в моих ладонях — сон застывшей тайной из сказок и серебряных ветров
У бабушки все хорошо, и Момо радуется уже этому — гладит морщинистые наработавшиеся руки, заглядывает в такое родное, пусть и не по крови, лицо, обнимает, заверяет, что у нее тоже все прекрасно, что бабушкины пирожки — самые вкусные в Обществе Душ, и ни слова, конечно же, не говорит о том, что ее капитан оказался предателем и пытался ее убить. Бабушка не должна волноваться за нее и знать, что Момо не приходила несколько недель потому, что лежала в госпитале, находясь на грани жизни и смерти. Широ тоже ничего не говорил — Хинамори знает, что он такой же, как и она, что они оба — любящие внуки — никогда не посмеют расстроить бабушку. Момо просит прощения, что давно не заходила, говорит, что было много дел, много бумажной работы, некогда и голову поднять, добавляет почти виновато «я же теперь лейтенант», и бабушка проницательно щурится, но, конечно же, не может увидеть под шикахушо повязки на груди, и уж точно не может увидеть едва затянувшуюся рану. Бабушка понимает, кто такие шинигами — все в Руконгае понимают, все их соседи в Джунринане понимают, и даже завидуют бабушке по-доброму, ведь оба ее внука служат в Готее-13, причем на руководящих должностях. Бабушка гордится ими — Момо это чувствует. И все же ей одиноко, поэтому Момо старается навещать бабушку каждые выходные, прибежать в шунпо к первому округу Западного Руконгая совсем не трудно, и все ее друзья ее поймут: далеко не каждому шинигами в Готее-13 повезло иметь живых родственников. У Киры и Абараи есть только могилы, у остальных нет и этого — ей, Хинамори, достался просто подарок небес, живая бабушка, которая любит ее и ждет, печет потрясающе вкусные пирожки и хвалит внучку за все, даже самые малые, ее достижения. Момо целует бабушку в сухую щеку, обещает, что придет на следующих выходных, если не будет много работы, но не забывает добавить, что работы, вероятнее всего, будет много — и даже не врет, потому что близится война с Айзеном, и кто знает, когда, и сейчас она — Хинамори — исполняющая обязанности капитана, и должна тренироваться, и обучать солдат, и бумажки, конечно же, никто не отменял, так что… Бабушка спрашивает, правда ли то, что три капитана Готея-13 предали Общество Душ, в том числе и Айзен, а то соседи говорят что-то подобное. Момо улыбается почти искренне: — Мало ли что скажут, обаа-сан. Глупые слухи. Айзен-тайчо — лучший на свете капитан, я же говорила тебе. Ложь больно царапает в горле, и Хинамори спешит попрощаться. Выбегает из родного дома, стараясь не заплакать — до сих пор упоминание об Айзене слишком болезненно на нее влияет. Она не хочет сразу возвращаться в Сейретей. У нее действительно выходной, с отрядом справится третий офицер, ответственный и способный парень, а лейтенанту запретили слишком сильно себя нагружать — Унохана-тайчо настоятельно посоветовала больше отдыхать, а когда Хинамори робко возразила, что она не имеет права заниматься собой в такое время — военное время — Унохана-тайчо ласково и пугающе улыбнулась в своей обычной манере, и сказала, что Готею-13 нужны не напрасные жертвы, а живые и боеспособные шинигами, и, что если Момо решит умереть, она ничего хорошего не сделает, тем более — для Готея. Пришлось послушаться — и правда не хотелось возвращаться к бумажкам и отработкам Шаккахо с рядовыми, особенно сейчас, когда так ярко светит солнце и так громко поют птицы. В Обществе Душ всегда тепло, здесь не бывает холодных и снежных зим. В Генсее — зима, начало декабря. В Обществе Душ же все по-летнему, и зеленая листва, и греющие лучи солнца, и ласточки. Хорошо сейчас, наверное, прогуляться в лесу, совсем как в детстве, когда Момо плела цветочные венки и гонялась за Широ, чтобы надеть их на его серебряные волосы. Момо шла почти вприпрыжку, на какой-то момент позволив себе забыть о том, что пережила и что ей предстоит пережить. Забыла о ране под повязками, забыла о печали в глазах Широ, о своей вине перед Кирой — обо всем. Она просто шла, едва не танцуя, и легкий ветерок развевал ее волосы, те пряди, что она не связала в оданго. Меч привычной тяжестью висел на бедре, но едва ли Момо замечала, уже давно привыкшая к наличию занпакто на поясе. Ей было хорошо и легко. Лето радовало, как никогда — ведь она, как никто другой, заслужила это лето, это небо и этих ласточек, потому что выжила, выкарабкалась из бездны, вырвалась из цепких и холодных рук смерти, чтобы снова дышать запахом цветов и видеть облака. Внезапное ощущение заставило Хинамори остановиться и сдвинуть бровки на переносице. Ну конечно, в Руконгае, особенно ближе к дальним районам, достаточно много Пустых, это даже не удивительно, учитывая то, что эти твари — такие же души, только минус. Реяцу Пустых ощущалось совсем близко. Рука Момо привычно легла на гарду Тобиуме — кто сказал, что ей нельзя сейчас драться? Это ведь и не бой будет, если судить честно, потому что простейшие Пустые вряд ли опасны для шинигами уровня лейтенанта. Так, простейшая помеха на пути; давно прошло то время, когда Хинамори могли убить подобные противники. Тем более, она успела вовремя скрыть реяцу. Это было так же просто, как задержать дыхание, только, в отличие от задержки дыхания, не приносило никаких неудобств. Никем не замеченная, Момо выглянула на какую-то поляну, и увиденное ее очень удивило. Человек. Без сомнений — душа-плюс. Но странная душа-плюс. Кольчуга, меч, щит, плащ, золотой пояс… Момо читала книги о рыцарях, которые покупала в Генсее, и этот человек как будто сошел с их страниц. Но разве может обычная душа-плюс иметь при себе меч? Тем более — щит? В Готее-13 не было принято носить кольчуги и щиты, хватало только мечей, чтобы защитить себя. И духовная сила этого человека… Хинамори прислушалась — нет, не совсем простая душа-плюс, потому что у него была духовная сила. Эти мысли пронеслись в голове Хинамори за пару секунд, потому что странного незнакомца кольцом обступало трое Пустых. Огромные черные твари в белых масках, желающие только пожирать, не имеющие других чувств, кроме голода. Они не чуяли лейтенанта, чья реяцу понравилась бы им гораздо больше, и поэтому обступали человека. Ну, что ж, — подумала Хинамори, тренировки ей всегда нужны. Меч яркой вспышкой стали рассек маску первого чудовища, что находилось ближе всех. Момо даже не стала смотреть, как тварь рассыпается на мельчайшие частицы рейши — развернулась и ударила второго Пустого, а в третьего послала Сокацуй. Конечно, оба удара попали в цель. Хинамори выпрямилась, отвела волосы с лица, обернулась к незнакомому мужчине и сияюще ему улыбнулась, пряча занпакто в ножны. — Вы в порядке? — поинтересовалась Момо, хотя не видела на его теле ран. Просто хотелось спросить.***
Ей так не хватало всего этого — ощущения меча в руке, горения кидо на ладони, триумфа пусть маленькой, но все же победы. Проведя время в больнице без сознания, Момо думала, что и вовсе не сможет больше держать меч, но оказалось, что это просто — Тобиуме вновь, как продолжение руки, и кидо тоже не подводит, даже заклинания произносить не нужно, чтобы справиться с Пустым. Конечно, будь их больше, будь они не обычными — пришлось бы туго, но Хинамори видела, что перед ней — самые обычные слабые души-минус, и трое — совсем немного для шинигами. Будь их больше — Момо призвала бы шикай, а уж от огненных шаров ее занпакто твари точно бы не увернулись. «Сначала нужно опутать бакудо, а потом…» — думает Хинамори, просчитывая свои планы на грядущую битву с Айзеном. Да, она не может полагаться на физическую силу; ей остается использовать разум и талант к кидо, но и этого, пожалуй, хватит, чтобы если не победить, то заставить врага помучиться. Просто так Момо точно сдаваться не собирается. Просто так она не отдаст то, что ей дорого — будет сражаться до последней капли крови, пока в сознании — будет посылать в противника файерболы и хадо, потому что ей есть, что защищать. Она поглощена битвой, битва все еще кипит у нее в крови и отражается пламенем в глазах, а потом Хинамори вспоминает, что именно ей показалось в облике незнакомого мужчины странным, кроме кольчуги, мечей и щита… Он дрался с Пустыми. Он пытался их убить. Не убегал в страхе, не пытался спрятаться и не звал на помощь, хотя обычно души, попавшие в Руконгай, боялись Пустых и в ужасе бежали, ища защиты у шинигами, если рядом проходил кто-то из них. Ни разу Момо еще не видела, чтобы душа-плюс сражалась, а силы шинигами она в незнакомце не ощущала… пока. Прислушалась на всякий случай, хотя сейчас ее чутье и так было обострено до предела — кажется, человек. Возможно, еще просто не проявилось в достаточной мере? Возможно, он даже победил бы Пустых, если бы она не вмешалась. Возможно, ему хватило бы сил рассечь маску. Мечи же… и щит. И кольчуга. Тяжело, наверное, носить такое на себе, думает Момо, рассматривая одежду мужчины. Сейчас — особенно, наверное, тяжело, потому что в Руконгае цветет всеми красками лето, а такое обмундирование, как ей кажется, сковывает движения и мешается. Нет, гораздо лучше — свободное шихакушо, в котором можно легко и прыгать, и бегать, и фехтовать… Хотелось буркнуть себе под нос «я не госпожа», но отчего-то Хинамори не стала. Не хотела спорить — или же ей просто понравилось, что ее назвали так. Как будто она и правда была кем-то важным. — Я думаю, вы и сами могли бы справиться, — застенчиво ответила Хинамори, покосившись на мечи. — Просто я… не смогла стоять в стороне. Просто ей хотелось взять в руки оружие и снова испытать азарт схватки, но не говорить же об этом первому встречному? Хватит быть такой открытой — уже поплатилась за это, дурочка-лейтенант. С другой стороны — в незнакомце она не видела угрозы. Она никогда не видела угрозы в простых душах-плюс, с тех пор, как поступила в Академию Духовных Искусств, а когда стала шинигами — немного зазналась, воспринимая тех, кто не имеет духовной силы, как слабых, как тех, кого она призвана защищать. На самом деле правильная установка для воина и второго офицера отряда Готей-13, но все же Момо сейчас недооценила мужчину. — Им маски надо разбивать, а не руки отрубать, — добавила Хинамори, и в ее улыбке мелькнула неловкость. Она не знала, имеет ли право учить взрослого человека — а он был на вид намного старше Момо, и какая разница, что ей, как шинигами, уже полтора века. Здесь, в Обществе Душ, года легкие, как пух, и вряд ли замечается ход времени в его полной мере, особенно когда ты — обычная душа. — Вы в Обществе Душ, — сказала Момо, и посчитала нужным объяснить, — Кажется, мы сейчас в дальних районах Западного Руконгая. Да, Западного, — добавила она задумчиво, — я шла на запад. Внезапно Хинамори отчетливо поняла, что, раз этот человек здесь, то он умер. Он ведь уж точно не вторженец-рёка, которые недавно подняли на уши весь Сейретей, чтобы не дать казнить Кучики Рукию. Момо, естественно, знала, что в Общество Душ попадают умершие в Генсее, знала, что она и сама когда-то умерла, и это не вызывало у нее сожалений — ну, умерла и умерла. В любом случае, она живет, пусть жизнью не человека, но шинигами. Но сейчас ей стало жаль — он выглядел таким сильным, и… значит, проиграл. — Вы рыцарь? — спросила Хинамори. — Ваша одежда… странно выглядит. Как вас зовут? Она помедлила пару секунд и сказала: — Меня зовут Хинамори Момо. Очень приятно, — и ее личико вновь осветила улыбка.***
Он как будто сошел со страниц фентезийной книги, романа о рыцарях, о благородных лордах, что совершают различные подвиги во имя прекрасных дам, спасают принцесс из алчущей пасти дракона и гордо скачут на белом коне во главе огромного войска. Момо смотрит во все глаза, потому что ей и правда очень интересно видеть такого человека. Обычно в Обществе Душ не встретишь людей в таких одеждах. Видимо, она незнакомцу тоже интересна, потому что он тоже смотрит — особое внимание достается ее занпакто. И то верно, если перед ней — воин. Хинамори в свою очередь рассматривает оружие мужчины, хотя не особенно разбирается в мечах — здесь, в Обществе Душ, не куют оружия. Асаучи создаются иначе, не в банальной кузнице, а как — одному Оэцу Нимайя известно. Его меч похож на… нодати? Нет, не нодати. Что-то другое. Что-то… чего нет Сейретее. Шинигами обычно сражаются катанами, нодати, вакидзаси, танто… если в невысвобожденной форме. Его же меч… вернее, два меча… иные. И сталь незнакомая, хотя Момо не может сказать уверенно — зачем ей разбираться в холодном оружии, если она делает ставку на кидо? — Что такое «Чертоги Безвременья»? — спрашивает Хинамори. Ей нравится это название, как будто взятое из волшебной сказки. «Общество Душ» звучит совсем не так поэтично. — Я не страж, — она осекается. На самом деле — разве нельзя ее так назвать? — Я… скорее, проводник душ. Шинигами. Я отправляю умершие души сюда, в Руконгай. Но это не Чертоги Безвременья, — почти виновато добавляет Момо, как будто она разочаровывает Боромира своим ответом. — По сути, мы, шинигами, зовемся богами смерти, но это не совсем так. Мы просто… солдаты. Мы защищаем миропорядок. Те твари в масках — они такие же души, только долгое время пробывшие в мире живых без духовного погребения или те, что потеряли свои сердца из-за отчаяния. И если их убивает шинигами… ну, вот как я… То они очищаются от грехов и входят в Общество Душ, как обычные плюсы. Строго говоря, мы их не уничтожаем насовсем. Тринадцать отрядов Готея, основанного Ямамото Генрюсаем, стоят на страже миропорядка, следят за тем, чтобы все души нашли приют. Момо всегда гордилась тем, что является частью этой организации. Гордилась тем, что занимает руководящий пост. Сейчас — тоже гордится. Даже выпрямляет спину, когда говорит об этом, ласково, как котенка, поглаживает гарду Тобиуме, которая немного нагревается под ладонью хозяйки. Внезапно Хинамори понимает, что если Боромир задает ей вопросы, и думает, что находится в каких-то «Чертогах Безвременья», значит, он… помнит? Помнит, кем был? Помнит, как умер? Да быть не может, никто не помнит! Что за странная душа-плюс? И ведь Момо не может привести Боромира ни к кому из капитанов — хотя бы потому, что объявлено военное положение и все слишком заняты, чтобы разбираться, откуда появилась та или иная душа. Да и… не к кому, собственно, обратиться. Унохана-тайчо? Момо совестно постоянно бегать к ней за помощью, она и так обязана ей жизнью. Сой Фонг-тайчо? Нет, она слишком подозрительная, да и негоже сейчас отвлекать от дел карательный отряд; вряд ли Боромир — враг. К Куроцучи-тайчо Хинамори точно не пойдет, она не самоубийца, чтобы добровольно соваться в Двенадцатый, да и Боромира жалко, он кажется Момо хорошим. Был бы на месте капитан Айзен — пошла бы к нему, не раздумывая, подсознательно ища у Учителя поддержки и совета, но нет капитана Айзена… Есть только она, Хинамори, временно исполняющая обязанности капитана — вот ей и принимать решение. Пора уже вырасти. Пора становиться самостоятельной, Хинамори-фукутайчо. — Боромир-сан, — осторожно спрашивает Момо, — вы помните, кем вы были?***
Верховный Смотритель Белой Цитадели Гондора. Возглавлял Стражей Минас-Тирита. Стал бы двадцать седьмым Наместником. Красивые слова — и очень серьезные. Весомые. Стражи. Боромир, сын Дэнетора, прав — они стражи. Стражи миропорядка и спокойствия. Совсем скоро спокойствие нарушится. И Момо страшно, потому что она знает, что выйдет на поле боя, выйдет, чтобы сражаться с армией тех тварей, которых приведет ее бывший капитан. Они снятся ей каждую ночь — огромные, жаждущие крови, уродливые подобия, белые носатые маски меносов, а то и похуже; Момо просыпается в холодном поту, хватается за теплую гарду Тобиуме, иногда так и засыпает, пока дух ее меча напевает ей что-то в ее сознании. Они — стражи, а значит, не имеют права ни покинуть пост, ни проиграть. Они — воины. И Хинамори — тоже. Если бы она сейчас достигла банкая, ее повысили бы до капитана, это ясно всем, но банкая у Момо нет, возможности его достичь — тоже, просто не хватит времени, нужно тренироваться в том, в чем уже достаточно сильна — кидо, шикай… Все мишени на полигоне Хинамори поражает играючи, но сможет ли попасть во врага? Сможет ли вовремя увернуться от летящего в нее удара или клинка? Они ведь даже не знают, чего ждать, какие у них будут противники. Если меносы — это уже неплохо, потому что тупых, по сути, меносов победить таким капитанам, как Зараки-тайчо или Кучики-тайчо, просто, как раздавить комара. Даже Момо могла бы угробить парочку меносов, попав в них файерболом. А если — если меносы будут разумными?! Огромными, сильными и при этом — обладающими разумом?.. В отличие от некоторых, она вовсе не считает, что смерть в бою — это счастье для воина. Да, это честь — умереть на поле боя, но уж точно не счастье. Разве может быть счастье в смерти? В небытии? Она знает, каково это — умирать, она была на грани, балансировала на самом краю — удержалась. Стоит здесь, говорит с Боромиром, смотрит, как тот наклоняется, трогает пальцами землю — сначала Момо не понимает, зачем, а потом до нее доходит, что это — след Пустого. Странно, ей самой никогда бы не пришло в голову выслеживать тварей по следам, зачем? Ведь есть реяцу, по которой можно отследить кого угодно с духовной силой… Пока Хинамори стоит на месте, недоуменно хлопая глазами, Боромир выпрямляется, кланяется ей, называет «миледи» — это она-то — миледи? — и прощается. Момо вдруг думает: наверное, он идет убивать Пустых. Она складывает два и два: потрогал землю там, где был след чудовищной лапы, уточнил про маски, поблагодарил… Нет, еще не хватало, чтобы в военное время по Руконгаю бродил человек, охотящийся на Пустых! Да его же в два счета поймает Омницукидо! Или те же Пустые сожрут — если их соберется много, то даже опытному воину, даже шинигами трудно отбиться, а Боромир — не шинигами, обычная душа… Пусть в нем может быть духовная сила, все равно, чтобы стать шинигами, нужно учиться — или хотя бы иметь асаучи. Если первое вовсе не обязательно — живет же как-то Зараки-тайчо, то без асаучи драться нельзя, хотя бы потому, что Пустых по всем правилам должен убивать духовный меч шинигами! Момо не знает, почему подумала, что Боромир будет убивать Пустых, может, это совсем и не так, но отпустить его просто так тоже не может, не имеет права, особенно сейчас, когда именно она — глава Пятого отряда. Опасно, а еще — она чувствует себя ответственной за Боромира, ведь так или иначе, а спасла его, и значит… — Стойте! — восклицает Хинамори. Входит в шунпо и появляется прямо перед Боромиром, и глаза ее сверкают огнем, а рука невольно поправляет шеврон с кандзи «пять» на плече. — Куда вы идете? Вы… вы совсем не обычная душа-плюс! Что вы собираетесь делать? Ведь на вас снова могут напасть Пустые, и вас могут заметить другие шинигами, а у нас — военное время, вас просто поймают, будут допрашивать — поверьте мне, Второй отряд умеет допрашивать! — а у нас сейчас и без того много забот, — честно говорит Момо. — Близится война, серьезная война. Вы сказали мне, кто вы… Так вот, я — Хинамори Момо, лейтенант и временно исполняющий обязанности капитана Пятого отряда Готей-13. И, если нужно, я вас арестую. Да, в бою на мечах вы легко меня победите, но… Момо сосредоточенно хмурится. Созданная ею сеть бакудо опутывает ноги Боромира, не давая шевелиться, искрит, как оголенные провода в Мире Живых. Получается. — Но, как видите, драться можно не только на мечах, — заключает Хинамори.***
«За что мне эти проблемы?» — думает Хинамори, сосредоточенно плетя заклинание кидо. Она ведь просто сходила в гости к бабушке — навестить ее перед войной, что висела в воздухе непролитой грозой. Просто хотела увидеть женщину, которая ее воспитала, которая дала приют ей и Широ. В конце концов, они оба вскоре могут погибнуть. Момо уверена, что Хицугая тоже придет к бабушке, и еще почему-то думает, что с ним перед выходом на поле боя тоже надо попрощаться, еще раз попросить прощения за то, что подняла на него клинок, поверила той дурацкой записке, выведенной аккуратным почерком капитана Айзена… А тут — чужак, не желающий слушать ее разумные речи. Проблема во плоти, проблема в кольчуге и плаще, проблема, не желающая решаться так просто. Момо предсказуемо сердится. Кидо опутывает Боромира плотно, но не причиняет боли — сеть просто сковывает движения. Заодно Хинамори прикидывает, как поступит, если он обнажит меч. Боромир намного выше нее и сильнее, в обычном фехтовании он заколол бы ее зубочисткой. Если же Момо призовет шикай, она может ненароком убить его файерболом, а этого ей тоже не хочется. Боромир интересен ей, ей интересно, откуда он такой появился, почему при двух клинках, почему дрался с Пустыми, а не пытался убегать… Тем временем ее пленник — теперь уже почти пленник — говорит о том, что чужой здесь, что нарушает обещание, данное матери и своим погибшим бойцам… Момо понимает его, как никто другой, особенно сейчас, когда стала главой отряда — она тоже ответственна за своих бойцов, за тех, кто служит под ее началом, за тех, кто заботится о ней и уважает ее. Если армия Айзена прорвется в Руконгай… Если они доберутся до Сейретея… Многие погибнут, многие из тех, кого лейтенант тренировала, кого учила, кого поддерживала, с кем делила завтраки, обеды и ужины… Она понимает боль Боромира, как и всякий командир. И понимает его боль, как сына, потерявшего мать, хотя не теряла родителей просто потому, что их у нее не было — но все равно понимает, потому что с бабушкой расставаться точно так же больно — особенно, если они больше не встретятся. — Я сочувствую вам по поводу потери бойцов, — отвечает Хинамори. — И сожалею, что вы не сможете выполнить обещание, что дали своей матери — потому что я вас арестовываю. Можете попробовать со мной сразиться, но в таком случае вы можете и умереть. Окончательно, я имею в виду, — поправляется Момо. — Я не знаю, откуда вы, и как сюда попали. Возможно, это действительно ошибка: обычно души, отправленные в Руконгай, не помнят своей жизни до смерти. Я вот не помню, а вы — помните. А еще — ваша одежда и оружие. Поверьте мне, Боромир-сан, вы — очень заметны. Я бы не хотела, чтобы вас допрашивали в Омницукидо, и уж точно не в ваших интересах попасть в Двенадцатый отряд. А если я вас арестую, мы… попьем чаю и поговорим. Как вам такой допрос? А если хотите поразмыслить о своем посмертии в одиночестве, то я могу отвести вас в камеру, но все же не советую. Момо улыбается, но не ослабляет кидо. Она уже не верит сладким речам, особенно — речам незнакомцев. Рана, нанесенная Айзеном ее душе, наверное, никогда не заживет, останется кровоточить — Хинамори кажется, что она больше никогда и никому не сможет довериться. И все же стоит тут и говорит с Боромиром, хотя могла бы связать его более серьезным бакудо и препроводить в Готей — да хоть к капитану Фонг, все-таки это как раз в ее компетенции — разбираться с подозрительными личностями. Но почему-то… не хочется. Это, по сути, ее первое решение, как командира — Момо крепче сжимает гарду Тобиуме, мысленно просит помощи, подсказки у своего духовного меча. Тобиуме молчит, но Хинамори чувствует, что она улыбается, и что Боромир ей тоже интересен. — Впрочем, выбор за вами. Я или глава подразделения Тайных Операций? Чай или пытки? — Момо невинно моргает, мельком вспоминает, что чай-то остался после Айзена, тот чай, что они вместе пили, когда разговаривали после рабочего дня. Момо пекла печенье, которым угощала капитана, и очень любила такие уютные вечера наедине с Учителем. «Нужно будет выбросить тот чай, — думает Хинамори. — Меня от него стошнит». Она уже почти собирается сказать что-то еще, как вдруг тело снова пронзает ощущение чужого, не принадлежащего этому миру реяцу — сразу и много. Раз, два, три… шесть. Момо смотрит на то, как в промежутках между деревьями материализуются ужасающие рожи в белых масках, громадные черные тела — ну конечно, их привлекает реяцу лейтенанта, они же тупые, следуют только простейшим инстинктам, вернее, лишь одному: пожирать другие души. Шесть Пустых — уже достаточно много, чтобы волноваться, но Момо чувствует зачатки еще нескольких реяцу тварей. Одним движением Хинамори выхватывает меч. Оценивающе смотрит на Боромира, прикидывая, сможет ли тот помочь ей в схватке, хватит ли ему сил разрубить маску обычным мечом, а не асаучи. Вздыхает: нельзя просто умчаться в Сейретей за помощью; совсем недалеко — Джунринан, а там — бабушка. Пустые пока не спешат нападать, принюхиваются, окружая человека и шинигами. Момо рассчитывает ситуацию, рассматривает ландшафт: среди деревьев Пустым не так удобно будет атаковать, следовательно, лучше загонять их в угол и там разрубать маски. Кидо бы сплести… да времени уже нет — огромная лапа потянулась к Хинамори, и она отсекла конечность твари росчерком клинка. Пустой обиженно завыл. — Они сейчас нападут! — крикнула Момо Боромиру. — Разрубайте их маски!***
Обычно ошибок в том, куда попадет та или иная душа, ни разу не было. На памяти Хинамори — точно. Все то время, что она служила в Готей-13, ни разу не случалось такого, чтобы душа человека попала в Общество Душ раньше назначенного ей времени, а ведь именно это считалось у шинигами серьезнейшим отклонением, которое они изучали и в Академии — у каждого человека в Мире Живых есть свой собственный жизненный путь, и даже если человек заканчивает его самостоятельно, искренне веря, что он сам — творец своей смерти и решил, когда уйти, без высших сил, все равно в неких скрижалях, куда не дано заглянуть даже шинигами и которыми ведает, наверное, только Король Душ, сказано, что такой-то перережет себе вены тогда-то, и никому это не изменить. Но одно дело — когда человек умирает просто так, как ему и положено по его жизненному пути и попадает в Руконгай, но совсем другое — то, что Момо видит сейчас. Этот человек не должен был попадать в Руконгай. Он не похож ни на одну душу, которая здесь жила. Он помнит свою жизнь перед смертью. Он остался в одежде, которая была на нем во время смерти — Момо смотрит на продырявленную, как будто от стрел, кольчугу, на меч, на плащ… «Он не из этого мира», — думает Хинамори, но развить эту мысль у лейтенанта нет времени — Пустой, оставшийся без руки, все еще обижен, ему больно — и он бросается на Момо, стараясь поймать ее другой, пока еще целой лапой. Хинамори уходит в шунпо, появляется за спиной чудовища, одним резким рубящим ударом обрушивает клинок ему на голову, разрезая Пустого напополам. Тот не успевает даже захрипеть, рассыпаясь на духовные частицы, но из воздуха тут же появляется второй, напоминающий обезьяну с лапами, как у кузнечика, пытается схватить Момо, но она снова уходит в шунпо, заодно краем глаза выхватывает на поляне, что превратилась в поле боя, Боромира — тот сражается, и, надо признать, очень хорошо сражается для погибшей души. Хинамори в который раз отмечает, что в поединке на мечах она своему случайному новому знакомому не ровня — он сильный и фехтует так, как будто родился с мечом в руках, как будто рос именно для этого — как будто воспитывался воином. Пустые падают под его ударами, но все равно их много, и поэтому… Вообще-то в неписаном кодексе шинигами подразумевается, что в сражении не положено выкладывать сразу все козыри. Если у шинигами есть банкай, он показывает его только в крайнем случае, когда уже находится на пороге смерти и проигрыш слишком близок. Если у шинигами есть, помимо основных способностей банкая, еще и дополнительные — он тоже сперва дождется, пока враг едва не одержит победу, и только тогда, ухмыльнувшись, покажет свою истинную силу. Если шинигами по каким-то причинам не нравится его шикай или банкай — он и вовсе предпочтет умереть, но не показать его в бою, где могут увидеть товарищи. Момо не понимает этого. Не понимает, как можно не любить часть себя, стесняться своей силы, держать туз в рукаве и сражаться, получая раны, когда можно сразу открыть свою силу и убить врага — пока еще не понимает, потом обязательно поймет, что не всегда хорошо демонстрировать все, на что ты способен, сразу. Но сейчас… в конце концов, у Момо есть только шикай, зато какой шикай! С помощью Тобиуме она легко разбросает всех Пустых, так что и медлить не стоит. Момо кладет ладонь на теплую рукоять катаны, сжимает ее в ладони — Тобиуме во внутреннем мире звенит колокольчиками, готовая защищать свою хозяйку. — Рви, Тобиуме! — отрывисто приказывает Хинамори, и воздух пронзает вскрик чайки, а клинок, выдернутый из ножен, из катаны превращается в дзюттэ, но создано ее оружие не для фехтования — Момо прыгает чуть подальше в сторону, чтобы не задеть Боромира, целится — из кончика меча вылетает файербол за файерболом, каждый попадает в Пустого, взрывом разрывает белоснежную маску и черное тело в клочья; больно, наверное, Пустые и ревут от боли, пока рассыпаются на частицы рейши. Огонь пылает над маленькой фигуркой Хинамори — она высвобождает свою реяцу, давит ею оставшихся в живых тварей, и пока те прижаты к земле духовной силой лейтенанта, пускает в них еще файерболы, пока все чудовища не исчезают, и намека на то, что появятся, пока что нет — Момо прислушивается, поправляя волосы, которые даже не выбились из-под оданго. Боромир же тяжело дышит, но, как всякий опытный воин, быстро приходит в себя, кивает Хинамори — она кивает в ответ. Они сражались вместе, пусть и не спиной к спине. Да, Момо справилась бы и одна, но все равно чувствует благодарность — этот странный человек, как будто сорванный с книжных страниц, помог ей, а не сбежал, пока она занята сражением, а ведь Хинамори сказала, что арестовывает его; вряд ли арест у кого-либо вызовет приятные ассоциации. — Чай — это напиток, — немного удивленно объясняет Момо. — Из листьев, которые заливают кипятком. Это вкусно. Можно использовать разные листья, а можно и смешивать их. Мой капитан любил чай из чабреца… — что-то колет в сердце невидимой иголкой, заставляет лицо исказиться едва заметной, но все же гримаской боли. Ее капитан. Подлый предатель. Ее убийца. — Знаете, Боромир-сан, нам лучше отсюда уйти, — говорит Хинамори. — Мне кажется, Пустые идут на ощущение вашего реяцу. Вы, как я уже сказала, выделяетесь, и они хотят вас сожрать. Я скажу снова: у вас есть выбор. Либо я отвожу вас во Второй отряд, где вам не поздоровится, либо в Двенадцатый, где вас разберут по кусочкам, либо в Пятый — ко мне. Выбирайте.***
Момо пока что — совсем неопытный руководитель. Пока Айзен занимал пост капитана, она всего лишь выполняла его приказы и следила, чтобы остальные служащие делали то же самое. Своих инициатив в управлении она не продвигала — зачем? Ведь был капитан Айзен, который знал намного больше, чем Момо, у которого получалось намного лучше, и, несмотря на то, что и Айзен когда-то раньше был всего лишь лейтенантом, и Момо было это известно — не рождаются же шинигами сразу капитанами! — она все равно полагалась на него безоговорочно и слепо. Оставшись же единственным командиром в отряде, Момо поначалу обязана была допускать ошибки. Не потому, что она глупа или ленива, но из-за своей неопытности. Именно поэтому отрядами руководят двое шинигами, а не только один. Именно поэтому к каждому капитану приставлен лейтенант. Ошибется первый офицер — ему поможет второй. Ошибется второй — первый наставит его на путь истинный. Хинамори же осталась совершенно одна, некому было ей подсказывать, особенно в военное время. И только после предложения лейтенант поняла: если она приведет его в Сейретей, вопросов точно не избежать. Рядовые увидят — пойдут шепотки и слухи. Дойдет до капитанов, до Омницукидо и Двенадцатого отряда, Куроцучи-тайчо непременно пожелает исследовать столь интересную душу, Фонг-тайчо тоже не откажется от допроса, кто он и как здесь оказался. А Момо почему-то не хотелось, чтобы этот человек попал в лапы жестокого ученого или Особых сил. Чем-то Боромир был ей симпатичен, как будто он был героем известной ей и хорошей книги. Момо резко остановилась. Ощущение собственной глупости пронзило, как острый нож. Она повернулась к Боромиру, что шел за ней, и взволнованно сказала: — Как я не подумала! Ведь вас увидят! Заодно Хинамори просчитывала варианты. Можно послать адскую бабочку Широ, но сколько можно заставлять Широ разгребать ее проблемы? Можно вернуться в Джунринан, спрятать Боромира у бабушки, добыть где-то шихакушо для него, заставить переодеться и провести в Сейретей уже так — второй вариант нравился Момо куда больше, но реяцу пришельца привлекало Пустых, как она уже поняла, бабушка могла оказаться в опасности, но можно выстроить вокруг дома сеть бакудо, Пустые не сунутся… Определенно, это неплохая идея. Бакудо Хинамори Пустые точно не преодолеют, а заодно и бабушка обрадуется гостям… Боромир не опасен, и он сражался вместе с Момо, а не пытался сбежать. Хинамори выдохнула и прижалась спиной к широкому дереву. Прикрыла глаза, но ни на миг не переставала сканировать местность на чужие реяцу. Впрочем, не чуяла ни Пустых, ни душ-плюс, ни других шинигами. Только птицы пели — громко и заливисто, да ветер шелестел в листве. И Боромир задавал вопросы, следуя за ней. — Да, я… Момо осеклась и опустила глаза. Это было все еще болезненно — очень болезненно. Когда кто-то называл имя ее тайчо или хотя бы вспоминал, что в Пятом отряде был капитан, рана в груди дергала ноющей болью, а в душе поднималась волна дрожи. Момо едва сдержалась, чтобы на глаза не навернулись слезы — она и так много плакала в последнее время. Плакала от горя, когда думала, что Айзен мертв, плакала от радости, когда увидела его живым, плакала от ужаса, когда очнулась в лазарете и узнала страшную правду. — …на военной службе. Но не капитан. И не потому, что женщина — женщины могут занимать этот пост. Просто у капитана должен быть банкай, а я его еще не достигла. Никто из них не достиг, ни она, ни Кира, ни Хисаги-семпай. Если бы у них были банкаи — несомненно, с вопросом о звании капитана все было бы улажено, они просто заняли бы эти должности официально, и уже сами подыскали бы себе лейтенантов. Но, к сожалению, этой силой трое лейтенантов не обладали. Внезапно Момо вспомнила, что Боромир, конечно же, не знает, что такое «банкай». — Эмм… — она замялась. — видите ли, Боромир-сан, у наших занпакто… у наших мечей… есть особые силы, зависящие от наших душ. Да, мы можем просто фехтовать ими, как обычным оружием, некоторые так и делают, но, если узнаешь имя своего меча… то можешь использовать шикай. Вы видели мой шикай там, на поляне, — Момо улыбнулась, не скрывая гордости за свою Тобиуме. — А банкай — это более сильная способность. Я усердно тренируюсь, но пока у меня ее нет. А мой капитан… Хинамори хотелось сказать, что ее капитан погиб. Вот так просто — и расспрашивать Боромир больше не станет, уважая память усопшего, и ответ будет достаточно исчерпывающим: погиб — и все, что тут уже поделаешь. Но Момо все еще не умела лгать. — Он предал Общество Душ, — тихо сказала Момо, прижав ладонь к груди, там, где под повязкой заживала рана. — Поэтому у нас сейчас военное положение. Мы ожидаем нападения его армии. Помолчав, Хинамори сказала: — Я не поведу вас в свой отряд. Так я только навлеку на вас лишнее внимание. Вы пойдете за мной, в дом моей бабушки. Там есть еда. Вы хотите есть?***
Эти слова такие волшебные, такие фантастические и сказочные в прямом смысле этого слова — «Гламдринг», «Нарсил», «Андрил»… Если бы не напряженные думы о том, куда спрятать Боромира, Момо заслушалась бы надолго, а то и вовсе усадила бы гостя за стол и заставила рассказывать всю свою подноготную, заранее трепеща от мысли о том мире, откуда он прибыл. И как только занесло его в Общество Душ? Воистину, причудливо тасуется колода, причудливо ее тасуют те, кто сильнее шинигами, кто сильнее даже Короля Душ… А может, сам Король Душ играет в эти карты или шахматы, выстраивая причудливую схему боя на доске. И Айзен тоже может стать этим королем, этим… богом? Может ли? Они ведь все были его пешками в огромной игре с множеством ходов, что бывший капитан Пятого отряда выстроил на собственной доске… доске, политой кровью его лейтенанта. Были черно-белые квадраты — стали черно-красные. Страшно было тогда, когда на руках — кровь, а в душе — непонимание. Страшно и сейчас. Даже вести Боромира к бабушке — страшно. Сейчас слово «предательство» звучит все чаще, все громче… Она не делает ничего предосудительного, уверяет себя лейтенант, шагая к Джунринану и думая, сойдет ли Боромир за преступника, и полагалось ли ей на самом деле его задержать. По всем правилам — полагалось, конечно. Отдать его хотя бы капитану Фонг, за такие инциденты отвечает Второй отряд… Но не могла Момо — и все. А ведь ее даже не подозревали в пособничестве предателям, как Киру и Хисаги-семпая! Такое доверие выказали — а она его, это доверие, предает. Но Боромир был таким сказочным и в то же время таким настоящим, что у Момо не поднялась рука даже на то, чтобы послать бабочку кому-то из ее друзей. Помочь мог кто угодно, не обязательно Широ. Рангику, Нанао, Кира, Ренджи, Хисаги, да кто угодно! Но Момо вела Боромира к себе домой, вполуха слушала его дивные речи и поджимала губы, поглаживая гарду Тобиуме, что нагревалась под ее пальцами. — Вам придется повторить мне многое из ваших рассказов, Боромир-сан, — вежливо ответила Хинамори, виновато улыбаясь. — Видимо, наши миры и правда слишком разные. Момо вспомнила, как впервые оказалась в Обществе Душ — просто возникла из ниоткуда, маленькая темноволосая большеглазая девочка в белом юката и босиком, она тогда испуганно звала маму, а вместо этого подошла бабушка и за руку увела маленькую Момо домой. Через неделю бабушка привела к ним в дом беловолосого мальчишку по имени Тоширо Хицугая, и теперь Момо было, с кем играть… Но Момо ни разу не вспоминала свою жизнь до смерти, даже когда узнала, что умерла, когда в Академии рассказали, кто такие души-плюс и шинигами… Да и ни к чему ей было вспоминать свою жизнь — она сейчас была жива. Жива, способна любить, сражаться и защищать то, что ей дорого. Ее посмертие ничем не отличалось от жизни — шинигами дышали, их сердце билось, все органы работали так, как у живых людей — но все же формально они были мертвы. Хинамори не терпелось расспросить Боромира о его мире, она не могла допустить мысли, что, помимо их собственной и Мира Живых, существуют еще и другие реальности. Видимо, Айзен, сломав проход в чужой жестокий мир под названием Уэко Мундо, что-то повредил в ткани миров, и поэтому Боромир попал сюда, — подумалось Момо. Уж что-что, а разрушать ее бывший капитан умел, как никто другой.***
Войдя во двор своего дома, пару секунд Момо плетет вокруг защитный купол из бакудо. Снизу, как будто из-под земли, прорастают диковинные то ли ростки, то ли щупальца, состоящие из света, и объединяются друг с другом так плотно, что получается непроницаемая сфера. Момо думает и добавляет в уже сплетенное заклинание обязательное сокрытие духовной силы. Насчет себя она не волнуется, а вот насчет Боромира могут появиться вопросы. Не у Пустых, конечно — у шинигами. Вдруг Широ решит наведаться к бабушке? — Здесь будет безопасно, — удовлетворенно кивнув, говорит Хинамори. — Через щит те твари не пройдут. И шинигами вас тоже не почуют. Это… магия. Вы же знаете, что такое магия? А вам нужно просто сидеть тихо… и нам нужно придумать, что с вами делать. Ох, если бы не война! — вырывается у Момо горестный вздох. — Наверное, вы поэтому и попали сюда! Видите ли, мой капитан… он открыл проход в другой мир, и, возможно, это что-то нарушило… Момо спешит к бабушке, которая улыбается гостю, но вряд ли понимает, что Боромир тут делает. Момо говорит, что это ее знакомый, что ему нужно пожить здесь какое-то время, что ничего страшного не случилось, и бабушка ей верит, кивает, идет на кухню заваривать внучке и ее гостю чай, достает моти с персиковым джемом. Момо достает дзабутоны, пододвигает к низкому столу, подавая пример, садится первая. Она ловит оценивающий взгляд Боромира и ей становится немного неловко за свое жилище — оно до сих пор остается ее, ее и Тоширо. Здесь совсем небогато, но бабушка всегда наотрез отказывалась от того, чтобы внуки помогали ей деньгами, а времени на ремонт не было ни у Хинамори, ни у Хицугаи. — Присаживайтесь, Боромир-сан, — приглашает Хинамори, пока бабушка расставляет на столе чашки с чаем и блюдо с моти. Потом бабушка уходит, ничего не спрашивая, словно чувствуя, что внучке и гостю нужно побыть наедине. — Угощайтесь, пожалуйста, — говорит Момо. — Чай — совершенно безвредный напиток. И очень вкусный, если уметь его заваривать, а моя бабушка — умеет. И попробуйте моти, они превосходны. Вы чувствуете голод? — в последнем, на вид безобидном вопросе, звучит неподдельный интерес — голод означает присутствие духовной силы.***
Он чувствует голод, сразу видно — Момо подмечает, как Боромир ест моти, как пьет чай, она видит, что тот голоден, что ему мало этой простой еды, которой вполне хватило бы и Хинамори, и ее бабушке разом, потому что бабушка не чувствует голода, а Момо много для насыщения не требуется — она маленькая, сколько ей там нужно, тем более, она уже обедала в Готее, а там кормили хорошо, особенно шинигами на уровне лейтенанта, которым нужно было поддерживать силу. Момо становится немного стыдно за то, что ей нечего предложить еще — продукты есть, конечно, бабушка ни в чем не нуждается, но все нужно готовить, а на это требуется время. Но накормить гостя — очень важно, важнее стеснительности, так что Хинамори уже почти собирается встать и уйти на кухню, чтобы попросить бабушку приготовить нэгимаки, блюдо, которое всегда прекрасно ей удавалось — ингредиенты были, Момо помнила, что сама приносила говядину и лук, планируя просить бабушку приготовить на выходные это лакомство, что так редко доставалось им с Широ в детстве, но которое они оба очень любили, но Боромир порылся в своем дорожном мешке, вынимая оттуда какие-то лепешки, обернутые листьями и предлагая одну Хинамори, называя их «лембас». Момо пробует очень осторожно, будто неведомый лембас может оказаться ядовитым или твердым, как камень, но это обычный хлебец, даже вкусный, пожалуй — а еще очень сытный. Хинамори и так не голодна, и насыщается за пару укусов, но ей не хватает духу отложить угощение, так что она мужественно ест, маленькими кусочками откусывая лембас и жуя медленно, наслаждаясь вкусом. — Спасибо, — говорит Момо, — Это вкусно. Эльфы?! Она едва не давится лепешкой. Момо знает о эльфах, она читала о них в книгах, и, хотя названия «Арда» и «Средиземье» ничего ей не говорят, эльфы все равно знакомы Хинамори — как величественная и гордая раса длинноухих людей, так и маленькие создания, порхающие среди цветов. Она слышала и о тех, и о других. Неужели в мире Боромира они существуют, из плоти и крови, да еще и лепешки пекут?! И она, Момо, сейчас попробовала то, что было приготовлено руками эльфов?! — Я читала о них! — выпаливает Хинамори, забывая и о лепешке, и о приличиях. — Я читала о эльфах! В книгах о них говорят разное… Какие они в вашем мире, Боромир-сан? Впрочем, Момо быстро успокаивает свой пыл — не маленький ребенок. Это все, конечно, дивно и волшебно — другие миры, эльфы, которые пекут лепешки, но важнее другое — куда девать Боромира и что с ним делать. В преддверии войны, что повисла в воздухе, как ожидание дождя, его появление совершенно не к месту. И хотя он силен — он не шинигами, и с армией Айзена ему не справиться. — Я не знаю, можете вы вернуться или нет, — честно говорит Хинамори, но молчит о своей безумной догадке, которую ей не хочется проверять: вдруг, если Боромир умрет здесь, в Обществе Душ, он переродится в своем посмертном мире и все вернется на круги своя? Нет, Момо не может это озвучить. Ей не хочется стать причиной чужой смерти, даже если это станет избавлением — но скорее причина состоит в том, что лейтенант до конца не уверена. Будь точно уверена в своих догадках — предложила бы Боромиру такой выход и, возможно, сама бы пронзила его клинком — она солдат и не должна колебаться при этом. Но Момо не может ручаться, что это сработает, и поэтому верна половина правды «я не знаю».***
Вечерний воздух приятной свежестью обдал лицо, потрепал прядь волос, свободную от пучка-оданго. Хинамори села на пороге хижины бабушки, подняла взгляд к небу — на его черном полотне были рассыпаны мириады звезд. Интересно, найдет ли Боромир знакомые созвездия? Момо тихо вздохнула, по привычке касаясь гарды Тобиуме. Под ее пальцами гарда потеплела, а в сознании лейтенанта зазвенели серебряным звоном бубенчики на одежде ее прекрасной занпакто. «Что мне делать, Тобиуме?» — у духа меча не было ответа, кроме той самой догадки, жестокой и непроверенной. Момо даже головой покачала, мысленно отрицая предложение занпакто. Она не сможет навредить этому сказочному рыцарю, пусть даже он и не рыцарь. Она же его один раз уже спасла — и теперь отвечает за него, как будто его душа — на ее ладонях, греется в горстях, и Момо, по сути, сейчас решает чужую судьбу. Как же это сложно, боги! — Я могу обучить вас кидо, — неуверенно проговорила Хинамори. — Я могу даже найти для вас асаучи и подсказать, как найти общий язык с духом вашего меча, — Тобиуме бы помогла в этом своей шинигами, Момо была уверена, — и да, я могу вас отпустить. Мы не подсчитываем души. Миропорядок тоже не пострадает, — действительно, куда уж больше, ведь ткань миров уже разорвана, раз Боромир здесь. — Вы можете взять свои мечи и уйти. Я могу открыть вам проход отсюда в мир Живых. Но… Бабушка появляется на пороге с подносом, на котором стоят две чашки холодного чая с лимоном, и так же бесшумно исчезает. Момо берет свою чашку и качает ее в ладонях. Ей совсем не хочется говорить Боромиру правду, но она должна сказать. — Если вы уйдете в мир Живых, вас никто не увидит. Обычные люди неспособны видеть призраков — а вы, к сожалению, призрак. К тому же, я уверена, что наш мир разительно отличается от того, который вы покинули — сейчас люди не носят такие кольчуги, не носят ни мечи, ни щиты. Увидев вас, они будут шокированы — но, как я уже сказала, они не увидят. Более того… если душа-плюс долго находится в мире Живых без духовного погребения, рано или поздно она становится Пустым. Такой тварью, с которыми мы с вами сражались. Они не чувствуют ничего, кроме голода и отчаяния, — чай горчит на языке. Выхода нет никакого. Боромир не к месту ни здесь, ни где-либо еще. — Я не знаю, что вам предложить, Боромир-сан, — виновато опускает глаза Хинамори. — И я не смогу вечно вас скрывать. И отпустить не могу — если отпущу, меня будет терзать совесть, — честно признается она. — Отпущу-то я вас… на то, что хуже смерти. Пустые страдают, потому и пожирают чистые души. Пустые — это сгустки боли и отчаяния, ведомые лишь голодом. «Просто попробуй его убить!» — фыркает в сознании Тобиуме. Момо хмурит брови: нет. Не могу. Не имею права. — Пока вы можете жить здесь, — предлагает Хинамори. — Еды у нас хватает, я прослежу за этим — моя бабушка не нуждается в пище, как и всякая душа-плюс. Война когда-нибудь закончится. Я расскажу о вас своему другу, и если я погибну в бою — то он позаботится о вас, — Тоширо вряд ли будет рад слышать, что в их доме живет странный человек не из этого мира, но ради своей подруги вытерпит и не такое. — А если мы проиграем в войне… Что ж, тогда тоже что-то да будет. Мой капитан не стремится уничтожить мир — он стремится им править. Стать Богом. У вас, в вашем мире, есть боги? К вечеру холодает. Момо сжимает в руках свою чашку и смотрит на алмазную россыпь звезд. Одна из них отрывается от черного полотна и стремительно летит вниз. «Пусть мы победим! — отчаянно загадывает желание Хинамори. — Пусть мы выживем!» Мы — она и Широ. А еще — Кира, Ренджи, Рангику, Нанао, Исане, Кийоне — все те, кто так или иначе дорог Момо. И Боромир тоже… пусть выживет. Тобиуме где-то ехидно улыбается и говорит, что Момо — слабая. Момо и не думает спорить, слабая, конечно же. Будь на ее месте капитан Сой Фонг — не задумывалась бы о морали, не колебалась бы, прямо сказала: так и так, я могу попробовать вас убить… Наверное, Момо разыскивают в отряде. Может, ее даже ищет Широ — но она тщательно скрыла свою духовную силу. — Так кем же лучше быть, Боромир-сан? — тихо спрашивает Хинамори. — Призраком, Пустым или богом смерти? Решать только вам.***
Момо никогда не задумывалась о том, кто создал их мир и существуют ли существа высшего порядка на самом деле. Конечно, есть Король Душ, но эта личность Хинамори всегда представлялась весьма смутно, скорее как тень или очертание, в крайнем случае — символ, чем как живое существо из плоти и крови. И Айзен — его намерения чем-то схожи с намерениями того, кого Боромир назвал Сауроном, но… Айзен не хотел погрузить мир во тьму. Зачем ему темный мир? Ее бывшему капитану нужна была в первую очередь власть, а уничтожение — просто необходимость на пути к ней. Но кто создал их — шинигами и людей? И квинси? Момо смотрит на небо, любуясь россыпью звезд, и думает, что же там, на этом небе, и что такое — звезды здесь, в Обществе Душ. И что — или кто? — там, за черным полотном неба? Боги? Настоящие? Создатели и творцы, как те неведомые… — Валар, — произносит Хинамори, словно пробуя это слово на вкус. — Красиво. Вы красиво рассказываете, Боромир-сан. Холодный чай горчит на языке — слишком много лимона, перестоял. Момо едва заметно морщится и ставит стакан обратно на поднос. Думает о других мирах, которые создали боги под именем Валар, о Темном Властелине Сауроне, о чудесной стране Средиземье, откуда родом Боромир… Для нее его реальность звучит, как волшебная сказка. Интересно, как Боромир воспринимает ее, Хинамори, мир? Тоже как сказку? Волшебную — или жестокую и ужасающую? Сказки в Руконгае редко бывают добрыми, и детям зачастую рассказывают об убийствах и чудовищах, а не о прекрасных принцессах или чародеях. Бабушка рассказывала им с Широ много сказок — про снежных женщин с пустыми черными глазами, водяных-капп, паучих-йорогумо, кицунэ, тануки, бакенэко… Большинство этих сказок были страшными, и иногда после них Момо долго не могла заснуть — лежала, напряженно прислушиваясь к тишине, но обычно спокойное и ровное дыхание Хицугаи убаюкивало ее еще до рассвета. Широ любил такие сказки и часто просил бабушку их рассказывать, а над страхами Хинамори смеялся. Но, когда в их хижину вполз большой паук и Момо перепугалась — недавно бабушка как раз рассказывала про йорогумо — Широ поспешил защитить подругу и убил паука. Уже потом, когда они подросли, Тоширо обещал Хинамори всегда ее защищать — всегда и ото всех. — Я не рискую, — ответила Хинамори. — Нет запретов на то, чтобы общаться с душами-плюс, каковой вы являетесь. Вы не враждебны нам и вы не Пустой, так что, если кто-то узнает о вашем существовании, то в опасности окажетесь только вы. Понимаете, вас захотят… исследовать, узнать особенности вашего организма, — капитан Куроцучи точно не упустит такой возможности, в этом Момо не сомневалась, — но вообще-то мы не убийцы. Даже Пустые, которых мы убиваем, после того, как наш меч рассекает их маски, перерождаются и снова возвращаются в Руконгай, как обычные души — если не успели заслужить Ада за свои поступки при жизни. Мне трудно сказать, что вас ожидает, если о вас узнают. В любом случае, капитаны будут советоваться. Ямамото-сотайчо не позволит Куроцучи просто так препарировать неизвестную душу, которая к тому же дружелюбна к шинигами. — Просто, Боромир-сан… Мы на грани войны. Вовсю идет подготовка к защите. Все капитаны заняты этим… «Я боюсь, — в который раз подумала Хинамори. — Я боюсь тех существ, которых приведет с собой Айзен. И его самого», — она прижала ладонь к груди там, где остался шрам от лезвия Кьёки Суйгецу. «И все равно я буду сражаться против него». — Знаете что, Боромир-сан? — весело спросила Момо, поднимаясь на ноги. — Моя бабушка часто повторяет «О будущем говорить — чертей веселить». Давайте вы ляжете спать? Отдохнете? Вы же наверняка устали, — конечно, он же только что умер, это огромный стресс для души, тем более, когда она попадает в неожиданное место, — Я вам постелю. Вы же не против спать здесь? Я тоже останусь, в отряде меня сейчас вряд ли ждут, а если я буду нужна — меня вызовут. А вот когда мы оба отдохнем, то, возможно, и решение проблемы найдется?***
Засыпать дома — уютно, приятно и легко. Пусть уже нет рядом сонного дыхания Широ, которое прогоняло ее кошмары, зато осталась вся атмосфера родного жилья: звуки, запахи, ощущение ткани футона под щекой, теплое, умиротворяющее. Бабушка ложится не сразу — чем-то гремит на кухне, и под эти звуки Момо засыпает, как засыпала всегда, пока жила дома. Веки сами смыкаются, рука по-детски прижимается к щеке, и сны уносят Хинамори в свою обитель. Ей снятся незнакомые каменные города, тень, закрывающая небо, огромная гора, извергающая огонь… Это, несомненно, лучше обычных ее снов, в которых фигурировал Айзен и те чудовища, что придут с ним. Зима неумолимо приближалась, а с ней — война. Война висела в воздухе грозовыми тучами, ударяла в лицо холодными порывами ветра, пахла морозом и безысходностью. Война, в которой у каждого была своя сторона. Война, в которой они все могли погибнуть — все ее друзья и знакомые, и даже бабушка, ведь если Айзен сломает Ключ Короля, все нарушится… А она ничего не может сделать. Не может даже овладеть банкаем, не может защитить своих друзей и даже саму себя. «Я справлюсь», — уверяет себя Момо, дыша чуть учащеннее. Одеяло становится жарким и хочется его сбросить. «Я… справлюсь?» «Нет, — шепчет что-то ехидным голосом капитана-предателя. — Не справишься. Ты такая слабая, Хинамори-кун». На языке — горечь крови. Сон, в котором ясное, широкое, чужое небо застилалось тенью, идущей с востока, переменился — рано радовалась, что не пришел к ней бывший капитан. Вот он, стоит, смотрит на нее — его очки, что все еще находятся на переносице, разбиты, а лицо окровавлено, как тогда, когда тело гобантай-тайчо прибили к стене здания Совета. Он явно мертв, и лучше бы ему таким и оставаться. В руках у Айзена что-то… маленькое, сверкающее алым золотом. Хогиоку? Почему оно напоминает кольцо? «Айзен-тайчо». «Спасибо тебе, Хинамори», — говорит Айзен, проворачивая меч у нее в груди. И не больно совсем, но страшно так, что дыхание перехватывает, пока собственная кровь ручьем льется из раны, пачкая полы. На шикахушо не заметно, потому что оно черное… «Практично». Из темноты к Момо тянутся огромные лапы. Паучьи, лягушачьи, обезьяньи… Хищно улыбается, потирая лапы, паучиха-йорогумо. Хрипло смеется каппа. Скалит острые зубы рокурокуби. Тоширо протягивает Хинамори мизинец. «Я обещаю всегда быть рядом», — хором произносят они, смотря друг другу в глаза. У Тоширо почему-то красные радужки, хотя всегда же были бирюзовые… «Коль ты обманешь, то заставлю проглотить тысячу иголок». Тысячи иголок падают с неба, пронзая тело ее друга. Кровь снова везде, даже на небе. И тени с востока приближаются, а на пальце Айзена огнем горит — хогиоку? Кольцо? Почему кольцо? Почему ей так важно именно это кольцо? — Бабушка! — шепчет Момо, метаясь на футоне. Бабушка не отвечает, потому что знает — нельзя отвечать тому, кто говорит во сне. А может, бабушку тоже утащили монстры? С криком Хинамори вскакивает на футоне — она в своей комнате. В своем доме. В окне сияет рассвет. Бабушка снова чем-то гремит на кухне, как будто и не засыпала. Вокруг не ощущаются ничьи реяцу, кроме едва заметного, чужого — Момо вспоминает Боромира, своего то ли гостя, то ли пленника. Вчера он отказался спать в доме, оставшись на улице — отчасти это хорошо, потому что в маленькой хижине места бы не хватило. Чужак был высоким мужчиной, да еще эта кольчуга, и мечи, и щит… Момо выдыхает. Она еще не решила, что с ним делать. У нее — заботы об отряде, нельзя же все перекладывать на плечи третьего офицера, пока капитана нет. У нее, черт возьми, подготовка к войне, а она вынуждена скрывать душу-плюс, пусть даже и необычную! Одевшись, Момо выходит из дома. Кидо-барьер на месте, мерцает оранжевым, если пристально всмотреться в небо, но простым зрением не заметен — Момо его видит только потому, что о нем знает, что сама создала барьер и управляет им. Момо улыбается краем губ. — Доброе утро, Боромир-сан. Как вам спалось? Будете завтракать? Что угодно, лишь бы отложить тяжелый разговор о будущем. — Бабушка, кажется, уже приготовила завтрак. Вам понравится, — деланно весело говорит Момо.