Зловещий Сноходец

- Он не возьмется за это? Слова Кристин были полны неподдельного сочувствия. С тех пор, как поступило сообщение о том, что доктор Стрэндж не появился на церемонии награждения, а, очевидно, попал в аварию и его или его тело разыскивают службы спасения, в душе Кристин поселилась непроходящая тревога за него. Он, тот кто всегда был настолько уверен в себе, настолько умело управлял своей карьерой и жизнью, что казалось, заговорен от всех неудач, оказался зажат в искореженном металле. Хотя даже то, что он вздумал разговаривать во время вождения по такой дороге, что и привело к аварии, помогло спасти его, ведь его собеседник услышал вопль тормозов, удар о заграждение и все последующие, которые крушили машину, все, что в ней находилось и тело талантливого, но слишком беспечного сегодня хирурга. Он забил тревогу и Стивена нашли вовремя, чтобы спасти жизнь, но не его руки. Кристин ухаживала за ним, как только могла. После того, как он вернулся домой и рядом больше не было медперсонала, помогала ему мыться и одеваться, стараясь при этом держать себя в рамках тех отношений, в каких они пребывали на момент аварии — всего лишь друзья и бывшие любовники, не до конца разорвавшие свою связь. Но если еще в тот злополучный вечер они уже вовсю флиртовали и были почти готовы сделать следующий шаг друг к другу, то сейчас лезть со своей любовью Кристин считала неуместным. Ей сложно было сопротивляться Стивену, когда он, еще здоровый и целый, наконец, извинился за ссору, приведшую к разрыву и стал понемногу пытаться работать над тем, чтобы наладить отношения. Он не давил, не напирал, просто сперва иногда заходил что-то спросить или рассказать, принести ее любимый кофе из кофейни через дорогу, куда она вечно не успевала забежать перед работой. Временами, встретив ее в больничном коридоре, он шутил, уместно и непринужденно, потом стал добавлять легкие комплименты, вроде бы такие, какими можно порадовать любого знакомого, но Кристин видела его насквозь, и он знал это. Его взгляды становились все более долгими и проникновенными, разговоры все более задушевными. Так легко было бы сейчас сдаться и позволить себе быть с ним, снова ощутить его поцелуи и объятия, снова заниматься любовью и просыпаться вместе. Но Кристин помнила и то, как неимоверно тяжко было оказаться без него. Она помнила, как ее сердце словно резали тупой ржавой пилой всякий раз, когда они сталкивались в больнице после разрыва, и ее бывший Стивен с негодованием и злостью отворачивался от нее, или выметался из комнаты отдыха, когда туда заходила она. У всей больницы тогда только и было новостей, что о ее красных глазах и том, как доктор Стрэндж срывает злость на своих медсестрах. Что если и сейчас, заполучив ее, он будет больше рад этой своей победе, а не ее любви? Что если теперь, когда его гордость и самомнение больше не будут потревожены ее отказами, он со спокойной душой расстанется с ней на своих условиях и найдет кого-то себе под стать, какую-нибудь блестящую и модную модель, куда более красивую и молодую, чем Кристин? Она не хотела больше собирать свое сердце по кусочкам, и опасалась, что даже если они снова будут вместе, ее счастье будет отравлено постоянным страхом разрыва. Но тем не менее, когда Стивен предложил поехать с ним на ту церемонию, ее сердце едва не забыло, как правильно отсчитывать привычный ритм. Перед глазами промелькнуло видение о том, каково будет снова быть с ним весь вечер вне работы, восхищаться его выступлением, безусловно, уже тщательно отрепетированным до последней интонации, с гордостью за него слышать поздравления. А потом флиртовать, сидя за каким-то украшенным цветами столиком, танцевать — как и все, за что он брался, танцевал он превосходно, и уехать вместе не иначе, как к нему домой. Кристин выдохнула, вместе с необходимым ей воздухом отгоняя и не менее необходимые ей чувства, и отказалась. Тяжелое, но, как ей тогда казалось, верное решение. Как же потом она корила себя за него. До сих пор она чувствовала свою вину перед Стивеном, ведь, будь она рядом, не было бы того глупейшего телефонного звонка и она наверняка смогла бы удержать его от лихачества на мокром от дождя серпантине. Она все возвращалась к мысли, не было ли его резкое вождение следствием досады от ее отказа и совсем не замечала одной очевидной вещи — вся правая часть машины, на которую пришелся основной удар, была раскурочена и смята, будь она там, и сейчас некому было бы помочь Стивену побриться или принести вина и сыра. Не стань Синистер великим колдуном, и не выбери он карьеру хирурга когда-то давно, будто тысячу лет назад, из него бы вышел превосходный актер. Как он управлял потоками магической энергии, воздействуя на реальность, как управлял медицинскими инструментами, разрезая плоть, чтобы она потом смогла срастись так, как ему было нужно, так и сейчас он использовал то отчаяние, бессилие, горечь поражения и мучительные попытки выбраться из западни, которыми был полон Стивен, направляя все эти чувства, облекая их в слова, которые лучше всего сыграли бы на струнах души Кристин, будто она была одним из его музыкальных инструментов. Он всецело погрузился в эту игру, заставляя все — голос, взгляды, жесты, дрожащие интонации голоса, каждый мускул быть орудием против Кристин, и с удовлетворением отмечал, как горестно потянулись вниз складки ее рта, сколько боли за него плещется в ее глазах. Все же женщины устроены соверщенно по-другому. Возможно все дело в материнском инстинкте, заставляющим любить и заботиться о слабом и беззащитном, или же в профессиональной привычке выхаживать пациента, но почти каждый день после смены она заглядывала к нему, чтобы приготовить свежую еду, помочь с теми вещами, с которыми он пока не справлялся, и выслушать, поговорить, потому что оставаться наедине со своей разбитой жизнью, особенно на первых порах, для Стивена было попросту опасно. Она любила его успешным и сильным, что было естественно, и тогда в ее глазах светились еще и гордостью за него и восхищением. Но сейчас, когда этот Стивен был сломаным и жалким, разве не логичнее было бы оставить того, кто не сможет позаботиться не только о семье, но и о себе самом, и найти себе надежного здорового партнера? Но вот она здесь, и сегодня Синистер наметил взять свое, уж слишком долго он вкладывал свои усилия в этот мир безо всякой отдачи. Стивен заметался с удвоенным отчаянием, видя, как его Кристин все ближе и ближе подходит ко врагу в его теле. Полностью сосредоточившись на том, чтобы найти нужные для него сейчас слова, не столько мягкого утешения, сколько отрезвляющей правды, она не видела подмены, да и не могла бы представить, что такое возможно. Сноходец нервно расхаживал перед ней, рассказывая о новых методиках по исцелению рук, временами эти самые руки ненавязчиво демонстрируя, и Кристин тоже забыла о привычной сдержанности, открывая свои переживания. Стрэнджу нужно было добиться сейчас от нее главного — подвести ее к себе, вовремя подставить трагически опущенную голову или дрожащие руки, чтобы она не смогла сдержаться и коснулась его, погладила или даже приобняла. После такого ее первого шага остальное будет делом техники. Он знал, как посмотреть на нее, когда чуть улыбнуться, что сказать. Знал, что, не желая быть грубой и ранить его, она не посмеет оттолкнуть подрагивающие пальцы, когда он чуть проведет по ее щеке и подбородку, направляя ее лицо к своему. Знал, что не отшатнется, если он не даст ей времени на раздумья и поцелует. И был полностью уверен, что она поможет ему выпутаться из рукавов халата и футболки и справиться с резинкой штанов. А уж потом он решит, что с ней сделать и как поступить со Стивеном. — Стивен, возможно настало время остановиться? — Нет-нет, разве ты не видишь, как раз сейчас не время останавливаться, — взволновано произнес он для Кристин, в это время насмешливо и с недвусмысленным подтекстом глядя на Стивена, — мне не становится лучше! — Но это уже не медицина, это мания! Так бывает, некоторые вещи просто не могут быть исправлены, не все вылечивается, — расстояние между ними сократилось еще на пару шагов. Стрэндж встал со стула и подошел к окну, так кстати и уютно залитому дождем. Он повернулся спиной к ней, помня, как ей нравилось обнимать его сзади, обвивая руками живот, целуя между лопаток, и заставляя даже ее собственную память и эмоции стать своими союзниками против нее. — Для меня жизнь без моей работы… — Все еще жизнь. — ее глаза и голос были полны слезами. И, наконец, Кристин раскрылась, хоть и осторожно, не напрямую, но это был именно тот швартовочный трос, за который Синистер теперь мог ухватиться и подтянуть ее к себе, накрепко привязав и стреножив, — В жизни есть и другие вещи, которые могут придать ей смысл. Попалась. Сноходец торжествовал перелом и так сосредоточился на том, как дальше следует поступить с Кристин, что забыл, на что способен человек, попавший в отчаянное положение. Он не обращал внимания на Стивена, пока тот не напряг все свои душевные силы и не заорал внутри своей головы, заставляя рушиться держащуюся силой воображения и памяти комнату, кроша и выламывая жесткие паучьи лапы, вырывая щупальца, удерживающие его. — НЕТ! Время в реальном мире будто замедлилось. Они видели отражение девушки, стоящей за его спиной, ее губы еле двигались, произнося такие правильные слова, но внутри него были двое, стоящие друг напротив друга в центре несущегося с немыслимой скоростью вихря из обломков, магии, багровых, голубых и фиолетовых вспышек. — Я не дам тебе причинить ей вред! Не зная, что делает, но слушаясь своей интуиции, а может, того зова магии, что пробудился в нем в ответ на магию врага, Стивен ударил его раскрытой ладонью в грудь, а следом, не давая отшатнуться, ударил кулаком другой руки, вложив в удар всю свою душевную силу, все страхи и отчаяние, которые он испытывал, всю горькую любовь к Кристин, которой не суждено было сбыться. Он увидел потрясенные, неверящие глаза своего отражения, прежде чем того откинуло назад, прокрутило в бешенно вращающейся мясорубке урагана, и с криком затянуло куда-то очень далеко. Стивен покачнулся, принимая контроль над телом и опираясь на стекло. Он знал, что будет делать дальше, и ему было немного жаль себя и очень сильно жаль Кристин, он понимал, какую боль ей причинит своим поступком, но другого способа обезопасить ее от Сноходца ему не оставили. Он доктор, и ему ли не знать, что иногда, чтобы спасти жизнь человеку, надо отрезать часть его тела. Жаль, что в случае с Кристин это будет часть ее сердца. В его ушах все еще звучали ее слова о смысле жизни, когда он втянул в себя воздух, решаясь, и резко обернулся. Он не знал, надолго ли ему удалось выкинуть из себя колдуна, но лучше все сделать быстро. — Какие, например? Ты, что ли? — его лицо издевательски скривилось. Голос был пропитан насмешливым пренебрежением. Хорошая благодарность за ее заботу. — Сейчас самое время тебе извиниться, Стивен, — его слова, как и ожидалось, оскорбили ее, ранив в самое сердце, стоило только ему раскрыться навстречу. — Самое время тебе уйти, — в тон ей ответил Стивен, чувствую странную смесь горя и радости. Похоже, расстаться с ней выйдет довольно быстро. Главное — не смотреть в такие огромные глаза, не думать о том, как дрогнул ее голос. — Ладно, — она развернулась и пошла к двери, — все равно у меня нет сил больше смотреть, что ты творишь с собой. Тут бы ему промолчать, взглядом проводив до двери, но он решил закрепить эффект, оскорбив ее так, чтобы она и думать забыла о нем. — Что, настолько тяжелое для тебя зрелище? Она развернулась, снова приближаясь к нему слишком близко. Ему показалось, что она отчаянно цепляется за возможность не закончить разговор на этой ноте, дать ему последний шанс все наладить, исправить, извиниться. О, как бы он сам хотел сейчас обнять ее, прижать к себе, целуя в макушку и не давая вырваться и извиняться, пока она не простит и не останется. Но ее жизнь была важнее его мечтаний. — Да, очень. У меня душа болит за тебя! — только что он протоптался по этой самой душе и выкинул за дверь, но почему-то именно теперь, когда самое страшное случилось, ее больше не заботила необходимость скрывать свои чувства. — Не смей меня жалеть! — Я тебя не жалею. Он почувствовал приближение опасности из другого мира, как, должно быть, можно почувствовать летящий на тебя огромный камень. Времени почти не оставалось. Он, как мог, возвел защиту в своей душе, собираясь дать отпор вторженцу, и одновременно принялся хлестать любимую женщину отвратительными фразами, лишь бы только успеть прогнать ее, дать ей уйти. Там, вне стен его квартиры, за этой дверью она будет в безопасности. Там есть соседи и камеры, ей помогут, оторвут его от нее. — Зачем ты ко мне пришла? Вино, сыр, к чему это все? Будто мы старые друзья. Брось, не друзья мы Кристин, мы и любовниками толком не были, — Сноходец приближался и Стивен ускорился, кидая фразы все громче, все взвинчинней, — Тебе просто надо кого-то жалеть, а я в этом плане находка! Бедный Стивен Стрэндж! Наконец-то я нужна ему, как моим убогим пациентам! Подлатаю его, поставлю на ноги, сплошная благотворительность, из кожи вон лезешь… Но ведь понятно, что тебе нужно! — прокричал он напоследок, добивая ее и чувствуя, как трещат под свирепыми ударами все хлипкие ограды вкруг его души и сознания. Она должна была уйти. Просто развернуться и уйти, кинув ключи ему в лицо, или на пол, хлопнуть дверью, сбежать по лестнице, выскочить под проливной дождь, не замечая его, туда, в безопасность, к другим людям, прочь от него. Зачем же ты подходишь ближе, милая? Зачем, ведь он уже так близко, он раскидывает руками осколки моей защиты, он так сильно зол. Беги, родная, я не знаю, что еще сказать тебе, чтобы ты ушла, а ударить тебя я не смогу, даже если захочу. Я так люблю тебя сейчас, если б только ты знала это! Почему я был слеп так долго? Но теперь, молю тебя, беги! Беги от меня, от него, ведь я не продержусь долго, он слишком яростен и силен! Сразу несколько вещей случились одновременно. Кристин размахнулась, и будто в замедленной съемке, так, что он успел разглядеть всю боль в ее глазах, будто она била не в живую плоть, а в осколки стекла с гвоздями, отвесила такую пощечину, что его голова мотнулась. От неожиданности и удара его сознание чуть поплыло и Сноходец воспользовался этим, врываясь в его душу раскаленным извивающимся чудовищем, выпуская из себя разом щупальца и лапы, клыки и хелицеры, крылья, хвосты и когти. Удар, который начал получать Стивен, полностью принял и прочувствовал Синистер, и это послужило последней соломинкой, переломившей хребет его самоконтролю. Он озверел. Если в этом мире даже Кристин против него, то они получат свое сполна, прежде чем он покинет его. Стивен почувствовал, как теряет контроль над телом, он успел только поглядеть на Кристин испуганными беспомощными глазами и простонать: — Кристин, милая, беги! А потом Синистер забрал и его голос.