Дожить до выпускного. Часть I

Жизнь перевернулась с ног на голову и мир погрузился во тьму как фигурально, так и буквально: синоптики сообщали об урагане к востоку отсюда, и пусть на город он так и не обрушился, следом за собой он потащил невиданные осадки. Грозовые тучи на несколько дней накрыли город черным покрывалом, как клетку с надоедливыми попугайчиками. Все погрузились в леность, каждый второй боролся с сонливостью, апатия с депрессией под ручку поразила всех, склонных к ней. Когда Кензи приезжал к Шейле, — они вместе делали уроки, смотрели фильмы и просто болтали о всякой чепухе — то часто клевал носом или откровенно засыпал. Решимости будить его у Шейлы не было, уж слишком измотанным он выглядел, но она с долей смущения каждый раз трепала его по светлым волосам или мечтательно оглядывала идеальный профиль его лица. В такие моменты Кензи выглядел умиротворённым и это его спокойствие передавалось Шейле по воздуху невидимыми импульсами, согревая её. Пока на неё не обрушивалась ледяная тень сестры. Шейла никак не могла понять, нарочно ли Ванесса напускает на себя ужас, или она сама по себе является монстром под прикрытием симпатичной мордашки. Каждый раз когда Ванесса заходила её проведать и заботливо приносила лекарства или сладости (несколько раз даже любимых кислых червячков), Шейла противоречиво ощущала благодарность вперемешку со страхом. Может быть, Ванесса тоже одновременно с виной чувствовала к своей сестре презрение и ненависть, ведь именно из-за Шейлы, из-за того, что её угораздило тогда попасть на ту тупую вечеринку, их с Бруксом невидимая связь оборвалась; они больше не смогут быть такими друзьями, как раньше. И всё из-за Шейлы. Спросить об этом напрямую она не могла. Да и вряд ли старшая сестра расщедрилась бы на ответ — с каждым днём она говорила всё меньше, а фразы её становились всё дежурнее и дежурнее. «Ага… ладно; я помою; ничего; может быть; мне норм; возможно; наверное; не знаю». Хотя было в этом и что-то хорошее. Робо-Ванесса хотя бы перестала ругаться. Когда Кензи засопел, утонув головой в подушке, Шейла как раз переписывала конспект из учебника по истории. «Ткни меня в бок, если усну, о’кей?» попросил он сразу же, как вошёл к ней в комнату, и ей пришлось согласиться, но стоило ему и впрямь уснуть, она только ухмыльнулась и уткнулась обратно в тетрадку. Через несколько минут раздался звонок, потом кто-то скромно постучал в дверь и умолк. Судя по тому, что никто не помчался открывать, остальных жильцов неизвестная сила вытравила из дома. Потому Шейле пришлось спуститься самой. Она с опаской посмотрела в дверное окно, но пришедший стоял к ней спиной, будто специально не хотел светиться прежде, чем дверь откроется. Ничего примечательного в его фигуре обнаружить не удалось — мужчина неопределенного возраста, среднего роста и в лёгкой куртке. Затылок его лысел, виски запоздало засеребрились. Полицейский, подумала Шейла, потому что детективы иногда ходят в гражданском. Например, Леди Коп в прошлый раз тоже пришла в рубашке, куртке и джинсах — с виду и не скажешь, что полицейская. На машине тоже ездила неприметной, без каких-либо опознавательных знаков и проблесковых маячков, обыкновенный серый «хендай». Хотя Сесиль с Конрадом с первых дней своего опекунства приучали племянниц крайне осторожно относиться к незнакомцам, особенно к мужчинам, Шейла наполнилась решимостью открыть и узнать, кто пришёл. К тому же, если это действительно полицейский, просто прятаться и игнорировать его было бы глупо и как-то по-детски. В довесок ко всем аргументам Шейла приписала и Кензи на втором этаже который, в случае чего, придёт на помощь… Она открыла. Дверь без скрипа отворилась лишь на жалкие двадцать или двадцать пять сантиметров и Шейла, выглянув, кашлянула, чем привлекла к себе внимание. — Я могу вам чем-то помочь? — спросила она и сама удивилась тому, как по-взрослому прозвучал её голос. Наверное, всё дело в самой фразе, ведь всех встречных до этого дня Шейла обычно встречала коронным: «взрослых сейчас нет дома». Мужчина развернул голову, показав лицо. Оно казалось непримечательным само по себе, но от него Шейлу накрыла паника и она еле удержалась от того, чтобы с визгом не хлопнуть дверью прямо перед своим носом. Наверное, она бы и не узнала его, встретив на улице просто так, но знакомые ореховые глаза, прямо такие же, как у Бруксона, служили доказательством их исключительно близкого родства. Миллер старший, в отличие от своего сына, казался вполне обычным и не выделяющимся ростом человеком. Он не много говорил. Первое, что произнёс, это слова извинения за поступок сына. Звучал мужчина искренне, действительно раскаивался в случившемся, но при этом не мямлил и не унижался. Единственное, что смутило Шейлу, это его последняя фраза: — Я рад, что встретился сразу с тобой. Ничего радостного Шейла в этом не видела совсем. Она всё время молчала, не принимая, но и не отрицая извинений, будто встала в ступор. Губы её оказались сомкнуты так плотно, что побелели. Конечно же, отец Бруксона пришел не просто так, и не просто так он пришел один, подгадав такое удобное время. Сесиль и Конрад ещё были на работе, но занятия в школе закончились. В этот момент Шейла стала искренне жалеть, что Ванессы не было в доме, ей бы точно нашлось, что сказать: она не пожалела бы эпитетов и не постеснялась бы достать из кармана своих матюков самые изысканные, чтобы забросать ими мистера Миллера с головы до ног. Всё, на что оказалась способна Шейла — мертвецкое молчание. Кажется, она даже дышать перестала. Он передал ей дутый конверт. Ужасно старомодно передавать деньги вот так вот, в конверте, к тому же, как-то неправильно. Ещё более неправильно было бы брать их, словно принимая все эти извинения и отпуская обиды, но Шейла всё равно взяла. Она стояла с конвертом, который мистер Миллер всучил ей, как подарок на день рождения, и, широко раскрыв глаза, смотрела на него. Мужчина продолжал извиняться так много и так искренне, что в конце концов это сделало его жалким и мелким, и страх перед ним пропал сам по себе. Потом он потрепал Шейлу по плечу на прощанье и сказал что-то наподобие: «Надеюсь, мы друг на друга не в обиде». Конверт ощущался неподъемным, но проверить сколько именно денег в него запихнули Шейла так и не решилась. Закрыв дверь, она села в гостиной и положила деньги на кофейный столик в ожидании кого-нибудь, кто найдет её и спросит, что это за загадочный конверт. Тогда Шейла ответит, что это гадкий папаша Миллера пришел отдать ей деньги за ту «неудачную» ночку, словно видя в ней шлюху, которая обиделась только из-за того, что над ней надругались за бесплатно. Когда спустя пятнадцать минут в дом вошла Ванесса, небрежно бросая спортивную сумку на пол, то действительно спросила, почему Шейла так завороженно смотрит на бумажный прямоугольник прямо перед собой. Выразить всё своё негодование у неё не получилось: язык будто свернулся в узел, а губы онемели. Ванесса сама взяла конверт, грубым рывком раскрыла его и удивилась содержимому так сильно, что брови её подскочили на лоб. Она только стояла, взглядом пересчитывая купюру за купюрой, а потом лицо её уродливо исказил гнев и она швырнула конверт в стену. Тот мертвой тушкой шлепнулся о неё и упал на пол, как птичка, угодившая в лобовое стекло. — Когда? — резко спросила Ванесса, обращаясь к сестре. — Они приходили? Когда? — Минут пятнадцать назад, наверное. Только он приходил. Его отец, кажется… — И ты взяла! Какого хрена ты взяла этот сраный конверт? — снова возмутилась старшая. — Нужно было бросить деньги ему в рожу, и плюнуть, а ты просто взяла…! Какая же ты… Вместо речи из Ванессы вырвался истеричный рык и она, сжав руки в кулаки, затрясла ими в воздухе от возмущения. — Я ведь знала, что за тобой всегда нужен присмотр. — Злость сменилась негодованием и старшая чуть притихла в попытках взять себя в руки. Шейле показалось, что сестра вот-вот расплачется, и ей действительно стало стыдно за то, что она не бросила эти деньги ему в лицо, и не плюнула. — Всегда, всегда, блять, знала! Это никогда не меняется… После триады Ванесса схватила конверт, сжала его и гулко топая по лестнице побежала наверх. По пути к себе в комнату она столкнулась с Кензи, но будто не увидела его, столкнулась с ним плечом и хлопнула дверью так громко, что на первом этаже чуть не посыпалась штукатурка. — Что случилось? — Обеспокоенный Кензи появился, держась рукой за перила и заглядывая в гостиную. Шейла только качнула головой и пожала плечами. Наверное, в этот момент надеялась, что ничего не произошло. … Хотя, всё-таки, произошло, но потом. Вечер в этот день выдался жутко тоскливым, холодным и промозглым. Начал проклёвываться слабый дождь, от влаги заблестело асфальтовое покрытие; идя по дорожке непременно можно услышать, как подошва шлёпает по воде, оставляя следы на штанинах. Бруксон Миллер был один и Ванесса знала это, потому что проторчала на улице перед его домом не меньше часа. После того как Миллер-старший принёс Шейле денежную подачку, Ванесса поняла, что обратного пути уже не будет. Она не могла позволить ни себе, ни им оставить всё, как есть; не могла позволить кому-то обо всём забыть или откупиться. Смесь ужаса и лютой ненависти окольцевала её и сдавливала, слово удав. У Ванессы болела голова, болели лёгкие, ребра и позвоночник; её выворачивало наизнанку — мясом наружу и кожей внутрь; что-то ломалось и кровоточило, но что-то внутреннее, не видное глазу. Ванесса сильно заболела и чувствовала это всей душой, но вместе с этим же она чувствовала, что эту болезнь нельзя вылечить уже никогда, лишь облегчить симптомы. Это безумие должно закончиться сегодня, так она считала. Сначала она хотела пробраться в дом под покровом ночи, минуя спальню его родителей. Она знала, какая из половиц в его доме скрипит и знала как повернуть дверную ручку, чтобы она не щёлкнула. Дом Миллеров казался ей роднее собственного, там она провела свои лучшие и, если честно, худшие годы тоже. Миссис Миллер готовила им молочные коктейли, мистер Миллер позволял смотреть телевизор до одиннадцати (когда Армстронги разрешали только до девяти); у них Ванесса научилась ездить на велосипеде, вместе с ними она несколько раз справляла Рождество и впервые села за руль под присмотром Брукса. Моросил мелкий дождик, а ветер морозной рукой лез под одежду. Потом Ванесса не могла вспомнить, сколько простояла на одном месте, просто вглядываясь в окна и наблюдая, но тело её дрожало и мышцы время от времени сводило судорогами. Она уверена в том, что Бруксон чувствует её присутствие, как бы странно это не казалось. Бруксон знает, что Ванесса рядом, и прячется. Теперь они остались один на один друг с другом. Им обоим страшно, но обоих переполняла уверенность в… чем-то. Они оба знали, в чём, и боялись думать об этом. Весь день Миллер сидел в своей комнате и играл в приставку. В его наушниках звучал голос беттера из его команды, с которыми они время от времени зависали в «Titanfall 2» и всякие другие игры. Простое и бездумное прохождение уровней на автомате. Смерти в виртуальной реальности уже не расстраивали и не злили его, как раньше, но сегодня он особенно сильно жалел о невозможности «сохраниться», на случай непредвиденной кончины. — Я один сейчас, — сказал Брукс и отложил джойстик. — Не знаю, родители поехали к адвокату. Парнишка с пердящей и свистящей гарнитурой выбешивал Брукса одним своим существованием. Он вечно мямлил, поддакивал, да и качество его микрофона оставляло желать лучшего, что заставляло и без того нервного Миллера становится вдвойне нервным, как оголенный провод. «Жестко тебе та телка насрала, — говорил беттер. — Ты не думал, что она просто с мажориками дружит? Наверное, они её и подговорили после вашего перепихона в полицию пойти». Но Бруксон ничего на это не ответил. Веки его тяжелели и он медленно засыпал, сидя на диване в гостиной. Отёки с лица от недавнего мордобоя не спали, и хотя врачи сказали, что сотрясения удалось избежать, по ощущениям мозги в голове взболтнули, как огурцы в банке с маринадом. «Я тебя знаю с шестого класса, ты вообще не способен на то, в чем тебя обвиняют, — не унимался беттер, видимо, воспылав чувством справедливости. — Слушай, ну скажи полицейским, что она тебя наркотой накачала. Надо ей тоже врезать, суке. Почему только тебе страдать и со всем этим разбираться приходится?». Тут Бруксон посмотрел себе в ноги каким-то тяжёлым, задумчивым взглядом. Ему всё это надоело ещё тогда, когда родители насели на него пару дней назад. Никто ничего не знал, пока Шейла не решила сунуться в полицию и всем всё растрепать, и никто не узнал бы… А теперь эта проблема висит над всеми их головами и неизвестно, чью шею сломает первой. Бруксону просто хотелось верить, что не его. Капли дождя шлепали по траве и крыше. Эффект эти звуки производили умиротворяющий, и если бы ситуация была немного иной, может, Брукс даже вздремнул бы. По его хребту пробежал холодок. Несколько шлепков о землю вовсе не звучали, как дождь. Они напомнили, скорее, чьи-то шаги: крадущиеся и осторожные, хищные. Какой-то инстинкт шепнул Бруксону позаботился о том, чтобы всюду был включен свет. Темнота в доме могла стать его врагом, ведь обычно самые жуткие вещи случаются под покровом ночи; ещё испокон веков, когда предки людей бегали по Земле в шкурах и разводили костры, отпугивая тигров-людоедов. Он ходил из комнаты в комнату и щёлкал выключателями. Последнее, что его волновало, это счета за электричество. В какой-то момент Бруксон пожалел о том, что его родители решились на такую нелогично-громадную квадратную площадь и сквозные комнаты: из гостиной легко можно попасть на кухню, из кухни в коридор, коридор вел в подвал, на задний двор и обратно в гостиную. Ко всему прочему, на первом этаже нет ни одной двери, кроме двери в туалет. Не глупо ли? Ужасно глупо, особенно если в этом доме тебе вдруг придётся спасаться от, например, линчевателя. Через пять минут дом Миллеров горел, как свеча. Свет лился из всех окон, даже из маленького окошка в гараже, а двери на улицу Бруксон предусмотрительно запер. Может быть, его схватила паранойя и настойчивый голос в голове на деле окажется игрой уставшего сознания, но он не мог позволить себе просто сидеть и ждать, пока челюсти Ванессы вонзятся в его горло и вырвут трахею вместе с языком. Может ли она сделать это? Может. И сделает, если ей не помешать. Бруксон знал, — как знал, что каждое утро встаёт солнце или что зимой становится холоднее, чем летом, он просто это знал — либо он, либо она. И её хриплый шёпоток проникал в его мозг, принимая правила этой игры. «Либо ты, либо я. По-другому же это не может кончиться, да?» «Да, не может». Брукс остановился посреди коридора и стал прислушиваться к оглушительной тишине. Только дождь накрапывал всё сильнее и сильнее: он стучал по листьям, бился о водосток, плюхался в окна, на козырёк крыши. Неожиданно громко завизжала сирена его машины, и он вздрогнул. Игнорировать это стало невозможным, уж слишком действовало на нервы, поэтому Бруксон сорвался с места, схватил ключи и выбежал на улицу, с раздражением вжимая кнопочку в брелок. Его машина никак не хотела затыкаться и брелок от напора чуть не треснул, но сигнализацию удалось усмирить. Бруксон зашёл обратно в дом и захлопнул за собой дверь. Провернув замок два раза, он посмотрел вглубь коридора в тот момент, когда свет во всём доме погас. Позже, уже после всего произошедшего, полиция скажет, что кто-то залез в щиток и специально оборвал главный кабель. И сделать это мог кто угодно, ведь в домах по улице все щитки одного типа, и долго разбираться в проводах или рубильничках не пришлось бы. Когда дом, который Брукс так тщательно пытался осветить, потух, его сразу же схватила злость. Страх превратился в ненависть, брови опустились и кулаки железно сжались. Он медленно зашагал по коридору до двери, ведущей на задний двор и обнаружил её открытой. В замочной скважине торчал ключик, тот самый, что Миллеры прятали под третьим слева гномом, уродливым из-за брака, с перекошеной гнусной рожей гремлина. Несса оказалась внутри. Вместо того, чтобы бежать, Бруксон вытащил ключик и закрыл дверь обратно. Брукс не мог слышать её шагов, но ступал за ней по пятам. Он включил фонарик на своём телефоне и стал приглядываться к влажным пятнам на полу, оставленными её кроссовками. Маленькие капли падали с волос и одежды Ванессы, оставляя такие удобные следы, но дойдя до конца гостиной Бруксон внезапно понял, что это было бы слишком легко. Идти по крошкам, которые она оставила, всё равно что шагать в ловушку. Ванесса поняла, что он почувствовал неладное и остановилась вместе с ним. Они стояли, отделяемые одной только стеной, и пытались услышать дыхание друг друга. В одной своей руке Ванесса сжимала биту, очень аккуратно прижимая её к своей ноге, чтобы ни за что не зацепиться ею о стену. Любой скрип или стук мог спровоцировать и свести с ума их обоих. В таком случае общее сумасшествие захватит их разум и начнется погоня, драка, насилие. Если Ванесса не будет хитрой, Бруксон убьёт её, потому что если он этого не сделает, это сделает она. Бруксон развернулся вокруг своей оси, посветил фонариком и неспеша зашагал дальше. Несса никогда не пришла бы с пустыми руками, а значит, следовало вооружиться. Сойдёт даже мамина статуэтка кошки (она обожала всякие статуэтки), стоящая на столике в гостиной, и Бруксон взялся за стеклянную кошачью голову, бесшумно скользнув в кухню. Ванесса медленно последовала за ним, крепче сжав биту в руках. Ей нужен был только один точный удар. Лучше всего, если он придется на затылок, тогда он отключится быстро и не почувствует боли. Пугающее желание убить своего лучшего друга так основательно закрепилось где-то внутри сознания, что Ванесса перестала считать это чем-то ужасным. Она надеялась передумать, оказавшись с ним один на один, но соприкоснувшись с запахом его дома, с его мыслями, Ванессой с новой силой овладела решимость. Мэй двигалась плавно и аккуратно, как амазонка стерегущая добычу, но посмотрев себе под ноги поняла — её влажный след замкнулся. Она снова оказалась в самом начале своего пути, у двери, ведущей на задний двор. Впереди её простирался пустой широкий коридор. Он напоминал глотку какого-то гигантского чудища, в желудок которому Ванесса вот-вот провалится. Показался силуэт Бруксона и Ванесса от страха так быстро соскочила с места, что случайно задела дебильное кашпо миссис Миллер. Оно стукнуло о стену и Бруксон, обратившись в слух, с ужасным грохотом затопал прямо к ней. Бруксону казалось, что веди он себя громко — и Ванесса запаникует. Хватило бы заминки. Он оказался прав, ведь его линчевательница по глупости побежала вглубь дома и обнаружила себя, а не осталась на месте, продолжая их немое столкновение. «Ближе, ближе! Попадись мне только, — подумали оба, — Я порву тебя на части, как детскую игрушку». Ванесса спряталась, приготовила биту, встала в стойку. Раньше она била людей битой, хотя чаще просто запугивала, но ей ещё не приходилось орудовать ей почти вслепую и в темноте, и это сыграло свою роль. Когда Бруксон заторопился за ней следом, то оббежал гостиную и кухню насквозь, и встретился с ней в коридоре. Бита больно ударила его в плечо и Бруксон громко, болезненно закричал, но в один рывок отобрал её и выбросил. Ванесса стояла прямо перед ним, такая маленькая в сравнении, но совсем не беззащитная. Она попыталась отступить, но было некуда, а потом Бруксон перехватил её за плечи и больно ударил ею о стену. Кошка выпала из его рук. Ванесса вскрикнула. Бруксон схватил подругу за плечи и вжал спиной в стену с такой силой, что, кажется, проделал в ней дыру. Несс пришлось брыкаться, она попыталась вцепиться в его опухшее лицо и ногтями впилась в воспалённую рану над его скулой. Её палец сковырнул пластырь, зашёл под него и саданул прямо меж треснувшей кожи, выплеснув наружу целую струйку крови. Миллер завопил и схватился было за скулу, потом замахнулся для удара, но Ванесса воспользовалась заминкой и уже всеми десятью пальцами вонзилась в его лицо. Одним ногтем она зарядила в глаз, царапнув по нему с такой силой, что из него что-то брызнуло. Возможно, это всего лишь слёзы, в темноте не разглядеть. Ванессе удалось вырваться и она, спотыкаясь, побежала на кухню, но Бруксон даже ослеплённый наполовину успел потянуться к ней. Поймать её не смог, потому со всей силы толкнул её вперёд, и Ванесса влетела головой в край кухонного гарнитура. — Ты сука! — взрыкнул он, держась за лицо и постанывая от боли. Судя по треску, раздавшемуся в её голове, Ванесса должна была сломать череп, но когда она поднялась, упираясь руками в кухонный ящик, и дотронулась до макушки, то ощутила лишь надутую шишку. В это время Бруксон пытался говорить с ней, в основном ругательствами — обычно он редко позволял себе эмоционировать, но старая подруга почти лишила его глаза, вспорола заживающие раны, и сдерживаться он перестал. Ванесса хлопнула руками по ящику и стала искать что-нибудь, что поместится ей в руку: нож, вилку, хотя бы сраную ступку! Она ещё может огреть его по голове ступкой! — Я убью тебя! — сказали оба. Или только один из них. Или никто не сказал, и им только показалось, но точно может быть, что им обоим эта мысль пришла в голову. Бруксон бросился к ней и схватил прямо на кухне. Ванесса кричала, это точно, но злобное гарканье Брукс прервал, сдавив её шею руками. Он должен её убить, чтобы выжить, ведь он не какой-нибудь там маньяк, он не жаждет чужой смерти. Ему просто жизненно необходимо убить её. Но нихрена вы не поймёте. Нет таких людей, кто понял бы, о чём идёт речь. Только Ванесса смогла бы. Ванесса хваталась своими руками о его, снова пыталась дотянуться до его лица, но он ей не позволил. Несколько раз он тряхнул её за шею, услышав при этом, как что-то странное булькает в её горле. Бруксу показалось, словно что-то там, под его руками, сломалось, и Ванесса внезапно стала тяжелеть, колени её подгибались, она почти падала. Что ему стоило просто сломать ей шею? Совсем ничего. Если не считать, что он никогда никому не ломал шею по-настоящему. Даже просто задушить оказалось не так просто, потому что Ванесса не сдавалась до последнего и не уходила. Сознание её оставалось в пределах разума, словно подпитываемое какой-то потусторонней силой извне. Может быть, сам дьявол плясал на её стороне, или подтрунивал над ними обоими, взывая к убийству. Внезапно Брукс осекся. Его ладони разжались всего на мгновение, он в страхе округлил один свой глаз, а второй сжал посильнее. «Несса, — раздалось в его голове. — В самом деле, какого же хрена? Несса, скажи мне, чтобы я остановился, иначе я с тобой покончу…». Руки Брукса почти разжались, дали Ванессе хрипло, слабо втянуть воздух в лёгкие, и она отклонилась назад, падая спиной на кухонный ящик. На секунду ему показалось, что всё закончилось и дьявол проиграл, но Ванесса нащупала рукой злосчастный ножичек для чистки картошки и с размаху вонзила его прямо в Бруксона, где-то между плечом и ключицей. «Нехрен накручивать сопли на кулак», — пронеслось в её голове. Миллер взвыл от боли пронзительно и надрывно, и пока он с остервенением, действительно в странном каком-то бреду, носился по кухне, Ванесса шатко убежала в гостиную, держась одной рукой за горло, а второй за стену. Бруксон вытащил нож. Это оказалось почти так же больно, как и вогнать нож в тело. Обхватив рукоять ладонью Миллер мог бы осознать, что нож для чистки картошки едва ли способен убить его или её. Но в нынешнем состоянии он вряд-ли мог отличить кошку от собаки, не говоря уже о том, чтобы придумать оружие получше. Несколько раз в доме гулко прогремело имя «Несса». Бруксон напоминал медведя, угодившего в капкан, и рукав его пуловера стал промокать насквозь. Кровь лилась, не останавливаясь, делая из чудовищной Годзиллы что-то ещё более устрашающее. Если бы Ванесса встретилась с ним лицом к лицу, то наложила бы в штаны такую кучу, что её пришлось бы выкатывать из дома, как навозный шарик, и, видимо, понимая это, она скрывалась. Бруксон точно почувствовал бы, покинь она дом. Нет, она не ушла, а осталась, чтобы закончить начатое. Поэтому Бруксон стал громко, пронзительно звать её по имени и громко, очень громко топать. Он снёс кофейный столик, разбил ещё одну мраморную кошку, сорвал с потолка дебильное кашпо, чуть не перевернул диван. Им овладело безумие умирающего или, может быть, тело его напротив наполнилось жаждой жизни настолько, что он готов был разложить дом щепка к щепке, лишь бы не попасться. Наконец, Бруксон вылетел в коридор с ножиком для картошки в руке, и покачнулся. Может быть, не такой уж этот нож для чистки картошки и бесполезный? На груди и рукаве уже разрослось внушительное, чёрное в темноте пятно крови, и ткань прилипла к коже. Как же, чёрт возьми, больно! Разглядывая себя он и не заметил, как за ним возникла тонкая фигурка его подруги. Ванесса, перехватив свою биту поудобнее, на этот раз ударила намного выше. С глухим стуком она треснула Брукса по затылку и его тело свалилось на пол, словно упавший стеллаж с книгами. Она удивилась. Стоит признать, Ванесса всегда думала, что Бруксон будет падать громче. За этим ударом последовал второй, уже по телу, лежащему на полу, и Ванесса била ровно столько раз, сколько потребовалось. Ошарашенная, она не вспомнила, ударила ли один раз или сто, а может, ей и вовсе всё причудилось. Возможно, Миллер свалился от кровопотери, а она всё себе выдумала… Сжимая в руках биту, Ванесса стояла над ним и слушала, как стены снова погружаются в тишину. Её имя теперь не гремит на весь дом, а мысли, эти дурацкие мысли о правосудии и убийстве внезапно пропали. Голос Бруксона стих не только в доме, но и в её голове. От страха никогда его больше не услышать, Ванесса обхватила свою звенящую пустотой черепушку и сжала её. Сразу же болью отозвалась шишка, выросшая до несоизмеримых размеров, как вторая голова. Что ты наделала? Ванесса громко, навзрыд заплакала. Бита выпала из её рук и со стуком ударилась о пол. Закрыв рот руками, Ванесса примкнула к стене и скатилась по ней на пол, в панике начиная тереть себе лицо. Слёзы и сопли она размазывала по щекам, как сумасшедшая, её губы исказились до того уродливо, что лицо стало больше похоже на театральную маску. Из-за странного ощущения в горле, плач выходил сухим и свистящим. Ванесса громко мычала и смотрела, как тело её друга просто лежит, уткнувшись лицом в пол, и растянув руки по швам. Словно он придуряется и встанет прямо сейчас, крикнув, что это какая-то тупая шутка и вечер получился отстойным. Ванесса даже билась затылком о стену, судорожно и с влажным шуршанием вдыхая носом. Она могла проплакать так десять минут или целый час, это уже неизвестно. Всё превратилось в кашу. Сильно болела голова, ещё сильнее болело горло и шея, ей приходилось прикладывать усилия просто чтобы не задохнуться. Пришлось встать. Ванесса поднялась, ухватившись за стену, а потом лениво вытащила из своего кармана конверт с деньгами, который мистер Миллер принёс её сестре, и бросила его сверху, на Бруксона. Наверное, он теперь больше пригодится им. Дорого ли стоит гроб? Дороже ли кремации? Ванесса почти не думала об этом, когда выходила из его дома и медленно, очень медленно шагала к себе домой. Как ни странно, оказавшись на улице, под дождем и на свежем воздухе, голова у Ванессы полегчала и она пришла в себя. Идя по дороге, уже выученной наизусть, она воображала себе обычный и ничем непримечательный день. Почти все дома по улице уже спали и только в некоторых горел свет или дребезжало тусклое сияние телевизоров. Зайдя домой спортсменка чуть не свалилась на пороге, держась за голову. Биту, с которой Ванесса шла, она по глупости чуть было не оставила стоять в углу прихожей. А если у кого-то по улице есть камеры? А она прогулочным шагом расхаживала с оружием убийства наперевес, как ни в чем не бывало. Когда Брукса найдут, а его обязательно найдут, причем в самый короткий срок, Ванессе придёт конец. Что она скажет в зале суда? Что убила друга из-за своей сестры… Тогда, в больнице, Ванесса готова была отсидеть в тюрьме десять пожизненных сроков, лишь бы ублюдок, сделавший больно Шейле, поплатился за всё, и чтобы смотрел с того света, как его убийца срёт в своей одиночной камере. Но оказавшись в мире, в котором ей действительно грозило сесть в тюрьму, Ванесса испуганно, как маленькая девочка, расплакалась от ужаса. В её голове сразу же возникла идея сбежать. В Мексику! Там до неё не доберутся… И Сесиль с Конрадом не придется таскаться к своей племяннице в тюрьму, и Шейла никогда никому не будет рассказывать на вечеринках или корпоративах о том, что её двойняшка сидит на пожизненном за убийство своего лучшего друга. И в Мексике можно начать совсем другую жизнь, например, устроиться чинить машины, как Ванесса всегда мечтала. Пойти по стопам отца. В Мексике же каждый второй умеет чинить машины? Ну конечно, иначе этот стереотип просто так не возник бы, правда? Ещё в Мексике тепло, а если жить рядом с океаном, то можно бегать купаться в нём, когда душе будет угодно. Ванесса возьмёт себе псевдоним — Грейс Уилсон, в память о своей маме, или назовётся Индианой Бонд, или Джеймс Джонс, как угодно, и никто никогда не узнает о том, что в семнадцать лет Ванесса сильно поехала крышей и хладнокровно убила человека. Преодолев лестницу почти наполовину, у Ванессы подогнулись колени. Она чуть не упала и навела шума, отчего из комнаты на первом этаже кто-то вышел, чтобы проверить, не стряслось ли чего. Это был Конрад. Он вышел в белой майке и трусах-шортах, в каких ходят все мужчины под сорок, и шумно, сонно вздохнув, посмотрел на Ванессу. Хорошо, что она не стала включать свет, и её перекошенного, словно в инсульте, лица он не увидел. — Ты чего не спишь? — спросил он повседневно. — Я… — прохрипела она и тяжело сглотнула. Горло отозвалось острой болью и ей пришлось постараться, чтобы выдавить из себя что-то напоминающее слова. — Надо было… побегать. — Какая пробежка в первом часу ночи, ты сбрендила? — Конрад вроде попытался побыть строгим, но не смог. У него никогда не выходила роль злого диктатора и папани-тирана, он даже не повышал голоса в присутствии племянниц, хотя на своей работе он горланил порой так громко, что его голос заглушал брусующие станки и шредеры. Шейла с Ванессой узнали, что он так умеет, только когда сходили вместе с ним на его работу пару лет назад. — Что с голосом? Заболела? — спросил Конрад, услышав хрипоту. — У Сесиль были какие-то чаи, пойдём, я тебе их заварю. — Он не умел варить чай, как и Ванесса. — Я нормально, — ответила она. — Скоро пройдёт. У меня часто… бывает. Будь на месте Конрада Сесиль, то заподозрила бы неладное, но Ванессе повезло. Дядя сказал ей возвращаться в постель и хорошо поспать, а сам зашаркал обратно в комнату и больше ничего не говорил. Ванесса аккуратно положила свою биту в ванную и смыла с неё кровь мылом и холодной водой. Завтра она попытается с ней что-то сделать. Например, сжечь, а если не загорится, то закопать поглубже. Если кто-то заметит и спросит, почему она закапывает биту, она соврет, что это её давний ритуал на победу… Но хорошо бы, если никто не увидит и ничего не узнает. Что ты наделала? Шум воды вводил её в транс. Что ты наделала? Ну нет, что я наделала! Если все вскроется, а всё обязательно вскроется, потому что я полнейшая идиотка без мозгов и без плана, то мне полная жопа. Меня не просто выгонят из школы, как раньше грозилась миссис Браун, когда я дралась с теми суками из старших классов… меня посадят и тогда прощай всё. И бейсбол тоже. Интересно, можно ли заниматься бейсболом в тюрьме? Ничего не имею против баскетбола или регби, но бейсбол или хотя бы софтбол был бы очень кстати… Дверь в ванную комнату приоткрылась и в проёме показалась Шейла. Видно, что её разбудил шум. Ванесса без паники и спешки закрыла воду, повесила лейку и прикрыла шторку. Потом обернулась и увидела, как Шейла перепугано округлила глаза. — Ванесса. — Шейла оглядела её с головы до ног. — У тебя кровь… Ванесса опустила голову и посмотрела на свои руки. Бурые разводы действительно остались на пальцах. Скорее всего, они и на лейке остались, и на перилах, за которые она хваталась, и на бог весть знает чём ещё. На том конверте, который она бросила Бруксону, наверное, тоже есть её отпечатки… На стенах, на ноже для чистки картошки, на всём, что она по глупости облапала — настоящая находка для полицейских. Даже таких паршивых, как в местном департаменте. — Это просто… — захрипела Ванесса и не придумала ничего лучше. — Просто месячные… Я стираю. Иди спать, уже поздно. Она, конечно, пыталась сохранить мнимое спокойствие, но когда Шейла не послушала и не ушла, Ванесса снова расплакалась. Плакала она уже сухо, почти без слёз, просто стояла и сипло скулила, как это иногда делают дети. Шейла обняла её двумя руками и ждала, пока плач отступит. — Кензи сказал, что тебе нужно как-то помочь. Несправедливо, что на тебя никто не обращает внимания, и я тоже ничего не делала, хотя ты и сама говорила, что с тобой не всё в порядке… Я думала, что ты и сама справишься, как ты обычно и делала. — Мне кажется, — начала Ванесса и вытерла мокрый нос рукавом. — Уже всё… — Что «всё»? — переспросила Шейла с испугом. — Я уже справилась со всем сама. — Она проглотила густую слюну и потёрла опухшие глаза чистой рукой, повторяя. — Уже всё. Хотя Шейла так и не поняла, что это за «всё», и почему оно «уже», но ей неожиданно стало ясно, что своей сестры она больше не боится. Может, дело в том, что Ванесса впервые за, наверное, целую жизнь показалась ей такой уязвимой и крошечной. Плачущая, как маленькая девочка, Ванесса не походила на Ванессу-терминатора или на Ванессу-президента, она выглядела живой и беззащитной, и очень настоящей, как человек. Может быть, все эти годы ей, Ванессе, нужно было только одно — избавиться от Бруксона. Освободить себя, выйдя из громадной тени. Его голос и впрямь затих. Ванесса не слышала его всю ночь, и на следующий день она тоже его не услышала. И пусть потом, где-то через полгода, этот голос снова зазвучит, он будет уже совсем другим. Не таким, как раньше: не въедчивым, и не заполняющим собой все пространство. А на следующее утро пришли полицейские.