теперь зола лежит одна как ни вороши, ни ищи — ни души гори, гори
Много документов — Хинамори перебирает бумаги, прочитывает написанное, щурится, рассматривая столбцы цифр. Не то занятие, что подобает воину, совсем не то, но это не менее необходимо, чем сражения, потому что кто сможет сражаться, например, на голодный желудок? Армию нужно обеспечивать продовольствием, даже если это армия, по сути, мертвых душ. Наоборот, шинигами испытывают голод, в отличие от обычных душ-плюс, у них есть духовная сила и поэтому им нужна пища. А еще — солдатам надо во что-то одеваться, на чем-то спать, где-то тренироваться. Деревянные мечи-боккены, мишени для выстрелов кидо, комплекты формы-шихакушо, таби и варадзи, постельное белье, завтраки, обеды и ужины, и кто обо всем этом позаботится, если не лейтенант? Капитана Хирако опять где-то носит, думает Хинамори, хмурясь. Где — одному Королю Душ известно. Но от него и толку немного, он не считает документы чем-то важным, в отличие от нее. Момо отпивает глоток из чашки кофе, блаженно закрывая глаза. Три минуты, она даст себе время на отдых — три минуты. А потом снова займется бумажками, хотя больше всего сейчас хочется сжечь их, испепелить огненным шаром ее занпакто. Нужно и необходимо, но… как скучно! Хотя совсем недавно Момо мечтала о скуке. Когда горел Сейретей, когда рушились казармы, когда умирали люди, когда были ранены ее друзья — Момо до сих пор снится по ночам то жуткое ощущение, когда пропадали реяцу дорогих ей людей. Широ, например. Или Киры — неизвестно, что было болезненней. Каждый раз земля словно уходила из-под ног, а потом Момо прятала глаза, стоя в больничной палате рядом с постелью раненого друга, и старалась не смотреть на дыру в его теле. Тогда она мечтала о скуке и рутине, просто сидеть и заполнять бумажки, не драться, не убивать, не видеть крови своего капитана на белом хаори, не видеть огня и взрывов… Получай свою рутину, чего не радуешься? Хинамори вздыхает. Она просто устала, вот и все. Ей нужна смена рода деятельности. Документацию можно отложить на потом, а пока что, например, потренироваться в кидо, или пойти проверить, как дежурные по кухне справляются с обязанностями, или все-таки попытаться найти Хирако-тайчо, или… — Хинамори-фукутайчо! Хинамори-фукутайчо!.. А вот и смена рода деятельности. Судя по взъерошенному виду пятого офицера Микото Сецуны, что-то случилось. Вряд ли серьезное, Микото только после войны поднялась по званию, а до того была всего лишь пятнадцатым офицером и ей, конечно, не доверяли ничего важного, а девочка была ответственной — даже чересчур. Чем-то она напоминала Хинамори ее саму, неуловимо, на уровне подсознания. — Что случилось, Микото-сан? — Момо делает еще один глоток кофе, опустошая чашку. — В Токио замечено что-то… странное, — рапортует Микото, вытягиваясь по струнке и отдавая честь. — Очень странное! Ну конечно, Токио — район под юрисдикцией Пятого отряда, и если радар в Двенадцатом засекает там что-то необычное — разбираться Пятому. Либо Хирако Шинджи, либо Хинамори Момо, либо им обоим, в зависимости от того, кто на месте. Хирако нет на месте, Момо — есть, ей и отправляться разбираться. — Микото-сан, займитесь пока бумагами, — можно совместить приятное с полезным. Отдавая приказ пятому офицеру, Хинамори уверена, что Сецуна заполнит документацию идеально. Она дотошная и внимательная, ей можно доверять. — Слушаюсь, лейтенант! — радуется Микото тому, что начальница ей доверяет. Хинамори доброжелательно улыбается ей и открывает Сенкаймон.***
В Токио — ранний вечер. Еще не лето, но уже и не совсем весна, тепло, в воздухе разливается аромат цветущей сакуры, солнце пока не садится, но движется к горизонту. Идиллия — если бы не чужеродная реяцу, принадлежащая кому-то неизвестному, неведомому, и… злому. Жестокому. Но не Пустым. У Пустых другая реяцу, Пустые ведомы голодом и отчаянием, Пустые — это несчастные потерянные души, эта же духовная сила не кажется порождением безысходности и страданий. Это зло. Хинамори сжимает рукоять меча, стоя на крыше высотного дома и глядя вниз. Там… Люди? Странно, почему они так похожи на людей? И девушка, которая сражается с ними. Сначала она выглядит, как обычный человек, но потом вдруг становится другой, в ином облачении, и духовная сила ее также меняется, усиливается — Момо прислушивается и улыбается краем губ. Ее реяцу пахнет огнем. Но одна она не справится, да и не может Хинамори просто наблюдать, когда способна помочь в бою. Она действительно способна. После войны с квинси все шинигами стали сильнее. Кто-то обрел банкай, кто-то усилил его, а Момо вдобавок развила свои способности в демонической магии кидо до высочайшего уровня. Она это уже делала. Хинамори скрывает реяцу с тех самых пор, как ступила на крышу высотки. Ее сейчас не способен ощутить никто, ни враг, ни друг. И это хорошо — эффект неожиданности. — Рассыпься, черный пес Ронданини. Гляди сам на себя, вырви свое горло, — у нее есть время на произношение заклинания, и так оно станет сильнее. — Бакудо номер девять: Хорин! Из ее указательного и среднего пальцев вылетает оранжево-желтый луч, который связывает сразу нескольких врагов, как лассо. Хинамори входит в шунпо и появляется перед девушкой с огненным реяцу, как будто из ниоткуда — невысокая и хрупкая, в черной форме и с шевроном лейтенанта на плече, волосы, с недавних пор отросшие, собраны в пучок. — Хадо номер пятьдесят четыре: Хайен, — это пламя, что по нити бакудо устремляется прямиком к связанным. Момо умеет комбинировать несколько заклинаний сразу. Соприкосновение с Хайеном сжигает противника дотла — и эти существа не становятся исключением. Но их много, и взамен погибших появляются новые. Хинамори делает шаг к незнакомке, не зная, кто она и можно ли ей доверять, но у них общий враг, и потому, наверное, можно. — Кто они? — спрашивает Момо. — И кто ты?***
Мирная жизнь — утопия. Не может жизнь быть мирной. Люди воюют с начала веков, люди не могут не воевать, это заложено в их природе. Хинамори понимает это — она солдат, она знала, на что шла. Она хотела стать шинигами и частью Готея-13. Сначала просто так, а потом, когда капитан Айзен спас ее и ее друзей — непременно желала поступить в Пятый отряд, только в Пятый, только под его командование! Это не было любовью, как думали многие. Это было восхищением. Это было желанием учиться у сильного и могущественного человека. Это было благодарностью. Это было и любовью тоже, но не романтической, а искренне-платонической, как любовь дочери к отцу, если бы не необходимость соблюдать воинскую субординацию. И все это прошло, все это рассыпалось на осколки, когда Айзен-тайчо пронзил ее грудь клинком. А теперь Айзен заключен в темницу на двадцать тысяч лет. Хинамори не жаль. В отличие от других преданных лейтенантов она быстро смирилась с мыслью, что Айзен — враг, и вышла сражаться против его армии без сожалений и с пониманием своей готовности драться. И только один раз она назвала его «тайчо» после предательства — только лишь по привычке, а Хисаги-семпай и спустя долгое время называл своего бывшего капитана «тайчо». У Хинамори появился другой капитан, и с Хирако она подружилась быстро, они нашли общий язык и стали не столько начальником и подчиненной, сколько друзьями. Интересно, Хирако доложат об аномальном враге? Их много, они явно не Пустые, но от соприкосновения с Хайен они горят. Однако одного только кидо не хватит, понимает Хинамори. — Хинамори Момо, — отвечает она на встречный вопрос девушки с огненной реяцу. «Сейлор Марс» — это не имя, но Момо хватает такта не настаивать на том, чтобы ей назвали настоящее. У людей могут быть причины не раскрывать свою личность, а Сейлор Марс — человек. Со сверхъестественными способностями, но все равно — человек. Живой. И враги могли быть людьми?.. — Нет, — качает головой Хинамори. — Не та реяцу. Человека я бы почувствовала, — ее мастерство в кидо признано всеми, даже ворчливым другом детства, а быть мастером кидо и не разбираться в духовной силе — невозможно. Вырабатывая контроль над собственной реяцу, учишься ощущать чужие. В фехтовании Момо — посредственность, в рукопашном бою — и вовсе новичок, ее банкай лучше не применять без острой необходимости, но ее владение демонической магией сравнимо с уровнем капитана. И об этом не знает никто из ее сослуживцев. Момо все-таки чему-то научилась у Айзена — иногда лучше, когда о твоей силе не подозревают. Рывком она обнажает клинок — катану с красной рукоятью. Рукоять ощущается теплой в ладони. — Рви, Тобиуме! Клинок выпрямляется, озаряясь красным сиянием. На его лезвии появляются три отростка, как у дзюттэ. В форме шикая ее меч не предназначен для фехтования. В воздухе разносится громкий и пронзительный крик чайки. — Демоны? — из контекста Момо выцепляет одно слово. — Они — демоны? Раньше Хинамори не встречалась с демонами, и думала, что они — всего лишь персонажи книг и мифологии. Но, если они не Пустые и явно не квинси — то кто же еще? — Что ж, — на лице Момо появляется улыбка. — Кем бы они ни были, они горят.***
— Я — не человек. Когда-то Момо им была, пока не умерла и не попала в Руконгай, как душа-плюс. Ей повезло, она переродилась в мирном районе Джунринан, где не было частых нападений Пустых, ей не приходилось голодать и тяжело работать, ее приютила бабушка, которая не была ей родной, но воспитывала Хинамори, как родную и любимую внучку, у нее был Широ — названный брат и лучший друг, и Момо стала шинигами только потому, что сама так хотела, и потому, что ее вынуждал к этому голод. А еще по ночам снилась огненная птица, которая говорила, что сила Хинамори не должна таиться внутри, иначе она испепелит ее, иначе Момо попросту взорвется — но об этих снах Момо никому и никогда не говорила. Даже Широ. — Я — шинигами. Это звучит наверняка очень странно. Шинигами — боги смерти. На самом деле они вовсе никакие не боги, но, слыша это слово, живые люди наверняка должны представлять кого-то жуткого. В черном плаще, с черепом вместо лица, с огромной острой косой в руке, с горящими голубыми огоньками в пустых глазницах. А Момо — милая девушка, только и схожести с подобным образом, что черная одежда, но не плащ с капюшоном, а шихакушо, особая солдатская форма. И в руках не коса, а меч-дзюттэ, а глаза горят скорее алыми огнями. Ее реяцу — алого цвета, и, когда она высвобождается, то видна, как свечение вокруг тела. Как будто Хинамори уже горит. — Очень приятно, Рей Хино, — Момо дружелюбно улыбается. Ей не так важна вежливость, но все равно со стороны Рей мило назвать свое имя. Хотя Хинамори поняла бы ее желание сохранить инкогнито. Не всегда хочется афишировать себя, не всегда хочется открывать все тайны, тем более — первому встречному (не)человеку. Момо свои тайны не открывает даже близким. — Я бы не подняла меч на человека, — просто говорит Хинамори. — Мы защищаем людей, а не убиваем их. Но эти твари — не люди. Поэтому я не сомневалась. Воину нельзя сомневаться. Нападая, нужно думать — «я убью его». Тот, кто атакует врага без намерения убить — проиграл заранее и рискует умереть сам. Так говорил Айзен-тайчо, проклятый Айзен, который учил ее, наставлял на путь истинный, направлял и подсказывал, а в итоге… Где Айзен? И где она? Хинамори каждый раз хочется смеяться, думая об этом. Она жива, а Айзен, наверное, и хотел бы умереть, да не может, не дает Хогиоку в груди. Дотошная Момо выцепляет из контекста сказанного Рей самые важные слова. Она не одна такая, оказывается, с особыми силами — это раз. Кто-то создает этих тварей — это два. Но, прежде чем Хинамори собирается уточнить… — Сейлор-воины? Инопланетные демоны? — вот чего еще не хватало для полного счастья. То арранкары, то квинси, а теперь — на тебе — какие-то инопланетные демоны, которые способны подчинять себе людей… То есть, способны те, кто их создает. Момо с детства страдает комплексом отличницы. В Академии Духовных Искусств она лучше всех знала теорию кидо, до сих пор помнила многие правила из толстенного учебника, один вид которого приводил ее друга Ренджи в отчаяние (и был тяжелым, вследствие чего удары по голове того же Ренджи ощущались болезненно; а нечего бесить Хинамори и так безбожно тупить, путая хадо и кайдо) и с противником до сих пор предпочитает справляться с помощью больше интеллекта и расчета, чем грубой силы. И, пока дым и пламя, созданные файерболом, вылетевшим из кончика ее меча, закрывают двух девушек от врагов, Момо лихорадочно пытается думать. Просчитывать. Вспоминать все, чему научил ее ненавистный Айзен (он многому ее научил и она многим ему обязана, в том числе жизнью, своей и своих друзей). — Ты говоришь, их могли создать? — Момо хмурится, сжимая теплую рукоять Тобиуме. — Тогда есть ли смысл убивать их? Если их создали, надо убить создателя. Особенно если они неразумные. Если разумные — тогда нужно убить и их, — делает вывод Хинамори. Жалость не может быть присуща солдату. В обычной жизни Момо — добрая и нежная, она заботится о своих друзьях, за всех переживает, всем хочет помочь и всех согреть, но она все же остается солдатом, лейтенантом Готея-13 и воином. На войне с квинси Момо убивала без сожалений, хотя перед ней были не Пустые, а, по сути, люди, ведь квинси даже не мертвые души, а особые медиумы, но тогда она не терзалась, и сейчас не терзается. Война — это когда либо ты, либо тебя. Либо твоих друзей. А когда убивают твоих друзей — это гораздо хуже, чем когда убивают тебя. Момо помнит и знает это на себе. (У Киры в груди сквозная дыра, он мертв, его жизнь поддерживается искусственно, как же это больно) Дым рассеивается, и демоны появляются вновь. Их явно удивляет Хинамори, они вряд ли раньше видели шинигами, иначе Готей-13 непременно бы знал об их существовании, но Момо не дает тварям шанса собой налюбоваться. Тратить огненные шары Тобиуме впустую нельзя — расходуется реяцу, а вот кидо… ее секретное и любимое оружие, которое сейчас очень пригодится. — Хадо номер тридцать три: Сокацуй! Заклинание произносить долго, но и без заклинания магия срабатывает на отлично. Из ладони Хинамори вылетает поток реяцу в виде большой голубой сферы, и летит в сторону демонов.***
Бог войны Марс… Это древнеримская мифология, вспоминает Хинамори. В Древней Греции этот бог носил имя Арес. Римляне многое почерпнули у греков, в том числе — и их богов, и Момо мысленно криво усмехается, потому что она знает это от Айзена. Он рассказывал ей легенды, когда они вместе сидели на террасе или на крыше, пили чай, заваренный Хинамори, смотрели на звезды и отдыхали после трудного дня. Иногда Момо скучает по тем временам, но вернуть их обратно не согласилась бы ни за что. Преступник должен сидеть в тюрьме, дезертирство карается смертью — Айзен не умер, но для Хинамори он мертв. Для Хинамори он умер в тот момент, когда она увидела его фальшивое мертвое тело, прибитое к стене здания Совета-46. — Нет, я не бог, — улыбается Момо. — Нас так называют, но мы не боги. Мы — проводники душ, мы сохраняем баланс в мире живых, но мы точно не божества. И я точно не демон, — она тихо смеется. В мире так много всего нового и неизведанного, даже если ты — шинигами и живешь на свете больше ста лет, то всегда можешь узнать что-то, чего не знал раньше. Так говорил опять же проклятый Айзен, утверждая, что никогда не стоит прекращать поиски, никогда не стоит думать, что тебе известно все. Потолка нет, предела нет. Небо — и то не предел. Поэтому Айзен хотел подчинить себе небо, уничтожить Ключ Короля и стать богом, стать повелителем мира, поднялся слишком высоко и упал, как водится, слишком низко; всех последователей Икара ждет одна и та же судьба. — Отчасти я защищаю людей, — кивает Хинамори. — Во всяком случае, мы не поднимаем меч на людей. Мы следим, чтобы души умерших вовремя находили путь в Общество Душ, мы очищаем злые души, отправляя их туда же, и если появляются враги, — на губах Момо отражается улыбка, — мы убиваем их. Ты сказала, что ты — воин. Мы же — солдаты. Мы служим в Готее-13, я — лейтенант своего отряда, — Момо искренне гордится своим званием. Одно время — совсем недолгое — она была исполняющей обязанности капитана, но после появился Хирако, и Хинамори была совсем не против, чтобы звание первого офицера занимал он. Она не собиралась быть главной, не собиралась решать все за всех. Она предпочитала вторые роли; лейтенант не менее важен для отряда, чем капитан. Если капитан — мозг отряда и его сила, то лейтенант — это сердце и душа. И не всегда решения принимает именно капитан — уж Пятый отряд это испытал на себе; будучи лейтенантом, Айзен подстроил хитрый план, и за одну ночь вывел из строя сразу одиннадцать шинигами из высшего командования, в том числе и своего тайчо. Предательство прочно поселилось в Пятом отряде, его дух до сих пор витал в коридорах и кабинетах. — Все нормально, Рей, — Момо ободряюще ей улыбается. — Тайна — это важно. И даю тебе честное слово, что сохраню твою тайну. Готею-13 нет дела до живых людей, пока они не нуждаются в помощи. Ваши сражения — только ваши. Реинкарнации лунных воинов, демоны, которые хотят уничтожить мир людей, битвы между ними — все это не касается шинигами. У шинигами другой мир, свой собственный, тот, куда отправляются души усопших. Хинамори уверена, что даже если мир людей будет уничтожен, Общество Душ останется целым — иное измерение. С другой стороны, если погибнут все живые, может нарушиться баланс, но… Пока ведь не погибли. А если что, Урахара и Двенадцатый отряд найдут выход, как не раз уже находили. Проблемы надо решать по мере их поступления. — Я поняла, — кивает Хинамори. — Значит, мы убьем их всех. Не думаю, что это сложно, если они неразумные. От моих атак они погибают, от твоих — тем более… — Момо задумчиво щурится, пытаясь продумать ход битвы, учесть все детали, ничего не пропустить… Демонов много, значит, нужна атака, способная уничтожить сразу много целей за раз. Это не сложно. Хинамори это уже делала. Рей отвлекает противников на себя, прежде чем Момо просит ее об этом. Ее огненная атака испепеляет часть демонов, бумажки тоже срабатывают, и твари забывают о Хинамори, сосредоточившись на Рей. Хорошо. Прекрасно. Идеально. — Хадо номер двенадцать: Фусиби, — шепчет Момо себе под нос. Из-под ее ног тянется сеть, незаметная, тончайшая паутина из алого сияния реяцу. Сеть окутывает демонов, приклеиваясь к их телам — воистину, как паутина. Твари и не замечают — кто заметит такую незначительную атаку, от которой не ощущаешь ни боли, ни вообще какого-либо дискомфорта? Если не заметили даже арранкары-фрасьоны Трес Эспада, то куда уж тупым демонам. Хинамори быстро-быстро произносит заклинание, воздев руки уже в таком привычном и родном жесте. Это хадо ей особенно дорого — этим хадо она впервые убила Пустого, защищая себя и своих друзей. Этим хадо она впервые показала себя, как мастера демонической магии. — О, повелитель, оболочка из крови и плоти, всякая тварь, трепет крыльев, тот, кто носит имя человека, ад и преисподняя, вздымись, преграда водная и устремись на юг! Хадо номер тридцать один: Шаккахо! Сочетать разные хадо и бакудо Хинамори научилась виртуозно. Алая сфера, выливаясь из ее ладоней, соприкасается с сетью Фусиби — и в то же время звучит взрыв. Для Рей это безопасно; Момо проследила, чтобы Огненный след ее не коснулся. А вот демоны, связанные Фусиби, разрываются в клочья.***
Стихия огня. Момо улыбается, слыша это. Она уже видела огненные атаки Рей, из чего сделала соответствующие выводы, и она рада встретить человека, обладающего схожей с ней силой. В Готее-13 не было шинигами, чей занпакто владел бы стихией огня — за исключением Главнокомандующего Ямамото Генрюсая, того, кто однажды основал Готей, из праздно шатающихся по Руконгаю самых сильных шинигами составив тринадцать отрядов, которые должны были следить за порядком и балансом в мире. А с Генрюсаем-сотайчо Момо не то что пообщаться — поздороваться и то боится, настолько ужасающая от него исходит реяцу. Он не злой, он выглядит, как древний старик, но он сильнейший шинигами из всех, и потому пугает Момо одним своим видом — она ведь всего лишь лейтенант. Хотя лейтенант тоже далеко не последний человек в отряде; лейтенант — заместитель капитана. Если считать по рангам, то капитан — первый офицер, а лейтенант — второй. — Я тоже хотела бы, чтобы войны не было, — признается Хинамори, вспоминая все, что уже пережила. Предательство — Айзен смотрел на нее, как на чужого человека, как на помеху на своем пути, как на врага — не сильного и опасного, а так, мелкую неприятность. Меч, что пронзил грудь насквозь… дважды. Рядовые квинси, в которых попадали огненные шары ее Тобиуме. Мерзость. Как же отвратительно умирают те, в кого попадают файерболы. Клинок убивает гораздо чище — удар, порез, кровь льется, но и только. А огненный шар Тобиуме — это взрыв, раскуроченные внутренности, горящая плоть… Квинси — не шинигами, они не рассыпались на частицы рейши, когда умирали. Они так и оставались. Над полем боя раздавался крик чайки, а Момо не было жаль. Совершенно, ни капельки не жаль. Ей было, к кому возвращаться. Ее ждали. Момо пообещала. Поэтому пусть ее враги сгорят в пламени. Протянув руку, Момо пожимает ладонь Рей. Дочь Марса, дочь огненной планеты, дитя пламени — они похожи, они во многом похожи. Они обе — обладательницы стихии огня. Они обе — лидеры. Они обе мечтают о мире без войн, без гибели близких и убийства врагов. Они обе понимают, что эта мечта неосуществима. Единственное отличие — Рей родилась воином. Момо же сама выбрала свой путь. Конечно, она не могла игнорировать голод, что красноречиво говорил о присутствии в ней духовной силы, но шинигами тоже бывают разными. Есть шинигами-ученые, что служат в Двенадцатом отряде, им не обязательно сражаться на передовой, они занимаются исследованиями и помогают воинам, изобретая различное оружие. Есть шинигами-медики, служащие в Четвертом отряде, они занимаются не только лечением раненых, но в мирное время еще и отвечают за уборку всего Сейретея, в частности — чистку канализаций. Да и Пятый отряд не такой уж воинственный. В Пятом отряде выше всего остального ценится владение магией кидо, и в Пятом отряде обычно служат спокойные и интеллигентные люди. Момо тоже нельзя назвать воином, что рвется в бой, не подумав, делая ставку лишь на силу. Она понимает свои слабые стороны; физическая сила — одна из них. Но Момо понимает и свои сильные стороны. Свою магию, в которой всегда была одной из лучших. Хинамори Момо — мастер кидо. Сочетание Фусиби и Шаккахо не дает осечек. Паутина бакудо сковывает демонов, следом огненный взрыв хадо уничтожает их. Пепел витает по воздуху, напоминая черные снежинки. Момо улыбается краем губ — она довольна собой. Она стала сильнее, намного сильнее. Возможно, если бы она сейчас встретила фрасьонов Трес Эспада — она убила бы их раньше, чем они успели бы призвать Айона, чудовище, являющееся их главным оружием и им самим почти не подчиняющееся, призванное ценой их левых рук и убитое лично Главнокомандующим. Но между Готеем-13 и Уэко Мундо перемирие, так что сражаться с фракцией Трес Хинамори больше незачем. — Они еще появятся? — спрашивает Момо, прислушиваясь к реяцу вокруг. — Если нет — то надо уничтожить их создателя. Ты сможешь его найти? Если у него есть духовная сила, хотя бы зачатки — то я смогу. Если нет — придется тебе.***
— Война — это ужасно. Всегда ужасно. Хотя многие из нас получают удовольствие от сражений, но все равно война — это одна из самых ужасных вещей на свете. И здесь нет ничего от трусости, — услышав, что она смелая и сильная, Хинамори улыбается то ли довольно, то ли виновато. — О, я далеко не самая сильная. И смелости здесь ни капли нет. Я вступаю в открытый бой, только когда уверена в своей победе. Давно прошли те времена, когда Хинамори Момо не сбежала с поля битвы по приказу старшего. Давно прошли те времена, когда глупая маленькая девочка осталась и кинулась сражаться, хотя шансы победить равнялись нулю. Сейчас Момо понимает — она была храброй, но также она была глупой, и ее могли убить, а вместе с ней и ее друзей, которые последовали за ней. Сейчас Момо понимает, как важно слушаться командира — когда сама стала командиром. Хисаги-семпай приказывал им бежать ради их же блага, и если бы не Айзен и Ичимару — все четверо бы погибли. — Я и удовольствие тоже получаю, — пожимает плечами Момо. Из песни слов не выкинешь — она не такая кровожадная, как Зараки Кенпачи, специально сражений не ищет, однако когда Хинамори входит в азарт боя и побеждает — это великолепное чувство. Потрясающее пьянящее чувство победы и превосходства над врагом, что повержен и уничтожен. А переживать за близких — здесь все было как раз наоборот. Переживали в основном за Момо — до последней войны. — Конечно, я переживаю… — кивает Хинамори. Ни с чем не сравнить то ее отчаяние, когда духовные силы ее друзей в одночасье погасли, и она осталась словно одна на всем белом свете. — Но я еще и верю в своих близких, — Момо улыбается краем губ. — В них надо верить… В их силы, в их победу. Так же, как веришь в себя. Все же они выжили. Широ-чан, и Ренджи, и даже Кира, пусть у него и сквозная дыра в груди и фактически он мертвец. Они выжили. Может, отчасти потому, что Хинамори в них верила. Вокруг них с Рей — выжженная земля. У новой знакомой Момо разрушительные атаки, как и у самой Хинамори. И это она еще не применила банкай — а если бы применила, то сгорело бы все в радиусе ста метров. Кроме Момо и тех, кого она прикажет своему пламени пощадить. А остальное — все. Деревья, трава, скамейки… Но враги были не так сильны, если бы не их количество, Момо и шикай не стала бы призывать, ограничившись кидо. — О, гадание — это долго, — Хинамори качает головой. — Если у него есть духовная сила, то не нужно гадание. Дай мне пять секунд. Она закрывает глаза и полностью сосредотачивается на окружающем городе. Обостряет духовное чутье до предела, и если создатель демонов не так искусен в сокрытии реяцу, как сама Момо или капитан Сой Фонг — она его найдет. Раз. Два. Три. Ровно через пять секунд Момо снова открывает глаза. — Нашла, — говорит она. — В трех кварталах отсюда. У тебя есть техники… нечто вроде мгновенного перемещения? У Момо есть такая техника — шунпо, сверкающая поступь шинигами. Она не так сильна в шунпо, как прочие, но на уровне лейтенанта держится и до врага сможет добраться примерно за минуту. Хотя зачем ей помогать другому воину — Момо не знает. Просто… они ведь преследуют одну и ту же цель, верно?***
— Хоронить друзей тоже всегда ужасно, — печально кивает Момо. — Но, видимо, ты добрее меня, потому что я получаю удовольствие, когда убиваю врагов. Когда защищаю то, что мне дорого, и совершаю месть. Они разнятся в этом. Шинигами — все — не считают убийство врага чем-то достойным сожаления или мук совести. Возможно, отчасти потому, что они знают — смерти не существует; это странно, но они, боги смерти, не верят в смерть. Круговорот смертей и рождений, вечный долгий путь, рассыпаться на частицы рейши, чтобы после получить новую жизнь и другой шанс. — О, и ты командир? — Хинамори улыбается краем губ. Ее нельзя назвать настоящим лидером с первого взгляда, но на самом деле Момо научилась командовать, при необходимости делает это без лишнего стеснения — некогда стесняться во время сражения, когда можно умереть, если вовремя не выполнить приказ старшего по званию. По Рей заметнее, что она командир, она лучится уверенностью не только внутренней, но и внешне выглядит решительной и сильной, в отличие от Момо — она на вид никак не тянет на человека, второго по рангу в отряде, только шеврон на плече указывает на это. — Ты права. Это наш долг. И их долг тоже. Сейлор-воины, шинигами, и те и другие сохраняют мир и баланс в мире. Демоны или же Пустые — в чем разница? Пустые тоже бывают разумными, даже очень разумными, и такие Пустые зовутся арранкарами. Сейчас у них с Готеем-13 перемирие, и Тиа Харрибел, императрица Уэко Мундо — мира Пустых — точно не пожелает развязать войну. — В своих друзей нужно верить. И в командиров нужно верить, и в подчиненных. Иногда это все, что мы можем. Хинамори не так опытна, но то же самое говорили шинигами, которым было тысячу лет, значит, это действительно верно. А еще — так говорил Айзен, и Момо понимает, что сейчас повторила его слова. Почти дословно. Проклятье. — Да, наверное, — Хинамори отвечает смущенной улыбкой. — Кажется, там пустырь. Или дом на отшибе, я не уверена. Колебания реяцу очень свободно распространяются, из чего можно заключить, что вокруг много пустого места, — поясняет она, не удержавшись. Синдром хронической отличницы со временем отчасти трансформировался в поучения начинающей наставницы. — Я могу переместить нас обеих, — кивает Момо. — Поднять тебя не сумею, но если ты меня обнимешь… В общем, — не до церемоний, нет времени. Хинамори рывком обнимает Рей за талию, крепко прижав к себе, и входит в шунпо. Рывок — и они оказываются сначала на крыше, потом на толстой ветке дерева, а потом уже на месте назначения — за две секунды. Момо отпускает Рей и осматривается — действительно пустырь. Хорошо, что пустырь. Прекрасно. Реяцу врага сильна, и если Хинамори придется применить банкай… Не хотелось бы, чтобы сгорели ни в чем не повинные здания живых людей.***
Момо — добрая, она это знает, и все остальные думают так же. Добрая, милая, вежливая и светлая, но иногда ее свет обращается в яркое неугасимое пламя, уничтожающее все на своем пути. Злить лейтенанта Пятого отряда — опасно, и это знают все в Готее, даже ее капитан — и то лишний раз не хочет, чтобы ему в голову прилетела метко запущенная чернильница. Впрочем, Хирако не жалуется — он привык, что его бьют девушки; его лучшая подруга Саругаки Хиори постоянно колотит его тапком или чем-то еще, что попадет под руку, по сравнению с этим Момо и ее чернильницы — сущий пустяк. Но Момо — добрая, доброжелательная, сочувствующая, сострадательная и самоотверженная… пока дело не касается битвы с врагом. Тогда согревающее и созидающее пламя превращается в неукротимый лесной пожар, и не щадит никого — точнее, щадит тех, кого желает пощадить хозяйка пламени. Ее банкай — Феникусу но Хоно — подчиняется ей после множества долгих и упорных тренировок не без помощи матери. Ее банкай верен хозяйке; Тобиуме сама отчаянно хотела, чтобы Момо овладела этой техникой. У Момо нет личных врагов, кроме одного, но тот враг — к сожалению, бессмертен, и поэтому ей приходится довольствоваться его заключением и думать про себя, что Айзен мертв. Но, если бы она смогла его убить — она бы ни секунды не колебалась. Она смотрела бы, как он горит, и улыбалась бы этому зрелищу, испытывая истинное удовольствие. В ее случае месть не усилила бы страдания. В ее случае месть подарила бы ей счастье — доброго капитана, которого она любила, как отца — Момо похоронила. Она не умеет прощать. Она отпустила Айзена, но она его не простила и не простит никогда. Мира без войны не бывает. Иногда мира без войны и вовсе не может быть. Иногда война необходима, чтобы мир вообще остался, а не разрушился и не погрузился в хаос — именно поэтому умирали квинси, и двести лет назад, и совсем недавно. Они сеяли хаос, и они пожали смерть. Рей говорит об Усаги — своей принцессе, которая, как поняла Хинамори, вроде как ее начальница — мягко, в то время как Момо о своем непосредственном начальстве отзывается не только не мягко, но и полностью неуважительно. Это Айзена она едва ли не боготворила, заглядывала ему в рот и слова наперекор не говорила, а Хирако может прямо в лицо назвать раздолбаем. Значит, Рей уважает Усаги? Или не только? В вопросах чувств Момо все еще разбирается плохо, несмотря ни на что. Свои — понимает, а чужие — все еще нет. Кидо — все его сто девяносто восемь номеров — известны ей, почти всеми она теперь владеет, но понять, подруга Усаги для Рей, уважаемая ею принцесса, или же кто-то больше. И почему Хинамори вообще сейчас лезут в голову такие вещи? Они вместе выходят из шунпо — волосы Момо развевает ветер, пучок распускается, и ее волосы теперь длиной чуть ниже плеч. Момо решила их отращивать, и, глядя на Рей, лишний раз укрепляется в своем решении — это красиво. Рей очень красивая, но и Хинамори не дурнушка, каковой раньше себя считала — не невзрачная и не тусклая. Ее черты лица неуловимо изменились, и взгляд потерял пугливую наивность, взамен приобретя огонь решимости и уверенности. На пустыре есть дом, маленький, скорее сарай, чем настоящее жилье, в нем сидит мужчина, одетый, как ученый, он смешивает что-то в колбах… К ученым у Хинамори двоякое отношение — в Готее-13 есть ученый, Куроцучи Маюри, и он пугает Момо (впрочем, как и всех), но лишь благодаря его изобретению жив один из лучших друзей Хинамори, и в войну с квинси он внес неоценимый вклад — не без помощи Урахары, такого же ученого, но все-таки. У Маюри есть дочь — он сам ее создал, без помощи женщины. Таких дочерей было шесть, и все погибали, как неудачные эксперименты, седьмая — выжила, но на последней войне погибла, защищая отца, хотя он приказывал ей сбежать и спастись. Маюри часто был жесток с седьмой дочерью, но, создав восьмую, стал заботливым и любящим отцом. Рей первой бросается ко входу в дом, а Момо остается позади — у нее другая тактика. Сначала нужно все продумать. И, когда один из демонов летит навстречу Рей, Хинамори вовремя вскидывает ладони, создавая щит Энкосен, а после обнажает клинок Тобиуме, подбегая к Сейлор Марс.***
Момо не думала, что успела соскучиться по битвам, но отрицать очевидное не приходилось — в ней всегда жил азарт, что просыпался, как только она вступала в настоящее сражение насмерть. Огонек, до того мирно тлеющий в груди, разгорался в пламя, Хинамори не была кровожадной и не дралась ради драки, но если было нужно — она чаще радовалась, чем расстраивалась или пугалась. Все началось с того момента, как ее Шаккахо поразило Пустого и спасло жизнь Хисаги-семпаю, и с тех пор Момо поняла, что она может быть хоть сто раз милой и доброй, а если дело доходит до боя, то она — страшный противник, особенно сейчас, когда у нее есть банкай. Идеальный контроль реяцу — раз, отличное владение кидо — два, огненные шикай и банкай — три, и плюс к тому — Момо умная, мыслит стратегически, старается не повторять ошибок и не допускать, чтобы вспыльчивость мешала ей в битве, как тогда, со взрывной квинси, когда Хинамори спас Комамура-тайчо. Он тоже сказал ей, что она слишком вспыльчива. Энкосен защищает Рей от атаки демона, но сзади появляется второй, и теперь уже Сейлор Марс расправляется с ним своей атакой. Хинамори одобрительно хмыкает. Неплохо, только команда активации длинная, иногда в сражении это мешает, поэтому Момо и учит своих солдат достигать такого мастерства в кидо, чтобы не нужно было усиливать магию произношением заклинания. Иногда все может решить лишь одна секунда. Демонов внезапно появляется очень много — так много, что маленький домик, и до того не выглядящий прочным, улетает, как домик Дороти из книжки про Волшебника Страны Оз. Остается только сама лаборатория, мужчина-ученый, демоны и Рей с Хинамори. Что ж, так даже лучше — ей нужен простор. — Рви, Тобиуме! Обнаженный клинок сверкает на солнце. Лезвие катаны трансформируется, из меча становясь дзюттэ — палкой с отростками. Это оружие японских ниндзя, формально это металлическая дубинка, и используется он для ближнего боя, но Момо нужен для дальнего. В небе над пустырем раздается пронзительный крик чайки. С кончика дзюттэ слетает огненный шар, проредив ряды демонов, но тут ученый что-то крутит на своем инструменте, издевательски хихикая, мол, как вам такое понравится? — и внезапно демоны заполняют весь пустырь. Их реяцу не так сильна, как у меносов, тем более, не так, как у адьюкасов, они чуточку сильнее обычных Пустых, но их много, и это проблема… могло бы быть проблемой. На лице Хинамори даже испуга не отражается — только решимость. Она видела так много смертей и разрушений, что ей эти демоны? Тем более, у нее есть самое лучшее оружие против них. Момо усмехается краем губ, глядя на ученого, и вскидывает Тобиуме вверх над головой, указывая кончиком лезвия в небо. С ее губ слетает торжественное и немного радостное: — Банкай: Феникусу но Хоно! И в следующий миг все вокруг вспыхивает пламенем. Весь пустырь сразу. Горит земля, горит устройство, откуда появлялись демоны, горят сами демоны, горят остатки дома, горит, кажется, даже воздух. Огонь не вредит только самой Хинамори, Рей и ученому — он враг, но его убить они успеют, возможно, его следует допросить, Момо не знает, и не собирается влезать в чужие битвы.***
Феникусу но Хоно — сила, что всегда спала в Момо внутри, и она каждый раз рада, когда пламя вырывается наружу, чувствуя себя так, словно выплакалась после того, как долго сдерживалась. На душе становится легче, тело тоже кажется легким — Хинамори как будто птица-феникс, что взмывает в небо на крыльях вместе с ветром. Огонь пылает весело и бурно, уничтожая все, обращая демонов в пепел, и на губах Момо витает торжествующая улыбка победителя. Она — далеко не самая сильная в Обществе Душ, но это хорошо, это значит, что ей есть, куда расти. У нее все впереди. Впереди расцвет ее силы, впереди ее собственный расцвет. Нежные цветы персикового дерева, объятые пламенем. Иногда Момо страшно от того, какой она может стать — если все действительно обратится против нее. Ее огню не нужна дисциплина — ее огонь создан из реяцу. Это не настоящее пламя, не то, что появляется от спички — это другой огонь. Ей нужен контроль, но всем шинигами необходимо контролировать себя, ибо еще с Академии их учат кидо, а для использования кидо нужен контроль реяцу. Момо со школьной скамьи отличница в кидо, но ее огонь — и не кидо. Ее огонь — способности ее меча. Тобиуме смеется в ее подсознании. Ее смех — перелив золотых колокольчиков в тишине летнего полдня. Волосы Хинамори развеваются от жаркого ветра, ветер касается щек поцелуями, широкие хакама тоже треплют порывы ветра. А после все затухает — демонов больше нет. Момо закрывает глаза и отзывает банкай — огонь исчезает, как будто и не было. Остается выжженная земля, сломанные обугленные приборы и насмерть испуганный ученый, который мог ожидать чего угодно, но не появления шинигами. Хинамори и его реяцу ощущает — сейчас она невероятно чувствительна, и колебания духовной силы Рей вместе с ученым для нее открытая книга. На треть минуты. И Момо даже без того, чтобы видеть их лица понимает, что один в ужасе, а другая — в ярости. О, как же опасен гнев тех, кто владеет огнем… Рей кричит на ученого, пока тот съеживается и кажется безобидным, но Момо прекрасно знает цену притворной безобидности. И то, что говорит Рей, в ее душе находит свой отклик — собственная рана, что уже заросла, все же иногда проявляет себя. Не физически, физически — только тонкий шрам на груди. Отец, который хотел власти над миром — это так болезненно знакомо. Это так… мерзко. Отец, который способен переступить через родную дочь ради власти — для Айзена Момо была не дочерью, что бы она там себе ни придумывала. Этот же человек, судя по всему, пренебрегал собственным ребенком. — Что делать? — Хинамори не ожидала, что ее спросят, но ответ она знает. Ответ она знала с самого начала. Она бы так и поступила — если бы была возможность. — Как твое имя? — обращается она к ученому, и тот мямлит ответ, невесть как находя в себе силы заговорить. Момо одобрительно кивает. Для шинигами важно знать чужое имя — это их негласный кодекс, правило, что соблюдают все. — А меня зовут Хинамори Момо. Итак, что же можно сделать с человеком, который предал свою дочь? Что можно сделать с тем, кто хотел захватить мир? Что можно сделать с тем, кто ради власти шел по трупам и пронзил мечом… — Момо спотыкается. Она начинает говорить о себе, но Соичи Томо никоим образом не похож на Айзена. Соичи Томо — жалкий, сломленный, уничтоженный, в отличие от Айзена, который даже будучи скованным лентами-ограничителями и не в состоянии шевелиться, вызывал больше уважения, чем презрения. Ненависти — но и уважения тоже. Будь он проклят. — Конечно же, убить, — твердо произносит Хинамори. — Если ты не хочешь этого делать, Рей — это сделаю я. Не в правилах шинигами убивать живых, но я не понаслышке знаю, как себя чувствуют, когда тот, кого любишь, как отца, ради захвата власти над миром жертвует тобой, как пешкой. Того, кто однажды предал меня — я убить не могу. Его — могу. И его душа попадет не в Руконгай, — Момо хищно улыбается. Человек, попав в Общество Душ, может рано или поздно найти в себе духовную силу и стать шинигами, только если не… — Его душа попадет в Ад. На вопросительный взгляд Соичи Хинамори гордо поясняет: — Я — богиня смерти. Ей кажется, что здесь лекции про проводников душ неуместны. Страх — тоже оружие. Страх иногда ранит хуже, чем меч.***
— Меня предал не отец, — Момо качает головой. — Он был мне как отец. Он был моим капитаном. Он был моим наставником. Я хотела видеть в нем отца, и он действительно вел себя, словно был им, но… — Хинамори печально улыбается. — Он предал нас всех, он дезертировал, он хотел захватить мир и стать богом. Он дважды пытался меня убить, причем я не знаю, зачем. Я никак не могла бы ему помешать. А я, при всем желании, убить его не могу. Никто не может. Он соединил свое тело с Хогиоку и стал бессмертным. Однако все же недостаток у бессмертия Айзена есть. — Пусть теперь проводит свою вечную жизнь на нижнем уровне Мукена. В тюрьме, где нет света, тепла, ничего — только ленты, что прочно сковывают его тело и высасывают его реяцу. Его осудили на двадцать тысяч лет. Гуманнее было бы убить, но… — Хинамори пожимает плечами. Нельзя — значит, нельзя, тем более, она не сомневается, что Куроцучи Маюри это проверял. Хоть он и был странным психом, и выглядел так, что рядовые, встречая его на темной улице, в обморок хлопались, но все же не дезертировал, а сражался вместе со всеми шинигами. И дочь свою по-своему любил — особенно когда создал восьмую. Можно ведь быть ученым и изобретать вещи, что станут полезными для мира, а не разрушат его или не подчинят одному человеку. Урахара Киске тоже создал Хогиоку — однако Урахара Киске не стремился стать божеством и никого не убивал. И был хорошим человеком, что бы там ни говорила про него Сой Фонг. — Отлично, — кивает Хинамори. — Я ни разу не убивала живых людей, — вспоминает она, сильнее сжимая рукоять Тобиуме. — Я убивала квинси, они не совсем люди… — природа квинси для Момо осталась туманной. Они были почти людьми, но у них были особые силы, и, что самое главное, они были врагами. Враг есть враг, и неважно, кто он — человек, Пустой, шинигами, квинси. Кто угодно. Если это угроза — угрозу нужно устранить. Прощать врагов Момо кажется глупым и наивным — она тоже была наивной, но все же не настолько. Она научилась разделять черту, и Соичи Томо оказался по другую сторону ее черты. Рей отворачивается, что Хинамори удивляет — если она служительница бога войны и сама — воин, то что может ее пугать? Может, она знала Соичи лично? Но Момо не отвернулась бы, даже зная будущую жертву лично — она бы и не позволила убивать своего врага кому-то другому. Впрочем, Рей — все равно живой человек, а Хинамори — шинигами. Как минимум один раз она уже умерла, потому и отношение к смерти у нее другое. У Соичи Томо испуганные глаза, такие человеческие, что на миг Момо пугается — она, наверное, не сможет. Она не сможет, у нее рука не поднимется, он же человек, он живой, кто она такая, чтобы его, по сути, казнить — ведь это убийство не в бою! Легко говорить напыщенные речи, называя себя богиней смерти, а на деле Хинамори — не богиня никакая, обычная девушка, может, она берет на себя слишком много и ей больше всех надо… «Спасибо, Хинамори, и… прощай», — в воспоминаниях всплывает момент, когда она смотрела на Айзена, тоже ему в глаза, но снизу вверх, и была так рада, что он жив, и вдруг его взгляд изменился, доброе и мягкое выражение стало жестоким и чужим, это был уже не ее капитан, а потом грудь пронзила резкая боль. И темнота. И известие, как только Момо очнулась — «он предатель». Хинамори выдыхает. Что ж. — Прощай, Соичи Томо, — говорит она. — Я надеюсь, что твоя дочь тебя не простит. После ее меч пронзает его грудь — как раз в районе солнечного сплетения. Возможно, даже не больно. — Шаккахо, — одними губами произносит Момо, обращая тело в пепел. — Ну вот… Я это сделала. Ей стало легче — да, это был не Айзен. Да, Айзена Момо не убьет никогда. Но ей все равно стало легче, и камень с души упал, освободив ее окончательно — теперь птица-феникс сможет взмыть еще выше, и ничего ее не удержит.***
Удар Айзена пришелся не в спину, а в грудь, и оставил шрамы не только на сердце. Хинамори никогда не забудет его взгляда — холодного и чужого, не забудет его равнодушного жестокого голоса, не забудет отчаянного крика Широ, когда тот был уверен, что пронзил мечом Айзена, а не названную сестру; ничего тогда не понимающая Момо тихо спросила: «Широ, за что?», и именно тогда он закричал. Этот крик иногда приходит к Хинамори в кошмарах — у нее много кошмаров. Айзен все равно живет в Момо — в ее памяти, в ее душе, даже в сердце — обида, горечь и злость. Это ее ненависть. Это ее боль. У всех — своя боль. Момо идет дальше, не углубляясь в подробности, но рассказ Рей слушает внимательно, и ей жаль, что отец так поступил с ней. Люди — не такие, как шинигами, люди слабее, а Рей, хоть и Сейлор Марс, для Хинамори — человек. — А меня бабушка вырастила, — усмехается она. — И тоже не родная. У шинигами редко бывают родные по крови родственники, по пальцам таких можно пересчитать, — Момо знает, что помимо четырех благородных кланов Сейретея, где все как раз родственники между собой, есть и аристократы помельче, рожденные в Обществе Душ. У ее друга Киры были родители. У Нанао-сан были родители и до сих пор есть дядя. У капитана Сой Фонг были родители и братья. У капитана Кучики были родители. У Омаэды была огромная семья, как и у Укитаке-тайчо. Шестеро?.. И сестры Котецу, но они были не из числа аристократов. Они были уникальным явлением — просто сестры. Иногда Момо им завидовала. Как бы она хотела иметь сестру. — Не надо его прощать, — твердо говорит Хинамори. — Некоторые вещи нельзя прощать. Невозможно. Я никогда не прощу меча мне в грудь. Я никогда не прощу того заблуждения, в которое он меня ввел, и никогда не прощу жестокого издевательства над моим братом. И ты не прощай предательство, Сейлор Марс. Никогда. Никому. Убивать демонов, по мнению Момо, не грех; только что она видела неразумных демонов наподобие Пустых, и даже если те могли бы стать людьми в результате эволюции — арранкары тоже были, совсем как люди — бывшие эвоциолюнировавашие Пустые. Некоторые внешние отличия, в частности, костяная маска на лице, но чувства у них были человеческими. Но все же шинигами их убивали, а они убивали шинигами, пока им не пришлось объединиться против третьего врага. Квинси ненавидели Пустых так же, как шинигами. — Поделать тут ничего нельзя, — жестко говорит Хинамори. — Врагов нужно убивать, иначе они убьют тебя или твоих близких. Только что ты убедилась, Рей Хино. Ты или тебя. Это закон природы. Убей или будешь убит. Сильные пожирают слабых. Поэтому Хинамори Момо стала сильной. Она выбрала первый вариант — убей. — Мне стало легче, — прислушавшись к себе, Момо понимает — действительно легче. С души упал камень. Айзена она не убьет, этот человек — не ее кумир-предатель, а всего лишь жалкое подобие, но… Легче. Соичи Томо не заслуживал жизни. Соичи Томо не заслужил Руконгая. Он отправился в Ад. Хинамори невольно касается своей груди, там, где остался шрам. Дважды в одно место. Она выздоровела, она стала сильнее и старше, но осталась прежней — с той же верой в людей и умением дружить. Не замкнулась и не сломалась. Но Момо — другое дело; она не лучше и не хуже — она другая.Она — феникс.
— Я думаю, твоя подруга потеряла отца уже давно, — Момо смотрит вдаль. — Я потеряла своего капитана в тот момент, когда увидела его мертвым. Он инсценировал свою смерть, это был не он, но все верили, что убили именно его. И я верила. Я была в отчаянии, но лучше бы тогда он действительно умер. Для меня он умер тогда. Я любила его даже больше, чем любят отца. Я его боготворила. Сейчас — ненавижу. Ветер на пустыре поднимает вверх частички пепла. Хинамори вдыхает запах гари полной грудью. — Я заняла его место. Я стала капитаном. И больше всего на свете я боюсь, что стану такой же. Она не хочет никого предавать, но что, если однажды ее разум помутится, и сила станет важнее всего на свете?***
Можно ли в действительности назвать Айзена ее отцом? Наверное, все-таки можно; сам Айзен учил Хинамори, что иногда важно не то, что есть на самом деле, а то, как ты сам к этому относишься. Разум порождает чудовищ, и точно так же разум способен порождать святых и даже богов. Кумиров, вроде золотого тельца — не зря религия христиан запрещает сотворять кумира, считая это нарушением одной из главных заповедей. Кумиры опасны — те, кого мы считаем всесильными и всезнающими, обычно простые люди, со слабостями и недостатками. И, когда кумир разбивается, то разбивается и сердце того, кто так безгранично верил. Айзен и отец ей, и не отец. Момо поняла, что она подсознательно настолько нуждалась в родителях, что сама вообразила себе отеческую фигуру, и будь на месте Айзена кто угодно, кто заботился бы о ней, хвалил за успехи и по-доброму и ненавязчиво учил жизни — Момо бы и его или ее считала за родителя. — Я говорила не только о предательстве твоего отца, — уточняет Хинамори. — К сожалению, иногда предателем становится тот, на кого никто и никогда бы не подумал… И поэтому предателей прощать нельзя, а врагов нельзя оставлять в живых. Есть разница между тем, чтобы просто оставить ребенка, тем более, оставить в безопасности, а не на произвол судьбы, и тем, чтобы убить человека, который верит тебе и не ждет удара. Момо была ребенком, когда Айзен покусился на ее жизнь. Момо стала взрослой, когда очнулась в лазарете Четвертого отряда и узнала, что Айзен — предатель, дезертир и враг. Иногда люди не прощают даже ситуации, когда ребенка просто оставляют в безопасности — капитан Сой Фонг целую сотню лет ненавидела Йоруичи за ее побег. — Я в полном порядке, — улыбается Хинамори. — Раны зажили. Давно. Их было две, вот сюда, — она снова касается груди. — Шрам один остался. Я могла бы свести, но не хочу — это напоминание. Такова жизнь воина. Причин становиться богом у Момо нет, желания — тоже, но ей страшно ощутить в себе это желание — могущества, бессмертия и власти. Раньше у Хинамори не было возможности стать сильнее — она так думала, но, достигнув успеха в кидо и обретя банкай, Момо поняла — она вполне способна проснуться утром и пожелать захватить мир, сжигая его в пламени и обращая в пепел. Возможно, не способна этого сделать (естественно, нет), но пугала ее именно возможность желания. — Я немного владею кайдо, — признается Момо. — Это целительная магия шинигами, одна из разновидностей кидо, — Хинамори радостно прыгает на своего конька; о кидо она может говорить часами. — Есть еще хадо — атакующие техники, и бакудо — связывающие и защитные. Впрочем, в раздел бакудо входят и заклинания вроде Хакуфуку, которое помутняет разум. Именно с помощью Хакуфуку Момо сбежала из тюремной камеры, куда ее поместили не чтобы наказать, а чтобы защитить. Все хотели ее защитить, а она все время лезла в самое пекло — глупая и чересчур везучая. — Ты просто не умеешь общаться, а я способна поднять меч на друга — если выйду из себя. Но я — это другое. Ты человек… В смысле, ты — живой человек. У меня тоже бьется сердце, я чувствую голод и нуждаюсь во сне, но я все равно — дух, бог смерти, и… А впрочем — история не терпит сослагательного наклонения. Что было — то было, от прошлого не сбежать. Наше прошлое сформировало наше настоящее, мы — сильные, огненные и прекрасные, и какая разница, кто нас предал и бросил? Я верю в лучшее, потому что иногда иного пути нет — только верить. Момо улыбается, подняв взгляд на небо. — Я рада, что со мной произошло все это. Рада, что восхищалась Айзеном, а он дважды поднял на меня меч. Рада, что дважды обезумела настолько, что сражалась с лучшими друзьями. Рада, что Общество Душ пережило две войны. Рада, что убила его, — кивок на то место, где Соичи Томо рассыпался на частицы рейши, — рада, что встретила тебя, Рей Хино, огненная воительница Марса. Не позволяй своему пламени гаснуть, и… убивай своих врагов. Поверь моему опыту, пусть он и небольшой — враг должен быть мертвым и убитым качественно, чтобы после снова не возник из тени, — Момо улыбается краем губ. — Я знаю, я бог смерти. До свидания, Рей. Если однажды окажешься в Сейретее — я найду тебя по реяцу. Твоя реяцу пахнет огнем. Огонь роднит ее с Рей, как стихия, что подвластна обеим. — Мне пора. Взмах Тобиуме открывает проход между мирами, и Хинамори шагает в Сенкаймон, исчезая в воздухе. У нее еще много работы, целая гора документов и тренировка с младшими офицерами. Ветер, поднявшийся на пустыре, пахнет гарью и персиками.