Рикошет, или Гель Иванович меняет профессию

На первый взгляд на острове Мерзифон ничего не изменилось. Терем стоял на прежнем месте. Только вот дома вокруг теперь были куда беднее, некоторые даже почти развалились. Да и пейзаж стал печальнее, словно потерял краски. Трава и деревья пожухли, птицы не пели. В самом воздухе чувствовалось запустение и людское горе. – Добрые люди Мерзифона! – закричал профессор, подходя к окраине селения в компании Альбины и своих семерых юных друзей. – Вы меня слышите? Это я, ваш законный князь, князь Громов! Из домов высыпали местные жители. Они обступили Геля Ивановича, а разглядев его получше, склонились перед ним до земли, как и их предки в шестнадцатом веке. – Ну хватит! – сказал профессор. – Взрослые люди, а так себя ведёте! Мерзифонцы не шевелились. – Гель Иванович, – прошептала Элечка, – с ними не так надо обращаться. – Ах да! – спохватился Громов и, обращаясь к бедным людям, объявил: – Повелеваю встать! Мерзифонцы поднялись. Самый старший из них, с бородой по пояс, вышел вперёд и начал: – Светлейший князь! Какая радость, что ты вернулся! Все эти годы мы каждый день молились о возвращении твоём или кого-то из твоих потомков. Мы сразу тебя узнали, мы все знаем твоё лицо. Твой лик написан на стене в нашей церкви, и сколько бы проклятая пиявка ни приказывала его закрашивать – он всё равно проступал! И мы не хотели верить в твою смерть! И мы не подняли восстания. Мы люди слабые и не очень смелые. Что мы можем сами? Мы ненавидим пиявку, но до сегодняшнего дня некому было поднять нас на борьбу с нею. Мы надеялись только на то, что ты вернёшься, и ждали, и терпели, и страдали, и ничего не делали против пиявки. Прости нас, но сами мы бы и не справились. – Я вас ни в чём и не виню, – вставил профессор. Он потом будет им доказывать, что всё же не является невинно убиенным и воскресшим Фёдором Громовым, а всего лишь его потомком, похожим на него до неправдоподобия… Сейчас мерзифонцы уже воодушевлённо кричали: – Веди нас, светлейший князь! Мы ждём твоих повелений! – Хорошо. Слушайте меня, – Громов поднял вверх палец, призывая всех к молчанию. Ребята поражались, видя, как он на глазах становится жёстче и величественнее. Родной воздух, родная кровь… – Нам не понадобятся ни мечи, ни копья, ни кольчуги. Это будет, дети мои, бескровная революция. Нам с вами надо только пойти к княжьему терему и покричать погромче под окнами. Пиявка вылезет, увидит меня и умрёт от ужаса. Вперёд! Профессор, а за ним мерзифонцы побежали к терему. Ребята с Альбиной не захотели отстать и присоединились к ним. По слову «воскресшего» князя все встали вокруг здания полукольцом и начали скандировать как можно громче: – До-лой пи-яв-ку! Хо-тим кня-зя Гро-мо-ва! Дверь терема распахнулась, и оттуда, словно длинная чёрная лента, выскользнула злая пиявка. – Что здесь происходит? – раздался её холодный, бесстрастный голос. – Всех перевешаю! Она обвела глазами толпу и вдруг увидела давным-давно убитого ею князя Фёдора. – Этого не может быть! – вырвалось у злобной твари. И она, бездыханная, рухнула на землю. Пусть она и высосала когда-то сок волшебного яблока и обрела бессмертие – никакое колдовство не могло защитить её от несчастных случаев и трагических случайностей. Да, по большому счёту, и от прямых покушений на жизнь. Защищало только от старости и болезней. Правда, несчастные подданные этого не знали. А вот Гель Иванович подозревал… – Ура! – закричала толпа. – Многая лета князю Мерзифонскому! Венчать его на княжение! Он должен снова получить утраченный венец! …Венчание состоялось в тот же день. Все уже знали, что вовсе оно не повторное. Громов больше не протестовал – то ли плыл по течению, то ли и впрямь в нём просыпалась генетическая память… Сколько бы он потом ни кричал: – Они же дикие люди! Они верят в Бога и боятся грозы! – ему нравился остров и нравились так называемые подданные. Он сумел их убедить, что мёртвые не воскресают. А обеспечив мерзифонцев едой, земельными наделами и стройматериалами для поправки жилищ, разобравшись с варварскими рудниками, помирившись с запуганными заврами и наказав немногих пиявкиных прихвостней, князь Гель Иванович начал организовывать в Мерзифоне начальное обучение. А потом – меновую торговлю с вольным городом Ноттингемом.

* * *

Над миром летела весть: открыта затерянная земля, найдена небывалая община людей и животных, учёный с мировым именем оказался выходцем оттуда и ныне стал первым лицом того мира… Может, и стоило помалкивать, но не мог же профессор исчезнуть из своего научного городка в никуда! Тем более что его юные друзья, и в первую очередь былые скептики – Элеки, чувствуя за собой поддержку самого Громова, Альбины и Института времени, рассказывали о чудесах направо и налево и предоставляли доказательства. Администрация Синегорской области, да и вышестоящая, пыталась пенять Гелю Ивановичу на то, что он «поддерживает вековые предрассудки», вместо того, чтобы «насаждать советский образ жизни» и сделать Завроземье чем-то вроде ещё одной автономной области. На что профессор вполне резонно отвечал: – А чем у нас не советский образ жизни? Это я формально князь, а по сути – председатель колхоза! Не буду же я лишать людей их привычного уклада, тем более по сути верного! Кроме того, Громов в штыки встречал предложения насчёт организации туризма в архипелаге. Боялся, как бы опять не позарились на природные богатства, на бедных доисторических существ… За всё это профессора-князя объявили «чуждым элементом из бывших». Родная НИИшница незамедлительно припомнила Гелю Ивановичу и развод, и общение со странными сектантами, и контакты с заграницей, и – уж заодно – заработанную в Фонтании судимость, и подозрительные исследования, которыми Громов после своего первого ухода из мира занимался, и непонятную Альбину, которая умела везде пролезть и всё достать. Когда до профессора дошли слухи, что его исключают из партии – мол, давно пора было, лишь за научные заслуги и терпели – он только и сказал: – Да я сам вас из себя исключаю! Всё равно ничем, кроме демагогии и карьерных игр, вы там не занимаетесь уже много лет! И, уже освоившись с механизмами перехода, просто закрыл портал для всех, кроме своих юных друзей. Элеки снова перебрались из Синегорска в Краснополь и затаились, перестали звенеть о чудесах, призвав к тому же и Сергея с Майей. Никому из них не хотелось навсегда скрыться в архипелаге. Причём, казалось бы, Светлову и Сыроежкина держала неоконченная школа, может быть, надежды на высшее образование, но что останавливало роботов? Пожалуй, то же – стремление к знаниям, недоступным в первобытном мире Завроземья. Не спешили исчезать и англичане, хоть им было пригрозили высылкой из страны. Тут уж вступилась всесильная Альбина, официально объявив, что эти трое – герои классического романа и вернуться туда смогут только двадцатого октября сего года или, в крайнем случае, после выпускного вечера десятого «Б» сорок второй краснопольской школы, так что высылать их, по большому счёту, некуда. Перед этим книжная фея с трудом уняла Сьюзен, кричавшую, что все они вполне могут скрыться в Ноттингем. Тем более что она, мисс Нипер, в родную книгу возвращаться отнюдь не собирается, а вольный город скоро станет её, черноглазой, единственным домом. – Сьюзен, милая, – говорила тогда Альбина, – Уолтер и Флоренс скрываться не хотят. Я не для того подарила им этот год другой жизни. Они хотят быть со своими здешними друзьями. И пройти с ними посвящение. А ты – третья из их компании, а значит – делишь их судьбу. Я не могу показать всем, что ты на особом положении. Я не могу засветить Ноттингем так же, как уже засвечено Завроземье. Ноттингем – это мой родной мир, и я не властна его защитить. Поэтому ты сможешь туда попасть только тогда, когда проводишь Флоренс и Уолтера до их нового дома в старом мире. Чтобы вы все трое ушли из Союза легально и одновременно. – Что, мне даже не вырваться к Робину до лета?! – Сожалею, но это так. Сейчас мы все в зоне самого пристального внимания, и любой наш неверный шаг может привести к катастрофе. – Как вы можете, госпожа фея? Он ваш родной сын! Вы представляете, что с ним будет? – Для того я это и делаю, чтобы Робину, тебе, мне и всем нам не стало ещё хуже, поверь мне, Сьюзен… Просто поверь. И это было её последнее слово. Флоренс и Уолтер могли уже сто раз пожалеть о принятом решении, говорить, что оно им не в радость, если Сьюзен плохо – Альбина упёрлась на том, что так будет лучше. И опекала, и оберегала английскую троицу, устраивала один за другим вечера с их участием, посвящённые Диккенсу, и тщательно следила, чтобы ребятам не задавали бестактных вопросов о ещё не пережитых или вообще исключённых из их жизни событиях книги. Да только хватило всей этой заботы меньше чем на месяц. Обстоятельства сложились так, что фея зачастила в Мерзифон…

* * *

В тот день, когда Геля Ивановича Громова венчали на княжение, ближе к закату в далёкой Фонтании, за колючей проволокой, в тюремной больнице Регентруда О’Дреба, бывшая некоторое время супругой профессора, родила сына. А ещё через несколько дней умерла от злости, узнав, кем стал её незадачливый Геличка и кем могла бы стать она сама… Так что на бедного учёного, привыкающего к шапке Мономаха и выдерживающего перепалки с былыми коллегами, свалился ещё и крошечный ребёнок, которому мамаша прилепила имечко Варсанофий. И, конечно, Альбина не могла этого так оставить…