Пока он тоже не уснул

Бракоразводный процесс был окончательно завершён тринадцатого февраля. «Задержись он ещё на день, и было бы совсем иронично», — подумал Лоуренс. Постепенно пустое пространство дома заполняли коробки, а стены обнажались. В считанные недели Лоуренс переедет в другую квартиру близ больницы — место относительно тихое, но по-прежнему центр. После него съедет Элисон — в квартиру чуть дальше, в пригороде, поближе к матери. Даяна останется с Элисон, а на выходные будет приезжать к Лоуренсу — так указано в соглашении об опеке, в конце концов подписанное ими обоими после нескольких недель напряженных переговоров. Когда все бумаги были подписаны, отношения между бывшими супругами стали спокойнее. Они больше не ссорились в пух и прах, присутствие Элисон не тяготило Лоуренса так сильно, как прежде, и однажды он даже поймал на себе её улыбку. Сравнение казалось несколько мерзким, но Лоуренс где-то читал, что суицидальные личности становятся счастливее в последние дни жизни, как только принимают решение покончить с ней. Мирские проблемы внезапно перестают волновать, когда понимаешь, что скоро всё закончится. Осознаёшь, что больше боли не будет. Есть ли в разводе нечто похожее, что-то вроде обещания счастливого времени в их жизнях порознь? Переговоры, как и весь процесс, тяжело восприняли оба, не говоря уже о Даяне, но теперь, когда новые правила жизни были метафорически высечены на камне, когда изменить что-либо было уже невозможно, конец душных, токсичных отношений почти настал. Они оба знали, чувствовали это. Поэтому последние несколько дней вместе были, возможно, самыми счастливыми со времён медового месяца. В тот день он был на работе. Как и Элисон. А Даяна — в школе. Жизнь шла своим чередом. Он не сразу заметил. Фигура, роящаяся в уголке глаза с десятком других. Она подошла ближе, замедляя шаг, и через мгновение он поднял голову. — Привет, — сказала Карла застенчиво, нерешительно. Лоуренс не сразу сообразил с ответом, удивлённый её появлением. Она впервые сказала ему хоть слово после случившегося. Он тоже не предпринимал попыток, считая это лучшим вариантом. Сначала избегал её, чтобы спасти брак, но даже когда это перестало иметь смысл, решил не возвращаться к той части своего прошлого, которую предпочёл бы забыть. — Привет, — ответил он в конце концов, изобразив вежливую неуверенную улыбку. — Я слышала про развод. — Она бросила на него взгляд, полный искреннего сочувствия. — Мне жаль. — Эмоции выглядели настоящими. Лоуренс кивнул. — Спасибо, Карла. Он ожидал, что девушка немедленно уйдёт, но, когда она этого не сделала, вопросительно приподнял бровь, молча спрашивая, что она хотела сказать или сделать. — Я… — попыталась Карла, но неуверенно прервала себя. — Я просто хочу, чтобы ты знал, если тебе вдруг захочется с кем-то поговорить или просто понадобится компания… я рядом. Буду рада помочь. Гордон смотрел на неё без особых эмоций, пытаясь понять намерения, ища малейшие признаки на лице. Не мог точно понять. Может, она просто хотела быть милой, дружелюбной. — Спасибо, Карла. Очень мило с твоей стороны. Но я в порядке. Девушка, похоже, рассчитывала на иной ответ, но с улыбкой кивнула и ушла. Лоуренс смотрел ей вслед, немного удивлённый и озадаченный. Затем, когда её фигура затерялась среди многих других, вернулся к бумагам и продолжил работу.

***

Адам помогал ему в день переезда. Точнее, растерянно стоял в углу гостиной, недоумевая, зачем он вообще нужен, когда всю тяжёлую работу и расстановку мебели делает бригада наёмных профессионалов. И Лоуренс понимал, что в помощи Адама действительно не было нужды. Он и сам чувствовал себя довольно бесполезным среди этих высоких, сильных рабочих, таскающих мебель и коробки из грузовика в его новый дом. С его ногой, притом что он всё ещё ходил с тростью — возможно, всегда будет, — вдобавок к тому, что был уже не молод, наём профессионалов был очевидной необходимостью. Он пригласил Адама присоединиться, скорее, ради моральной поддержки, чем ради какой-то помощи с вещами и прочим. Элисон с Даяной не было, чтобы дочь не мешала грузчикам и ненароком не поранилась. Она привезёт дочь в его новую квартиру через несколько дней, когда он уже немного освоится. Ему не хотелось, чтобы дочь видела процесс переезда, но и оставаться одному в день, когда всё вновь меняется, также не хотелось. Всего за пару часов грузчики перетащили всю мебель, бумаги были подписаны, и теперь остались только Адам и Лоуренс, стоящие в жуткой тишине квартиры, ещё несколько минут назад наполненной шумом и движением. Повсюду валялись коробки, к которым пока не хотелось притрагиваться. Он чувствовал себя уставшим, хотя и не занимался тяжёлой работой. Это была усталость эмоциональная, моральная. Его доля стаканов, тарелок и столовых приборов лежала где-то в одной из коробок. Он предусмотрительно обозначил каждую из них, составив систему, максимально упрощавшую распаковку, но перспектива поиска нужной коробки все еще напрягала. — Не хочешь китайской еды? Кажется, тут где-то рядом было местечко. Адам оживлённо кивнул. Он наверняка был голоден. Из-за неудобного ночного графика, которого ему приходилось придерживаться, Лоуренс сомневался, что тот перекусывает хотя бы несколько раз в день. Он позвонил по какому-то номеру и заказал немного больше на случай, если Адам на самом деле очень остро нуждался в еде. Достал две бутылки пива из холодильника и одну протянул Адаму. Они пили, ели, разговаривали. Какой-то частью оплакивая конец эпохи, другой — празднуя будущее, растянувшись на диване, предусмотрительно выставленном посреди гостиной в море запакованных коробок. Когда они перекусили и Лоуренс уже чувствовал себя немного навеселе, он позволил комфортной тишине поселиться между ними. Подперев голову о кулак, оперевшись локтём в спинку дивана, посмотрел на Адама со слабой, едва заметной улыбкой. Адам, смеясь над шуткой, которую Лоуренс уже не мог вспомнить, напряженно оглянулся; улыбка на губах медленно исчезла, уступив место чему-то совершенно другому. Они больше не целовались с того дня в квартире Адама. Будто, как только Лоуренс ушёл, чары развеялись, полночный час пробил, возвратив вновь бедную Золушку к обязанностям. Золушка сохранила воспоминания об этой особенной ночи, как и они. Они чувствовали себя легче, почти счастливее, хотя и явно смущёнными. Это видно было во взаимодействиях, в долгом тяжёлом молчании, что они разделяли, глядя друга на друга, когда время останавливалось, будто оба ждали, когда другой сделает шаг. Как правило, момент проходил, и они переходили к другой теме, словно из страха запятнать магию того, что когда-то между ними произошло. Но сегодня, пока они пили, отмечая горько-сладкое начало новой главы в жизни Лоуренса, они не боялись сверхъестественных правил. Всё, что осталось за стенами этой дорогой, но простой квартиры, не имело значения. Лоуренс коснулся ладонью щеки Адама, и после этого всякая неопределённость растворилась в воздухе. Они медленно наклонялись вперед, пока их губы не встретились. Лоуренс прикоснулся губами к чужим, легко и нежно. Адам поддавался, позволяя его ладоням скользить по своим волосам, невинно прижиматься ртами, временами едва соприкасаясь, дразня. Спустя какое-то время Адаму надоело их медленное сближение. Он наклонился вперёд, обвил чужую талию руками и с напором поцеловал. Лоуренс не возражал, вместо этого крепче сжал его плечо и потянул волосы, поддавшись пленительному давлению. Адам лишь слегка приоткрыл губы, и Лоуренс не упустил возможность углубить поцелуй. Он не заметил, как толкнул Адама назад, пока тот не оказался перед ним лежащим на спине, а он сам навис над ним. Губы Лоуренса покинули рот Адама, но лишь затем, чтобы продолжить целовать его вниз, по щекам, выцеловывая подбородок, горло, шею. У Адама перехватило дыхание — похоже, ему нравилось, — и Лоуренс мысленно отметил, что шея — особенно чувствительное место. Он целовал, лизал, покусывал кожу, пока стон не вырвался из приоткрытого рта. По спине Лоуренса пробежал электрический разряд от вырвавшегося стона, а от ощущения его теплого дыхания на покрасневшей коже. Адам слабо дрожал. Когда мужчина поднял голову, чтобы посмотреть на Адама, тот выглядел удивленным, почти смущенным, будто стон был непреднамеренным. Так, скорее всего, и было. Он еще раз поцеловал его в пухлые губы, прежде чем встать на ноги и, взяв за руку, потянуть за собой. Он медленно вёл его в спальню, всё ещё неубранную и не разобранную, за исключением самого главного — кровати по центру, ожидавшей их.

***

Потолок смотрел на них, лежащих голыми в постели; тонкое одеяло небрежно струилось по телам. Рука Лоуренса лежала под телом Адама, обнимая за плечи, пока голова парня покоилась на его шее, щекоча время от времени волосами чувствительную кожу. То, что он испытывал, было неописуемо. Ему казалось, что кусочки головоломки, которые раньше никогда не складывались, как бы сильно и отчаянно он ни старался… теперь естественно сложились воедино, без усилий, как будто ключ все это время был прямо здесь, у него под носом. Я гей. Впервые Лоуренс позволил мысли свободно и окончательно сформироваться в голове, поселиться в мозгу, и в этом был смысл. Был. Одна мысль сняла завесу с сотен вопросов, ответы на которые он искал все это время, зажгла свет, прояснила все. — О чём думаешь? — Адам повернулся, чтобы посмотреть на него. Лоуренс опустил взгляд и встретился с его. — Просто… обо всём этом, — сказал он, ведя свободной рукой по груди Адама, с нежностью поглаживая кожу. Тот кивнул и накрыл его руку своей. — Это твой первый раз? С мужчиной то есть. — Да… — Пальцы под рукой чертили бессмысленные узоры на груди. — У тебя? — Да. Лоуренс провёл подбородком по макушке, ещё больше взъерошив волосы. — Я просто, наверное, никогда не думал о том, чтобы… быть геем. Хотя, думаю, часть меня просто очень старалась не дать этой мысли сформироваться. В каком-то смысле это было всё бесполезно. Я ничего не понимал. До сегодняшнего дня. Рука Адама нежно и мягко скользнула вверх по руке Лоуренса, что было для него не слишком типично. В присутствии Адама было спокойно, легко. Он открывался ему всё больше. — Думаю, я рос не в той семье, где к геям относились хорошо. Не то чтобы это особо обсуждалось, но мои родители были очень привержены традициям. Как и большинство семей 60-х и 70-х годов. Их ожидания понятны: сын поступит в колледж, в идеале медицинский, женится, создаст семью. Не было места для размышлений о других жизненных возможностях, других… желаниях. Рука по-прежнему гладила кожу Лоуренса, когда парень заговорил: — Единственный раз, когда в моей семье произносили слово «гей», это когда отец кричал на какого-то парня из телика или поливал дерьмом своего знакомого, который, по его мнению, был слишком женственным, слишком опрятным, слишком что-то ещё. Лоуренс кивнул в понимающем жесте. — Ты когда-нибудь… чувствовал что-то к мужчинам? Адам, казалось, немного задумался над вопросом. — Сейчас я думаю, что да. Тогда я просто говорил себе, что завидую им из-за внешности, а не то, что хочу залезть к ним в штаны. Мужчина усмехнулся. — Ты знал? Что тебе нравились мужчины? Адам вздохнул. — Женщины казались мне горячими. И до сих пор кажутся. «Гей» не очень сочеталось с этими мыслями, поэтому я просто отмахнулся. — Думаешь, ты бисексуал? — Наверное… думаю, да. Адам обхватил запясться Лоуренса, а тот сжал его в своих руках. Поцеловал волосы, прежде чем прижаться щекой к макушке. Лоуренс держа его крепко, прижимаясь, пока Адаму не пришлось встать на работу. После этого в постели стало холодно, и перед сном он распаковал еще несколько одеял.