Another Time

Юнги ненавидит драматизировать, однако ему приходится признать, что мало что в его жизни идёт по плану. Это похоже на его фирменный боксёрский приём: комбинация один-два, первый слабый джеб, дающий противнику ложное чувство безопасности, за которым последовал подлый кросс, выбивающий из них дух. А вот и джеб. — Какие планы на Рождество? — спрашивает Хосок. Моющий посуду Юнги замирает как вкопаный. Мыльная пена стекает по его локтям. Бинна тянется, чтобы слизать её, и Хосок усаживает её к себе на бедро, где она отвлекается на то, чтобы подуть ему в ухо. — Без понятия. Обычно я иду на шоу или ещё какую-то ерунду с Намджун-и, но он решил остаться с Сокджином. А что? — Да так, ничего, — беззаботно отвечает Хосок. — Бинна-я, скажи оппе, что происходит, — подозрительно смотрит на него Юнги, прицелившись в слабое место на его бедре. — У нас будет танцевальная вечеринка! — Милая, это был сюрприз, — фыркает Хосок. — В любом случае, план такой: в Рождественский вечер студия устраивает что-то вроде рождественского фестиваля. Тебе, вероятно, будет скучно — там будет балет и рождественские гимны — но Тэхён, Чонгук и Чимин договорились исполнить Jingle Bell Rock и попросили меня о помощи. — Как в "Дрянных девчонках"? — Как в "Дрянных девчонках", — Хосок замолкает и многозначительно добавляет. — Именно как в " Дрянных девчонках". Пойдёшь со мной? — Ещё бы, — Хосок взрывается смехом, пугая Бинну, начавшую яростно тыкать его в щёку. — Что смешного, мистер "Я-могу-танцевать-Touch-my-body-лучше-чем-Хёрин"? Кто-то должен будет остановить тебя от того, чтобы подняться туда и присоединиться. — Знаешь, когда я увидел тебя в первый раз, я подумал, что ты милый, — он усаживает Бинну на стойку и берет два полотенца, большое для себя и маленькое для неё. Бинне разрешено вытереть более жёсткие предметы, как её пластиковые тарелки и чайные чашки, пока её отец разбирается с хрупкими стаканами и остальной посудой. Как только они становятся сухими, он тянется к шкафу, чтобы убрать их, из-за чего его футболка задирается, обнажая загорелый подтянутый живот с дорожкой волос посередине. Смотри прямо, Мин Юнги. Он полностью концентрируется на мытье сковороды, пока Хосок напевает песню, раздающуюся из радио, странно гармонируя с бессловесным подвыванием Бинны. Звенит посуда, тихо плещется вода, и Юнги наслаждается тем глубинным покоем, который приходит лишь в кругу семьи. Танцевальная вечеринка оказывается именно такой, какой описывал её Хосок. Насколько знал Юнги, в большинстве танцевальных студий не было актового зала, однако здесь был один, достаточно большой для того, чтобы вместить семью и друзей каждого выступающего. Бинна, которая последний час провела, очаровывая людей своим красным платьем и блестящими оленьими рогами, дремала на коленях Юнги, пока группы по очереди выступали. Есть и обязательный танец Феи Драже, сопровождаемый скорбным современным танцем, поставленным на "In the Bleak Midwinter". — Это работа Цяня, — шепчет Хосок. — Тоскливо, да? За ней следует Rockin’ Around the Christmas Tree, танцоры формируют упомянутое дерево своими телами, как-то превращая это в хип-хоп номер. Юнги не задумывался о том, что ему нужно услышать, как кто-то зачитывает Rudolph the Red-Nosed Reindeer, и оказался прав. Номер за номером, Юнги ловит себя на том, что наблюдение за реакцией Хосока на танцы приносит ему гораздо большее удовольствие, чем наблюдение за самими танцами — полная концентрация на его лице, гримаса боли, когда кто-то лажал с движениями, гордая улыбка и звуки поддержки, когда кто-то делал что-то особенно впечатляющее. Хосок исчезает перед последним номером — тем самым, который он поставил. Это была песня, которую Юнги никогда раньше не слышал — что-то о Мэри, укачивающей своего ребёнка — но каждое движение выполняется безупречно, остро и ярко, ученики опускают друг друга для того, чтобы снова поднять. Сцена темнеет, а занавес начинает опускаться под их аплодисменты, а затем он останавливается, поспешно поднимаясь обратно. Раздаётся громкий хлопок и чей-то крик — забудьте, это крик Хосока, Юнги узнает этот звук где угодно — и в доме вспыхивают огни, освещая трёх парней. Они одеты в красные кроп-топы и мини-юбки из ПВХ с отделкой из белого меха, в комплекте с шапочками Санты, шёлковыми перчатками до локтя и чёрные лаковые ботинки. — Я протащил их на сцену, — покрасневший Хосок плюхается на своё место, ухмыляясь. — Если Шиан спросит — я никуда не уходил. — Боже, — бормочет Юнги. — Я думал, ты шутишь Один из парней — у Юнги есть смутное подозрение, что это Чимин, потому что на последнем рисунке Бинны учеников Хосока у одного, подписанного как Чимин, были пурпурные волосы, а то, что он может видеть из-под шапочки парня, кажется ярко-вишнёвым — выходит вперёд, опуская блестящую колонку со своего плеча на пол, склоняясь точно на девяносто градусов, давая аудитории прекрасный обзор на свои пышные бёдра. Его юбка отчаянно старается сохранить его приличие. Из зала раздаётся хор свистков; Чимин краснеет и спешит на своё место между усмехающимися парнями, пряча покрасневшее лицо в ладонях. Они занимают нужную позицию, руки вытянуты на плечи друг друга, попки выпячены. Юнги готов расплакаться. — Долговязый — Тэхён, — шепчет Хосок, указывая на парня с медового цвета волосами и дурацкой ухмылкой. — Мускулистая свинка — Чонгук, — объёмные грудные мышцы действительно напрягаются под его рубашкой. Он легко толкает Бинну. — Просыпайся, милая! Ты не захочешь пропустить это! Бинна зевает, когда Тэхён щёлкает пультом, включая музыку. То, что следует дальше, становится двумя самыми незабываемыми минутами в короткой жизни Юнги. Он не помнит, чтобы движения в фильме были настолько пластичными; в какой-то момент Чимин садится на шпагат, морщась от боли. Невнятный баритон и английский с сильным акцентом поющего Тэхёна забавно контрастируют с его энергичными движениями. Чонгук не пытается заглянуть в глаза ни одному из сидящих в аудитории, вместо этого полностью концентрируясь на своих движениях. Юнги всё ещё готов расплакаться; Хосок плачет, смеясь так сильно, что по его щекам текут слёзы. Бинна изо всех сил старается танцевать на коленях Юнги. Они заканчивают ярко, подняв руки высоко вверх; они берут друг друга за ремни и скрываются за кулисами под вой и аплодисменты. Хосок вскакивает, начиная звать на бис, но Юнги с шипением тащит его вниз. — Нам стоит уйти до того, как твой босс тебя убьёт, — он кивает в сторону Шиа, надвигающуюся на них, будто милый смертельный паровоз. — Блять, — Хосок тащит его по проходу к запасному выходу. Юнги едва успевает схватить Бинну, прижимая её к себе, бормоча извинения перед людьми, мимо которых они проносятся. Они врываются в гримёрку полную людей в костюмах для выступления и с наполовину смытым макияжем. Трое парней находятся в центре внимания, и когда они замечают Хосока, они запрыгивают на него, бессвязно что-то крича. Юнги неловко кивает людям, останавливающимся, чтобы поворковать над Бинной, наслаждющейся всеобщим вниманием. — Слезьте с меня, — хрипит Хосок, задыхаясь. — В общем, это мой друг, о котором я вам рассказывал. Юнги-хён, это мои ученики: Чимин, Тэхён и Чонгук. — Отличное выступление, — ухмыляется Юнги, передавая Бинну Хосоку. — Спасибо! — щебечет Чимин. — Мы долго к нему готовились. — Я и ты долго к нему готовились, — едко ворчит Чонгук. — Тэхён-хён редко приходил на репетиции. — Эй, я был болен! — Тэхён цепляется за Чонгука. Его щёки покраснели от румянца, а лоб блестит от хайлайтера. — При всём уважении, хён, ты выписался из больницы несколько месяцев назад. — Парни, перестаньте, — вмешивается Чимин. — Хосок-хён сказал нам произвести хорошее впечатление, помните? — Ну, вы определённо произвели впечатление, — говорит Юнги. — Как долго вы занимаетесь с Хосоком? — Ну… — они обмениваются взглядами. — Где-то полтора года? — Я взял их под своё крыло, когда перебрался сюда, — Хосок щипает большой нос Чонгука. — Мы, деревенские парни, должны держаться вместе, да? — Я и Чонгук из Пусана, — радостно говорит Чимин. — А Тэхён из Дэгу. — Ты из Дэгу? — удивлённо переспрашивает Юнги, полностью переходя на диалект. — Я тоже! — Чувак! — Тэхён ударяет его в бок. — Мы теперь лучшие друзья, ты не против? — Ладно, — соглашается Юнги. — Из какого ты района? Следующие десять минут они проводят, разговаривая о доме, о местах, где они могли пересекаться: любимое место Юнги в Корее, где подают говядину — Дырангыль, прилавок на рынке Сонмин, где Тэхён покупает поддельную одежду, гора Пальдон, куда каждый ребёнок из Дэгу отправляется в кемпинг на выходные. — Это похоже на вечеринку в Кёнсане, — со смешком говорит Чонгук. — Посмотрите на хёна, он понятия не имеет, что происходит. — Я понял от силы тридцать процентов всего разговора, — признаётся Хосок. — Уверен, что хочешь остаться с ним, Юнги-хён? — дразняще говорит Чимин. — Моя мама говорит, что пары из Чолла и Кёнсана никогда не остаются вместе надолго. — Я испытаю удачу, — Юнги ерошит волосы Хосока. — Жалко, что он ничего не может поделать с тем, что он из Кванджу. — Хён, это была самая романтичная вещь, которую ты мне говорил, — сухо говорит Хосок. — Не хочу прерывать это региональное воссоединение, но Бинне пора спать. Мы должны идти домой. — Не будь чужаком, Юнги-хён! — Тэхён отбирает у него телефон; когда он возвращает его, Юнги видит там три новых контакта («Дурашка-Чимин», «Куки» и « Тэхён^ㅁ^»). Когда они уходят, Тэхён энергично машет им, пока Чимин посылает Бинне воздушный поцелуй на прощание. — Шиа ушла? — спрашивает Юнги, когда они выходят из гримёрки. Толпа, к счастью. уменьшилась. Вызванное им такси должно было приехать с минуты на минуту. — Всё в порядке, она никогда не может долго злиться на меня. На самом деле, она милашка. Воздух снаружи холодный, из-за чего нос Хосока краснеет, а Бинна кутается в отцовский шарф. Они садятся на скамейку, любуясь яркими огнями, протянутыми над дорогой. Кажется, Каннам приложил все силы в украшении к Рождеству. — Что думаешь о парнях? — спрашивает Хосок. — Они странные, но, знаешь, у них добрые сердца. — Они крутые, — отвечает ему Юнги. — Громкие, но я немного привык к шумным людям. Типа, как давно мы знакомы? — Восемь месяцев, — мягко говорит Хосок. — Это так странно. Кажется, будто я знаю тебя всю свою жизнь. — То же самое, — он колеблется. — М, Хосок-а? — Хён? — он улыбается ему, свет подчёркивает его коричневые волосы и глаза, а холод заставляет его лицо немного покраснеть, что выглядит просто прекрасно. Юнги не может поверить, что он нравится ему, что Хосок выбрал его; что даже несмотря на все те страдания, через которые ему пришлось пройти, в его сердце всё ещё есть достаточно любви для Юнги. — Который час? — Почти полночь, — Хосок в замешательстве смотрит на него. — Что-то не так? — С Рождеством, — Юнги наклоняется вперёд, чтобы поцеловать его, и оставляет целомудренный поцелуй на щеке; Хосок в шоке смотрит на него. Он достаёт красный конверт из внутреннего кармана пальто и протягивает его Хосоку. Он всё ещё тёплый от его тела. — Не стоило, — наконец говорит Хосок. Он открывает конверт, стараясь не порвать края, и, когда он видит содержимое, его лицо бледнеет, а рот безмолвно открывается. Юнги забыл об этом. Он думал, что этого не произойдёт, однако… Вот он. Крест. «Ты проебался, Мин Юнги, что ты наделал?» — Не стоило, — повторяет Хосок странным голосом. — Это слишком много. — Сейчас Рождество, — заикаясь, отвечает Юнги, краснея от смущения. — Ещё скоро Новый год, день рождения Бинны, а через месяц — твой. Это… просто благодарность. За то, что сделал мой год лучше настолько, насколько я и представить не мог. Хосок ничего не говорит, лишь молча смотрит на деньги в конверте. Беспокойство воет в голове Юнги, кровь бьёт в ушах, будто боевые барабаны, и когда Юнги готов встать и уйти, Хосок открывает рот и произносит. — Мне это не нужно. — Что? О чём ты? — О том, что мне не нужна твоя благотворительность. — Это не благотворительность, — тупо повторяет Юнги. — Это… — Я услышал тебя с первого раза, — рявкает Хосок, и Юнги упирается. Хосок не обращает на это внимание. Он бросает ему конверт. — Я не возьму это. — Хосок-а, не будь идиотом, — Юнги смотрит на конверт, переводя взгляд на Хосока. Осуждающая смесь стыда и гнева на его лице заставляет его желудок сжаться. — Я сделаю то, что захочу, Мин Юнги, — шипит Хосок. — Думаешь... думаешь у меня нет отцовской гордости? Знаю, я беден по сравнению с тобой и твоей дизайнерской одеждой, джаз-барами и шестью видами чёртовых моющих средств. Но я... Мне не нужна твоя помощь. У меня всё в порядке. Мне не нужны подачки. — Я не это имел в виду. Это подарок, просто прими его! — вопреки здравому смыслу Юнги чувствует, что начинает злиться, эта тошнотворная вспышка в животе, обжигающая лёгкие хуже любой сигареты. — Я так захотел, ладно! Не будь таким упёртым и просто прими его! В нём закипает чувство вины, когда его голос будит Бинну. Она чувствует напряжение между ними, и, к его ужасу, начинает плакать. Хосок этого даже не замечает. — Я буду упёртым. Не говори мне, что делать, Мин-ши. Это не подарок, — он резко встаёт, а Бинна вопит от боли, дёргая рукой. — Это жалость. А жалость — последнее, что мне нужно, особенно от тебя. — Хосок-а, — Юнги отчаянно тянется к Бинне. — Бинна, ты... — Бинна — моя дочь, — сталь в его голосе заставляет Юнги замереть. Бинна жалобно шмыгает носом. — Не твоя, не чья-либо ещё. Моя. Не суй свой нос не в своё дело. Такси подъезжает. Хосок распахивает дверь. — Садись. — Хосок-а... — Садись, — холодно повторяет он. Бинна всхлипывает, и маленькие слёзы стекают по её щекам. — Сядь, пока я не сделал что-то, о чём потом пожалею. То, о чём он говорит — и отчаянье в его глазах — заставляют Юнги почувствовать себя плохо. На них уже начали оборачиваться. Если какой-то добрый заблудший самаритянин решит позвонить в полицию, Хосока ожидает выговор или даже арест, а после этого ему точно не позволят оставить Бинну. Он не может допустить этого. Он садится в машину. Хосок захлопывает дверь так сильно, что машина начинает трястись, и говорит водителю адрес. Юнги шатается, опьяневший от удара, когда Бинна тянется к нему, а из её носа текут сопли. Он опускает окно, пытаясь выглянуть из машины и взять её за руку, чтобы успокоить, но Хосок отступает и отворачивается от него. Юнги наблюдает за её маленьким белым личиком, еле различимым за плечом отца, пока такси не заворачивает за угол и они оба не исчезают из виду. Он откидывается на сиденье; адреналин исчез, оставив лишь маленькие угольки ужаса. — Ты в порядке, сынок? — водитель оборачивается, чтобы поговорить с ним, явно обеспокоенный. — Нет, — хрипит Юнги, качая головой; в ушах всё ещё звенит от страха. — Спасибо, что спросили. "Крест", мелькает в его голове, когда он вываливается в свою квартиру, слишком потрясённый для чего-то кроме попытки добраться до кровати. Красный конверт, оставленный на прикроватной тумбочке, будто издевается над ним. Он должен был знать, что так всё и будет. Он должен был сохранить оборону и держаться подальше от Бинны и Хосока. Но он этого не сделал. Он ослабил бдительность и проиграл бой. Он потерял их.