***
Момо пожалела, что не умеет мерзко усмехаться, потому что ей ужасно захотелось отплатить Ичимару той же монетой, но вместо этого она растянула губы в приветливой улыбке, которая была присуща офицеру. Она улыбалась так всем, кого любила, но вот только Гина она ненавидела, поэтому улыбка получилась вымученная и какая-то сардоническая, что ли. Во всяком случае, Хинамори улыбалась недолго, сразу сомкнув губы и явно недовольно их поджав — впрочем, в темноте Гину это было незаметно. — Простите, что заставила ждать, — сказала Момо, и в ее голосе читалось: «будьте вы четырежды прокляты», но придираться опять же не к чему, смысл слов то остается тем же — вежливая беседа подчиненной с начальником. — Значит, Айзен-тайчо приказал вам сегодня дежурить? — за что, интересно, просто так старшие офицеры ночью у казарм не топчутся, — Вам не кажется, что сегодня он выглядел уставшим? Айзен-тайчо так много работает, — в голосе — нотки восхищения обожаемым капитаном, который для Момо был идеалом, — Ему надо больше отдыхать… — обеспокоенно покачала головой, сетуя на то, что у капитана нет достойного помощника. Или помощницы… Пока нет. Но когда она примет пост лейтенанта, то всячески будет стараться быть полезной Айзену-тайчо… Не то что этот белобрысый лис, от которого проку никакого. «Насколько я знаю, дежурим мы вместе», — приподняла бровь, удивляясь наглости Ичимару, но потом подумала, что это не так и плохо. Пройти маршрут самостоятельно… А Гин пусть сзади плетется! И тогда она точно сдвинет его с поста второго офицера! Момо гордо задрала нос. — Раз вы так говорите, фукутайчо, — снова улыбнулась, — Я буду патрулировать одна. «А ты иди-иди куда-нибудь в туман, может, потеряешься».***
Нет, нельзя так плохо думать о людях. В каждом из нас есть что-то светлое, что-то доброе, душевное, нежное… Даже в самом отъявленном злодее можно найти это добро, осторожно зачерпнуть ладонью, как хрупкий цветок кувшинки в заболоченной воде, и отогреть в ладонях холодное сердце, которое не отвечает на тепло, но со временем и по самому замерзшему стеклу бегут трещины, и лед тает. Снежинки тают в ладонях, становясь живительной водой. Вода сглаживает острые камни, делая их покатыми и гладкими, приятными на ощупь. Не бывает злых людей, бывают люди уставшие, несчастные, загнанные в угол собственными комплексами или же страхами. Каждое сердце можно раскрыть, разгадать… Если хочешь этого. Момо не хотела. Она не хотела даже пытаться понять Гина, даже попробовать пойти ему навстречу. Она ненавидела альбиноса всеми фибрами своей, по сути, детской еще души, а ведь детские чувства — самые сильные. Если ребенок любит, то по-настоящему, ровно так же происходит и с ненавистью. Да, глупый малыш может возненавидеть, к примеру, родителей за устроенную ими трепку, но это не ненависть в прямом значении этого слова, но злость, облекающаяся в слова. Детская же ненависть, смешанная с ревностью и страхом, бывает самой сильной, пусть и скрываемой. Момо не только ненавидела Ичимару. Она боялась его. Она ревновала его к Наставнику, который по долгу службы уделял лейтенанту больше времени, чем простому офицеру, пусть и самому талантливому. Момо с удовольствием бы сомкнула пальцы на тощей шее Гина, если бы не знала, что в тот самый момент умрет с Шинсо в сердце. И потому молча следовала за начальником, стараясь не пыхтеть от злости, которую все сложнее было скрывать. «Издевается?» — Хинамори сдвинула бровки, скрестив руки на груди. — Ичимару-фукутайчо, здесь неуместна ирония, — холода в ее голосе хватило бы на три холодильника, — Или же вы попросту не уважаете Айзена-тайчо, — отрезала, мрачно наблюдая, как Гин прыгает на месте. — А я его уважаю, и беспокоюсь о нем.