брат мой, брат, душа водопада, мне ответь — где твоя радость? как же так — наполнилось ядом то, что пело, то что смеялось?
Кому и во что верить, Хинамори больше не знала. Сначала — смерть Айзена-тайчо, потом — сражение с Кирой, потом — карцер, и вот в ее руках записка от капитана, которой невозможно, нереально поверить. Она перечитывала бумагу — единственное, что осталось от Учителя — тысячу раз, не менее, оставляя на оной капельки непрошеных слез, которые в последнее время было все труднее сдерживать, кусать губы до железистого привкуса крови на языке и напоминать себе: ты, Момо, солдат. Ты не имеешь права реветь, как раньше, до Академии. А хотелось — свернуться калачиком на груди у друга, неважно, у которого именно, и выплакать свою боль… вот только остались ли у нее друзья? Кира скрестил с ней меч, Айзен умер, а Широ-чан… Он не мог желать смерти ее капитану. Как Широ вообще мог желать кому-нибудь смерти? Даже тогда, когда названный брат надел хаори и стал возмущенно требовать, чтобы Момо звала его «капитан Хицугая», он остался все тем же… нет, не ребенком, он определенно вырос — он остался тем же человеком, которым был. Ближе него у Хинамори никого не было, пусть брат часто сердился на нее и ругался, но для виду — Момо это прекрасно понимала. Но записка, записка! Почерк капитана Айзена — аккуратный и округлый. Он писал ей, просил отомстить за него… Отомстить Широ? Если бы Учитель в записке указал имя Ичимару Гина, было бы гораздо проще, пусть Момо и понимала, что в сражении с санбантай-тайчо непременно проиграет — но она хотя бы попыталась. А Широ… Поднять на него меч — все равно, что убить бабушку, которая вырастила их обоих. Но проклятая записка, которую Хинамори носила на груди, жгла ей кожу. В итоге Момо решила все выяснить. Неизвестность давила, неизвестность пугала, это было так невыносимо, что она просто сбежала из камеры, с легкостью подавив сознание охранника с помощью Хакуфуку — ей, как мастеру демонической магии, не составило это труда — и вот теперь она на крыше, прижимает ладонь к груди там, где покоится злосчастная записка. Реяцу Широ чувствовалось в районе Дзюсанбантая. Реяцу Ичимару — чуть ближе. Момо выжидала, прячась в тени раскидистого дерева. Реяцу Широ приближалась к реяцу Ичимару. Момо скрыла собственную духовную силу, перемещаясь так, чтобы видеть обоих. Они явно собирались сражаться, и никто из них не ожидал, что на фоне полной луны появится ее фигурка. Спрыгнув на крышу, Хинамори выпрямилась. Реяцу Широ холодило ей лицо, но этот холод не отрезвлял. «Отойди» «Беги» «Я прикрою тебя!» Даже сейчас он о ней заботится! Не о себе — о ней! Момо снова прикусила губу, но осталась на месте.«Если ты хотя бы пальцем тронешь Хинамори, клянусь, я убью тебя!»
Брат всегда так яростно защищал ее — так почему в записке от Учителя стоит его имя? Он не мог, никогда, ни за что… Момо выхватила Тобиуме из ножен, атаковала не Гина, как рассчитывал Хицугая, а его самого, но — не всерьез. Если бы она хотела драться всерьез, не подходила бы так близко, а опутала бы противника кидо с расстояния. Сталь лязгнула о сталь. Гин наверняка смеялся, но Момо было плевать. — Айзен-тайчо убит тобой, — начала она, — Я узнала это из его прощальной записки. Вот, что он написал: «Хинамори-кун! Цель этой казни — не смерть Рукии Кучики. Вся эта казнь придумана ради похищения одного предмета. Настоящая ее цель — Соукиоку. Печать на ней будет сломана только во время казни. В своем лезвии она собрала силу миллиона духовных мечей! Она владеет силой, способной вывести из строя столько же духовных мечей. Более того — умерщвляя и пронзая шинигами, сила ее моментально невообразимо возрастает. Спланировавший подобную казнь собирается использовать эту силу, чтобы разрушить не только Сейретей, но и все Общество Душ. И все мерзости осуществляет жалкий… Хицугая Тоширо!» Нет, не верится, быть не может! Хинамори не может себе представить, как Тоширо строит злодейские планы… ее брат, как он может желать разрушения Общества Душ? Зачем? Но она продолжает цитировать записку, так как успела выучить ее наизусть. — А дальше в письме говорится: «Этой ночью я вызвал его к Священной Восточной стене. Я остановлю его любой ценой. Если он не подчинится, я скрещу с ним мечи. Однако, если мне суждено умереть, Хинамори-кун, исполни мою последнюю волю — убей его! В этом моя последняя просьба. Не как капитана Гобантая, а как… обычного человека!» Последняя просьба умирающего, последняя воля погибшего Учителя, и — Тоширо, в чьих голубых глазах неверие и отчаяние. Кому верить? Кто из них более искусный лжец? Неужели ее брат все это время притворялся — ведь Айзен-тайчо, в отличие от него, мертв! Хинамори все-таки плачет — по щекам катятся слезы, но меч в руке она держит твердо, пусть и не собирается убивать Тоширо; у нее просто не получится, даже если Учитель писал правду. Широ сильнее нее. Хинамори лучше погибнет сама в этой схватке и падет от руки брата, а потом, если ее душа встретится в цикле перерождений с душой Учителя, она скажет: я пыталась. Пыталась…***
Меч дрожит в руках. Хинамори тоже трясется от плохо скрываемого гнева, как тогда, у Совета-46, она не знает, кому верить — словам капитана, который стал ей почти отцом, или словам названного брата, с которым они вместе выросли. Чаша весов слишком тяжела. Кто же ей дороже — мертвый Учитель или живой брат, который, судя по словам в записке, стал убийцей? Сзади стоит еще один человек, которого нельзя списывать со счетов. Этого человека Момо убила бы, не раздумывая, если бы у нее хватило сил. Но Ичимару медлит — наблюдает. Выжидает. Змея спряталась в траве, поджидая жертву. И реяцу обоих капитанов сильна, как никогда, Хинамори впервые чувствует такую духовную силу от Хицугаи, хотя и знает, насколько он силен. Ледяной Дракон, сошедший с небес… Улыбчивый капитан Санбантая с длиннейшим в Готее занпакто… И она между ними — маленькая наивная девочка, не владеющая даже банкаем. На что она надеется? Скорее всего, Момо ищет смерти. Без Учителя мир потерял свои краски, она не может жить, зная, что его нет, что его больше не будет никогда — и проще погибнуть самой, чем подчиняться новому капитану, который не Айзен. Только одного она хочет — чтобы ее убил Тоширо, а не Гин. Чтобы смерть пришла от руки брата, а не врага — и она войдет в цикл перерождений счастливой. Но Тоширо никогда не причинит ей вреда, иначе давно уже сделал бы это; просит, почти умоляет ее уйти, но Хинамори не может. — То есть, Гин подделал почерк Айзена-тайчо? Гин хочет моей смерти? Зачем ему это? — почти шепчет Момо так, чтобы услышал только Тоширо, и снова атакует, просто чтобы не стоять столбом. Хицугая должен понять, что она не хочет сражаться с ним всерьез. Хицугая должен помнить о ее мастерстве кидо, и знать, что без кидо в открытый бой она не полезет даже на грани безумия. Сейчас Хинамори сражается, как сражалась бы на тренировке в Академии, будто в руках деревянный меч, и даже не призывает шикай, хотя всегда полагается именно на него, а не на зандзюцу. — Я уверена, что это почерк Айзена-тайчо! — уже громче, с надрывом, — Он никогда мне не лгал! И ты… Широ, ты тоже мне никогда не лгал, — слезы бегут по щекам, Хинамори из воина превращается в испуганную девчонку, — Кому мне верить? Мой Учитель мертв, а ты жив, и в записке говорится, что его убил ты! Широ, я запуталась, я… Она осталась одна в этом мире, одна наедине со своим горем и болью, она не знает, кому можно верить, если нельзя верить даже тому, кого она называет братом. Сердце бьется на осколки — на две половины. Учитель и брат, учитель или брат… И враг прямо за спиной. Хинамори взмахивает рукой и возводит барьер из кидо вокруг себя и Тоширо так, чтобы в него не попал Гин — по крайней мере, на время это его остановит. — Скажи мне правду! — умоляющим голосом, — Мы росли, как брат и сестра, и я не могу сражаться с тобой, даже если должна!