Дожить до выпускного. Часть I

В Супременте ничего не изменилось. Шейла всё время думала, как это будет, когда она войдёт в школу впервые за время отсутствия. На неё обрушится стена осуждения? Кто-то окатит её едкой лужей обзывательств и колкостей, или станет тыкать в неё пальцем и кричать: «Шлюха! Шлюха в школе!»? Из-за этого пол-утра, пока она собиралась, у неё тряслись колени и подрагивали руки, а кусок еды лез в горло, как вонючая болотная жаба. Голоса спортсменов призрачным эхом топтались по её ушам, обвиняя в том, что она отобрала у них Бруксона — как она только посмела, как могла себе позволить открыть свой грязный рот и рассказать о Бруксоне Миллере такую поганую ложь? Но оказавшись в школе, Шейла встретила типичную для Супремента суету. Подростки сновали туда-сюда: кто-то громко кричал друзьям поторапливаться, сжимая под мышкой свёрнутый в трубу лист бумаги формата «А2», кто-то во весь голос обсуждал предстоящее рождественское мероприятие, заранее обрекая его на участь скучного и дурацкого зрелища на сорок минут. Несколько чирлидерш прошли мимо Шейлы, держась под руки, и громко хохотали, совсем не обращая на неё внимания. Им куда интереснее обсудить костюмы, специально заготовленные для будущей вечеринки: платья, еле прикрывающие зад, ошейники с бубенцами и блестящие рожки оленя, в общем, верх оригинальности. Коридор уже украшали к празднику. Учительница испанского языка повесила на дверь своего кабинета рождественский венок из искусственных веточек сосны. В ветках кутался в свои пластиковые крылышки пластиковый ангелок с колокольчиком в руках. Не пустовали и другие кабинеты, а стенд в холле обвесили бумажными гирляндами красно-зелёных цветов, шишками, звёздами и бантами. По обычаю своему, стенд заполняли бланки, голосящие о приближающихся соревнованиях или спортивных играх. Сейчас его обвесили рисунками с перечёркнутыми шприцами и таблетками, а посередине красовался большой постер: поделённый надвое холст изображал девушку в крайне плачевном состоянии, с темнеющими кругами под глазами и исколотыми венами, а надпись на постере напористо спрашивала: «такую жизнь ты выберешь?». Шейла, заворожённая рождественскими украшениями, даже не заметила этого. Мимо неё расхлябистой походкой, держа стремянку, прошли двое футболистов — Зак и Джосайя. Их так сильно увлёк разговор, что они не замечали ничего вокруг себя. — Что там ещё Ванесса придумала? — недовольно спросил Зак. — Они там с Майком оба сговорились? Мы эту стремянку туда-сюда таскаем уже по десятому кругу, что за шутки? Да она просто издевается над нами! Ещё вчера какую-то дичь про наркоманию слушать заставила, блин. Никто не обратил на Шейлу внимания, словно её и вовсе не существовало. В другой день это показалось бы ей обыденностью, но сейчас она чувствовала, как отступает дрожь, сковавшая её колени, и как паника дымкой падает на пол и исчезает. Уроки прошли, как обычно, если не считать внезапно повеселевшей миссис Патс — учительницы биологии и естествознания. Она была так взбудоражена своей с мужем предстоящей рождественской поездкой в оздоровительный центр, что весь урок посвятила только рассказам о том, какие красивые места её ждут. А разленившиеся ученики поддакивали ей, склоняя говорить всё больше и больше не по теме и превращая урок в болтовню о горячих источниках, сосновых лесах и горячих обедах. Когда Шензи встретились на перемене перед походом в столовую, то весь Супремент вообще перестал иметь значение. Всё, что видела Шейла — это Кензи; всё, что видел Кензи — Шейла. Они говорили так долго и много, словно не виделись несколько лет, хотя с прошлого визита Кензи в дом Мэй-Армстронгов прошло всего пара дней. — Как тебе первый день в школе после… после всего? — Футболист неловко поджал губы, стараясь быть как можно более деликатным. Шейле это показалось жутко милым; его невинный взгляд и невесомое прикосновение к её ладони своей, словно он бессознательно хотел поделиться частью своего тепла. — Ты могла до следующего семестра отдохнуть дома. Сесиль сказала, что вы так и планировали. — Мне надоело находиться в четырёх стенах и выезжать только за тем, чтобы посидеть в кабинете у психотерапевта. — Они сидели рядом на одной скамейке в столовой, поэтому Шейла положила свою голову Кензи на плечо. — Чувствовала себя рыбкой в крошечном аквариуме. К тому же я подумала, что мне нужно забрать гитару… Раньше я постоянно на ней бренчала, а в этом году вечно что-то мешает. Совсем о ней забыла. — Я тоже? — усмехнулся Кензи. — Я вам мешаю? — Ты встал между мной и гитарой с первого дня нашей с тобой встречи, — подтрунивала она, — но когда-нибудь это должно было случиться. Мне придётся выбрать между любовью к тебе и любовью к музыке! Кензи драматично сложил руки на груди и прикрыл глаза. Поражён в самое сердце. Спектакль вытянул на лице Шейлы смеющуюся улыбку, и это более чем просто удовлетворило главного актёра. Из столовой они шли, держась за руки. Кензи шёл ближе к центру коридора, в то время как Шейлу всё время несло к краю, к самым шкафчикам, по старой Супрементской привычке, где законопослушная лошня была обязана соблюдать позорные правила передвижения по школе и не лезть под ноги высшей касте. — До этого я каждый год выступала на рождественском концерте, — начала Шейла, сжав ладонь Кензи посильнее. — В этом тоже хочу. Как думаешь, у меня ещё есть шанс попроситься к кому-нибудь на подпевку? — Думаю, вполне, — кивнул Кензи. — Прослушивания ещё не закончились, так что можешь попытать удачу вместе с теми парнями в лосинах и девчонкой-чревовещательницей. Она пришла со стрёмной куклой на руке, с разинутым таким ртом… Жутковато выглядит, прям мурашки по коже. Их диалог был прерван настолько свинским вмешательством, что даже всегда спокойный и добрый Кензи внезапно помрачнел и сдвинул брови от негодования. Группка спортсменов могла просто пройти мимо, но один из парней нарочно толкнул Крамера в плечо. — Что такое, Крамер, плечи широковаты? — Напуская на себя недовольство, парнишка выглядел, как прыгучая цирковая мартышка. Его дёрганые движения головой только добавляли ему безумного вида. — Расхаживаешь тут спокойно себе, словно нихрена не случилось, пока Брукс в больничке лежит. Думаешь, заслужил? Заслужил, а? Один из парней в его компании обернулся, лениво хлопнул разгорячившегося друга по плечу и прямым языком сказал ему остыть. Их было четверо. Кензи был один. Надеяться на заполненные подростками коридоры было опасно, всё равно никто из них не поможет, но Кензи не струсил. Он завёл Шейлу за спину, расставил руки по сторонам и начал вести диалог с настроенным на драку спортсменом. Поймать тумак ему бы не хотелось, но он заранее был к этому готов. — А ты думаешь, не заслужил? — Да нихера ты не заслужил! — выплюнул спортсмен, выпятив грудь вперёд. — Такие лживые поганые крысы, как ты… — Эй, я же сказал, — вновь вступился один из друзей. Остальные выбрали политику нейтралитета, не имея никакого желания вмешиваться в конфликт. — Остынь, Сал. Оставь его в покое. Пошли лучше. — Никуда я не пойду, пока он мне не ответит, — гаркнул Сал, впиваясь взглядом в лицо Кензи. — Думаешь, я копам поверю? Кто вообще в нашем городе верит копам? Их всех можно купить, а мы знаем, у твоей семьи достаточно деньжат для того, что спасти жопу своему сынку. Ты сделал это с Бруксом, да? Признайся, что ты, не будь ссыкливой бабой. Если бы у тебя были яйца, то ты бы давно в этом признался, мудила. — Если бы это был я — он бы сдох, — огрызнулся Кензи и вместе с Салом вошёл в такую близкую зону конфронтации, что беспокойство плотно схватилось за всех без исключения. Друзья Сала стали потихоньку оттаскивать его, Шейла вцепилась пальцами Кензи в плечо. — То, что к нему домой ворвался какой-то наркоман, многое о нём говорит. — Кензи… — испуганно шепнула Шейла. — Мы все всё поняли, Крамер. Твоя подружка дружит с мажориками, и ты туда же? Не можешь носа из-под юбки вытащить? — Заткнись, — рыкнул Кензи. — Иначе… — Иначе что? — смело бросил Сал и ядовито осклабился. — Что? Мне тоже сделаете подставу? Подложишь под меня девчонку, а потом скажешь, что я её изнасиловал? Вам же не впервой. Кулаки Кензи двигались так быстро, что даже Сал не сразу сообразил, что его схватили за грудки и куда-то потащили. Воздух вокруг них наэлектризовался до искрящихся огней и по цепочке поразил всех, заставляя обитателей коридора вздеть свои взгляды к двум сгусткам злости, сливающимся в один жестокий организм. Кровь подступала к лицам парней, разогревала мышцы, призывала к зверствам и, если бы не друзья Сала, всё могло закончиться совсем иначе. Трое спортсменов навалились на парней и, заголосив, стали оттаскивать их друг до друга ещё до того, как чей-то кулак достиг цели. Это слегка остудило их пыл. Видно, что драться никто не хотел, а Салу куда интереснее было просто почесать языком. Сал вырвался из лап своих друзей, как из тисков, и недовольно одёрнул спортивную куртку. Кензи из хватки вышел спокойнее и снова встал рядом с Шейлой. В воздухе повисла какая-то пауза, которую вот-вот должны нарушить, но в разговор внезапно вклинилась учительница биологии миссис Патс. Она вышла из своего кабинета и, глянув на спортсменов, голосисто позвала Кензи и Сала помочь ей перетащить стулья на второй этаж. «Вы же всё равно не заняты, — сказала она добродушно и до того лучезарно улыбнулась, что её пухлые щёки надулись по обеим сторонам лица. — Пойдёмте уже, чего стоите?». — А это на весь урок? — спросил Сал, медленно шагая за учительницей. — Встретимся после занятий, хорошо? — Сказал Кензи, глянув на Шейлу, и подарил ей успокоительный поцелуй в висок. Кажется, этот жест вырвался из него бездумно, как что-то само собой разумеющееся, но это нисколько не помогло. Когда потасовка закончилась (так же странно, как и началась), секунд двадцать Шейла просто стояла на месте и старалась вернуть мыслям прежний ход. Она что-то вспомнила о рождественском концерте, прослушивании и девочке-чревовещательнице. Помедлила, окружённая заинтересованными взглядами подростков со всех сторон, а потом как можно скорее зашагала в актовый зал.

…

Выйдя во двор, разделяющий один школьный блок от другого, Шейла быстрым шагом засеменила по влажной от дождя дорожке. Мимо неё пронеслись хипстеры с покрасневшими глазами и до одури вытянутыми улыбками. Шейла знала, — хотя ни она, ни Муффис, ни Дона никогда себе такого не позволяли — некоторые хипстеры любили побаловаться травкой прямо в школе, закрываясь в кабинете изящных искусств или музыки, из-за чего почти всё крыло провоняло тяжёлым запахом, напоминающим смесь мочи и жжёного сена. Обычно хипстеры старались соблюдать какую-то осторожность, например, всегда откладывали курево и алкоголь на вторую половину дня, когда уроки кончались, а учителя плавно перетекали в учительскую. Или, по крайней мере, никто не ходил с большими глазами-помидорами и не демонстрировал бешеный смех, словно нарываясь на предупреждение. Наверное, ближе к праздникам выпускники до того осмелели, что и возможность вылететь из школы за полгода до выпускного казалась им несбыточной. Шейла только обернулась, глянув группке укурышей вслед, и пошла дальше. Актовый зал уже пустовал: прослушивание и репетиция закончились. Когда Шейла вошла, то обнаружила выставленные в ровные ряды сидения, пока что сложенные друг на друга, но готовые принять посетителей в самое ближайшее время. Перед сценой расположился длинный стол с какими-то бумажками: там Ванесса и Майк отмечали кандидатов, отобранных для выступления. Имён в списке «не подошёл» было больше. Сцену украсили гирляндами, флажками и ёлочными игрушками-шариками всех цветов и размеров. В углу сцены притаился голый снеговик, без шляпы, без шарфа и даже без морковки в носу — три шарика из папье-маше, взгромождённые друг на друга. Кому-то в голову пришла идея воссоздать муляж самого настоящего камина: его прислонили к стенке на сцене, а сверху развесили носки-муляжи. Всё выглядело так красиво и так празднично, что Шейле оставалось только раскрыть рот и глядеть во все глаза на бесконечную россыпь блёсток. Улыбка озарила её лицо, и она стала походить на маленькую девочку в парке аттракционов, впечатлённую тысячами огоньков и фейерверков. Высокая фигура Майка в тёплом спортивном бомбере возвышалась над столом у сцены. Рядом с ним стоял парнишка чуть ниже и стройнее его, одетый в мешковатый свитер и рваные джинсы. Так в Супременте могли одеваться только хипстеры. Начало разговора Шейла не застала. –… ничего подобного, — с улыбкой на лице говорил хипстер. — Да не будь ты таким занудой. В самом деле, что плохого в том, чтобы немного курнуть? Я же не предлагаю выдуть тебе сразу десять штук, можно разделить одну на двоих. — На двоих? — посмеялся Майк и уронил застенчивый взгляд вниз. — Мне не нравится идея быть под наркотиками, но мне понравится, если я буду не один. — Конечно не один, — уверенно продолжал хипстер. Он оперся одной рукой о стол, вторую положил себе на бок. — Раз ты у нас такая одинокая душа, то можешь приходить в наше хипстерское крыло в любое время, мы там сидим над контрабасами и пианино, как олухи, и только и ждём, что к нам нагрянет какой-нибудь красавчик с непорочной душой. Мы любим скуривать хороших парней и девчонок. — Меня ещё никто не скуривал, но если при этом никто не пострадает, то загляну. Хипстер пронзительно рассмеялся. Шейле этот смех показался отдалённо знакомым, заразительным и жутко притягательным. От такого парня, хотя она и не видела его лица, можно ожидать кучу проблем. Как минимум, он может забрать твоё сердце всего лишь рассмеявшись. И сердце Майка, кажется, ёкнуло, крошечные крылышки будто защекотали его изнутри, тело наполнилось такой внезапной, чистой и искренней влюблённостью, на которую способны только подростки. Но также быстро оно оледенело и разбилось на тысячи осколков. — Блин, ты всем понравишься. — Хипстер отлип от стола и накинул лямку тощего рюкзака на плечо. — Моя девушка обожает, когда я привожу чуваков с юмором. До скорого тогда, кэп! Хипстер ушёл. Походка его лёгкая, простая, пружинистая, напоминала прыжки балерины. И эту лёгкость он забрал вместе с собой: внезапно в актовом зале всё замерло, утихло и по-зимнему похолодало, будто единственным источником тепла всё это время был один только Майк. Когда Шейла подошла к нему поближе, то неловко дала о себе знать, кашлянув. Капитан футболистов обернулся к ней, словно его застали за чем-то провокационным. — Шейла? — он почесал шею и сразу же увёл глаза в бумажки на столе, словно они его хоть сколько-нибудь интересовали. Потом снова повернулся к ней и неловко улыбнулся, пытаясь засунуть разочарованного и сконфуженного Майка куда-то очень глубоко. — Привет. Они обменялись многозначительными взглядами и пронзительность Майка застала Шейлу врасплох. — Не говори ничего, если всё слышала. Я умру от стыда, если ты как-то это прокомментируешь. — Да я и не собиралась! — Она широко распахнула глаза и махнула руками. — Вообще не понимаю, о чём ты говоришь. Я просто проходила мимо. Тяжёлый и немного сипловатый вздох капитана футбольной команды звучал как болезненный стон. Всё, чего ему хотелось — вернуть себе маску непробиваемого плейбоя. Хотя бы сделать вид, что он действительно непробиваемый плейбой. — Так и чего ты, всё-таки, хотела? — спросил Майк и уперся задницей в край стола. Когда он чуть сгорбил спину, а руки свесил между коленок, его белая футболка заполосилась складочками на животе; одна складка пролегла между грудных мышц, очерчивая их формы до того явственно, что Шейла никак не могла сосредоточить свой взгляд на лице собеседника: её глаза то и дело норовили упасть чуть ниже. Она рассказала о том, что тоже хотела выступать. Майк, казалось, слушал с интересом, а под конец легко пожал плечами и бросил воодушевляющее «валяй». Ничего больше не обсуждая, футболист вписал имя Шейлы в список выступающих и положил карандаш обратно на стол. На её логичный вопрос о том, не станет ли Майк устраивать прослушивание, он лишь махнул рукой. «Зачем? — Спросил он и улыбнулся. — Тебе же не в первой, значит, всё будет нормально. Просто пару раз приди на репетицию и всё». На этом вопрос был решён и Шейла уже развернулась, чтобы уйти, но Майк внезапно окликнул её. — Подожди. — Он почесал кончик носа, опустил взгляд в пол. Его тело отзывалось неуверенностью и нервозностью. — Я хотел спросить… по поводу твоей сестры. С ней ведь всё в порядке? Шейла бы тоже хотела знать ответ на этот вопрос. После произошедшего с Бруксоном, сёстры снова отдалились друг от друга — Ванесса просто перестала говорить, перестала захаживать в комнату Шейлы и почти всё время проводила в школе. Казалось, что всё возвращается на круги своя. — Думаю, ей приходится непросто, — коротко ответила Шейла. — Я знаю, какие слухи ходят по школе. Про тебя, про Бруксона, про Диану. Кто-то уверен в том, что это какой-то «мажорский план», но я звонил Диане и она всех спортсменов назвала тупорылыми дебилами. Типа, это мы сами придумали какую-то дичь… Что всё это херня из-под коня. Но Ванессе, кажется, тяжело от всего этого. — Майк выдохнул, надув щёки. — Я не то что бы сильно за неё волнуюсь, просто она наш президент — говорит от лица всех спортсменов и всё-такое. Недавно она попросила у меня двоих парней, чтобы побить одного засранца, теперь она пытается построить всех по каким-то своим правилам. Вчера она провела, типа, лекцию о вреде наркотиков. Собрала нас всех в спортивном зале и говорила о том, что теперь всем наркоманам в школе будет невыносимо находиться, и чтобы обо всех барыгах, торгующих травкой или таблетками, мы говорили ей. А она будет «предпринимать меры». Понимаешь, мне-то всё равно, правда. Я и сам к наркотикам отношусь хреново. Но то, как Ванесса обо всём этом говорит, напоминает мне какой-то Третий рейх. В ответ Шейла промолчала. Она понятия не имела, что вообще говорить. — Мне просто хочется, чтобы оставшиеся полгода прошли без сюрпризов, — продолжил Майк. — А Ванесса она… она молодец. Кажется, она знает, как себя вести в роли президента, но иногда перегибает палку. — Почему ты не хочешь сам поговорить с ней об этом? Ты ведь капитан своей команды, думаю, тебя она точно послушает. — Я пытался, — кивнул Майк и оттянул нижнюю губу вниз. — Но она, кажется, хер на меня положила… Поэтому я подумал, вдруг тебя она послушает? Вы же, как бы, сёстры… Ты могла бы сказать ей сбавить обороты и немного успокоиться, а то из-за неё все спортсмены начинают нервничать. Это плохо. На этом разговор был окончен, потому что Майк высказался о наболевшем, а Шейла понятия не имела, какие слова подобрать для ответа. В конечном итоге она просто сказала «я попробую». Даже это «я попробую» для неё означало слишком многое, поэтому ничего больше она обещать не могла. Школа стала пустеть после звонка на урок. Ученики плотными массами набивались по кабинетам, хотя многие из них учились уже на пределе. В голове большинства заранее гремели предстоящие вечеринки и праздники, из-за которых учёба отходила на задний план. Шейла не стала играть в прилежную ученицу, позволяя себе дать слабину. Вместо сорока минут унылого учительского завывания она направилась в хипстерское крыло. Коридор хипстеров представлял из себя какую-то совершенно иную жизнь Супремента. Это крыло находилось дальше всего от учительских, тут царил беспорядок и мусор пластиковыми этикетками или карандашными огрызками плавал между стен как что-то само собой разумеющееся. Шкафчики учеников пестрили индивидуализмом, кто-то вывез магнитную доску прямо к окнам, прикрепляя к ней какие-то наброски, фотографии, подписывая их сверху стирающимся маркером: «Это шедевр, Феникс, ты гений!», «Это гавно даже не думай вешать с ост-ми фотками», «говно» пишется через «о», «я люблю макароны с сыром». В небольшой каморке с крошечным обшарпанным диванчиком Шейла раньше собиралась с Доной и Муффисом. Здесь они делали вид, будто им есть дело до музыки. Шейла иногда бренчала на гитаре, Дона же в основном скрипела о своей неразделённой любви к пловчихе-Марии. Муффис по большей части предпочитал кабинет, в котором тусовались любители фотографии, такие же, как он сам. В прошлый раз Шейла была в этой коморке в ранние осенние деньки перед Хэллоуином. В тот день Муффис ворвался сюда, бахнув дверью. Его кудряшки забавно пружинили над головой. Он крикнул: «Там сейчас такая драка! Ахренеть, там просто мясо!». Хотя на самом деле никакого мяса не было, просто парни что-то не поделили и оставили друг у друга на лице парочку кровавых марок, не стоящих внимания. Казалось, что это произошло тысячу лет назад. Тогда ещё была жива Сара, тогда Шейла ещё не знала, что Кензи — это Кензи; тогда Шейла с Ванессой были так далеки друг от друга, что налаживание их отношений казалось таким же возможным, как немедленный взрыв Солнца. И тогда Дона с Муффисом ещё были рядом, готовые всегда обсудить уродливые джинсы на заднице какой-нибудь мажорки или попросту смехотворный макияж на лице не очень-то симпатичной чирлидерши. Шейла усмехнулась. Отзвук её сдавленного смешка на мгновение наполнил каморку жизнью. Когда она нашла взглядом гитару, небрежно запрятанную между стеной и диваном, то сразу же потянулась к ней. Зимняя меланхолия по быстротечности времени быстро стёрла с лица улыбку, наполнила всё тело неприятной тяжестью. Жизнь в школе была точно такой же, как и везде: суетливой, наполненной приятными и не очень воспоминаниями, классовым неравенством и несправедливостью. Скоро эта жизнь кончится, начнётся новая. Выпускной станет всего лишь пёстрым переходом от одного этапа к другому и запечалится в памяти яркой фотоаппаратной вспышкой. Всего один вечер вседозволенности с блестящими платьями и красивыми костюмами, после которого придётся нырнуть в неизвестность. И будет ли Шейла вспоминать, как Дона заунывно рассуждала о невозможности любить такую красивую спортсменку, как Мария? Или Муффиса с вечным гундежом про фотоплёнки, проявку и виды порно, на которое он впервые вздрочнул? Останется ли в её жизни Кензи? Будет ли лицо Бруксона тенью преследовать её во снах, сравнивая с сестрой? Внезапная тревога дала понять Шейле, насколько зыбкими были её воспоминания и насколько призрачным казалось страшное, неизведанное будущее, в котором ей предстало оказаться. Рука Шейлы коснулась пыльного грифа гитары. За спиной она услышала чьи-то неуверенные, шаркающие шаги и обернулась. Дверь осталась приоткрытой. Через неё можно было разглядеть невысокую фигуру в бесцветном худи и поблёкшей розовой головой. Дона встала в коридоре, смиренно склонив голову, а потом совсем рядом раздался приятный голос мистера Януша — учителя химии. — У тебя всё хорошо, Дона? — сочувствующе спросил он и обеспокоенно положил одну свою ладонь девушке на плечо. Дона от его прикосновения вздрогнула, но её дрожь постепенно спала. Словно она наконец смогла согреться. Дона несколько раз кивнула, очевидно солгав о своём состоянии, а мистер Януш не стал настаивать. — Ладно, я понимаю, — участливо сказал он и быстро улыбнулся. Руку с плеча Доны он убрал и полез к себе в нагрудный карман, выуживая оттуда ручку. Из штанов он достал жёлтый блокнотик. Что-то царапнув на бумажке, мужчина вырвал её и протянул Доне бережно, словно утёнка. — Я написал тут номер телефона доверия. А ниже мой номер. Если вдруг ты почувствуешь, что весь мир внезапно на тебя ополчился и тебе больше не к кому обратиться… — Всё хорошо, — неуверенно прервала Дона. — Правда. Я просто немного приболела, и всё. Но листочек из рук учителя она приняла. Мистер Януш ушёл, а Дона вошла в каморку, пряча жёлтую страничку в задний карман джинсов. Их с Шейлой взгляды неловко столкнулись и в воздухе повисла пугающая тишина. Всего месяц назад они бы кинулись друг другу в объятия, как всегда делали при встрече. Сейчас их обоих накрыло гадкое чувство конфуза, сковавшее их по рукам и ногам. С последней встречи они обе жутко изменились. Шейла будто бы стала чуть взрослее, Дону будто бы переехал самосвал. Она выглядела ещё меньше, чем до этого, и казалась худой, как тростинка, гнущаяся под потоками ветра; лицо её осунулось, остро выступили скулы, сухие губы неуверенно подрагивали. От маджентовых волос остались только выцветшие соломенные пучки, нелепо собранные в хвост. Подспудный страх оковал Шейлу, но стоило ей только открыть рот, чтобы что-то сказать, как Дона уже попыталась упорхнуть обратно в коридор. — Зайду потом! — кинула она, но остановилась, когда Шейла окликнула её. — Я уже закончила. Шейла всунула пыльную гитару в смятый чехол, водрузила его себе на спину и шагнула к выходу. Дона посторонилась. Взгляд её виновато снизошел на пол, холодные ладони юркнули за спину, как у провинившегося ребёнка. Нужно было что-то сказать ей, поговорить, спросить, пусть даже этот разговор превратился бы в самый неловкий диалог на планете, но Шейла подумала об этом слишком поздно. Она уже брела в холл, холодный и пустой, чтобы дождаться Кензи и вместе с ним поехать домой. Если бы Дона попросила о чём-то, Шейла не смогла бы отказать. Несмотря на их недомолвки и ссору, Шейла была готова отдать ей всё своё внимание, пригласить к разговору и выслушать от начала и до конца. Она ещё надеялась на то, что Дона позвонит или напишет ей, когда Сесиль вечером готовила ужин. Телефон категорически молчал. Конрад шастал по дому туда-сюда с дрелью, потому что Ванесса попросила его повесить в своей комнате большую пробковую доску. Старшая Мэй снова вошла в ипостась молчаливой и холодной сестры, нисходя к смертным только ради того, чтобы поесть. Её телефон разрывался от звонков, она вечно записывала что-то в тетрадь, в её расписании едва хватало времени на сон. С одной стороны, Шейлу восхищала такая работоспособность. С другой, это рвение Ванессы успевать всё и везде, оставаясь при этом непробиваемой нудилой, заставляло глаза Шейлы совершать оборот вокруг своей оси. Ванесса продолжала записывать что-то даже во время ужина. Пока Шейла бесцельно ковырялась в своём рагу, её сестра с напряжением на лице, будто вот-вот и она выдавит громадную личинку, царапала какие-то цифры. Она бубнила: «Чёрт, и как успеть собрать столько денег до Нового Года?». Конрад уплетал рагу, погружаясь глазами в новостную ленту в телефоне. Сесиль устало массировала виски и пила очень много воды. В конце их тихого ужина тётя спросила, чья очередь помогать мыть посуду, и Ванесса, будто по инерции, вызвалась помогать. Когда Шейла уходила, то слышала обрывок их разговора. Тётя недовольно вопрошала у своей старшей племянницы: –… хочу узнавать о вашей жизни от вас с Шейлой, а не от полицейских или врачей. Я что, много прошу? В ответ Ванесса промолчала. Звякнула тарелка, загремели железные вилки, падая в выдвижной ящик. Шейла не спеша поднялась к себе в комнату и приготовилась ко сну. Этим вечером Морфей решил прикрыть своё царство на ремонт, потому что дремота никак не хотела погружать Мэй в тёплую бессознательность. Воспоминания, далёкие или совсем близкие, основательно поселились в голове и плясали под веками мутными картинками, возвращая её обратно в прошлое. Звякнуло сообщение от Кензи. Он желал спокойной ночи. «Боже, — подумала Шейла, — если моя мама всё детство говорила мне правду и ты существуешь на самом деле, дай нам просто дожить до выпускного!». Она пожелала Кензи спокойной ночи и развернулась на бок, подкладывая ладони под голову.

…

По ощущениям прошла всего секунда, когда на деле Шейла уснула на добрые несколько часов. Дом стих, погружаясь в черноту сна, поэтому скрип двери прозвучал как сигнальный рог, а голос был подобен иерихонской трубе по степени громкости. — Эй, ты спишь? — спросила Ванесса и Шейла обернулась к ней, пытаясь раскрыть распухшие ото сна глаза. — Можно я войду? Дверь за ней закрылась. Бесшумно, словно охотник в лесу, Ванесса проникла в комнату и села на край кровати. Потом она легла рядом с Шейлой, как-то неуверенно поёрзав и пряча ладони под голову. От неё исходил приятный аромат ванильного геля для душа, изо рта пахло резкой свежестью мяты. Кажется, они пролежали так несколько тысяч лет. Просто молчали, прислушиваясь к дыханию друг друга и ютясь на узкой кровати, предназначенной для одного человека. Любое начало разговора Шейле казалось неуместным, когда между ними пролегала многолетняя пропасть непонимания и злости. Дыра в их отношениях грубо заштопана белыми нитками, готовая разойтись в любую секунду. Но внезапно Ванесса снова заговорила. Её тихий голос звучал непривычно мягко и Шейле он напомнил голос их матери. — Тебе когда-нибудь хотелось убежать? Шейла кивнула. Она много раз думала об этом, даже предпринимала попытку уехать куда-нибудь автостопом полтора года назад, но вовремя вспомнила, что обещала Муффису отдать флешку с музыкой во вторник, и на автобусе вернулась обратно домой вечером того же дня. Её побег кончился, не начавшись. — Мне тоже, — ответила Ванесса. — Поэтому ты так хочешь попасть в национальную лигу? Хочешь свалить из нашего захолустья куда-нибудь в большой город? В какой-нибудь Нью-Йорк или что-то типа этого? — Нет. — Ванесса посмеялась. — В национальную лигу я хочу, потому что я действительно круто играю в бейсбол. В этом, как ты сказала, захолустье мне равных нет. Может быть, найду себе достойных соперников где-нибудь в «большом городе»! — Не будь такой скромной, — цокнула Шейла и они обе захихикали. — Я о другом. Иногда я хочу убежать, но не знаю куда. Это странное чувство. Я ощущаю себя чужой здесь даже несмотря на то, что прожила в этом городе всю жизнь. Просто не могу представить, что буду жить тут до самой старости… как Конрад и Сесиль, как наши соседи, как те богачи из мажорского района. — Ванесса помедлила, замолчала. Потом перевернулась на спину и продолжила. — Может быть дело в том, что я постоянно думаю о родителях. В последнее время папа совсем не выходит у меня из головы, словно он где-то заперт, а я вместе с ним. И мы не можем выбраться, всё вокруг давит. Словно мы лежим в одном гробу, а земля всё сыплется и сыплется сверху… мне нечем дышать. Дыхание Шейлы потяжелело, брови испуганно подпрыгнули ко лбу. — Вдруг если я убегу, то это прекратится, — подытожила старшая. — Ты не заперта, — сказала Шейла. — Ты не с родителями, и не в гробу. Ты же с нами. Какая до очевидного глупая мысль. И, кажется, это совсем не подействовало на Ванессу. Она продолжала пялиться в потолок, будто могла разглядеть в непроницаемой ночной мгле засевшего в углу паучка. — Может быть, ты просто устала. Ты столько всего делаешь, — сказала Шейла. — Ты когда-нибудь отдыхаешь? По-моему, тебе не помешало бы выделять себе больше времени на то, чтобы валять дурака. — У меня нет на это времени, — резко выдала Ванесса и почти сразу осознала глупость сказанного. — Об этом я и говорю. — Да… Может, ты права. Но на мне лежит слишком большая ответственность, мне столько всего нужно сделать, чтобы никого не подвести! Я всем в школе нужна. У меня нет времени на «валяние дурака». — Да ладно тебе. — Шейла приподнялась на локте и подперла голову ладонью. — Хотя бы на день забудь о своих президентских делах, о бейсболе, пойди прогуляйся куда-нибудь. Проветри голову, в конце концов! Возьми каких-нибудь своих друзей… У тебя же есть друзья? Сказано это было в шутку, но когда на хихиканье Шейлы Ванесса ответила скорбным молчанием, шутка эта внезапно превратилась в оскорбление. Голос старшей сестры обрушился на младшую грохотом свалившихся жестяных банок. — Были когда-то. Пожалуй, ситуация могла бы выглядеть ещё хуже, заиграй на фоне мелодраматическая скрипка и заплачь где-то вдалеке брошенный котёнок. Куда уж хуже, чем сейчас? Шейла всегда была уверена в том, что Ванессе есть с кем провести время, но теперь она уверена в том, что её сестра так же одинока, как выброшенная посреди океана пластиковая баклашка из-под «Маунтин Дью»; она вынуждена бороздить воды без своего громадного крейсера и биться о волны в бесплодных попытках куда-либо доплыть. Слишком уж грустно это звучало. Пусть у Шейлы ситуация с друзьями тоже не пылала позитивом, у неё хотя бы был Кензи! — Давай после выпускного уедем куда-нибудь вместе? — предложила Ванесса. — А что? Я буду в лиге, а ты найдёшь себе что-нибудь связанное с музыкой. Не знаю… днём будешь учиться в институте искусств, а по вечерам играть в барах французский шансон. — Вот это да. И жить мы будем на монетки, которые мне будут бросать в шапку? — В национальной лиге хорошо платят, знаешь ли! Так что мы снимем какую-нибудь студию, двухэтажную! С выходом на веранду, с застеклённым потолком! Вместо кровати у нас будет гамак, а есть мы будем только из лучших ресторанов какую-нибудь «бурдю-фондю». И щенка заведём. Пуделя! — Только не пуделя, — усмехнулась Шейла. — Ладно, тогда ирландского сеттера. Шутка внезапно обратилась невероятно серьёзным вопросом. Ванесса не стала смеяться, серьёзно нахмурилась. Ей и впрямь хотелось сбежать отсюда как можно скорее. Бросить всё, что она когда-либо имела. Интересно, давно ли в ней живёт это чувство или оно пробудилось только после инцидента с Бруксоном? Шейла бы точно захотела сбежать после попытки убить своего лучшего друга. Шейла сказала: — Я согласна, но только при условии, что мы захватим с собой Кензи. А то он умрёт от разрыва сердца — он очень чувствительный. Не сказать, что Ванесса от этой идеи пришла в восторг, но проявив всю свою любезность она согласилась. Закатила глаза, но согласилась. Кензи Крамер, по крайней мере, не бесил её так, как бесят остальные. — Он испортит весь кайф, — фыркнула старшая. — Ладно, хрен с ним, с твоим Кензи. Мы можем построить ему отдельную комнату. Или поселить его в каморке рядом со швабрами и полотенцами. Иногда я даже буду позволять ему кормиться с нашего стола! — О-о-о, он примет за честь поесть немного твоего «бурдю-фондю». Но с твоего позволения я бы поселила его в мою комнату! Можно даже без ирландского сеттера, иначе они будут ревновать друг к дружке. Смех снова настиг Шейлу и она тихо расхохоталась, но Ванесса только хмыкнула и повернулась к сестре. Оттопырив мизинец, она по-детски протянула его ей. — Пообещай мне, что уедешь со мной после выпускного. Тяжело понять, насколько серьёзным было это предложение и не забудет ли о нём Ванесса спустя неделю или месяц. Сегодня она очаровательная и милая (по меркам такого человека, как Ванесса Мэй), а завтра она вновь превратится в занятую, недовольную и крайне злобную президентку школы. Но Шейла не смогла бы отказать, особенно если ей протянули мизинец. Она сцепилась с ним своим мизинцем и тряхнула рукой. — Обещаю, что уеду с тобой после выпускного. Темнота скрыла воодушевлённую улыбку, которой озарилось лицо Ванессы. Они расцепили мизинцы, подложили руки себе под головы и одновременно закрыли глаза, готовые уснуть.