Чужие слабости

Эстормо выслушивает его без особого энтузиазма, но и без выражения ненависти и презрения на светлом лице. - Ты лжец, ублюдок и предатель, - хмыкает он, отпивая из кружки безвкусного меду. - У меня есть причины в этот раз вернуться, - серьёзно говорит Этхель. - А мне нужно пока присматривать за твоим новым любовничком? – кривится Эстормо. – Он не просто так старше по званию. Он меня в пыль сотрет, если я ему заступлю дорогу. - Я вернусь с Анкано и мы уедем из Скайрима, - Этхель раздраженно поддевает ногтем щепку на столешнице. Скривившийся Эстормо резким и быстрым движением прихлопывает сверху его руку, так, что щепка глубоко входит под ноготь. - Я должен это одобрить? – хрипит он. – Из-за тебя я все потерял. Из-за тебя я лишился поста, я лишился мастера Анкано, и знаешь каких трудов стоило добиться права слова, когда меня - меня! - обвинили в его смерти? Сколько я потратил сил, как унижался, чтобы ко мне прислушались, а не пустили в расход?! - Должен, - рычит Этхель, - потому что ты мне уже достаточно насолил. Мы в расчете. - Да ну? – Эстормо сильнее сжимает пальцы, и тонкая кисть Этхеля дрожит от боли. – Единственное мое желание, это оторвать твою голову и с ней явиться в посольство. - Именно поэтому ты сейчас здесь со мной, - улыбается Этхель. Его рука становится холодной, по ней проходит волна леденящей силы, обжигающая ладонь Эстормо. - Я могу убить тебя одним словом, - мягко, нежно говорит Этхель, и Эстормо отводит взгляд. Этим же голосом он говорил с Анкано, когда убеждал его в чем-то. - Мне ничего не стоит стереть тебя в пыль и снова исчезнуть, - шепчет Этхель. – Но сейчас мне нужно, чтобы кто-то равный остался с Ондолемаром. Ты получишь свободу, богатство. И Анкано. я могу сделать так, что он ничего не вспомнит. Так, что он наконец-то обратит на тебя внимание. Ты же этого всегда хотел, Эстормо? - И куда мы денемся с этой свободой? – уже куда спокойнее, грустно спрашивает Эстормо. - Мир не заканчивается Саммерсетом, этой вашей поганой землей, - пожимает плечами Этхель. – Мир огромен, мир прекрасен. - Некуда идти, - выдыхает Эстормо. – Ты поигрался и бросил, и даже не думаешь, сколько исковеркал жизней. Этхель освобождает руку и зубами вытаскивает глубоко ушедшую занозу из-под ногтя. - Вывернемся как-нибудь, - пожимает плечами он. – Может даже, вернетесь на службу. Эстормо смотрит все так же недоверчиво, но теперь Этхель видит в нем того юного, смиренно сносящего все побои судьбы юношу, каким встретил его впервые в Коллегии. Безраздельно преданного Анкано, влюбленного, смелого и куда более умного, чем можно было подумать. Анкано он действительно смог вернуть. Пришлось поусердствовать в расшатывании мирового равновесия, но скоро Псиджики вновь обратили на него свое внимание. И Этхель выторговал Анкано обратно, в обмен на пару даэдрических артефактов. В подвальных сухих помещениях под покоями архимага, которые теперь унаследовала Брелина и в которые Этхель имел доступ в любой час и день, на застеленном аленорскими шелками ложе, в окружении своих вещей, лежал Анкано. Не поднималась от дыхания грудь, не вздрагивали плотно сомкнутые веки – но он был жив. И Этхель соврал – он прекрасно знал, как вернуть его к жизни полностью. Переполненный лившейся из Ока энергией, пересыщенный ею, Анкано словно светился изнутри; кожа казалась настоящим золотом. Псиджики так и объяснили произошедшее: слишком много энергии, и пока она, текучая и рассеивающаяся медленно, не уйдет из тела, Анкано так и будет лежать прекрасным изваянием. Этхель ждал, Этхель просиживал часами на краю его ложа, и только в единственный раз, позволив себе лечь рядом, почувствовал как от прикосновения к горячей коже по телу прошел поток силы. И тогда Этхель понял, как можно его разбудить. Анкано был совершенно не похож на Ондолемара. И хотя Этхель, как и все люди, редко имевшие дело с мерами, сначала видел всех альтмеров на одно лицо, теперь он смотрел на Анкано и поражался, насколько утонченно он красив. Совершенно иначе. Завораживающе. Это лицо он рисовал столько времени, знал его, кажется, просто до каждой тонкой морщинки, а за время, проведенное с Ондолемаром, совсем забыл, как оно прекрасно. - Жаль, нельзя оставить себе вас двоих, - улыбнулся Этхель, стискивая в пальцах подбородок Анкано. Жаль, что ты мне уже не так нужен, - додумал он, мягко шепча в чужие губы слова на древнем, чужом языке. Сила из тела Анкано, повинуясь голосу, потекла и Этхель почувствовал, как темнеет в глазах. Губы саднило, ноги подкашивались – ту’ум высасывал энергию, переполнявшую чужое тело, и Этхель чувствовал, что скоро его просто разорвет от этого ужасающей силы фонтана. Очнулся он от прикосновения к виску. Привычное, мягкое и вместе с тем брезгливое прикосновение прострелило не хуже разряда молнии. - Первое, что я хочу знать: сколько прошло времени. Второе: как ты смог себя так изуродовать. Голос Анкано был ломким, непослушным, как после долгой болезни, когда горло не тревожат и соблюдают молчание. Но блестящие сощуренные глаза просто сочились презрением, на изможденном лице читалось неудовольствие, а сухие губы тут же сомкнулись в тонкую, суровую линию. - Но сначала, - поднялся на ноги Анкано, и Этхель на неверных ватных ногах, едва сдерживая головокружение и стараясь не разулыбаться от счастья, поднялся вслед за ним. И тут же схватился за острый локоть Анкано, чтобы не упасть. - Сначала я хочу есть. В той таверне, где когда-то квартировал Эстормо, нашелся столик в темном углу, где талморец, беседующий с человеком были почти не видны, да и у тех, кто их видел, не вызывали особого интереса. После победы Империи такие сцены стали не редкостью. Анкано, с явным удовольствием закутавшись в принесенные хозяином таверны шкуры, грелся, держа в длинных, чуть подрагивающих пальцах кружку горячего вина со специями. На узком лице все так же лежала печать вечного неудовольствия и превосходства, но обычно плотно сжатые губы были чуть приоткрыты, а веки были легко смежены. Этхель, с удовольствием доедавший жирное жаркое, наблюдал за наевшимся и успокоено замершим Анкано с улыбкой. Говорить они начали только через четверть часа, когда Анкано принесли вторую кружку вина. Его, кисловатое и терпкое, Анкано никогда раньше не пил. Но после стольких месяцев лежания в промерзшей комнатке оно, видимо, показалось ему весьма приемлемым. Он пил мелкими глотками, смакуя на языке и глубоко вздыхал, не открывая глаз. - По версии Талмора, вы мертвы, - начал Этхель, когда Анкано открыл влажно блестевшие сонные глаза и медленно перевел на него взгляд. – Стоит вам дать знать о себе, и вас сочтут моим сообщником. - Нечто подобное я и предполагал, - скривился брезгливо Анкано. – Прикоснувшись к человеку, стоит ждать худшего. - Не говорите, что вам не нравилось, - улыбнулся Этхель, и покачал головой, когда Анкано, хмыкнув, надменно повел носом. - Я потерял столько времени, лежа в этом ледяном гробу, - глухо, с упреком выговорил Анкано. – И только и слышал, что эти твои стенания и жалобы. - Я буду считать это благодарностью за то, что не покидал вас и приносил новости из внешнего мира. - Да, - криво усмехнулся Анкано. – Особенно интересны были новости об Ондолемаре. И Этхель засмеялся в сторону, закрывая пальцами губы. - Я по вам скучал, - улыбнулся он, - без вашей желчи моя жизнь была слишком сладкой. В путь они отправляются той же ночью. Анкано не спрашивает ничего сверх меры, тем более, что в свои частые визиты Этхель действительно разговаривал с ним, лежащим безвольно, надеясь, что он слышит. И он слышал. Анкано задумчив и сосредоточен, покусывает изнутри нижнюю губу и смотрит перед собой, неподвижно сжимая поводья плетущегося коня. Его истеричность и всплески злобы, которые обычно больно обжигали всех в Коллегии теперь забыты: больше нет необходимости что-то из себя строить. Теперь все по-другому, и Анкано достаточно умен, чтобы не соваться обратно к талморцам, где, он точно знает, ничего хорошего его не ждет. С того света просто так не возвращаются. Да и на должности меньшей высоты, чем занимал, он не согласен, а тому, кто исчез вот так и вновь появился, даже и с правдоподобными объяснениями, такой власти не видать. Честолюбие и себялюбие, жажда жизни и свободы не позволяют ему хоть как-то задуматься даже о том, чтобы сдаться в руки Талмора теперь. Мир, в конце концов, огромен. Едущий рядом Этхель тихо напевает что-то себе под нос, и Анкано кривится. Когда его назначали на должность советника архимага сюда, в Скайрим, он не думал, что задержится надолго. А теперь, из-за собственной ошибки с Этхелем, а затем и с Оком он задержится навсегда. Но потеря прошлого и родной земли, бывшая раньше самым страшным наказанием, теперь, после обретения полноценной жизни, когда снова можно дышать, можно чувствовать и двигаться, не кажется такой уж чудовищной. Морозный воздух сладко обжигает губы, а Этхель трусит впереди на своей черной кобыле и шепчет в темноту слова старой песни. И Анкано усмехается, едва подняв уголки губ.