***
Он очнулся в той же комнате, но будто бы все потемнело. Был еще день, если судить по свету, просачивающемуся сквозь полупрозрачные занавески на окнах, но по ощущениям уже давно наступил вечер. 4:07. Он не был уверен, какой сегодня день. Последней датой, которую помнил, было двенадцатое сентября. День, когда он последовал за Лоуренсом Гордоном в мотель, где сфотографировал их с любовницей. Это был день, когда он заснул в своей фотолаборатории, проснулся из-за вырубки электроэнергии… а остальное было мешаниной снимков, мелькающих в голове. Он провел ночь в той ванной до раннего утра тринадцатого сентября. И затем… что? — О, вы проснулись! Удивленный голосом, Адам опустил взгляд на дверь: невысокая женщина в форме медсестры с улыбкой глядела на него. — Вы были без сознания какое-то время, — продолжила она, проходя в комнату и направляясь к кровати. — Как вы себя чувствуете, мистер Стенхайт? Он моргнул, медленно соображая, о чем речь, потому что его мозг будто бы все еще работал с перебоями. — Какой сегодня день? — неожиданно даже для себя спросил он, игнорируя первоначальный вопрос. — Сегодня четырнадцатое сентября, мистер Стенхайт. Вы проспали чуть больше суток, — ответила она с той же не подходящей обстоятельствам улыбкой. Он, в конце концов, пережил психологические пытки со стороны серийного убийцы длиною в целую ночь. Пожалуйста, не улыбайся мне так. И под «чуть больше суток» она явно подразумевала «на порядок больше». Игра закончилась вчера между шестью и половиной седьмого утра. Сейчас уже четыре часа дня. — Когда я попал сюда? — Вас доставили сюда вчера где-то между семью тридцатью и восемью утра без сознания и с довольно большой кровопотерей из-за огнестрельного ранения в плечо. Вы изрядную часть дня провели в операционной. Плечо — достаточно деликатное место: там много нервов и костей. С тех пор вы спали. Адам взглянул на бинты, которые выглядывали из-под его больничной рубашки и оборачивались вокруг плеча вместе с повязкой, удерживающей его руку в одном положении. Боль была терпимой, но, вероятно, лишь из-за обезболивающих — возможно, даже морфия, — если его скудные знания о больницах и медицине были хоть сколько-нибудь полезны. Медсестра открыла рот, вероятно, чтобы снова спросить про самочувствие, но он прервал ее другим вопросом: — А как Лоуренс? С ним все в порядке? Медсестра удивилась, но затем ее брови опустились в задумчивом выражении. На мгновение она словно бы задумалась над ответом. — Доктор Гордон — один из пациентов этой больницы. Однако мы не можем разглашать какую-либо информацию о его состоянии иным лицам, кроме членов семьи. Он усмехнулся, что только еще больше раздражило его горло. — Пожалуйста, — возразил он, разочарованный, но с оттенком отчаяния, — я провел восемь часов прикованным к трубе в грязной ванной с этим человеком. Мы вместе пережили гребаную игру серийного убийцы, разве это ничего не значит? Медсестра посмотрела на него с вызовом — или просто с безразличием. Улыбка медленно исчезла. — Послушайте, мистер Стенхайт, правила есть правила, и… — Пожалуйста, — повторил он, но на этот раз скорее с отчаянием, чем с раздражением. — Я просто хочу знать, все ли с ним в порядке. Медсестра уставилась на него, а затем вздохнула, обдумывая варианты, прежде чем безразличный фасад медленно сошел с ее лица. Она бросила взгляд на дверь, прежде чем понизить голос. — Послушайте, я мало что могу вам сказать, но доктор Гордон со вчерашнего дня перенес несколько операций. Он потерял значительное количество крови, и мы не располагаем большей информацией, пока он не очнется, но в настоящее время его состояние стабильно. — Она сделала очень короткую паузу, прежде чем твердо закончить: — Это все, что я могу вам сказать. Взгляд медсестры красноречиво намекал, что на этом разговор окончен. Он поблагодарил ее легким кивком, и она кивнула в ответ, прежде чем возобновить вопросы о его состоянии. На этот раз он не сопротивлялся.***
Адам давно не разговаривал с сестрой. Может, года три. Если быть до конца честным, то содержательного диалога у них не случалось уже лет пять. Поэтому проснуться и увидеть знакомое лицо было неожиданно. Хотя опыт жертвы серийного маньяка приносит свои плоды: старые обиды утекают в прошлое, люди сближаются, хотя бы чтобы убедиться, что их семейная вражда не закончится такой двусмысленностью. Никто не любит такие ситуации. Хотя он не мог ничего утверждать про семейную вражду. Они никогда серьезно не ссорились или по-настоящему не ненавидели друг друга. Бывали небольшие ссоры, но ничего такого, что могло бы разрушить семейные узы. Лучший способ описать их ситуацию — это сказать, что они… отдалились друг от друга. У них было не так уж много того, что удерживало их вместе. Мать погибла в автокатастрофе, когда Адаму было всего шесть, а Эми — десять. Отец растил их в одиночку, но вскоре пристрастился к выпивке после работы, так что к тому времени, когда им исполнилось десять и четырнадцать, они уже были довольно независимыми. Колледж — не вариант. Эми нашла какую-то работу, как только окончила среднюю школу. Ничего особенно выдающегося, но она держалась ее в течение многих лет, и в итоге у нее все складывалось, со стабильной зарплатой для достойной жизни. Адам никогда не был таким организованным. Он был художником, и его наивные амбиции стать знаменитым фотографом в конечном итоге привели в нестабильный мир преследования людей за деньги. Какое-то время они поддерживали связь. Затем у Эми всё серьёзно закрутилось с парнем, которого Адам абсолютно ненавидел, и они довольно быстро съехались — тогда это был самый разумный с финансовой точки зрения выбор, — что сделало возможные встречи с ней менее привлекательными. Они собрались вместе три года назад, когда их отец умер от рака легких. А потом телефонные звонки стали случаться все реже и реже, пока они просто не прекратились, и ни один из них не предпринял никаких серьезных попыток спасти эти отношения. Он чувствовал, что это было довольно знаково для него и его сестры: ничего глобального, просто инерция. Безразличие. Они позволили этому случиться. Но вот она была у его постели, и они говорили о чем угодно, кроме грязной ванной, в которой он умирал сорок восемь часов назад. Она рассказывала о каком–то глупом клиенте, с которым пришлось иметь дело на работе несколько дней назад — человеческая глупость всегда развлекала Адама, — когда в палату вошли два полицейских с намерением поговорить. Эми тихо вышла из комнаты, спросив, не хочет ли он чего-нибудь в кафетерии — он отказался, — и двое мужчин сели на ее место. Они представились. Детектив Маренджер, наиболее разговорчивый из них двоих, был высоким черноволосым мужчиной, по-видимому, азиатского происхождения, а другой, детектив Бойл, афроамериканцем, немного ниже ростом, чем его напарник, со старомодными очками, аккуратно надетыми на нос. — Как себя чувствуете, мистер Стенхайт? — спросил детектив Маренджер, и легкая улыбка тронула его губы. Адам не был уверен, была ли это вежливая улыбка или сочувственная. В любом случае, присутствие посторонних напрягало. Все, о чем он мог думать, пока они сидели в нескольких футах от него, была кровь на собственных руках. Измазанная ею крышка унитаз. Обезображенное лицо Зепа. — Я в порядке, — ответил он чуть громче шепота. Поддерживать зрительный контакт было трудно, но он все равно пытался. — Рад слышать, мистер Стенхайт. Вы через многое прошли. Повезло, что теперь вы здесь. — Да… — сказал он, на мгновение опустив глаза в пол. — Сожалеем, что нагрянули так скоро после произошедшего, мы просто хотели убедиться, что получим ваше заявление как можно раньше и скорее приступим к расследованию. Адам рассеянно кивнул, прежде чем вопросы, обжигающие губы, полились с них потоком: — Могу я узнать… как попал сюда? Как полиция нашла нас? Лоуренса спасли? Детектив Маренджер понимающе улыбнулся, показывая, что готов ответить на все его вопросы, прежде чем обременять собственными. — Доктор Гордон, безусловно, проделал замечательную работу, пытаясь справиться с потерей крови и шоком. Похоже, где-то в коридоре он нашел дымящуюся трубу, которой прижег свою рану. Умный ход. Поэтому мы нашли его еще живым. Он был без сознания, в нескольких футах от той самой трубы, когда мы ворвались. — Короткая пауза только еще больше смутила Адама. И что потом? Прежде чем он успел спросить, детектив продолжил: — Жена доктора Гордона позвонила в полицию, когда мистер Хиндл оставил их дом. Некоторое оборудование для наблюдения было найдено брошенным, поскольку господин Хиндл ушел в спешке. Не мгновенно, но после незначительных манипуляций наша техническая команда смогла определить, где вас удерживали. Сначала мы нашли доктора Гордона, а затем вас рядом с телом мистера Хиндла, когда проводили обыск. Упоминание тела Зепа заставило краску отхлынуть от лица Адама. — Ну, мы надеялись, вы нам поможете, мистер Стенхайт. Семья Гордон составила описание, которое помогло идентифицировать мистера Хиндла как нападавшего. Но кое-что не сходится. Пленка, которую мы нашли на полу между вами и его телом, свидетельствует, что он был просто еще одной пешкой в игре Конструктора. Получается, Конструктор все еще был на свободе. Должно быть, он успел выбраться до приезда полиции. Знал ли, что их найдут? Злился ли, что они сбежали? — Мы ведь сбежали. Думаете… думаете, Конструктор будет искать нас? — Это был последний вопрос, который он осмелился задать перед неизбежным моментом, когда ему придется объяснять, что он убил человека ради собственного выживания. Последовала пауза, прежде чем детектив Маренджер ответил: — Ну, есть основания полагать, что, если жертвы выживают, Конструктор действительно дает им шанс на жизнь. Другие выжившие — тому подтверждение. — Но в том-то и дело… мы не должны были выжить. Черт, он даже сказал: «игра окончена», прежде чем задвинул дверь и ушел. Не думаю, что он вообще планировал отпускать нас живыми. — Голос немного дрогнул в конце, привычный цинизм исчез. Кажется, серийные убийцы так на него действовали. — Послушайте, мистер Стенхайт. Мы делаем все возможное, чтобы поймать его. Вы и доктор Гордон, возможно, лучшая зацепка, которая у нас была за последнее время. Больница под наблюдением, здесь вы в безопасности. Адам смотрел на них пустыми глазами, слегка кивнув. Это была лучшая гарантия, которую он мог получить сейчас. Видя, что он успокоился, детектив Маренджер вздернул подбородок, как бы желая возобновить разговор и показать свое превосходство. — А теперь как насчет того, чтобы рассказать нам все, что произошло? С самого начала.***
Зажатая пальцами сигарета дрожала, дважды рискуя выскользнуть. — Ты уверен, что это хорошая идея? — спросила Эми, неодобрительно взглянув на брата. На улице было немного холодно, и от дуновения ветерка, проникавшего под его тонкую больничную одежду, бросало в дрожь. Но это же и отрезвляло. Будто он ни разу еще не сделал глотка свежего воздуха после того случая. И в каком-то смысле так и было: он потерял сознание еще в ванной и с тех пор не выходил на улицу. Но сейчас ему отчаянно нужна была сигарета, особенно после разговора с полицией. — Хорошие идеи переоценивают, — просто ответил он, только с четвертой попытки успешно зажегши «раковую палочку». Эми покачала головой, но больше ничего не сказала. В конце концов, она выполнила просьбу и принесла пакет. Трудно сказать «нет» больному брату. Хотя он и полагал, что не совсем болен, но больничная рубашка, похоже, говорила сама за себя. Пакеты с жидкостями, которые ему вводили в руку и которые приходилось неуклюже повсюду таскать с собой, заставляли его выглядеть еще более жалким. — Ты как, нормально? — спросила она, взволнованно нахмурив брови на своем обычно безэмоциональном лице. Она была из тех людей, что поднимают брови в осуждении, а не в беспокойстве. Но вся наша жизнь соткана из противоречий. Она наверняка осведомилась, заметив перемену в его настроении: тревожность, с которой он не мог справиться, с тех пор как полиция ушла около часа назад. Когда в ответ он лениво пожал плечами, она прислонилась к цементному столбу у входа в больницу, ближе к нему, и спросила: — Это из-за парня, которого нашли мертвым вместе с тобой? Он усмехнулся. — Того, которого я убил? Да, вроде того. Воцарилось молчание, он представил шок и страх на ее лице. Но, повернувшись в ее сторону, встретился лишь с тем же беспокойством, что было у нее с тех пор, как он чуть не поджег свои пальцы вместо сигареты. — Разве он не собирался убить тебя? Это называется самообороной, Адам. — Не-а, не собирался. Он наставил пистолет на Лоуренса. — Значит, ты спас кого-то другого. Поздравляю, парень, ты герой. Адам покачал головой и отвернулся, снова затянувшись сигаретой, которая все еще волшебным образом держалась в его дрожащих пальцах. — Вряд ли полиция тоже так подумает. Он был не настоящим убийцей, а просто пешкой. Как и я. — Ты не мог этого знать. И я очень сомневаюсь, что в этой игре все трое могли выжить: или ты, или тебя. Я уверена, что та, другая подопытная из новостей, у которой на голове был этот странный медвежий капкан, выжила… Уверена, ей пришлось натворить кучу дерьма, чтобы выбраться оттуда. И она все еще не в тюрьме, правда? Вероятно, она была права. Два детектива немного потрепали ему нервы из-за убийства (почти) невиновного человека, но по крайней мере не посадили под арест. Видимо, это был их метод получить всю максимально возможную информацию. Но чувство вины и так съедало его изнутри, так что стоило немного надавить — и вот он уже вдыхает рак прямо в легкие, как будто это единственное лекарство от того, что он чувствовал. — Мне нужно увидеть Лоуренса, — сказал он, прекрасно понимая, что Эми в этом вопросе бессильна. — Адам, не думаю, что сейчас это позволено кому-то, кроме членов семьи. Адам вздохнул. Он уже знал это, но каждый раз, спрашивая, надеялся, что ответ изменится. Медсестры и врач, которые регулярно приходили осматривать его с тех пор, как он был в сознании, начали немного раздражаться. Он бросил окурок на землю и раздавил, прежде чем повернуться лицом к сестре. — Я устал, пошли внутрь. Она кивнула и повела его обратно в постель.***
Сумку с вещами, изъятыми из его квартиры для расследования, вернули. Телефон и фотоаппарат среди прочего. Скорее всего, они сделали копии содержимого заранее, а фотографии, собранные из его фотолаборатории, сохранили в качестве вещественных доказательств. Не то чтобы они были ему вообще нужны. Нет, не были. По правде, он видеть их не мог. Он достал мобильный телефон из прозрачной сумки и проверил сообщения. Одно голосовое от Дилана, самого близкого друга. Они частенько выпивали вместе, но никогда особо не разговаривали. Дилан говорил о женских задницах, а Адам смеялся и пил. Он тоже был довольно приличным, несколько раз переспал благодаря своему другу. Это отвлекало от скучных однообразных дней его жизни, которые он не ценил. Большинство людей в нашем мире абсолютно не ценят жизнь. Но только не ты и не теперь. Сообщение Дилана было коротким. Он видел имя Адама в новостях и хотел узнать, жив ли тот еще. Адам напишет ему позже: сейчас у него не было настроения ни с кем разговаривать. Прошло четыре дня с тех пор, как ванная осталась позади. Эми пришлось вернуться на работу после трех дней, проведенных, в основном, у его постели. Она обещала зайти после смены. Он не сетовал на одиночество — привык к нему, — но теперь оно нравилось ему намного меньше, чем прежде. Было очень скучно. Весь день по телевизору шли одни и те же новости, а у него на самом деле не было никого, кому хотелось бы позвонить или с кем поговорить. Ну, кроме Лоуренса, но мольбы о том, чтобы ему разрешили увидеться с ним, были восприняты в штыки, и теперь им занимались самые строгие и наименее улыбчивые медсестры, которых он когда-либо встречал. Никто из милашек больше не хотел приходить к нему. Эми сказала, что принесет книг, на что он рассмеялся, решив, что это шутка. Однако уже начал думать, что, наверное, это не такая уж плохая идея. Дни были длинными и скучными, но все равно лучше, чем ночи. Он плохо спал, вскакивая каждые два часа от ощущения чужих рук, сжимающих его горло, и просыпался от образа кровавого отпечатка, въевшегося в подсознание, — сложно было вспомнить, чьего — на грязном кафеле той ванной. У него даже случилась эта штука, которую врачи называют панической атакой. Он всегда думал, что это бред. Слабые люди сходят с ума по пустякам и называют это чем-то официальным. Он чуть не рассмеялся, когда ему сказали, что парализующее чувство, которое он испытал, на самом деле было одним из таких. Он был убеждён в сердечном приступе. В двадцать семь лет это маловероятно, но остальное звучало еще хуже. Просто еще одна неправильность, которая закончилась и уже отчего-то не казалась бредом. Он раздраженно вертел в руках пульт от телевизора, слушая в четвертый раз за день одни и те же новости, — уже через два дня они с Лоуренсом перестали быть достаточно интересными, и, похоже, Конструктор снова будет достоин внимания уже за решеткой или когда обнаружат новые жертвы. Он вдруг почувствовал, что кто-то смотрит на него. Повернулся к двери, ожидая увидеть медсестру, но вместо этого встретился взглядом со светловолосой женщиной, высокой и худой, с темными кругами под глазами. Она нерешительно замерла у двери, одна рука ее наполовину опиралась на косяк, другая же — бесцельно болталась. Он некоторое время смотрел на нее, затем слегка наклонил голову, чтобы показать свое замешательство. — Привет? — попытался произнести он, и женщина будто вышла из транса. — Эм, здравствуй, — ответила она, слегка покачав головой, будто прогоняя лишние мысли. — Извини, не хотела беспокоить, я… — Она взмахнула руками в воздухе, будто объясняя что-то, чего он не мог до конца понять. Женщина нахмурилась, поняв, что несет бессмыслицу. — Я вас знаю? — спросил он, начиная опасаться, что мужа именно этой женщины некогда поймал на измене. Она была чем-то знакома. Немного выше него, но он наверняка мог бы справиться с ней… если бы не дыра в плече и пластиковые трубки, которыми он прикован. С его плечом, обездвиженным бинтами и повязкой, и полным отсутствием энергии из-за морфия она сделает из него месиво, прежде чем он успеет вызвать медсестру. Но она не выглядела сердитой — скорее, немного растерянной и сбитой с толку. — Извини, — повторила она. — Нет, ты меня не знаешь. Я… Меня зовут Элисон. Элисон Гордон. Мгновение он осознавал: Гордон… Элисон. Жена Лоуренса. Блондинка с фотографии, которую он нашел тогда в бумажнике. Несколько раз он ее фотографировал, пока следил за Лоуренсом. Вот почему она выглядела знакомой. — О… привет. Вау. Эм, заходи? — сказал он, ощущая себя совершенно глупо, приглашая ее в больничную палату. Но она все равно вошла, остановившись все же на безопасном расстоянии от кровати. — Как… как там Лоуренс? — спросил он, задумываясь, не слишком ли грубо с его стороны интересоваться этим. Она тоже через многое прошла, и это было совсем недавно. Однако это был единственный вопрос, который он мог заставить себя задать и нарушить неловкое молчание. — Он… с ним все в порядке, — сказала она, и это чуть успокоило. — Он был нестабилен, но сейчас приходит в себя. Похоже, операции прошли успешно, врачи пока не обнаружили каких-то серьезных повреждений в мозге. — Это… это здорово, — сказал он, и на его губах появилась легкая улыбка. С Лоуренсом все было в порядке. С ним все было в порядке. С ними обоими все в порядке. — Да… ему очень повезло. — Адам мало что знал об этой женщине, кроме того, что ее брак с Лоуренсом был несколько шатким в течение этих лет. Но по опущенным на мгновение глазам он понял, что она тоже волновалась. Забавно, как брак может заставить ненавидеть человека, с которым живешь, но это не значит, что ты захочешь увидеть, как он умирает мучительной смертью. Подобные вещи заставляют задуматься, действительно ли все эти прошлые ссоры того стоили. — А как ты… и Даяна? — наконец спросил он, вспомнив выражение ужаса на их лицах, глядящих на него с фотографии из бумажника Лоуренса. Она посмотрела на него с легким намеком на удивление, прежде чем оно вылилось в маленькую, слабую улыбку. — Настолько хорошо, насколько можем, я думаю. Даяне снятся кошмары, но она пока живет у родственников, а я — здесь, с Ларри. С ней все будет в порядке, она сильная девочка. Адам кивнул: — Рад это слышать. Снова воцарилось молчание, и они неловко отвели друг от друга глаза. Потом Элисон заговорила снова. — Слушай, прости, что просто так появилась здесь. Я знаю, что ты тоже еще восстанавливаешься. Просто… наверное, я так и не смогла нормально переварить произошедшее. Лоуренс пока особо не разговаривает. Но он часто упоминал твое имя. Думаю, он беспокоится, что ты не справился, и… Я хотела бы сказать ему что-нибудь, когда он придет в себя, но… Наверное, я тоже хотела увидеть… …кто провел с ним восемь часов, навсегда изменившие его жизнь. Да, логично. Он кивнул, давая понять, что понял. Снова повисло молчание. В этот раз он первым нарушил его: — Ну, я в порядке. Благодаря вашему мужу. Он был полон решимости вытащить нас оттуда, и я не знаю, был бы сейчас здесь, если бы он не сделал… ну, то, что сделал. Элисон кивнула. Ни один из них не хотел упоминать об утерянной ноге. Сильной потере крови. О темном, грязном коридоре-лабиринте. Ее взгляд опустился на его плечо. Повязка снова выглядывала из-под рубашки. — Лоуренс… — хотела было спросить она, но не могла вымолвить и слова. Направление ее взгляда сказало ему достаточно. — Лоуренс сделал то, что должен был. Невозможно сбежать из ловушки Конструктора без небольшой боли и жертв. Это ничто, на самом деле, по сравнению… Элисон слегка кивнула, глядя на свои руки. — Миссис Гордон… Я сожалею о том, что случилось с вами и вашей дочерью. Вовлекать вас было несправедливо. Она посмотрела на него и слабо улыбнулась. — Это было несправедливо по отношению к каждому из нас. Она стояла так минуту или две, пока он пытался изобразить на лице сочувствие, а затем вздохнула и сделала шаг назад. — Наверное, мне следует вернуться к Ларри. Еще раз прошу прощения за беспокойство. — Нет, нет… вовсе нет. Она сделала несколько шагов к двери, прежде чем он окликнул ее еще раз. — Миссис Гордон? — Она обернулась. — Мне неловко просить об этом, но… Я уже некоторое время пытаюсь выпросить встречу с Лоуренсом, персонал больницы не разрешает посещение никому, кроме членов семьи. Может… То есть… Я не знаю, есть ли способ… — Я что-нибудь придумаю, — ответила она с еще одной слабой, но искренней улыбкой, прежде чем выйти. И он снова остался один на один с зацикленной новостной лентой.