Игра

Если вы думаете, что палата в средненькой российской больнице может выглядеть уютно – вы очень сильно ошибаетесь. Это вам не американский «хоспитал», где пациентам дают пульты от кроватей, и есть кнопка вызова медсестры. Нет. Это пропахшие хлоркой комнатки, где лежат четыре-пять человек сразу. И у них там очень душно, поскольку окна не открываются, очень тесно, потому что в идеале палата рассчитана максимум на троих, и очень грустно – потому что в подобном месте вообще не может быть весело. Я натянул «бахилы» поверх кроссовок, накинул халат и пошел узнавать, где тут держат Антона. – Вторая палата, – сказал врач, равнодушно глянув на меня. – Только он, по-моему, спит еще… – Не вопрос, разбудим. Он дернул плечом, типа, делайте вы, что хотите, и удалился. А я пошел к указанной двери. Антон и правда спал, закутавшись в серую больничную простыню. Выглядел он жутко: губы разбиты, лицо распухло, под глазом – безобразный синяк… Да и вообще, какой-то бледный и худой до безобразия. Он и раньше-то был нетолстый – с его привычкой ходить туда-сюда часами напролет сложно набрать вес. Но теперь стало еще хуже. Просто мумия какая-то, а не Антон... Интересно, он ел хоть что-то, кроме чипсов и кофе, за эти недели? Я вздохнул и осторожно присел на краешек его кровати. Нахмурился. М-да… Печальное зрелище. Если бы он с таким энтузиазмом делал что-то другое… например, спасал редкие виды исчезающих животных – эти животные давно бы заполонили всю планету. Если бы взялся работать на благо нашей фирмы – Сергей Дмитрич давно открыл бы филиал в Германии, как мечтал. А еще я слышал, в Африке дети голодают. Вот послать бы к ним Антона – глядишь, через месяц полопались бы от обжорства… Но нет, это ведь «скучно», мать его! Куда веселее загонять себя в могилу, потому что я его бросил, а замены мне не нашлось. Мастер сказал: так бывает. Просто так бывает, Саша. Смирись и терпи, если не хочешь, чтобы он остался инвалидом, а то и вовсе подох в какой-нибудь подворотне, в очередной раз нарвавшись на хулиганов. Ты же видишь, что с ним делается без тебя?.. Я криво усмехнулся. Да, вижу. Еще бы не видеть. Вот он лежит – весь в синяках, с пробитой головой, тощий как жертва Бухенвальда, и на руках у него пятна ожогов. То ли от сигареты, то ли от свечки… поди пойми. И никто его не навещает, потому что на фиг он такой никому не нужен. Правильно вообще-то! Кому может понадобиться законченный игроман с мерзким характером и шилом в заднице? Видимо, только мне… Я вздохнул и бережно провел рукой по его волосам, отметив, что в них запеклась кровь. Антон долго не просыпался. Потом вздрогнул, открыл глаза – и уставился на меня почти с испугом: – Сашка?.. – Ага. А ты кого ждал, Анжелину Джоли? Все, хватит тут валяться. Поехали домой. – Куда домой?.. – хрипло прошептал он. – Ко мне. Или к тебе, как хочешь. Он невесело усмехнулся и мотнул головой: – Нет уж, спасибо. Лучше здесь полежу… – А тебе уже нельзя «здесь лежать»! – фыркнул я. – Тебя выписывают. По меркам нашей городской больницы, ты вполне здоров и можешь идти на все четыре стороны. – Ну, тогда у меня остается, как минимум, три варианта. Я вновь погладил его по голове. Выпендривается, скотина… Ну ладно, попробуем иначе. – Знаешь, Антон… Я здорово за тебя испугался. – Знаю. Ты всегда за меня пугаешься. Это у тебя условный рефлекс такой – по любому поводу за меня пугаться. – Рефлекс?.. А, ну да, я что-то вроде собаки Павлова. Если включить лампочку, у меня сразу слюна выделяется, а когда вижу тебя в таком состоянии – внезапно пугаюсь. Без причин. – Со мной все в порядке. – Серьезно? Ну тогда идем! Чего ты тут разлегся, как больной? Он вздохнул и вновь повернулся ко мне: – Что тебе надо, Саш? Зачем ты пришел? – Хочу бросить вызов. – Кому? – Тебе. Кому же еще? Антон недоверчиво сдвинул брови: – Так ты… хочешь со мной играть? – Нет, – сказал я. – Но, честное слово, лучше уж так, чем смотреть на все твои похождения. – А не боишься, что я опять буду над тобой издеваться? – Не боюсь. Делай, что хочешь! Издевайся, бей, насилуй, у тебя карт-бланш на все! Только прекрати это, Антон. Пожалуйста. Он ядовито усмехнулся: – Ух ты, надо же, какой поворот! Решил отдаться в руки палача, да? И только ради того, чтобы я, весь такой бедный-несчастный, не нарывался на пьяных гопников, когда продую? Видимо, совсем крыша поехала с твоим Стокгольмским синдромом… – Нет, это у тебя «крыша поехала»! – внезапно крикнул я, и люди в палате все как один повернулись в нашу сторону. – Хватит фигней страдать! Если ты сейчас не встанешь – клянусь, я сам тебе голову проломлю, по второму разу! Приволоку домой, свяжу и буду посылать к тебе пешек, чтобы кормили. А если будешь себя плохо вести – приду и выпорю каким-нибудь жутким девайсом, сниму это на камеру и выложу в интернет! Вот и посмотрим, как ты тогда запоешь! Антон уставился на меня круглыми глазами и мгновенно перестал улыбаться. – Саш… Ты чего? – Ничего! – я схватил его за локоть. – Как думаешь, кто тебе вчера «скорую» вызвал? – Хочешь сказать, это ты… – Нет, блин, Великий Гроссмейстер! – я почувствовал, как на глазах опять навернулись слезы. Выпустил его и отвернулся, срочно утираясь. – Слушай, ну… прости, я ведь не знал, что ты все это видишь… Я поморщился. Да, точно, в этом проблема – в том, что я «увидел». А то, что он загнал меня в безвыходную ситуацию, повесил на меня право решать его дальнейшую судьбу, выбирать между ним и собой – это так, мелочи. Если не обращать на них внимания, то все прекрасно. Никаких проблем. – Так что? – спросил я, вновь поворачиваясь к нему. – Ты принимаешь вызов или нет? – Вызов?.. – Да, вызов на партию. Или тебе надо официальную заявку оформить? Он подумал немного и все-таки кивнул, глядя мне в глаза: – Принимаю. – Тогда поехали домой, – решил я и протянул ему руку: – Вставай. У тебя максимум трое суток до начала партии, а мне вовсе не улыбается играть с полудохлым противником. Сам знаешь, я туплю, когда за тебя волнуюсь. Так что будем приводить тебя в порядок. Ну? Едешь? – Еду… Я бледно улыбнулся и кивнул. Помог ему надеть штаны и рубашку, потянулся за ботинками, но Антон поймал меня за плечо: – Саш… Я что, до ТАКОЙ степени тебя достал? – В смысле? Я просто не хочу тебя поднимать, когда ты нагнешься завязывать шнурки и грохнешься на пол. Ты хоть и дистрофик, но тяжелый как… – Да я не об этом, – он мотнул головой. – Ты сдался. Помнишь? И попросил никогда тебя не трогать. А теперь сам даешь мне полный карт-бланш. Для игрока типа меня это как молотом по голове! С тем же успехом можно встать перед быком и демонстративно выкинуть красную тряпку… Я не ответил. Хотя и понимал, о чем он говорит. Я отказался от роли «трофея», и с этого момента охотиться за мной стало уже не так весело. Вместо неуловимой добычи, которая путает след и всячески сопротивляется охотнику, я превратился в пойманного и прирученного зверька, который позволяет над собой издеваться. А это – полная противоположность «Кошке-Мышке». Понятное дело, Антона мой финт немного выбил из колеи! Если меня нельзя напугать, спровоцировать, заставить отбиваться – какой от меня прок? Слишком легкая мишень. Мышка-мазохистка… Ну вот и пусть теперь ломает голову, как бы так меня довести, чтобы я снова боялся ему проигрывать! Эх, весело мне будет… страшно представить, как весело. Мы вышли из палаты. Я поддерживал Антона за локти и старался идти медленно, чтобы он не запнулся. Остальные пациенты проводили нас дикими взглядами, но никто ничего не сказал – и на том спасибо. Я невольно фыркнул, представив, о чем они думают. Приятно, наверное, развлечься таким концертом в один из унылых больничных дней! Теперь будет, что обсудить: кто это такие, что за Игра, почему один избитый, а другой закатывает сцены, пидорасы наверное… – Ты чего улыбаешься? – спросил Антон. – Да просто… Подумал, что со стороны мы выглядим довольно колоритно. Этакие педики с личной драмой. Он пожал плечами: – Ну, так и есть… Я быстро глянул на него – он улыбался, хитро, с уже привычной иронией в глазах. Вздохнул: – А хочешь, Антон, я тебе стишок расскажу? – Какой? Опять твоя «готишная лирика»? – Ну, почти... Он без рифмы, зато в тему. Про Игру и про тебя. Вот слушай: «Главным делом жизни вашей Может стать любой пустяк. Надо только твердо верить, Что важнее дела нет. И тогда не помешают Вам ни холод, ни жара, Задыхаясь от восторга, Заниматься чепухой...» Он споткнулся на лестнице и едва не упал, но я крепко ухватил его за плечи, прижимая к себе, и замедлил шаг, хотя мы и так ползли еле-еле. – Это ты что… над раненым издеваешься, что ли? – Нет, это «Вредные советы» Григория Остера, – хмыкнул я. – Они для детей. Но великовозрастным дебилам, вроде нас с тобой, тоже подходят. Он опустил голову. И вдруг тихо спросил: – Хорошо, когда можешь не играть, да? Когда это… чепуха. Способ заработка, увлечение, хобби, «просто чтобы не было скучно»… – Да, – кивнул я. – Наверное, хорошо. Мы вышли и остановились на крыльце, вынимая сигареты. Я раскурил сразу две – себе и Антону, и минуты две мы стояли, нервно пыхая дымом и глядя, как темнеет небо. Во дворе было пусто. Лишь на ступеньках сидел какой-то парень и задумчиво ковырялся в смартфоне. Я посмотрел на него – и мне почему-то стало не по себе. Парень был одет в пижаму с дурацким мультяшным рисунком и тапочки на босу ногу. Он выглядел не то, чтобы раненным, а… каким-то неизлечимо больным, что ли. Потом я вспомнил, что здесь, в этом же здании, находится хоспис онкологии, и нахмурился. Неужели он оттуда? Видимо да – судя по тому, что волосы, брови и ресницы у него отсутствуют. Так бывает после химиотерапии. Да и кожа бледная до прозрачности, можно увидеть, как под ней извиваются черно-синие узоры вен… Парень заметил мой взгляд и вдруг улыбнулся: – Привет, Саша. – Привет, – сказал я, не совсем понимая, что происходит. – Не узнаешь меня? – Нет… – Я Миха, – парень опять улыбнулся и протянул мне руку: – Будем знакомы! – Миха?! – не поверил я. – Но ведь… ты же… – Игрок, – насмешливо кивнул он. – Тот самый, из Гильдии. Ты меня, наверное, по-другому представлял, да? Это хорошо. Значит, я всех обманул. Хотя, честно говоря, думал, ты-то сразу догадаешься. – Почему? – Ну, ты ведь с Мастером иногда говоришь. Я думал, он хоть намекнет, что я не рассчитываюсь лично за проигранное время. Не могу, – он развел руками, – не выездной, к сожалению… Антон тоже повернулся к нему и удивленно моргнул глазами: – Так я тебе проиграл тогда? – Ага! – весело хмыкнул Миха. – Я тебя сделал, как мальчишку! Потом еще раз оглядел его с головы до ног и спросил: – Как ты себя чувствуешь, кстати? Сильно влетело? – Нормально. – Сашка за тебя беспокоился, – вздохнул он. – Он вообще тебя любит. Очень. Мне бы так… Антон поджал губы и ничего не сказал. – Тебе с ним повезло, – продолжал Миха. – Если бы я был на твоем месте – никогда б его не обидел. И больно не сделал никогда. Ты просто не понимаешь, какую ценность для игроков имеют подобные люди. Они – твой единственный «якорь». Твое спасение. Я бы все отдал, чтобы меня любил такой человек… А тебе похуй, да? Могу поспорить, ты даже ни разу не сказал ему «спасибо», только принимаешь все, как должное. А ведь он, по сути, ничего тебе не должен. Таким, как мы с тобой, вообще никто ничего не должен. Поэтому, в конце концов, мы и подыхаем здесь. В одиночестве… – Мих, заткнись! – перебил я. – Чего ты сразу не сказал, а?! – Сразу? – хмыкнул он. – О чем? – Ну… о том, что болеешь… – Так мне еще поиграть хочется! А с раковым на четвертой стадии никто играть не будет, поверь. Я как-то заикнулся. Мигом все убежали… – Еще один идиот, – констатировал я. Миха тепло улыбнулся, склонив голову набок: – Для тебя – идиот. А для всех – обуза. Поэтому я и говорю, что Антону с тобой повезло. Таким, как ты, надо приносить кофе в постель по утрам, и тапочки – когда приходишь с работы. И массировать плечи, когда ты устал. И отдавать свою куртку, когда замерз… Таких, как ты, надо беречь ценой своей жизни, потому что вас до обидного мало. Я бы так вообще с тебя пылинки сдувал… – Я… еще приду, – пробормотал я и повлек Антона к машине. – Только не говори никому, – тихо сказал Миха мне вслед. – Хорошо? Мы с Антоном доковыляли до стоянки, сели в машину и синхронно захлопнули дверцы. Я молчал. Он тоже как-то притих и сидел, потупившись и глядя на свои обожженные руки. Нетрудно было понять, о чем он думает. Я и сам не мог выкинуть из головы этот голый череп, синие вены и потрескавшиеся губы своего недавнего противника. Нельзя так! Бросать человека в таком состоянии, зная, что ему осталось всего ничего… Четвертая стадия рака – это месяц или два. От силы. А сколько из этого Миха уже прожил? Это ведь реально страшно – сидеть вот так, на крыльце, и наблюдать за стрелками часов. Вдыхать вечерний воздух и гадать: последний это вдох или предпоследний? Смотреть на людей и думать: я тоже живой, я тоже могу как они – играть и смеяться, вызывать к себе ненависть, страх, уважение, хоть какие-то эмоции… только бы не безразличие. Потому что тогда – все. Пропадешь, и не заметят, исчезнешь – никто не оглянется… И пытаешься высказать все как есть, одним махом, пока тебя еще слышат. Без ложной скромности, этики и длинных пауз. Потому что другого шанса может и не быть. Пусть это глупо. Пусть это слишком откровенно и нагло. Какая разница? А ведь он прав: многие игроки заканчивают так же. И болеть раком для этого вовсе необязательно. Кого-то ждет палата для буйных, кого-то – наркологический диспансер… а кто-то и вовсе постоит «часовым» у подъезда холодной зимней ночью – и заработает пневмонию, а после начнутся осложнения… Стоит ли поминать о самоубийствах, которые бывают у нас каждый год, несмотря на помощь психологов? Я потянулся и взял Антона за руку. Он тоже отчаянно ухватился за мою ладонь. Стиснул зубы и кивнул: – Поехали, Саш. Поехали уже отсюда...