, и замирают на месте, видя за ее плечами внушительные силуэты Вэй Ина и Цзян Чэна. Лицо Цзинь Цзысюаня, так и не вошедшего в домишко, но явно успевшего увидеть, что творится внутри, пока проход от него не загородили спины сыновей Цзян, белое от злости и ужаса. Цзыюань снова слышит срывающийся голос Вэнь Сюлань, спрашивающей, где ее брат, и из последних сил борется с яростным желанием заткнуть уши. – Идемте со мной, госпожа глава Цзян, – тихо предлагает Цзысюань, деревянно оборачиваясь к ней и видно тоже не будучи в силах выдерживать спокойно все увиденное. – Я прикажу приготовить лошадей и повозки, чтобы обещанных вам людей было на чем доставить в Хубэй. Цзыюань мгновенье смотрит ему в лицо – и качает головой. – Иди, – говорит она. – Я останусь… на всякий случай. Уточнить, что это может быть за случай, она не успевает. Из-за барака, куда стрелой метнулась Вэнь Сюлань, услышав что-то от своих людей, раздается истошный вопль. Вопль, подсказывающий, что «всякий случай» произошел. – А-Нин! А-Нин! Скажи что-нибудь!.. Цзыюань не знает, как она оказалась за бараком, да еще и так быстро. Ноги словно сами ее туда принесли. Момент – и она смотрит на ветхие серые стены. Еще момент – и вот уже перед ней Вэнь Сюлань, сидящая коленями на мокрой земле и дрожащими руками ощупывающая раскуроченные ребра своего брата словно в попытке соединить их обратно. Но – бесполезно. Лицо Вэнь Цюнлиня белее воска, зрачки расфокусированы, струйка крови из уголка рта успела сделаться темно-коричневой. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что этот человек уже не жив. Они опоздали. Она опоздала. Не вернула Вэнь Сюлань долг. Не спасла жизнь ее брату, как та спасла жизни ее детям и ей самой. Не успела даже дать им попрощаться. Не стесняясь испортить богатое убранство своего туалета, Цзыюань опускается рядом с Вэнь Сюлань на колени и крепко обнимает ее за дрожащие от рыданий плечи.*
Возвращение в Пристань Лотоса проходит в траурном молчании. Цзыюань едет во главе процессии, как и полагается главе ордена, оставив мертвенно-бледную от горя Вэнь Сюлань на попечение мальчишек, и только слушает краем уха, как иногда они говорят что-то, словно пытаются ее как-то расшевелить. Но можно ли расшевелить человека, который только что потерял самое дорогое? Справедливости ради, и Цзян Чэн, и Вэй Ин понимают это очень скоро. Поэтому в конце концов просто сидят в повозке рядом, позволяя Вэнь Сюлань рассеянно разбирать спутанные, в крови и грязи волосы Вэнь Цюнлиня и невидяще смотреть перед собой. Цзян Чэн все это время косится на саму девушку словно увидел ее впервые, а Вэй Ин смотрит на растрепанную макушку пригревшегося у него в объятьях мальчика, которого за все это время так ни разу и не выпустил из рук. Ребенок, еще слишком маленький, чтобы понимать, что происходит, но уже явно знающий, что такое страх, быстро привык к тому, что Вэй Ин держит его на руках и, хотя и не рвался за него цепляться, как свойственно в этом возрасте детям, сбегать на поиски прикорнувшей прямо в седле старухи, которую вез с собой на одной лошади кто-то из относительно способных на это Вэнь, не собирался. Кажется, даже уснул. Неотрывный взгляд младшего сына на Вэнь Сюлань Цзыюань вполне может понять. Он явно растерян. Каким бы доблестным воином А-Чэн ни прослыл в годы Свержения Солнца, в чем-то он все еще был неопытным, неискушенным ребенком, а пропаганда, демонизирующая людей клана Вэнь, была довольно сильна. Эта же девушка, как и вся ее семья, вовсе не походила на тех Вэнь, что выжигали золотые ядра и клеймили заклинателей как скотину. Эта Вэнь похожа на него самого. Она потеряла самое дорогое и теперь находится в полном отчаянье, потому что в ее дальнейшей жизни нет никакого смысла. Потому что она не хочет жить в мире, где ее брата больше нет. – Послушай, Вэнь Цин, – Вэй Ин вдруг толкает ее в бок, видимо не надеясь привлечь внимание только голосом. – Вэнь Цин, – он толкает ее сильнее и зовет снова и снова, когда она не реагирует с первого раза. Добившись внимания, он продолжает. – Я… могу попытаться помочь тебе… и Вэнь Нину. Цзян Чэн вскидывает на брата шокированные глаза. Цзыюань заставляет свою лошадь пойти рядом. Теперь процессию возглавляет не она, а обитая канареечно-желтым бархатом повозка, на подушках которой гротескно раскинулось безвольное восковое тело Вэнь Цюнлиня. Вэнь Сюлань поднимает на Вэй Ина яростные глаза. – Т-ты… – шипит она, явно готовая вцепиться ему в волосы – или в горло, смотря до чего первым дотянется – и юноша тут же вскидывает руки в примирительном жесте. – Я говорю не о том, чтобы сделать его просто лютым мертвецом, ладно? – сразу же обрывает он ее не успевшее вылететь изо рта болезненное возмущение. – Конечно… Вэнь Нин не будет живым, но я… – он медлит и делает глубокий вдох. – Я могу попытаться вернуть ему сознание, понимаешь? Я точно знаю, – он осторожно подбирает слова, и это заметно, – что мне это под силу. Вэнь Сюлань часто моргает красными от истерики глазами и сжимает губы в тонкую линию. – Мой брат был так добр к тебе, – говорит она почти шепотом. – Не смей думать, что можешь использовать его тело для своих экспериментов, Вэй Усянь! Если ты только… Мальчишка качает головой. – Послушай, – говорит он по-прежнему осторожно. – Я не собираюсь ничего делать, если ты этого не захочешь, ясно? Мы похороним Вэнь Нина со всеми полагающимися почестями, если ты желаешь именно этого. – Тогда зачем ты мне это предложил? – яростно шипит девушка, снова возвращается глазами к безмятежно мертвому лицу своего брата и продолжает распутывать колтуны в его волосах. – Чтобы дать ему выбор, – тихо говорит Вэй Ин после короткого молчания. – Чтобы можно было спросить у него, хочет ли он существовать рядом с тобою хотя бы… вот так, – он не говорит слово «мертвым», но оно и без того тяжелым облаком висит в воздухе. – И чтобы… если он хочет лишь упокоиться, ты смогла попрощаться с ним, – какое-то время он снова молчит, но ответа от нее явно не ждет и в конце концов негромко добавляет: – Просто… я слишком хорошо знаю, как это – не иметь возможности попрощаться. На какое-то время повозка снова погружается в тяжелое молчание. Цзян Чэн все также осторожно смотрит на своего брата с явственным, но изо всех сил сдерживаемым желанием если не завалить его вопросами, то уж точно на него накричать – ведь его предложение относится к темным техникам, ведь обязательно кто-то прознает и пойдут очередные слухи, ведь это может навлечь беду на всю их семью. И Цзыюань тоже обо всем этом думает. О том, как легко будет исказить благие намерения ее пасынка и выставить его жестоким чудовищем, только и жаждущим надругаться над телами погибших. О том, насколько сложно будет скрывать такое своеобразное пополнение в своем ордене – при условии, что у мальчишки и правда выйдет вернуть мертвецу сознание. О том, какой опасности может подвергнуться вся Пристань Лотоса, если что-то пойдет не так. Давать такие обещания – необдуманно и самонадеянно, она абсолютно согласна в этом с невысказанными мыслями сына. Но она тоже ничего не говорит по этому поводу. Потому что не только Вэй Ин знает, как больно и страшно не иметь возможности попрощаться с теми, кого ты любишь всем сердцем. И иногда надо просто признать, что не всегда мы совершаем хорошие и правильные поступки, чтобы облегчить боль. Вэнь Сюлань и Вэй Ин в это время, кажется, ни о чем не думают. Мальчишка, все также ни на мяо не разжимая рук, держит у себя на руках ребенка и бездумно смотрит ему в макушку, а девушка продолжает слепо перебирать волосы восковому трупу. Молчание тянется как смола, забивается в уши и грозит оглушить. Поэтому, когда Вэнь Сюлань вновь поднимает на Вэй Ина красные глаза и подает голос, Цзыюань кажется, что ее барабанные перепонки сейчас просто лопнут от напряжения. – Я хочу, чтобы он имел выбор, – находя глазами глаза Вэй Ина, говорит она очень четко. – И я… – на этом ее голос все же ломается. – Я хочу правильно попрощаться с ним. Мальчишка на мяо отвлекается от созерцания тщедушного ребенка и кивает. – Но обещай, – продолжает тихо шептать Сюлань, – что… если он попросит его упокоить, ты выполнишь его желание в тот же миг! Вэй Ин снова кивает. – Обещаю, – легко соглашается он, и ничто в его твердом голосе не позволяет усомниться, что так и будет.*
В Пристани Лотоса царит гвалт, когда госпожа глава Цзян и ее дети приезжают на канареечно-желтой повозке с эмблемой ордена Цзинь, возглавляя процессию изможденных и грязных людей. И будто этого мало, сыновья Цзян не на подушках сидят, а теснятся на козлах, уступив переложенное богато расшитыми подушками господское место оборванке, держащей на коленях окоченевший труп. Но, надо отдать должное наставнице Пань Сули и старейшине Цзян Бао, шум унимается очень быстро. Пань Сули без лишних слов организует учеников, чтобы те помогли покалеченным людям, и отправляет прислугу готовить к приему гостей совсем свежие павильоны, достроенные буквально на днях. Цзян Бао же, самый положительный и понимающий среди всех оставшихся в живых представителей Цзян, кровных и названых, бросает короткий взгляд на мальчишек, помогающих Вэнь Сюлань сойти с повозки, и тихо обращается к Цзыюань. – Мне хотелось бы знать, – говорит он осторожно, потому что всегда доверял ей и никогда не смел перечить, но в любой момент был готов помочь дельным советом, – как понимать это? Что я должен сказать… остальным? Особенно Цзян Сюю, – при этом имени он неприязненно морщит лоб. Что ж, Цзыюань его понимает – Цзян Сюя не любят его собственные кровные родственники, и все с нетерпением ждут, когда же он наконец устанет коптить небо и надоедать окружающим своим феноменальным занудством. – Это свадебный подарок ордену Цзян от ордена Цзинь, – пожимает плечами госпожа глава Цзян. – Так всем и скажи. Особенно Цзян Сюю, – она усмехается, представляя, как исказится его и без того неприятное морщинистое лицо. – А если у него возникнут какие-то вопросы, отправь ко мне. Как хорошо, что в ордене Юньмэн Цзян, в отличие от ордена Гусу Лань, гораздо более жесткая иерархическая система, и никакие гулевы старейшины не посмеют указать, что ей делать. Они могут только брызгать слюной и советовать. То, что в свое время Фэнмянь их слушал и подчинялся, не значит, что она будет столь же мягкотелой. Только не женщина, воспитанная кланом Юй. Только не сейчас. Цзян Бао прячет в бородке улыбку и выразительно прокашливается, тактично скрывая веселье. Отношение Цзыюань к большинству старейшин никогда не было для него секретом, больше того, он был единственным, с кем она по-настоящему ладила, возможно потому что оказался самым молодым из них. По этой же причине нудные старики постоянно использовали его как посредника в общении с главой Цзян. Но не сказать, что их обоих подобное не устраивало. – Уважаемый Цзян Сюй будет в бешенстве, – только и отвечает он, и тон его звучит почти мечтательно. Цзыюань кивает. – Вот и отлично. С нетерпением жду, что он выскажет мне свои претензии лично. Если у него хватит на это кишок. Пока она говорит с Цзян Бао, Вэй Ин передает ребенка уходящим Вэнь, а Вэнь Сюлань доверяет Цзян Чэну, и тот почти волоком тащит ее в сторону Алычовых Крыш – не иначе как под крыло к А-Ли. Сам же мальчишка легко выцепляет из снующих туда-сюда адептов Сюэ Яна, подхватывая его за загривок как щенка, и указывает на повозку. На самом деле наблюдать за их взаимодействием удивительно. Все-таки не зря маленький оборванец с первого взгляда показался Цзыюань настолько похожим на ее ребенка. Им с Вэй Ином даже слов не требуется, чтобы понимать друг друга. Усянь просто ставит Сюэ Яна на землю рядом с собой и кивает на тело. Они молча подхватывают его, освобождая повозку с эмблемой Цзинь, и несут в павильон старшего учителя. – Это… – начинает было Цзян Бао и тут же осекается, когда Цзыюань кивает. – Именно то, что ты подумал, – отвечает она спокойно, бросая еще один взгляд на удаляющихся заклинателей. На спине у Вэнь Цюнлиня она замечает уже порядочно помявшийся в дороге талисман, который, кажется, замедляет что-то. Предотвращает разложение тела? Она щурится, пытаясь рассмотреть внимательнее (и когда он успел его прицепить?), но скоро идущие скрываются из виду, и она решает, что может разобраться с этим позднее. Все равно собиралась позже поговорить с пасынком. – Глава Цзян, – Цзян Бао понижает голос и невольно оглядывается, – вы ведь понимаете, что это очень опасно? – Да, – кивает Цзыюань. – Поэтому об этом никто и не должен знать. – Но… – пытается Цзян Бао снова, и она прерывает его одним лишь взмахом руки. – Я знаю, – отвечает она с нажимом, – все, что ты хочешь сказать мне. А теперь послушай, что скажу тебе я: наш орден обязан своим нынешним положением этой девушке и ее мертвому брату, и дать им обоим выбор и возможность попрощаться друг с другом – самое меньшее, что мы можем. В глазах самого молодого – и самого мудрого – старейшины Цзян зажигается понимание. – Хорошо, глава Цзян, – тут же соглашается он, бросив протестовать и даже не подумав поставить под сомнение ее слова. – Но, я надеюсь, – он кивает на медленно пустеющий полигон, который постепенно покидают люди Вэнь, сопровождаемые учениками, – они здесь законно? Цзыюань фыркает и закатывает глаза, не сдержавшись. Дома все-таки можно слегка и расслабиться, надежные стены Пристани Лотоса не предадут. – За кого ты меня принимаешь? Я же сказала, это свадебный подарок от Цзинь. Цзян Бао усмехается и сокрушенно качает головой. – Ладно, ладно. С этим он наконец оставляет Цзыюань в покое и позволяет ей не спеша отправиться в квадрат Алычовых Крыш. Сначала, отсрочивая тяжелый разговор, она заглядывает в комнаты к А-Ли, чтобы убедиться, что сын привел отрешенно следующую указаниям Цзиньшоу-тай действительно именно туда, и не ошибается. По павильону уже снует прислуга, звать которую обычно дочь избегает, заявляя, что не немощная и вполне в состоянии сама о себе позаботиться, а Цзян Чэн, необычайно терпеливо сложив руки на коленях, сидит на кушетке в углу сестриных покоев. – А-Ли повела ее купаться и обрабатывать ссадины, – докладывает он Цзыюань, только ее увидев. Та благосклонно кивает и рассеянно тянется рукой к своей шпильке, привычно успокаиваясь от ощущения под пальцами ее золотых впадин-неровностей. – Ты молодец, что сообразил сразу отвести ее сюда, – говорит она. – Иначе среди своей родни она бы сейчас и вовсе сошла с ума. А А-Ли… – Она знает, как это, – встретившись с ней взглядом, произносит ее мысли вслух А-Чэн. – Она пережила это дважды, и она… – В отличие от нас, она знает, как и что надо сказать, – Цзыюань хмыкает и устраивается на кушетке рядом с сыном. – Это точно. Утешители из нас не слишком хорошие. Цзян Чэн кивает и усмехается. – Иногда я вообще не понимаю, как А-Ли могла родиться в нашей семье, – говорит он внезапно, и Цзыюань ловит себя на том, что это снова ее мысли, высказанные вслух. – Кажется, из нас двоих именно она больше похожа на отца. Цзыюань позволяет себе усмешку. Опять ты забыл о том, что у тебя есть еще бабушка и целых две старших тети. И это если не считать старейшин Цзян за родню. – Вечный громоотвод клана Цзян, – протягивает она задумчиво – и добавляет: – Хоть ты похож на меня. Это уже один из двух. – Интересно, на кого был бы похож Вэй Ин, будь он… – Цзян Чэн вдруг запинается, осознав, что сказал, и скомканно перефразирует, осторожно косясь на нее: – То есть… на кого из своих родителей он похож? И Цзыюань задумывается. На кого был бы больше похож Вэй Ин, будь он родным сыном ее и Фэнмяня? Думать об этом сложно, но в то же время она вдруг понимает, что… уже много месяцев не называла Вэй Ина сыном Цансэ. Уже очень давно она не вспоминала о том, что он родился, будучи чьим-то чужим ребенком, а не ее собственным. Да и был ли он вообще когда-либо чужим ребенком? Почти четырнадцать лет прошло с тех пор, как он стал частью ее семьи. Это две трети его жизни. Это треть ее собственной жизни. Так может ли Вэй Ин сейчас быть похожим на кого-то, кроме нее и Фэнмяня? Ответ на вопрос Цзян Чэна приходит к ней неожиданно. – На меня, – вдруг говорит она – и указывает на сына. – На нас с тобой, – и, видя его недоверчивый взгляд, лишь пожимает плечами. – Я тоже любила воровать мушмулу в детстве.*
В павильоне Вэй Ина темно, только редкие свечи освещают дорогу в незапертую комнату, из которой слышатся тихие голоса. Когда Цзыюань достигает порога этих обычно пустующих покоев, то видит, что Вэнь Цюнлинь уже омыт и облачен в виноградно-черные нижние одежды старшего учителя Цзян, а на лбу у него – свежий талисман, предотвращающий гниение плоти. – Труп не должен быть облачен в одеяния Йоулин Ди! – вот что встречает Цзыюань, прежде чем она успевает обнаружить свое присутствие. Вэй Ин вздыхает, устало глядя в упрямые глаза своего ученика, и качает головой. – Какая разница, какие на нем будут одежды? – только и отзывается он. Сюэ Ян топает ногой. – Большая! Одеяния старшего учителя для Йоулин Ди придумывала молодая госпожа Цзян! Они такие одни, как и у Саньду Шэншоу! Значит, только Йоулин Ди положено их носить, и никакой пес Вэнь не имеет такого права! – Поосторожнее, – Вэй Ин хмурится и осаживает мальчишку тяжелым взглядом. – Вэнь Нин никакой не пес, и твой Йоулин Ди стоит перед тобой сейчас лишь благодаря ему и его сестре! Что ж, с этим трудно спорить. Но и со словами оборванца госпожа глава Цзян согласна. – Ты прав, конечно, – бросив оттягивать миг тяжелого разговора, замечает она, обращая на себя внимание и надутого мальчишки, и пасынка. – Но и в словах Сюэ Яна есть доля истины. Так что, – Сюэ Ян тут же навостряет уши, – принеси-ка для молодого господина Вэнь чистые целительские одежды, – приказывает она мальчишке. Тот моментально вытягивается в струнку и, смерив ее довольным взглядом, бросает: – Спасибо, лиловая госпожа! – и тут же уносится из павильона прочь, до крайности довольный тем, что спор с учителем все-таки разрешился в его пользу. Когда-нибудь дозволение называть ее этим глупым прозвищем все-таки выйдет ей самой боком. Вэй Ин мрачнеет в тот же миг, когда они остаются одни. – Я знаю, что вы хотите сказать, – горько усмехается он, – но в свою защиту замечу, что, раз вы не остановили меня сразу, теперь уже поздно. Цзыюань оглядывается по сторонам и, найдя глазами кушетку, присаживается на нее. В этой комнате обстановка куда аскетичнее, чем в покоях Вэй Ина, явно потому что никто здесь не бывает, но это не то чтобы важно. – Нет, – она качает головой. – Я тебя действительно не одернула. Но… – какое-то время она молчит. – Ты точно понимаешь, что собираешься сделать? Вэй Ин поджимает губы и отводит взгляд. – Я знаю, что мое обещание вернуть Вэнь Нина может отразиться на ордене, – говорит он негромко, и вид у него такой упрямый, что сразу ясно – от своего он не отступится. И хотя его ответ не является ответом на заданный Цзыюань вопрос, та решает немного ему подыграть. Обычно мальчишка не делится с ней своими переживаниями, но, может, сейчас… – И как, ты думаешь, оно может отразиться? – интересуется она, складывая руки на коленях и наблюдая за тем, как Вэй Ин устраивается за столом и, взяв из явно недавно принесенной сюда стопки бумаги для талисманов несколько полосок, начинает быстро выводить на них киноварные иероглифы. – Пойдут слухи, – бубнит он, не поднимая глаз. – Будут говорить, что вы потакаете сыну слуги и поддерживаете темных заклинателей. Сама эта мысль – и слухи – явно ему неприятны, но он даже не пытается врать, и это очень заметно. Он не запинается и не хмурит брови в попытке наскоро выдумать какую-нибудь удобоваримую ложь, просто вываливает походя все, что пришло ему в голову за последнее время. Цзыюань усмехается и заводит глаза. – О, эти слухи ходят уже давно, – отзывается она таким тоном, словно это совершенно неважно. Потому что это и правда неважно. Вэй Ин вдруг поднимает на нее глаза. – Я могу уйти, – говорит он. Его голос звучит спокойно, без единого намека на какой-то надрыв, словно они обсуждают, какие упражнения стоит попрактиковать ученикам на следующей неделе. – Вы зря назвали меня старшим учителем официально, конечно. Это ведь усложняет все, но… – он облизывается. – Я могу увести Вэнь Нина в холмы Илина и заниматься им там. Отрекусь от ордена, и тогда мои дела не будут иметь никакого отношения к Юньмэн Цзян. Цзыюань кажется, что она открыла рот так широко, что у нее сейчас отвалится челюсть. Что он вообще несет?! Это – то, о чем он на самом деле думает? То, что он готов сделать ради эксперимента, который не факт, что будет удачным? Жертвенный идиот. – Что ты за чушь несешь? – шипит она недовольно и даже на миг приподнимается со своего места. Вэй Ин, все это время осторожно наблюдающий за ее настроением, сразу же напрягается. – Но ведь… – он хмурится и поджимает губы. – Слухи же… – Нет, – обрывает она его. – Забудь о слухах, хорошо? Я вообще спрашивала тебя не об этом. Да, твое обещание опрометчиво, – и это еще мягко сказано, – но ты не хотел ничего плохого. Вэй Ин смотрит на нее с открытым ртом, но его напряженные в ожидании трепки плечи как будто бы слегка расслабляются, и это заставляет Цзыюань немного приободриться. – Вэнь Сюлань – хорошая девушка, – говорит она, стараясь сделать свой голос настолько мягким, насколько это возможно. – Я понимаю, что это… твой способ вернуть долг, – она смеряет мальчишку взглядом, подбирая слова еще осторожнее, чтобы его не спугнуть, – за оказанную ею помощь. Но я говорю о том, что это может быть очень опасно в первую очередь для тебя. Мудрый старший учитель Цзян глубокомысленно зарывается пальцами себе в волосы, еще сильнее вороша и без того растрепавшийся пучок, и, демонстрируя всю недюжинную смекалку клана Цзян, отзывается: – О. Госпожа глава Цзян закатывает глаза и, не выдержав пытки его чумазостью, на самом деле не особенно заметной в сумраке комнаты, если не присматриваться, поднимается и по-хозяйски устраивается на подушках рядом, сокращая разделяющее их расстояние. Вынимает из рукава платок и, деловито осмотрев выпачканную в грязь физиономию мальчишки, вытирает ему лоб и щеки. – Позволь разбираться со слухами тем, кто в них смыслит, – говорит она, всеми силами игнорируя то, какой опешивший вид приняло лицо этого ребенка, стоило ей проявить о нем даже столь незатейливую заботу. А ведь будь на ее месте А-Ли, он и глазом бы не моргнул. – Говорить эти стервятники могут что угодно, да только глаз все равно поднять не посмеют, – и сама мысль о том, какое положение занимает сейчас орден, доставляет Цзыюань немыслимое удовольствие. А потом… потом она говорит то, что давно нужно было сказать. То, о чем она думала уже так давно и с мыслью о чем уже согласилась, даже сама того не заметив. Она наконец говорит ту правду, которую никогда прежде не осмеливалась озвучить, но которую фактически признала совсем недавно в разговоре со своим младшим сыном. – Ты – мой ребенок, – говорит она и заставляет себя не обращать внимания на то, как вздрагивают его плечи. – А-Чэн и А-Ли зовут тебя братом. Я воспитывала тебя как их и несу за тебя ответственность не просто как глава ордена, а как мать, что отвечает за поступки своих детей, – ее голос хрипнет, и она заставляет себя звучать настойчивей, убежденней. – Или вздумаешь отрицать? Вэй Ин поднимает на нее растерянные глаза, и Цзыюань замечает пятно еще у него на носу, которое тут же стирает. Мальчишка глупо моргает, пережив столько прикосновений от нее за один раз, сколько не переживал, кажется, за год, потому как обычно они держали вежливую дистанцию. Но сегодня – сейчас – он должен понять, что никто не будет его выгонять за поступок, который он собирается совершить. Что этот поступок не будет плохим, что бы ни говорили о его вершителе злоязыкие слабаки, которым просто не под силу провернуть то же самое. И это работает. – Что вы, – отзывается юноша – ребенок – сипло. – Я… я не посмел бы. Его руки, все еще лежащие на столе, как-то странно дергаются, но он явно заставляет себя не двигаться, словно любое движение может нарушить что-то. Цзыюань смешно. Цзыюань кивает. – Пристань Лотоса – это твой дом, а ты – преданный ордену адепт и признанный член семьи, – говорит она как можно более мягко и, легким хлопком по плечу заставив его повернуться к ней спиной, распускает его растрепанную прическу. – Повтори это вслух сейчас. Вэй Ин выпрямляется, чтобы ей было удобнее разбирать узелки в его волосах и заплетать их в толстую длинную косу, и тихо повторяет: – Пристань Лотоса – это мой дом, а я – преданный ордену адепт и… – он сглатывает, но заканчивает, – и член семьи. Госпожа глава Цзян довольно кивает. – Ну вот и прекрасно, – вкрадчиво говорит она. – Если слухи пойдут – твоя семья с ними разберется. Речь ведь вообще не о них, а о том, как это может сказаться на тебе и сколько может случиться жертв, если ты не справишься. Ты это понимаешь? Юноша невесомо кивает, бросая на тело Вэнь Цюнлиня короткий взгляд и мяо словно бы думая, но все-таки не решаясь обернуться на Цзыюань через плечо. – Я справлюсь, – тихо, но очень уверенно – правдиво – говорит он. – Я себя с ним здесь запечатаю и буду выходить очень редко, так что… предупредите Цзян Чэна и шицзе, ладно?.. – Я им скажу, – спокойно отзывается Цзыюань и перетягивает кончик косы мальчишки лиловой лентой. Вэй Ин рвано кивает – и все-таки оборачивается. – Спасибо вам, госпожа Юй, – говорит он, серьезно глядя на нее и впервые за долгое время действительно позволяя себе поймать ее взгляд. И Цзыюань расслабляется. Они оба знают, что это спасибо за все.