помічав, останнім часом перемін сталось багато і великих, і малих, і так рідних лиць бувало досить, вірних тем лунало вдосталь ти спитаєш — «чому?» і я одразу ж тобі відповім
Раньше у Момо были только два дорогих и близких ей человека — бабушка и Широ-чан. Она росла под присмотром бабушки вместе с Широ, хотя они и не были родственниками, просто добрая старушка приютила у себя двоих детей, мальчика и девочку, наверняка скучая по внукам, которые были у нее при жизни. Момо была счастлива, когда жила вместе со своей импровизированной семьей, помогала бабушке по хозяйству, присматривала за Широ — хотя, скорее, Широ присматривал за ней, и ее все устраивало, пока в один прекрасный день Момо не поняла, что чувствует голод, что ей обязательно нужна еда, а без еды она слабеет и даже теряет сознание. Это было так странно: обычно душам-плюс не нужна пища, и они едят только ради вкусовых ощущений, но Момо отчаянно нуждалась в еде, и значить это могло только одно — у нее есть духовная сила, и она может стать шинигами. Решение пойти в Академию Духовных Искусств далось легко и просто. Момо меньше всего на свете хотела быть обузой для бабушки, и поэтому здраво рассудила, что, во-первых, лишний рот в доме только помешает, а во-вторых, добившись кое-каких карьерных высот в Готее-13, Хинамори сможет помогать своей семье. Широ, правда, ворчал, говорил, что прокормить Момо легко и что он может пойти работать, но Момо на корню пресекла рассуждения лучшего друга и покинула родной дом налегке, с первого раза поступив в Академию. Там у нее появилось еще два близких друга — Абараи Ренджи и Кира Изуру. Кира очень мило краснел в присутствии Момо, но она старательно этого не замечала, а Ренджи никогда не относился к Момо, как к девчонке — фехтовал с ней всерьез, выбивая из ее рук деревянный меч, рассказывал не совсем приличные анекдоты, от которых заливалась краской не только Хинамори, но и Кира, не заботился о всяческих церемониях и был настоящим. Многие девчонки в их классе были влюблены в Абараи, в его красную шевелюру и сильные руки, но Момо никогда не видела в друге мужчину — потому и была рядом, и никогда не передавала Ренджи записочки от его поклонниц, потому что видела, как тот смотрит на Рукию. Видела и все прекрасно понимала. Сложно было не понять. У Хинамори ведь тоже был друг детства, который занимал в ее сердце гораздо большее место, чем просто друг или названный брат, только она никогда не говорила. А не так давно Рукия стала Кучики, вошла в семью аристократов и ушла из Академии, поступив сразу же в Готей-13. Момо не завидовала — она вообще далека была от этого чувства. Момо бы даже порадовалась за Рукию, с которой поддерживала неплохие отношения, если бы не видела, что Ренджи ходит, как в воду опущенный, и явно мир для него потерял свои краски — ведь их с Рукией разлучили; вряд ли обычного руконгайца пустили бы к сестре влиятельного аристократа даже в гости.***
Сегодня вечер выдался хороший. Недавно Момо с отличием сдала экзамен, на удивление не допустив ни одной ошибки, и собиралась провести свободное время за чтением книги, которую дал ей Ичимару Гин, сказав, что это потрясающая вещь и Хинамори обязательно понравится. Дружить с Гином было прекрасно уже потому, что он имел доступ к куче интересных книг с грунта, хотя Момо, конечно, дружила с ним не ради этого. И Хинамори уже растянулась на кровати, переодевшись в легкую юката, как вдруг в дверь раздался стук, и голос Ренджи позвал ее по имени. Момо заложила книжку закладкой и пошла открывать. Ренджи на пороге был мрачен, как Каменный Гость, и сразу же сообщил, что Кира готовится к экзамену. Момо поразмыслила, при чем тут Кира и экзамен и что это могло значить. Значило это, конечно, только одно: Абараи не с кем выпить, а ему нужна поддержка. Хинамори подбадривающе улыбнулась Ренджи, взяла его за руку и затащила в свою комнатку, где, кроме кровати и письменного стола стояли два дзабутона и низкий стол. Пока друг присаживался, она заглянула в ящик письменного стола и достала бутылку саке, которую не так давно дала ей одна знакомая в качестве угощения и благодарности за помощь перед экзаменом. Момо помогла девушке овладеть Шаккахо, и та не оставила ее без награды, вот только, что делать с саке, Момо не знала. Нет, конечно, она знала, что его нужно пить. Но не в одиночку же? Присев напротив Ренджи, Хинамори попыталась открыть бутылку, но не преуспела в этом и отдала бутылку Абараи — у него руки наверняка сильнее. На столике уже стояла тарелочка с недавно испеченным Момо печеньем, так что выпивку было, чем закусить. — Поздравляю с удачно сданным экзаменом, — сказала Хинамори. — Нас обоих. И выпьем за то, чтобы Кира-кун тоже сдал. Дождавшись, пока Ренджи разольет саке, Момо отпила глоток из пиалки и сощурилась — алкоголь обжег ей горло, а внутри разлилось приятное тепло. Наверное, ей это понравилось, потому что Момо не закашлялась, а просто потянулась за печеньицем и закусила горькую выпивку. — Это… неплохо, — удивленно сказала Хинамори, рассматривая свою пиалку. — Я и не думала, что мне понравится. А тебе нравится, Абараи-кун? Я раньше все время удивлялась, как вы это пьете, но. Правда неплохо! А еще выпитый глоток подействовал на Момо не только согревающе, но и веселяще, а еще — развязывало язык, заставляя говорить о том, о чем обычно предпочитала помалкивать. Она покачала пиалку в руке, поставила ее на стол и задумчиво глянула на Ренджи, протянув: — Интересно, как там Рукия-сан…***
Парни не пытались ухаживать за ней — Момо была обычной невзрачной девочкой, которую замечали разве что учителя и то благодаря рвению к учебе и хорошим оценкам, но она никогда не завидовала красавицам, и не влюблялась в парней-одноклассников, сама не знала, почему, ведь остальные девчонки в классе постоянно шушукались по поводу мужчин. Впрочем, с девочками Момо не дружила, так вышло, что у нее не появилось ни одной подруги, зато друзей было сразу двое — и с ними ей общаться было гораздо легче, чем с постоянно манерничающими девчонками, которые даже Шаккахо выполняли, в первую очередь стараясь не поразить цель, а выглядеть красиво. Таких Хинамори не то чтобы осуждала — просто не понимала. Она-то стремилась стать солдатом, а какая разница, как выглядит солдат? — Я думала, что на теории провалюсь. Так переживала. Думала, что все забыла и ничего не знаю, — Хинамори виновато улыбнулась. Она сдала теорию кидо лучше всех в классе. На практике получила равные оценки с другими отличниками, потому что нервничала и не сразила цель прямо в яблочко. С тем, что ее оценку из-за этого занизили, Момо была согласна, потому что это очень важно — уметь попасть в цель, а еще важнее — не нервничать в бою. Старенький профессор часто повторял, что для воина важен холодный рассудок, а для мастера кидо — еще и расчет. Мечом махать можно, не особенно просчитывая ходы, а вот дальний бой вести сложнее, — так говорил сенсей, воздевая палец к небу. Момо слушала и училась, впитывая знания, как губка. — Если честно, мне надоела учеба, — поделилась Хинамори, подперев щеку рукой. — Хочу уже в Готей-13 поступить. Хорошо бы в Пятый отряд, к капитану Айзену… Он такой добрый. И сильный. Остальные капитаны не вызывали в сердце Момо должного трепета. Хотя ей нравился Укитаке-тайчо, но на чаше весов все равно перевешивал Айзен. Он казался Момо сильнее Укитаке, и с ним она общалась уж точно больше, чем с капитаном Тринадцатого отряда — с тех пор, как Айзен спас их от Пустых и похвалил Хинамори за рвение, погладив теплой широкой ладонью по волосам. Возможно, если бы то же самое сделал Укитаке — Момо обожала бы Укитаке, но сделал это именно Айзен, и сердце девочки зажглось восхищением и любовью к этому человеку — исключительно платонической, конечно. О Рукии Момо спросила вскользь и выругала себя за глупость: она ведь прекрасно понимала, что Ренджи скучает, а тут она сыплет своими напоминаниями соль на еще открытые и кровоточащие раны. Но Рукии действительно повезло. Стать Кучики, приемной сестрой главы благородного дома, аристократкой, сразу же, без экзаменов, поступить в Готей-13!.. Рукия в один миг получила все. Ренджи не получил ничего — только потерял. Им, руконгайцам, остается только выгрызать свою жизнь из чужих глоток, а если не так — то работать до кровавого пота, и неважно, где ты родился — в бандитском Инузури или вполне приличном Джунринане. Главное — ты из Руконгая, а значит, свое положение обязан заслужить. Момо могла сказать, что Кире повезло, он, хоть и не самый влиятельный, но аристократ, но, как только она думала о происхождении Изуру, вспоминала, что тот — круглый сирота, а потом вспоминала свою живую и здравствующую бабушку, и ей становилось стыдно. На самом деле из их троицы Хинамори повезло больше всех — она росла в любви, ее семья осталась с ней, и лучший друг — тоже. — Капитан Укитаке очень хороший, — затараторила Момо, исправляя свою первоначальную бестактность. — Я недавно издалека его видела. У него волосы седые, хотя он выглядит молодо… А Ичимару-фукутайчо — лапочка! Он вчера мне книгу дал такую интересную… Вообще-то, наверное, зря Момо завела разговор о книгах, но о чем еще — она просто не знала, и поэтому села на своего любимого конька, вдохновленно пересказывая Ренджи сюжет и даже забывая о том, что пьет саке — в какой-то момент действительно забыла, поднесла пиалку к губам и глотнула, как остывший чай — и тут же закашлялась, прижав ладонь к груди. Пришлось снова закусить печеньем. — Гадость, — отдышавшись, сказала Хинамори. — Это только по маленькому глоточку вкусно! — почти сердито добавила она, забавно хмуря бровки, как будто саке нанесло ей личную обиду.***
Обсуждать книги Момо могла круглосуточно. Даже если бы ее разбудили посреди ночи и задали вопрос про какую-то интересующую ее книгу, Момо бы ничуть не обиделась за побудку, рассказала бы все, о чем ее спросили, да еще и сверху бы добавила своих впечатлений и собственных домыслов, которых в книге, может, и не подразумевалось совсем, зато в ее воображении — еще как. Момо читала все и всегда, когда выпадало свободное время. Она любила не только серьезные книги, Момо любила и легкие любовные романы, и сёдзе-мангу, и сёнен-мангу тоже, и даже — о ужас — читала дзёсей, и не всегда в ее предпочтениях оказывались произведения с гетеросексуальными персонажами. Только вряд ли окружающим стоит знать, что милый и нежный цветочек Хинамори читает юри— и яой-мангу. Тем более, читала эти вещи Момо чисто из интереса к сюжету, и вовсе не являлась фанаткой той или иной ориентации. А где брала томики — так Ичимару-фукутайчо приносил, потому-то он и лапочка, как же иначе. Но не рассказывать же Ренджи все это, на самом деле. Он не поймет. Мужчины редко понимают, что хорошего в манге, тем более, в настолько специфической. Мужчины вообще редко что понимают, это Момо успела осознать. Книги для себя она открыла в Академии Духовных Искусств. Не только учебники, хотя и учебники Хинамори нравились, ведь в них заключались бесценные знания, которые могли помочь ей стать хорошим шинигами! Конечно, в учебниках было мало интересного и захватывающего, зато в них была сила. И сила не только та, с которой можно было треснуть того же Ренджи толстой и тяжелой книгой по макушке, но и… Момо уже не помнила, где именно прочитала пословицу, мол, «знание — сила», но прочитала и приняла близко к сердцу. Действительно, разве не так? Тот, кто знает о чем-то все, уже может сказать, что владеет этим. С тех пор Момо еженощно клала под подушку уже затертый и затрепанный томик «Теории кидо», опять же потому, что где-то вычитала, мол, так знания во сне сразу в голову попадут. И, пока Хинамори вдохновленно вещала о книге, Ренджи внимательно слушал. Точнее, конечно же, делал вид, что внимательно слушает. Момо знала, что ее друг любит читать, но их вкусы в литературе очень сильно разнились. Она пересказала историю, выставляя своего любимого персонажа в самом выгодном свете, и Ренджи даже вроде бы снова слушал, но потом помрачнел и уточнил, действительно ли Ичимару-фукутайчо лапочка. Момо сердито зажевала саке печеньицем, нахохлилась, как мокрая птичка — горечь во рту не прошла, пришлось съесть еще пять печений, чтобы наконец-то отпустило. Допивать саке Хинамори не стала, отставив в сторону пиалку и даже отодвинув ее на всякий случай. Да, это неплохо и правда вкусно, если сделать маленький глоток, и согревает тоже, но если отпить больше — дрянь неимоверная. — Я больше не буду, наверное, — отказалась Момо, виновато поведя плечами. Она и так чувствовала, что успела немного опьянеть. Совсем немного, чуточку, достаточно, чтобы развязался язык, но недостаточно, чтобы перестать полностью себя контролировать. — Нравится, — кивнула Хинамори на вопрос Ренджи про Ичимару, и только потом поняла, в каком контексте этот вопрос задавался. Тут же покраснела до корней волос и едва не запустила в Абараи пиалкой, но вместо этого нащупала тарелочку с печеньем и съела еще одно. Этого у Хинамори было не отнять: она пекла вкусное печенье, у бабушки научилась тонкостям и премудростям. Причем обычную еду Момо готовить не умела: не смогла бы сварить нормальный суп и уж точно не приготовила бы жаркое, зато выпекать сладости научилась сразу, как только бабушка принялась передавать девочке свою премудрость. — В смысле… в смысле — не в том смысле он мне нравится! — Хинамори замахала руками и едва не смахнула со стола бутылку. Как такое вообще можно подумать, чтобы она влюбилась в Ичимару-фукутайчо! Нет, как такое можно вообразить?! Как можно представить их вместе? Момо нервно засмеялась, прижав ладошку ко рту. — Ренджи, ты дурак, — обиженно протянула Хинамори, потянувшись за еще одним печеньем. Прожевала его, мечтательно посмотрела на потолок и задумалась, а в кого же она могла бы влюбиться. Кира вот… красивый такой, ничего не скажешь — действительно привлекательный юноша. Ренджи тоже достаточно привлекательный, но совсем иначе. Широ-чан, когда вырастет немного, станет красивее их обоих, но вряд ли тогда даже посмотрит на свою невзрачную подругу детства. Ичимару-фукутайчо… нет, не романтический герой совершенно, и как Абараи только мог подумать?!.. — Ты бы еще сказал, что я в Айзена-тайчо влюбилась! — засмеялась Момо, при этом ничуть не покраснев, как краснела бы влюбленная девушка, стесняясь упоминать даже имя своего возлюбленного.***
Ренджи понравился Момо с первого взгляда. Так иногда получается: ты видишь человека и заранее понимаешь, что он будет твоим другом. Благодаря своей чуткости и интуиции Хинамори прониклась к Абараи симпатией с самого начала — только дружеской симпатией, не более. Он, видимо, тоже чувствовал к Момо что-то такое, без романтического подтекста — и поэтому в обществе Ренджи Момо было легко и спокойно. Она знала, что может сказать, что угодно, повести себя, как угодно, и ее не осудят, а если понадобится — защитят и закроют собой. В том и преимущество дружбы с парнями — они совсем не такие, как девушки, они не станут злословить за спиной, не станут соперничать из-за личных вопросов или оценок, не будут сплетничать и вообще — парни и девушки слишком разные. Момо раньше как-то и не задумывалась о ком-то из одноклассников в романтическом плане, и не собиралась заводить какие-то отношения, и уж тем более с сослуживцами. И тут вдруг на ее совершенно невинные слова Ренджи, такой ей родной и дорогой друг, вытаращил глаза и недоверчиво спросил, мол, неужели она не влюблена в капитана Айзена? Момо застыла, даже не моргая. Вообще-то ей полагалось Ренджи врезать. Может, даже Шаккахо. Выставить за дверь со скандалом и не разговаривать с ним несколько недель. Но Момо не стала этого делать — она все же понимала, что Ренджи есть Ренджи. В его речах может быть все, что угодно, кроме злого умысла — особенно по отношению к ней, к той, что успела стать его другом. Именно другом, а не подругой — в слове «подруга» есть что-то скользкое и липкое, намекающее на более тесную связь, если это слово упоминается в контексте отношений парня и девушки. И поэтому Момо просто печально вздохнула, дотянулась до своей пиалки с саке и выпила ее до дна, думая, что это будет смотреться эффектно, как в кино, но тут же закашлялась и вся зрелищность накрылась медным тазом. Момо всхлипнула, закусывая раздирающую горло горечь еще одним печеньем — хорошо, что много напекла. — А что, это так заметно? — настороженно спросила Хинамори, когда ей полегчало и уже не хотелось выкашливать внутренности. — Кира-кун тоже так думает? А кто еще так думает? — Момо практически вцепилась в Ренджи, и просто так он из ее комнаты уже не уйдет — ему придется выдать все явки и пароли, хотя для чего они ей, Момо не знала. Ну думают, что она влюблена в Айзена-тайчо, ну и пусть. Какое ей дело до сплетен и слухов? А вообще-то дело есть, и еще какое. Хинамори, как всякий юный человек, вступающий на военную должность, видела себя как минимум спасителем мира, и честь свою отстаивала бы до последней капли крови, хотя какая там честь у выходца из Руконгая. Во всяком случае, недавно Момо прочла «Трех мушкетеров» Дюма, заботливо подсунутых тем же Ичимару-фукутайчо, и прониклась идеей того, что существует не только честь отряда или организации, и не только девичья, о которой она тоже заботилась, но и честь личности. Особенно личности солдата. И если о ней и Айзене-тайчо поползут всякие мерзкие слухи, которые поспешат распространить одноклассницы, письма которых не доходили до Ренджи… Не убивать же каждого, кто скажет слово поперек! — Я в него не влюблена! — сердито рявкнула Момо, стукнув кулачком по столу так, что миска с печеньем подпрыгнула на месте. — Как ты мог такое подумать! Он же… он капитан Пятого отряда! И… он спас нам жизнь!.. И он меня похвалил однажды!.. И я хочу к нему в отряд, и я хочу однажды стать его лейтенантом, чтобы быть как можно ближе… Момо запнулась. По всему выходило, что ее слова звучат, как любовное признание, а она хотела этого меньше всего. Уж кто угодно, но Айзен-тайчо?! Он был для Хинамори кем-то вроде небожителя, она и представить не могла, что у ее кумира могут быть отношения с женщинами! Она даже смутно представляла, что на самом деле Айзен ест, пьет и спит — ей казалось, что тот денно и нощно защищает покой Общества Душ. — Я хочу, чтобы Айзен-тайчо был моим учителем, — попыталась объяснить Хинамори. — Я знаю, что он очень силен в кидо, а ты ведь помнишь, что мне дается кидо лучше фехтования. Я решила, что в битвах буду ставить на дальний бой и расчет. Я и так читаю, — из-под подушки тут же была извлечена книга «Теория кидо» и сунута Ренджи под нос, — и я уверена, что Айзен-тайчо знает больше, чем написано в книге! Глаза Момо уже горели — сказывалось действие саке. Щеки тоже покраснели, и ей хотелось то ли танцевать и петь, то ли спать, а определиться она не могла. Да чтобы Момо хоть еще раз выпила хоть один глоток этой дряни! И… если все думают, что ей нравится Айзен-тайчо… Неужели эти сплетни дошли и до Широ? Почему-то это очень волновало Хинамори, хотя с чего бы — они с Широ тоже были всего лишь друзьями. Выросли вместе, играли вместе, потом каким-то образом поняли, что их пути должны разойтись… Момо стало грустно. Она подперла щеку кулачком и тихо всхлипнула. По щеке прокатилась слеза.***
Обычно в возрасте Момо девушки считают, что любовь — это самое прекрасное чувство на свете и лучшее, что может случиться в жизни человека. Момо так не считала. Правда, она не влюблялась ни разу, и сравнивать было не с чем, но она много читала о любви, и в книгах эта самая любовь редко приводила к чему-то хорошему. В «Трех мушкетерах» Атос сказал — Момо могла это цитировать, наизусть выучила: «любовь — это такая игра, в которой выигравшему достается смерть», и, если судить по другим книгам, то Атос был прав. К примеру, если судить по Шекспировской пьесе «Ромео и Джульетта» — когда она попросила однажды Гина принести что-то романтическое и трагическое, он приволок эту книгу и сказал, что в конце Момо может плакать. Момо не плакала — Ромео и Джульетта показались ей глупыми. Это же надо — кончать жизнь самоубийством из-за любимого человека. В представлении Хинамори было иначе — если бы погиб ее возлюбленный, она бы постаралась отомстить за него и сделать все, чтобы его смерть не была напрасной. Но умирать самой?.. Идиотизм чистой воды. Она так и сказала Гину-семпаю, когда возвращала ему книгу — поблагодарила, поделилась, что было интересно, но когда ее спросили о впечатлениях и мягко поинтересовались о слезах, Момо хмыкнула и заявила, что Ромео и Джульетта были малолетними дураками. Оба выиграли, и обоим досталась смерть. Ренджи тем временем потянул Момо за собой — она сначала упиралась, искренне не понимая, зачем куда-то идти, если и здесь хорошо, тепло, печенье вкусное, саке тоже неплохое — но потом все-таки поддалась, потому что Ренджи был, естественно, сильнее, встала и пошла за ним. Заодно рассказала и про Атоса, и про Ромео с Джульеттой, сетуя на их глупость — вместо того, чтобы пересказывать «Теорию кидо». — И вот, понимаешь, Абараи-кун, Атос любил Миледи, ну, то есть, ее не так звали, но все ее так называли, — говорила Момо, идя следом за Ренджи. — Он женился на ней, и однажды во время охоты конь понес ее, она упала, потеряла сознание, и Атос, чтобы облегчить ей дыхание, расстегнул ее платье — а у нее на плече было клеймо! — Хинамори сделала страшные глаза. — В смысле, отметка того, что она — преступница! И тогда Атос повесил ее на дереве… Вообще я не знаю, почему он ее повесил, если любил, — вздохнула Момо. — Это все так странно! — пожаловалась она, мелкими шажками переступая по дороге и чувствуя, что ее покачивает. — Все эти… — она неопределенно повела рукой, — влюбленности. Вот тебе нравится Рукия, я знаю… А кто мне нравится, я не знаю… Но не Айзен-тайчо. И не Гин-семпай. И не Кира… И Широ мне тоже не нравится! — решительно заявила Момо, внезапно останавливаясь и поднимая взгляд на небо, где уже загорались звезды. С чего она вообще решила, что ей может понравиться Широ-чан? — Тебе, наверное, тяжело без Рукии, — глубокомысленно произнесла Хинамори. — Ты стал такой грустный, когда она ушла. Я за тебя переживаю, Абараи-кун. И Кира тоже переживает. Мы с ним не говорили об этом, не думай! — испуганно добавила она, побоявшись, что Ренджи сочтет ее сплетницей. — Просто это… заметно, — почти неосознанная, но месть за то, что ее посчитали влюбленной в Айзена-тайчо. — И что ты собираешься делать? Я встречаю иногда на улице Кучики-тайчо, — поделилась Момо, снова сделав страшные глаза. — Он такой… серьезный. Красивый. И от него буквально веет силой. Но все равно Айзен-тайчо мне больше нравится, — беззаботно прочирикала Хинамори. — Я бы боялась служить под началом Кучики-тайчо. Он… холодный. Кучики Бьякуя в представлении Момо был холодной мраморной статуей, или куклой из самого дорогого фарфора — бездушным. Он никогда не улыбался даже уголком губ, даже глаза его не улыбались — и, судя по его виду, он не просто не хотел, но не умел улыбаться. Айзен же улыбался часто и доброжелательно, хвалил Хинамори за ее успехи — а чтобы кого-то похвалил Кучики-тайчо, Момо даже представить не могла. И все же он забрал Рукию в свою семью, дал ей свою фамилию и сделал своей сестрой — но Хинамори не хотела бы оказаться на ее месте. И не хотела бы, чтобы ее разлучили с друзьями — хотя нынешняя разлука с Широ была и не навсегда, но давалась ей нелегко, как бы Момо ни старалась думать, что ее это совсем не волнует. Ей часто хотелось увидеть Хицугаю — да хотя бы, чтобы он в который раз назвал ее дурой. Пусть ругается, пусть сердится, зато он такой родной, что другого представить рядом невозможно. И все же… Момо забыла, что Ренджи не знает, кто такой Широ. — Он мне тоже не нравится, — бормотала она себе под нос. — Ну и что, что мы выросли вместе? Мы совсем не такие, как вы с Рукией! Определенно, саке Хинамори на пользу не пошло.