на лінії вогню ти була моєю тайною. скажи мені, чому ми живем на лінії вогню?
Тобиуме не отвечала. Я не беспокоилась об этом всерьез, хотя раньше мой меч отзывался всегда, когда я посылала зов, сжимая пальцы на медленно теплеющей рукояти. Я думала, что Тобиуме отдыхает — все имеют право на отдых, даже занпакто. Я думала, что где-то в моем внутреннем мире Тобиуме наслаждается летним теплом и сладкими сливами, которые я так не люблю, но любит она. Часть моей души заслужила покоя — ведь нам предстояла битва с Айзеном, а я уже решила выйти на поле боя, хотя это решение далось мне нелегко. И я не звала — хотя мысленно, по привычке, все равно обращалась к ней, когда видела красивый закат или читала что-то интересное. Я не забеспокоилась даже тогда, когда узнала, что Рангику-сан и Исане-чан тоже не могут достучаться до своих мечей. Я подумала — может, наши мечи втроем вместе? Гуляют где-то далеко, где нет места для шинигами и Пустых… Но я забеспокоилась, когда ко мне на ладонь опустилась адская бабочка от Главнокомандующего. Я всегда боялась Первого отряда — от Ямамото-сотайчо и Сасакибе-фукутайчо исходила поразительная сила, духовное давление, которое, усилившись, могло стереть такую, как я, в порошок. И, прибыв на место собрания, я увидела всех шинигами из Готея-13, что занимали высокие посты — среди них почему-то были Рукия, Мадараме и Аясегава, но не было Зараки-тайчо. А потом появился тот самый странный человек, что сказал — занпакто больше не подчиняются своим хозяевам. Комамура-тайчо пытался сразиться с ним, но его победил его же собственный меч — я очень испугалась, подумав, что со мной такого произойти не может. Только не со мной. Не после того, как Тобиуме спасла мне жизнь и дала силы сражаться дальше. Нет, часть моей души, мой прекрасный огненный меч — она не могла пойти на поводу у Мурамасы. Но с высоты холма я смотрю на расстилающийся под ногами Сейретей — и вижу, что здания горят. И понимаю, хотя не хочу в это верить — это мой огонь. Я могу узнать это пламя, могу его почувствовать — я сама посылала это пламя во врагов. К тому же, кроме меня, насколько я знаю, в Готее-13 занпакто огненного типа только у Ямамото-сотайчо, а если бы этот пожар сотворил Рюджинджакка, то от зданий не осталось бы камня на камне, а значит — моя спина холодеет, к горлу подкатывает ком — значит, это Тобиуме. Моя Тобиуме. Она разрушает Сейретей. Нет, думаю я, сжимая кулаки так, что костяшки пальцев белеют, а ногти впиваются в ладони. Нет. Я найду ее, я поговорю с ней, я узнаю, что происходит — у нас нет секретов друг от друга. И я не боюсь, что меня постигнет участь Комамуры-тайчо, потому что уверена — Тобиуме не сможет на меня напасть. Она ведь так упорно сражалась за мою жизнь после ранения, что нанес клинок Кьёки Суйгецу… Она просто не сумеет навредить мне. И я спокойна настолько, насколько могу быть спокойна в такой ситуации — мы с Рангику-сан отправляемся в лес, но вскоре я отстаю от старшей подруги, сворачивая на другую тропу. Я чувствую ее духовную силу… свою духовную силу, разве что с малейшими отличиями: у моей — оттенок персика, а у ее реяцу — оттенок сливы. И я встречаюсь с ней лицом к лицу — на секунду замираю, любуясь тем, как прекрасна Тобиуме, вспоминаю, как увидела ее впервые, как гордилась тем, что у меня такой красивый меч, и не думаю о том, что она может атаковать. Даже мысли такой не допускаю. Если бы допускала — никогда не подошла бы близко, скрыла бы свою реяцу, исподтишка связала бы бакудо… И как же я ошибаюсь. Тобиуме поднимает клинок, направляет острие дзюттэ на меня, коротко роняет «пали», и в следующую секунду с лезвия слетает файербол. Я знаю, насколько разрушительна эта атака, понимаю, что если огненный шар попадет с такого расстояния — моя грудь и внутренности просто разорвутся и даже Унохана-тайчо тут будет бессильна, но, как ни странно, страха не ощущаю. Шагаю в сторону, не пытаясь прыгать или прятаться — и пролетевший мимо сгусток огня лишь задевает кончики волос, что не спрятаны в оданго. Я улыбаюсь краем губ и делаю шаг к Тобиуме, все еще не веря, что она действует всерьез и всерьез хотела меня убить. Она знала, наверняка знала, что я увернусь, иначе не атаковала бы. Это не бой — уверяю я себя. Это очередная тренировка, где часть моей души проверяет мои силы, и это не может закончиться плохо ни для меня, ни для нее — я ведь обещала Тобиуме, что достигну банкая. А может, Мурамаса просто шантажирует занпакто? Может, давит на их болевые точки и заставляет подчиняться ему? Или гипнотизирует, как Кьёка Суйгецу? — Что происходит? — спрашиваю я слегка дрогнувшим голосом. — Ты можешь все мне рассказать! Тебя заставили? Вас всех заставили? Ты же знаешь, я никому не скажу, если это так… Я помогу тебе! Я протягиваю руку в сторону Тобиуме, но ловлю себя на том, что смотрю на нее, как на противника. Подмечаю движения и быстро продумываю, как уйти от удара или контратаковать, стараюсь вычислить момент, когда она откроется — все-таки у меня осталось мое главное оружие — кидо, и я сумею его использовать. Но все же я воспринимаю эту ситуацию, как тренировку. И надеюсь, что для Тобиуме тоже все обстоит именно так. Сейчас она тепло улыбнется и скажет, что все в порядке, потому что — а как же иначе? Ведь мы — части одной души. Воин и его меч — мне не нравится слово «хозяин», я никогда не считала себя хозяйкой Тобиуме, но я была шинигами, а она — моим занпакто. И другом. Она ведь до сих пор мой друг, правда?..***
Я не верю. Это не всерьез. Это шутка, просто какая-то жестокая шутка, Тобиуме не может стрелять в меня файерболами, потому что она — кто-то, кто ближе, чем друг, ближе, чем родственник, она — это я, в ней воплотился мой характер, мои тайные желания, моя душа, моя суть. Когда я впервые взяла в руки еще безымянный асаучи, уже тогда я мечтала однажды услышать его имя, увидеть, каким будет мой занпакто. Старенький учитель многое рассказывал нам о мечах, и я запоминала, впитывая новые знания, подобно губке. Занпакто рождаются вместе с шинигами — так говорил старик, покачивая головой, словно подтверждая этим свои слова, — занпакто живут вместе с шинигами, и — учитель всегда здесь делал паузу — умирают вместе с шинигами. Я замирала, думая, что однажды умру, и тогда вместе со мной уйдет и мой меч. Мне казалось это несправедливым. Если я пропущу удар, сражаясь с врагом — разве повинно в том мое оружие? Разве должен тогда умереть и мой занпакто — из-за моей глупости? Отчасти поэтому я начала развивать свое мастерство кидо, желая уметь защитить себя не только с помощью меча. Я думала, что стану взрослой, сильной и смогу справиться даже без фехтования, в котором никогда не преуспевала. Но вот я — почти взрослая, лейтенант Пятого отряда, на данный момент — исполняющий обязанности капитана, стою перед своим занпакто совершенно беспомощная, а Тобиуме — моя Тобиуме! — атакует меня огненным шаром. Моей любимой атакой. Нет, поправляю я себя. Ее атакой. Эта сила принадлежит не мне… Эта сила с самого начала принадлежала Тобиуме, но она делилась ею со мной, а теперь все изменилось, и мой меч пошел против меня. И я не могу с ней драться — просто не могу, хотя, если бы была настроена на сражение всерьез, то давно ударила бы Сокацуем или связала Хорин, но нет, я просто не в состоянии поднять руку на Тобиуме. Она все еще часть меня, хотя и хочет отделиться. Она все еще — мой меч, пусть и говорит, что слишком идеальна для меня. Возможно, так и есть, но когда-то Тобиуме назвала мне свое имя и позволила овладеть шикаем, и впустила меня во внутренний мир, где всегда было по-летнему тепло и сладко пахло сливами. Тогда она не переживала, что слишком хороша для меня. А когда Айзен нанес мне страшное, почти смертельное ранение, я выжила именно благодаря Тобиуме… «Занпакто умирают вместе с шинигами», — голос старенького учителя всплыл в сознании, и в этот момент я пропустила удар. До этого мне удавалось уворачиваться, но тут я не успела, и клинок Тобиуме распорол шихакушо на моем плече, а из пореза полилась кровь. Я даже не посмотрела на рану. Меня не волновала такая пустячная царапина — я даже не чувствовала боли, и рука могла двигаться. Кость лезвие не зацепило, а плоть… к черту, если я в состоянии двигаться — все в порядке. Но ранение немного отрезвило меня. Я полностью осознала, что сейчас Тобиуме — мой противник и желает мне зла. — И чего ты хочешь? — обиженно вскрикнула я, выхватывая клинок из ножен — молчащий и безжизненный, обычный кусок стали. — Хочешь убить меня? Разве тогда ты не умрешь вместе со мной? Разве не ты спасла мне жизнь? Разве не ты обещала мне вместе достичь банкая? Тогда ты дала мне силы жить дальше! Тогда я выжила благодаря тебе! Но… «Ты спасала нас обоих, — проглатываю я горькие слова. — Нет, ты спасала себя». Если то, что говорили в Академии — правда и занпакто умирают вместе с шинигами, то, спасая меня, Тобиуме заботилась в первую очередь о… себе? Я не хочу в это верить. Нет, она переживала за меня, она действительно хотела меня спасти! И почему я так обижена, даже если мой занпакто хотела в первую очередь выжить сама? Это же нормальное желание для любого живого существа — спастись от смерти! Если спасением для нее было мое спасение — она поступала правильно! Но детская обида возгорелась во мне почти таким же пламенем, которое пылало вокруг. Деревья горели, ветви трещали, а я, скрытая очередной вспышкой, вошла в шунпо, вскочив на пока еще нетронутую огнем ветку, скрывая всю свою реяцу. Я была очень хороша в этом — когда я скрывалась, мою духовную силу не мог ощутить даже шинигами на уровне капитана. Стоя на ветке, я сжимала в руке безмолвный клинок, глядя на то, как догорают деревья и каштановые волосы Тобиуме мелькают среди пламени. Отсюда было так удобно метнуть Сокацуй или Хайнава… Порез на плече дернул болью. Хорошо, что рана пришлась на левую руку — я подняла правую, направляя ладонь в сторону фигурки в кимоно. Она ведь ударила меня. Она посмела это сделать. Почему же я не могу даже попытаться причинить ей вред? Тобиуме сама говорила, что рано или поздно мне придется сразиться с ней и нанести удар. И она начала первой. Неважно, что сделал с нашими мечами Мурамаса, важно то, что они вышли из-под контроля и теперь разрушают то, что с таким тщанием строили мы. И я не буду прятаться в стороне. Я смогу. — Хадо номер тридцать три: Сокацуй! — прокричала я, и из моей руки выстрелила большая голубая сфера, летя в сторону Тобиуме.***
На что я надеялась, атакуя Тобиуме кидо? Разве она не знает, что я хороша в демонической магии, как ни в чем другом? Я рассчитывала разве что на то, что Тобиуме не так хорошо владеет кидо, как я, ведь она — занпакто, а не шинигами, но как я могла забыть, что часть моей души прекрасно осведомлена о моем мастерстве и моих излюбленных атаках? Да и на самом деле мой Сокацуй не достиг бы цели — я била в сторону, пусть и близко от части моей души. Я не собиралась ее убивать — и в этом было различие между нами сейчас. Тобиуме жаждала моей крови, я же пыталась загнать ее в угол, заставить потерять бдительность и попасться в ловушку из бакудо, но не убивать, никогда, ни за что. В этом была часть откровенного эгоизма — как бы я существовала без занпакто? Но преобладала благодарность к той, что спасла мне жизнь и дарила мне свою силу, восхищение той, что была прекрасным огненным мечом, и… любовь. Я любила ее, не просто как подругу, но и романтической любовью мое чувство нельзя было назвать. Я любила ее, как часть себя. Лучшую часть себя. Ту, которой я могла бы стать. Сильную, смелую, пламенную и уверенную. Занпакто — часть души шинигами. Я не самоубийца. Я хотела выжить любой ценой — и поэтому, бросая Сокацуй, пыталась лишь сбить Тобиуме с толку и заодно показать ей свою решимость — смотри, я готова тебя убить. Смотри, я готова сражаться. Смотри, я выросла, я могу поднять меч против тебя. Но моя голубая молния встретилась с алой сферой Шаккахо. Шаккахо. Первое хадо, которое у меня получилось, хадо, которое однажды спасло мне, Абараи, Кире и Хисаги-семпаю жизнь. Я была так счастлива, когда мои заклинания стали срабатывать, когда я неожиданно стала отличницей и примером для остальных одноклассников, когда меня хвалили меня за это умение… И вот алая сфера огненного Шаккахо отбивает мой Сокацуй, и на миг в ночном лесу становится светло, как днем. Я замираю на ветке, хмурясь и думая, как же поступлю дальше. Бесполезно пытаться заманить Тобиуме в бакудо — она знает, как я сражаюсь. Возможно, она даже способна читать мои мысли — я не знаю, насколько сильно мы связаны. И я спрыгиваю с ветки — ноги пружинят о землю, вскакиваю, выпрямляюсь, наставляя клинок на Тобиуме — точно так же я когда-то целилась в Широ. Снова все перепуталось. Снова небо и земля поменялись местами. Снова самый дорогой мне человек стал врагом. О боги, сколько еще так будет? Сколько еще мне придется разочаровываться в людях и в себе? Айзен… Гин-семпай… Пусть на мгновение, но Широ-чан… И вот теперь — Тобиуме. Моя душа. Может, в том и состоит смысл? Убить свою душу, чтобы перестать чувствовать боль? Убить в себе все хорошее, все доброе, все светлое — и стать сильной, стальной и несгибаемой? Может, так и стоит поступить? Может, все остальные капитаны и лейтенанты уже убили свои занпакто и перешли на другой уровень? Нет. Я не могу предать. Я никого не могу предать — я знаю, каково это, когда тебя предают. Я знаю боль от этого. Я знаю это, как никто другой. И я вступаю в бой. Равный или нет — кто знает? Я не могу понять, чего действительно хочет Тобиуме. Я — не мечница. Я не умею распознавать чувства человека через его клинок. Я просто отражаю удары, но сама не атакую — не только потому, что мне не позволяют. Пару раз я могла бы ударить в открытые места, но я не делаю этого, предпочитая уйти в глухую оборону и лишь парировать чужой клинок, отступая шаг за шагом назад. Я отбиваю удар за ударом — справа, слева, сверху, снизу… Я понимаю, что неправа. Понимаю, что должна атаковать, что оборона и побег мне ничего не дадут. Но я не могу всерьез ударить мечом того, кто мне дорог. Так уже было… Там, у Совета, когда я почти запустила файерболом в Гина-семпая и скрестила мечи с Кирой. Я ненавидела себя потом, но тогда думала лишь о том, что Айзен-тайчо погиб, и желала отомстить его убийцам. Но тогда я ошибалась. Ошибаюсь и сейчас — пропускаю выпад, и клинок Тобиуме уже несется мне в грудь, а я успеваю попрощаться с жизнью, бабушкой и Широ, но тут сталь останавливается в миллиметре от моего тела. И я улыбаюсь — странно в такой ситуации, но губы сами разъезжаются в дурацкой улыбке, а на глазах выступают слезы радости — Тобиуме не может. Она тоже не может. Она чувствует то же самое, что и я. Она не убьет меня. — Ты все-таки… — мой голос дрожит, а рука, свободная от меча, тянется к части моей души, ладонью отводя клинок в сторону. — Ты не можешь… Тобиуме… Я почти рыдаю, но беру себя в руки на удивление быстро. Смотрю на занпакто, которая тоже улыбается мне — и едва не роняю меч. Едва — потому что в последний момент сжимаю гарду крепче, не давая ей покинуть руку. Я не имею права терять бдительность. Я уже рыдала на груди «выжившего» Айзена, и это многому меня научило. В частности — не доверять всем подряд. Но ведь Тобиуме — не «все подряд», Она — мой меч. Она — часть моей души. Она — это я. — Я так рада, — шепчу я пересохшими губами, не сводя глаз со своего занпакто.***
Тобиуме опускает клинок, а я не спешу расставаться со своим. Я не знаю, стоит ли так поступать. Я не знаю, стоит ли мне снова верить, как верила раньше — верила, и едва не погибла от этой слепой, глупой, детской веры. Я погибла бы, я уже опускалась в пучину безмолвия, в тягучую кровавую темноту, но меня вернул к жизни голос Тобиуме. Моей любимой огненной девы. Моего преданного клинка. Тобиуме — лучшее, что есть во мне. Она — полная моя противоположность. Она смелая, она уверенная, она может быть и дерзкой, и язвительной, в то время как я иногда даже рта не могу открыть, чтобы высказать свое мнение, хотя и борюсь в последнее время со своей нерешительностью; взрослею, начинаю спорить, пытаюсь постоять за себя сама, без помощи Широ, Киры или Абараи. Я хочу стать такой же, какой является мой меч. Я хочу стать такой же огненной девой, такой же бесстрашной и резкой, такой же нежной и бережной, как она, как мой занпакто. Я держу клинок наготове, но смотрю вопросительно — неужели ты сдаешься? Ты больше не хочешь меня убить? Я не знаю, чего ждать от Тобиуме. Я не знаю, имею ли я право ждать подвоха от части своей души, но все равно жду. Если даже Учитель меня предал, если даже он… Но он изначально был злодеем под маской доброго человека, в то время как Тобиуме просто не может быть плохой, потому что она — это я. Но даже если так, ее действия может контролировать Мурамаса, а доверять Мурамасе причин у меня нет — по его милости разрушается Сейретей и горят здания, подпаленные файерболами моего же занпакто. Тобиуме смотрит мне в глаза. Я тоже не отвожу взгляда. Это — тоже часть поединка, думаю я. Мне нельзя опускать глаза. Нельзя плакать и нельзя жмуриться до боли в веках, хотя и ужасно хочется заплакать — по щеке стекает одинокая слеза, оставляя влажную дорожку на коже. Я крепче сжимаю рукоять меча — бесполезного асаучи, что сгодится только для фехтования, но не сможет вскрикнуть раненой чайкой, не сможет выстрелить из кончика лезвия огненным шаром… В этом мече нет души. Душа стоит напротив, касаясь своей заколки. Тобиуме опускается на колени — и я пораженно распахиваю глаза, не веря в происходящее — она просит у меня прощения? Или я все же ее задела, сама того не желая? Или она просто устала? Но мы сражались всего мгновение, понимаю я, в свою очередь опуская меч. Рукоять выскальзывает из непослушных пальцев, и клинок с глухим стуком падает на выжженную траву. Я всхлипываю — громко и отчаянно. Закусываю нижнюю губу до боли, чтобы сдержать рыдания — и тоже падаю на колени, крепко обнимая Тобиуме, прижимаюсь к ней, провожу ладонью по ее спине, по мягким волосам, плачу, уже не скрывая слез — она со мной, она не смогла меня убить, не смогла предать. Она вернулась ко мне — теперь я в это верю, я не могу ей не верить. Вместе мы преодолеем все трудности, все горечи и беды. Вместе мы достигнем банкая. Вместе мы сможем все, ведь у меня есть самый прекрасный огненный клинок на свете. Я плачу у нее на груди, улыбаясь сквозь слезы, и меня охватывает невыразимое счастье. Мы сражались и мы обе победили. Победили своих демонов, что раздирали в клочья наши души. Никакой Мурамаса больше не разлучит меня с Тобиуме — я не позволю. Я буду драться за нее. Я никому ее не отдам. Я прячу лицо на плече огненной девы и расслабленно выдыхаю — слезы кончаются. Я не собиралась плакать — так получилось. От радости, от облегчения, от переживаний, что внезапно растворились, сгорели в пламени Тобиуме. Я верю в нее — и в себя. Однажды с моих губ тоже сорвется заветное слово «банкай», и я смогу защитить всех тех, кто мне дорог. И Тобиуме я тоже защищу — как только смогу. Однажды я стану достойна своего занпакто. Однажды я стану сильной, как и она. И, когда я отстраняюсь от Тобиуме и заглядываю ей в лицо, на моих глазах больше нет слез, только сажа на щеках. Я улыбаюсь. Я давно не чувствовала себя настолько живой.