«Цветы в зеркале, луна на воде»
Казалось бы, сколько времени прошло. Айзен давно в Мукене, и должен пробыть там еще двадцать тысяч лет — едва ли Момо столько проживет. Раны зажили, как физические, так и душевные. А чая больше не хочется совершенно — к счастью, Хирако-тайчо притащил с грунта моду пить черный кофе. Момо как раз пила кофе в перерыве между работы с документацией, когда ей на руку спланировала адская бабочка. Четко, ясно и понятно, и голос сообщения только немного отличался от обычного голоса Кьёраку-сотайчо, так что причин сомневаться не было: лейтенанта Пятого отряда отправляют на грунт с заданием. Правда, суть задания прозвучала как-то странно. Высокая активность Пустых. Нет, это как раз понятно, но тогда почему она должна справиться одна, не собирая отряда? Кьёраку ведь должен знать, что Момо сильна в кидо, но вряд ли справится в одиночку, если нападут гиллианы. Да и вообще, для любого задания нужна группа людей, а тут… Но приказ есть приказ. С приказами Хинамори не спорила почти никогда. В любом случае, решила Момо, она будет вести дальний бой и как-нибудь уж от простейших меносов отстреляется. Нужно было бы сообщить Хирако о своем отсутствии, но капитан и сам где-то шатался, игнорируя свои обязанности, так что Момо просто открыла Сенкаймон и перенеслась в Токио. Весна вовсю цвела и благоухала. Большой город жил своей жизнью: куда-то ехали машины, куда-то спешили люди. Никто из них не видел девушку в черной форме, что шла по улице, рассматривая местность и прислушиваясь к своим ощущениям. Момо ждала, что ощутит реяцу Пустого. Или нескольких Пустых сразу, раз уж ей сообщили о высокой концентрации душ минус. Но… ничего такого. Просто город, просто весенний день — нет причин выхватывать Тобиуме, не с кем сражаться, некого убивать. Это настораживало больше всего. Затишье наверняка обещало бурю. Момо не обманывала себя, и на хорошее не настраивалась — более того, спокойствие, окружающее шинигами, все более ее тревожило. Вот сейчас, сейчас небо треснет напополам и из черной дыры полезут белые носатые маски… Момо остановилась. Она не ожидала ощутить эту реяцу здесь и сейчас. Что может делать на грунте Широ-чан? Все настолько плохо, что на задание отправили двух шинигами уровней капитана и лейтенанта? И почему тогда из разных отрядов?***
Недавно Урахара изобрел таблетки для шинигами — стоит проглотить одну, и ты приобретаешь человеческий облик, а внешний вид у тебя тот, который ты себе представишь. Что бы ни говорили, а бывший капитан Двенадцатого отряда был настоящим гением — не только гением, но и новатором во многих областях. И, естественно, теперь каждый шинигами, отправляясь на грунт, брал с собой эти таблетки — вот и Момо не забыла. Они отошли в сторону, достав таблетки. Перед тем, как проглотить свою, Хинамори представила свою внешность. Голубое платье ниже колен, белый жакет, туфельки на плоской подошве и обычная прическа, которую она носила и в Сейретее. Волосы Момо с прошедшим временем удлинились, и теперь она собирала их не в оданго, а в изящную шишечку на затылке. Хлопок — и на пустом месте из ниоткуда возникли парень и девушка. Момо улыбнулась и посмотрела на Тоширо, оценивая его внешность. Он всегда был симпатичным — вдруг пришло ей в голову, но Хинамори одернула себя. Не время думать о подобном. Да и Широ всегда относился к ней, как к сестре — с какой радости ей вообще нравится то, как он выглядит? Почему ей хочется проверить, как выглядит она, в порядке ли волосы, того ли цвета жакет? Глупости какие! Момо посмотрела на себя в ближайшую витрину и осталась довольна: одежда и прическа смотрелись вполне аккуратно. — Ну вот, — сказала лейтенант, просто чтобы нарушить тишину. — Вроде нормально… А теперь что будем делать? Просто стоять на месте было как-то глупо, тем более, они находились посреди тротуара, и мимо них проходили люди, а некоторые даже цепляли их локтями. Вдруг совсем рядом пробежала стайка детей, и один мальчишка случайно толкнул Момо. Не больно, но она потеряла равновесие, и, чтобы не упасть, вцепилась в плечо Хицугаи. — Ох, — виновато проговорила Момо, поспешно отстраняясь и краснея, не зная, куда девать глаза и руки. Нужно было материализовать себе сумочку, но она об этом не подумала.***
— Нас специально столкнули? — удивленно переспросила Момо. — Но зачем? Рангику-сан и Хирако-тайчо как-то в этом замешаны?.. Невозможно, чтобы Рангику и Хирако устроили это нарочно, — была уверена Хинамори. Зачем им сводить тех, кто и так являлись друзьями детства, тех, между кем и так были более, чем доверительные и нежные отношения? Даже после того, как Момо в отчаянии напала на Хицугаю, обвиняя в предательстве, обманутая письмом Айзена, даже после того, как он едва не убил ее вместо предателя, насквозь пронзив Хьёринмару, даже пройдя кровопролитную и страшную войну с квинси, где Тоширо едва не погиб, они остались близки и все простили друг другу — во всяком случае, Хинамори простила, Хинамори, которая не умела таить в сердце злобу, которая умела ненавидеть только пламенно и яростно, гореть, как лесной пожар, нападать сразу и не думая о последствиях, как случилось тогда у здания Совета-46, но не греть ненависть на груди за пазухой, как змею. Тоширо тоже был не из тех людей, кто скрывает свои чувства, и если бы он все еще сердился на Момо, она бы знала, она бы почувствовала, ведь они росли вместе и она знала Широ-чана, как никто другой. А он знал ее. Знал все, что было у нее на душе, то, как она восхищалась Айзеном, то, как ненавидела Гина, как мечтала добиться звания лейтенанта Пятого отряда, как решилась выйти на поле боя против своего кумира… Тоширо все знал. Так зачем, зачем сталкивать их нос к носу? Момо поняла бы, если бы они с Хицугаей поссорились, тогда бы их старались помирить, но они не ссорились! Хотя и общались в последнее время не так часто. У каждого был свой отряд и свои дела. Лейтенант Хицугаи мало помогала ему в работе, а капитана Хинамори тоже нельзя было назвать трудоголиком: вся бумажная работа, как и подготовка новичков, свалилась на хрупкие плечи Момо. А может, правда задание? Задание, с которым могут справиться только капитан Десятого отряда и лейтенант Пятого? Но они с Широ никогда не работали в команде, да и партнеры из них получились бы ужасные: сила Хицугаи заключается во льде, а Момо — в огне. Огонь и лед — странно, что они были так близки. Такие разные. Как огонь и лед. Как октябрь и апрель. Тоширо — холодный, замкнутый, серьезный — и Момо — пламенная, открытая, как ладонь, веселая и дружелюбная; возможно, если бы они встретились в Академии, то и вовсе не поладили бы, но Хинамори все равно тянуло к Хицугае. Неосознанно, на уровне подсознания: когда она видела что-то красивое, ей хотелось показать это другу, когда она читала интересную книгу, ей хотелось обсудить с Тоширо сюжет и персонажей, а когда у нее появлялась тайна, то первым об этом узнавал именно Хицугая, а не кто-то еще. И сейчас, когда Момо взглянула на витрину, в которой отражались она и Широ, ей понравилось увиденное. Они красиво смотрелись вместе. Как будто… как будто… пара? — Я не знаю, кому понадобилось давать нам такое задание одновременно, — честно ответила Хинамори. — И не знаю, зачем. И Пустых тоже не чувствую, — призналась она, на всякий случай еще раз просканировав местность, но не ощутив ничего даже отдаленно похожего на реяцу Пустого. Даже самого завалящего, не то что меноса или гиллиана. Пустым уж точно наплевать, пара они или не пара, они могли бы выследить их по реяцу шинигами, что так вкусна и желанна для душ-минус, но сейчас их духовную силу подавляли гигаи, и лейтенант могла бы заспорить, даже рот открыла, чтобы начать возражать, но тут же замолчала, сообразив, что ей и правда хочется вести себя с Широ, как пара. Сходить в кафе, например. Вместе, без пристальных взглядов начальства и подчиненных, которые потом обязательно будут шептаться за спиной «а вот Хинамори-фукутайчо с Хицугаей-тайчо», а Хирако будет понимающе улыбаться, вынуждая лейтенанта сдерживаться, чтобы не последовать примеру Хиёри и не треснуть его тапком по голове, да и Рангику-сан со своими советами ничуть не лучше! Как пара, как обычные парень и девушка, что влюблены друг в друга и проводят время вместе. Не как солдаты и командиры, а как самые обыкновенные люди. Ведь в глазах окружающих они сейчас выглядят именно так: влюбленная парочка на свидании. «Да я не влюблена в Широ-чана! — неуверенно подумала Хинамори. — Ну… наверное». Она вздрогнула, когда рука Хицугаи обхватила ее ладонь, увлекая за собой. Он переплел свои пальцы с ее, и уверенно вел девушку к кафетерию, откуда доносился приятный аромат кофе и выпечки. Момо подумала, что с удовольствием бы съела какое-то пирожное. И кофе бы выпила, а еще лучше — капучино со сливками и корицей. Но главное, чтобы рядом был Широ. Конечно, они просто друзья, и вряд ли Хицугая думает иначе, но раз он сам предложил им побыть парой на этом задании… Момо покраснела, но в кафетерии царил полумрак, и ее румянец не был заметен.***
Момо затаила дыхание, думая, что руки Тоширо стали сильнее, и двигается он тоже уверенно, и ведет ее за собой, как будто так и должно быть, как будто она должна следовать за ним, это нормально и правильно, и она не может отнять руки или воспротивиться — но она правда не может. Но, скорее всего, просто не хочет. Она шла следом за ним, и это нравилось ей, и не потому, что она по жизни была ведомой, всегда шла за кем-то, кто сильнее и увереннее, а просто… Просто Хицугая уже не был тем мальчишкой, с которым они вместе выросли, с которым ели арбузы во дворе, с которым она обсуждала то, как стремится скорее окончить Академию и поступить на службу в Пятый отряд, а потом… потом стать лейтенантом своего кумира — Тоширо хмурился, когда слушал чириканье Момо, пока она восхищалась Айзеном, прижимая к груди новую форму шинигами — доказательство ее успеха. В детстве Широ часто говорил Хинамори, что она дурочка, и… он оказался прав, разве нет? Он оказался прав, когда Айзен проткнул тело своего лейтенанта мечом и бросил истекать кровью, а она так верила… Часто это приходило к ней во сне. Окровавленные руки, лезвие меча где-то в груди, холодный и равнодушный взгляд капитана… Потом — чудовищная тварь, созданная фракцией Трес Эспады из собственных рук, падающая Рангику, которую Момо не успевает поймать, потом — снова удар меча в грудь ровно в то же место, куда бил клинок Кьёка Суйгецу, испуганное, неверящее лицо Широ и крик, только кто кричал, Момо уже не помнила… Просыпалась, тяжело дыша, пила какой-то успокоительный чай из трав, который прописала ей Унохана-тайчо, читала книги, чтобы успокоиться, но все равно под глазами залегали тени от недосыпа. Но все проходит — прошло и это. Зарубцевались раны, сгладились шрамы, кошмары медленно сошли на нет, сны снова стали спокойными, а иногда — даже радостными, Момо за неимением лучшего погрузилась в работу, прослыв едва ли не главным трудоголиком в Готее, но так правда было легче — переключить свое сознание на заполнение отчетов, думать о чем угодно, только не о страхах, ведь это и правда важно: шинигами не только сражаются с врагами, им нужно что-то есть, во что-то одеваться, где-то спать, этим и занималась лейтенант, стараясь, чтобы у Пятого отряда было все самое лучшее и новое, а еще — отвечала за тренировки в кидо, потому что, ясное дело, в фехтовании не была столь успешна из-за малой физической силы. Учила новичков использовать магию без произнесения заклинания, попадать Шаккахо точно в цель, комбинировать хадо и бакудо, и ее люди действительно становились сильнее… Да, все прошло, но с тех пор они с Широ и правда мало проводили времени вместе, каждый сконцентрировавшись на своем. Это печалило Момо, потому что ей нравился Тоширо, нравилось разговаривать с ним и дразнить его, упорно называя «Широ-чан», а не «Хицугая-тайчо», как требовали правила субординации. С остальными капитанами Момо всегда была вежлива, хотя и могла им перечить в некоторых случаях, но неизменно обращалась ко всем почтительно, уважая первых офицеров уже за то, что они занимают этот пост. Хицугая же, хотя и дослужился до звания капитана самостоятельно, хотя и являлся гением, хотя и заслуживал уважения, не выглядел в глазах Хинамори «тайчо», потому что… потому что он был Широ-чан, вот и все. А еще — забавно злился и хмурил брови, если она называла его детским прозвищем. Такой… милый? Губы невольно растягивались в какой-то дурацкой улыбке. Хинамори не могла отвести взгляд от глаз Тоширо, внезапно отметив, что они бирюзовые и на самом деле очень красивые. Ей хотелось посмотреть в сторону, но не получалось — так и сидела и пялилась на юношу, любовалась его лицом, надеясь, что он не замечает, потому что в кафе было темновато, и даже то, что они выбрали место у окна, не позволяло сразу заметить, куда смотрит Хинамори. Впрочем, она постаралась быстро отвлечься на меню, пробегая глазами нехитрый список блюд, пока официант вежливо ожидал заказа девушки. Момо могла заплатить и сама, у нее были деньги с последней зарплаты, лейтенанты получали не так уж и мало, но она не стала спорить с Тоширо — ей казалось правильным, что если они на свидании, то платить должен ее спутник. Тем более, Тоширо сам это предложил. Если бы он начал возмущаться по поводу странности задания, Хинамори точно вернулась бы в Сейретей и спросила у Хирако-тайчо, какого черта происходит — ей вдруг вспомнилось, что голос Главнокомандующего, который она услышала от бабочки, уж очень походил на голос ее капитана, только старательно измененный. И Момо была уверена, что Хицугая рассердится, не останется в Генсее и поспешит в Общество Душ, но… он остался. Она не умела общаться с противоположным полом, не понимала намеков, считала, что все парни вокруг относятся к ней просто дружески, не замечала никаких заинтересованных взглядов, уверенная в том, что смотреть там не на что, и уж точно не могла бы угадать, что нравится кому-то, если бы ей не сказали прямо. Женской хитрости и прозорливости в Момо не было совершенно.***
touching my heart is what you do best together we paint a master piece we color this world with our love
Когда официант приносит заказ, Хинамори тут же откусывает кусочек пирожного, не слишком беспокоясь о церемониях и правилах поведения за столом: Широ вряд ли станет сердиться на то, что она не стала сначала чопорно отпивать капучино по глотку, а сразу приступила к еде. Момо была голодна и чувствовала, что ее организм нуждается в сладком. Естественно, она не чавкала и ела аккуратно, но когда крем случайно оказался на нижней губе, тут же облизнулась, виновато глянув на Тоширо. Вроде бы не заметил, но все же Хинамори постаралась есть медленнее, положила пирожное на тарелочку и все-таки взялась за чашку капучино, сначала дуя на напиток, смешно округлив щеки, а потом делая глоток и блаженно улыбаясь — капучино оказалось идеально приготовленным, в меру сладким, в меру горьковатым, с ароматом имбиря, а сливки буквально таяли во рту. — Извини, я просто не позавтракала, — покаялась Момо и заправила прядь волос за ухо, и, пристальней взглянув на Хицугаю, поняла, что тот немного похудел, и под глазами у него тени… Что ж, работы сейчас много у всех. Если Хинамори прикрывает капитан Хирако, беря часть бумаг на себя и прогоняя ее спать, то о Тоширо в его отряде некому было заботиться. Рангику все еще восстанавливалась после полученных ран, да и никогда особым рвением к работе не обладала, и потому на плечи Хицугаи взвалились заботы обо всем отряде сразу. — Широ-чан, а ты завтракал? — спросила Хинамори, слегка сурово глядя на юношу. Еще в Джунринане она иногда пыталась строить из себя старшую сестру только потому, что была немного выше, но все ее попытки быть «онее-сан» терпели крах. Старшим всегда был Тоширо, даже несмотря на его умилительную кличку, придуманную Момо. Он был умнее, мудрее и сильнее. Момо неосознанно всегда полагалась на него, даже тогда, когда вступила в Готей-13 и когда получила шеврон лейтенанта. Да и во время обучения в Академии, то время, которое они были в разлуке, думала о Тоширо каждый день, несмотря на то, что у нее появились новые друзья и множество забот. Момо думала, что хочет познакомить Широ с Кирой и Абараи, что Кира точно понравится Хицугае и они поладят, а насчет шумного и не всегда учтивого Ренджи сомневалась, но все равно представляла себе, как все дорогие ее сердцу люди встретятся и узнают друг друга. — Ты выглядишь устало, — обеспокоенно сказала Момо, забыв о пирожном и даже о капучино. — Передай часть работы третьему офицеру, не загоняй себя. Ты не обязан все выносить самостоятельно. Хинамори могла предложить свою помощь, но трезво оценивала свои способности и понимала: в данный момент ей необходимо выполнять собственную работу, а работы так много, что Момо не справится с документами двух отрядов сразу. Готей-13 отстраивался. Нужны были стройматериалы, рабочие из Руконгая, присмотр за этими самыми рабочими… Плюс — обычные дела отряда, бытовые вопросы типа рациона питания на завтрак, обед и ужин, тренировки — свои собственные и с выжившими солдатами, набор рекрутов из Академии… Конечно, если выбирать между долгом службы и помощью Широ, она выбрала бы второе, но никто не ставил вопрос ребром, а чувство долга в Момо было развито даже слишком хорошо. Так что Хинамори просто решила приготовить ему его любимое аманатто и занести как-то вечером, посидеть вместе, поговорить, как раньше — большего она, увы, сделать не могла. Слово «дурочка» звучит так ласково, что Хинамори и не думает обижаться, хотя раньше часто надувала щеки и в свою очередь начинала дразниться. Улыбку же Тоширо она запечатлевает у себя в памяти, не сводя с него глаз. Улыбка Хицугаи Тоширо — явление редкостное, и — вдруг Момо понимает — на ее памяти он улыбался только ей. Можно было бы эгоистично заключить, что это — для нее, но Момо не настолько дурочка, пусть ее так только что назвали. Тоширо может улыбаться тем, кому захочет — главное, чтобы улыбался. Это значит, что все хорошо, что нет никакой войны — пока — что жизнь продолжается. Момо улыбается в ответ, тепло и радостно, тянется снова за пирожным, от которого осталась только половинка, но тут Тоширо говорит, что хочет поговорить с ней серьезно. Хинамори кладет плетенку обратно и складывает руки на коленях — само словосочетание «поговорить серьезно» включает ее внимание на полную. И Момо слушает, слушает все, что ей говорит Хицугая — как губка, впитывает в себя его слова.«Встречаться по-настоящему»
«Я больше не могу так»
«Ты мне дорога»
«Ты же понимаешь?»
Момо растерянно моргает, сжимая ткань юбки в пальцах. Встречаться. Широ-чан предложил ей встречаться. По-настоящему. Лихорадочно вспоминая прочитанные книги, Хинамори тщательно взвешивает и анализирует то, что сейчас озвучил Хицугая, и приходит к выводу, что ей, по сути, сейчас признались в любви. Встречаются-то они и в Сейретее… иногда. В том смысле, что действительно, в буквальном смысле встречаются — на улице или на собрании, где присутствуют и капитаны, и лейтенанты. Еще Широ-чан сказал, что она ему дорога и он не хочет видеть ее в крови. Момо тоже не хочет видеть его в крови, и ей тоже очень дорог Тоширо. И она впервые задумалась о том, что они все-таки уже взрослые. Мидори — однокурсница Момо, служащая Восьмого отряда, которая во времена учебы посылала любовные записочки Ренджи — вышла замуж за Акиру из Седьмого отряда, как только война с квинси закончилась. Момо на самом деле давно знает, что Хицугая ей нравится, но она никогда не думала, что он разделяет ее чувства. Склонная себя недооценивать, Хинамори не считала, что сможет заинтересовать Тоширо, не как подруга детства. Но тут… Весь привычный Момо мир изменился и как будто приобрел новые краски, даже звуки стали громче: вдруг Хинамори услышала, что в кафе играет какая-то веселая музыка про любовь на английском языке…«I just wanna love you you, just wanna love me we’re in love, dont you see?»
После вопроса Тоширо молчание Момо на самом деле длится от силы секунд пять, и она улыбается ему, но не может не спросить: — Это значит, что ты любишь меня, Широ-чан? Слишком много Хинамори делала ошибок, когда сама додумывала что-то за других, поэтому не хочет наступать на одни и те же грабли. «Ты мне дорога» и «я тебя люблю» — разные вещи. Да и любить можно по-разному. Можно любить друга или сестру, а можно — девушку. Правда, сестрам и друзьям встречаться не предлагают, но Момо хочет это услышать. Все и честно. Поэтому она уточняет: — Я имею в виду, как девушку? И заливается нежным румянцем от смущения, не зная, куда деть глаза и руки. Раньше Хинамори в любви не признавались, поэтому опыта в подобных вещах у нее не было совершенно. Лишь бы Тоширо не расценил ее слова, как отказ! Подумав об этом, Момо вскидывается и тараторит: — Я имею в виду, что ты мне тоже очень дорог, всегда был самым близким для меня человеком и я люблю тебя — да, люблю! — но я хочу знать, любишь ли ты меня так, как я тебя. Воодушевленный монолог оканчивается плохо: Хинамори задевает чашку с остатками капучино, и посудина разбивается об пол, чудом не испачкав ее одежду. Момо в ужасе распахивает глаза еще шире, хотя, казалось бы, куда уж дальше, и бросается убирать осколки чашки раньше, чем к их столику подходит ворчливая тетенька-уборщица.***
Момо умудрилась не порезаться, хотя хватала осколки голыми руками. Она не сжимала их, и поэтому не проткнула кожу острыми краями — она просто поднимала остатки чашки с пола и тут же роняла их, едва прикоснувшись. Щеки ее пылали огнем, и поднять взгляд на Хицугаю было очень трудно, потому что ровно в этого момента он перестал быть просто ее лучшим другом, человеком, с которым она вместе выросла, который был ей, как брат, который защищал и опекал ее — Тоширо стал другим. Тоширо стал… взрослым. Они оба изменились и повзрослели после войны с квинси. Они перестали быть детьми. Правда, Хицугая перестал быть ребенком намного раньше, Момо же лишь недавно начала избавляться от детской инфантильности, принимая на себя и ответственность за отряд, и за собственные тренировки, и за свои поступки. Она больше не пряталась за спиной своего капитана. Детство ушло, сменившись юностью — вместо испуганной малышки появилась сильная девушка, что расцвела и похорошела — и была влюблена в своего лучшего друга. — Широ, — проговорила Момо, роняя осколок из руки. Она впервые не добавила суффикс к его имени, и это прозвучало так интимно, что у Хинамори покраснели еще и уши. Но она правильно поняла Хицугаю. Он действительно имел в виду именно это — любовь. От мысли об этом у Момо чуть не выскакивало сердце — она забыла, что сидит на полу в кофейне, что пачкает юбку в пятнах от кофе, что на них смотрят живые люди — она подалась вперед, приоткрыв губы, закрыла глаза, зная, что сейчас поцелует Тоширо, сейчас окончательно перейдет черту между дружбой и любовью… — Простите, пожалуйста! — над головами юных шинигами раздался виноватый женский голос. Это была старенькая уборщица, пришедшая, чтобы смести осколки чашки в совок. В руках у женщины была швабра. Она явно сожалела, что помешала, но это была ее работа — убирать за посетителями. Тем более, другие клиенты кофейни заинтересованно смотрели в сторону Тоширо и Момо, и это явно развлекало их. Момо вскочила, рывком поклонившись уборщице. Конечно, она могла начать уверять ту, что уберет все сама, и действительно схватиться за швабру — Момо умела мыть полы и не гнушалась такой работы — но вместо этого Хинамори схватила Хицугаю за руку и потащила за собой, даже не проследив, заплатили ли они за свой заказ — конечно, уйти, не заплатив, было бы ужасно некрасиво, но Момо просто забыла об этом, ведь в Готее не было кафе. Вдохнув свежий весенний воздух, Момо крепче сжала руку Тоширо. Вокруг цвела весна — так пышно и буйно, что сердце сжималось от сладкого предвкушения летнего тепла. Весной всегда хочется верить в хорошее. Весной всегда получается верить в лучшее. Само наступление весны зарождает в сердцах веру и надежду — а в некоторых — еще и любовь. Момо вела Тоширо за собой, сжимая его пальцы, краснела, ловила воздух ртом — и наконец они пришли в парк, направившись на дальнюю уединенную аллею. Момо специально хотела, чтобы вокруг не было людей. Ей не хотелось выставлять свои чувства напоказ, не хотелось, чтобы кто-то видел, как они с Широ… …они с Широ сейчас поцелуются, поняла Момо, и ее сердце снова пропустило удар. Она не умела целоваться. Она даже этому не училась! К тому же, она не знала, целовался ли раньше Тоширо, и это тоже ее волновало. С одной стороны, хорошо, если нет, значит, он ей верен. С другой стороны, как у них тогда может получиться хорошо? Но если у него уже было такое, то… с кем? Когда? Почему? Момо остановилась так резко, что идущий позади Тоширо мог на нее налететь. Повернулась к ледяному капитану и взяла его лицо в ладони, нежно проведя подушечками пальцев по его щекам. Сердце билось уже где-то в висках, отдаваясь пульсацией в затылок, и Хинамори снова подалась вперед, приоткрыв губы и закрывая глаза. Она медленно приближалась к губам Тоширо, замирая от осознания того, что делает. Она знала, что любит его больше всех на свете и будет любить всегда.