Гробовщик и Грелль: как все начиналось.

Поздравляю всех-всех-всех с первым днем весны, да прибудет с вами свет, любовь и хорошее настроение — Это было потрясающе! Как вам такое удалось? — выбравшись из укрытия, Грелль бросился к жнецу, изнывая от любопытства. — Этот нож в груди, и огонь… — он торопливо ощупывал лицо Дэниэла, одежду, даже запустил руки ему под рубашку, чтобы убедиться, что там нет раны — и действительно, кожа на его груди оказалась ровной и гладкой. И не было даже никакого намека на то, что он горел, как факел. — Жнецы могут удивлять людей некоторыми своими умениями: внезапно появляться и исчезать, создавать зрительные иллюзии, смертные могут видеть нас, например, в образе скелета с косой, столба огня, черного смерча, — пояснил тот, с волнением ощущая, как от прикосновений Грелля к его неприкрытой коже по телу разливается приятное тепло. — Оружие человека не способно навредить жнецу, Смерть не была бы Смертью, если с нею можно было бы легко расправиться. Вам понравилось представление? Тому мсье, я думаю, понравилось, вы обещали ему встречу со Смертью, а он не поверил, зря, зря… — на губах жнеца играла торжествующая, полная удовлетворения улыбка. — Да, очень! — Лицо Грелля выражало крайнюю степень восторга. — Было неожиданно, я даже немного испугался за вас, — честно признался он, с восхищением глядя в его глаза. — Выходит, жнецы вечны, если их нельзя убить? — Ничто не вечно, — глубокомысленно изрек Дэниэл, — коса смерти, меч демона — перед этим оружием не устоять даже ангелам смерти. — Сегодня вы были моим ангелом-хранителем, — улыбнулся Грелль. — Я уже подумал что пропал, когда вы вместо того, чтобы меня развязать, стали писать в своей тетради, это ведь были стихи, да? Один знакомый поэт рассказывал, что вдохновение к нему приходит в самых неожиданных местах и ситуациях, у вас также? — Я не пишу стихов, — покачал головой Дэниэл, отведя прядь волос с лица Грелля и задержавшись в них. — То, что вы видели, было работой жнеца, не поэта, я приостановил ход событий вашей жизни, чтобы переписать их по новому, дабы не случилось того, чему суждено было произойти. Грелль хотел было что-то сказать, но переменился в лице, слова застряли у него в горле. — То есть, то, что не случилось — это ваша заслуга? — прошептал он, бледнея, глядя на жнеца во все глаза. — Вообще изменять ход событий человеческой жизни строго запрещено, но… — Но вы зачем-то это сделали… — Горло Грелля внезапно сжалось от спазма, голова начала отчаянно кружиться от нехватки кислорода. Все, что не случилось, должно было случиться… Все эмоции и страхи, пережитые им в детстве и совсем недавно разом ворвалось в его сознание — боль, унижение, беспомощность, неконтролируемая ярость, которая спасла его жизнь раньше, но оказалась бы такой бесполезной сейчас… Дэниэл вздохнул и бережно привлек юношу к себе. Грелля била крупная дрожь, губы его дрожали, дыхание было прерывистым и хриплым, ему явно не хватало воздуха. — Зачем? — бормотал он, пряча лицо в алых складках своего камзола, надетого на жнеца, и нервно теребя пуговицу на нем. — Вас же накажут… — Пусть, мне все равно, что будет потом, — шепнул он ему в волосы, тихонько поглаживая Грелля по спине. — Главное, что с вами все в порядке. Что-то не случилось по воле одного недисциплинированного жнеца, всякое бывает… Что сделано — то сделано, и не важно, что мне придется за это ответить, ваше спокойствие для меня важнее всего… От его прикосновений, тихого, ровного голоса юноша понемногу успокаивался, приходил в себя и переставал дрожать. Страхи отступали и рассеивались, присутствие жнеца создавало стойкое ощущение безопасности. — Для чего вам это? Разве я не просто часть вашей работы? — не поднимая взгляда, он медленно накручивал на палец длинную светлую прядь жнеца и распускал ее. — Сам не знаю, — честно признался тот, перебирая пальцами его волосы. — Смерть должна быть холодной и беспристрастной, не испытывать чувств и эмоций, просто выполнять свою работу, иначе в мире воцарится хаос. Но вы… Вы стали моим наваждением. Я уже давно за вами наблюдал, ваша душа неизменно притягивала меня в мир людей, и я возвращался, снова и снова, чтобы просто вас видеть, а после того как открылся вам тогда — то и вовсе потерял покой. Невозмутимость и хладнокровность, вот основополагающие качества жнеца, быть чувствительным и позволять эмоциям владеть собой — недопустимо для служителя смерти, но я ничего не могу с собой поделать… Вы меня очаровали, привязали к себе незримыми нитями, влечение к вам сильнее меня… И перед тем, как проводить вас в мир мертвых, мне очень хотелось бы стать к вам хоть немного ближе… Грелль потрясенно воззрился на Дэниэла, тронутый искренностью его слов до глубины души. Тот смотрел на него пристально, с волнением, и этот взгляд, равно как и близость его тела вызывали дрожь в коленях юноши, заставляя их предательски подгибаться, а сердце в груди бешено колотиться. Не удержавшись, он коснулся рукой его лица, заставив жнеца вздрогнуть, отвел назад челку, так и норовившую закрыть собой его глаза, таинственно вспыхивающие на бледном лице яркими зелеными огоньками… М-да, это кто еще кого очаровал… Жнец нервно сглотнул, поймал руку Грелля и потерся щекой о его ладонь, не сводя с юноши влюбленного взгляда. Тот вспыхнул, а когда Дэниэл потянулся губами к его губам, чуть отстранился, смущенно улыбнулся и погрозил ему пальцем. — Ну, не стоит так спешить… — Разве я не заслужил даже одного невинного поцелуя? — делано-обижено молвил тот. — Заслужили, не спорю, и я помню о нашем договоре, — кивнул тот, и, увидев слишком уж явно проявившуюся радость на лице жнеца, быстро чмокнул его в щеку. — Мушкетер всегда держит свое слово, — серьезно изрек Грелль, — а что? Вы хотели один невинный поцелуй — вы его получили, никакого обмана! — и, лукаво улыбнувшись, он развернулся и побежал в сгущавшуюся тьму, поманив Дэниэла за собой. Жнец поднял с земли забытую Греллем шляпу, торжествующе улыбнулся и, окрыленный надеждой, последовал за ним. Сумерки быстро сгущались, становилось холоднее, из заслонивших небо серых туч начал накрапывать дождь. Дэниэл любовался Греллем, тот украдкой поглядывал на жнеца, отмечая, что алая форма мушкетера ему очень идет, подчеркивая осанку и стройность фигуры, сам же в его длинном черном плаще чувствовал себя самым что ни на есть настоящим ангелом смерти. — А что, все жнецы носят такие плащи? — спросил он, запахиваясь поплотнее от пронизывающего ветра, чтобы хоть немного согреться. — Нет, обычно мы носим форму, эта одежда у меня для выхода в мир живых, — отозвался тот. — Вам холодно? Вы весь дрожите… — Ерунда, согреюсь горячим чаем, идти не так далеко осталось, — весело отозвался Грелль, придирчиво разглядывая свое новое одеяние. — Я и не думал, что когда-то смогу примерить на себя плащ самой Смерти, и хоть черный мне совсем не к лицу, я прямо представляю себя жнецом! Наверное это здорово, быть бессмертным, не стареть… Вот сколько вам лет? — Уже семь сотен веков как двадцать семь, — добродушно усмехнулся Дэниэл, наблюдая за Греллем, играющим с плащом, то запахивающим его полу, то раскрывающим ее здоровой рукой. — Ого! Хотел бы я также хорошо выглядеть в ваши годы, — присвистнул тот. — На самом деле вечность — это очень долго, ото всего устаешь, все становится обыденным и перестает радовать, — вздохнул жнец. — Каждый новый день похож на предыдущий, приходишь к людям — и все тебя боятся. Благодаря же встрече с вами я вспомнил о том, что когда-то тоже был человеком, да и повеселился неплохо. У нас, жнецов, так мало возможностей получить такую простую для человека эмоцию, как смех… А что, вам бы правда хотелось стать ангелом смерти, если бы была такая возможность? — как бы между прочим спросил он, наблюдая за реакцией Грелля. — Почему нет? Я бы попробовал, — воодушевился Грелль, — забирал бы жизни у злодеев, разя своей шпагой, и коня бы попросил… — Смерть забирает не только злодеев, но и женщин, детей, перед нею все равны, — напомнил он. Сатклифф сразу поник. — Я бы поговорил с вашим капитаном, попросил бы его издать указ о том, что души детей трогать не стоит, пусть себе растут, они же никому зла не делают, зачем им умирать? Дэниэл остановился и с нежностью посмотрел на Грелля. — С капитаном? Вы очаровательны, вы знаете об этом? — молвил он, преисполненный самых искренних чувств. Юноша смутился, не найдя, что ответить. Он не понимал, почему жнец вызывает в нем такую симпатию, доверие, так к себе располагает, почему с ним так легко, и почему, в конце концов, его присутствие так волнует и вызывает желание касаться его, быть с ним рядом… — Идемте, мсье Смерть, — тихо произнес он, взяв его за руку, — дождь льет все сильнее, если не поторопимся — вымокнем до нитки. — И тогда я смогу надеяться на ваше гостеприимство этой ночью? — с улыбкой шепнул он, склонившись к уху юноши. — Вы ведь не прогоните на улицу вымокшего до нитки жнеца? — Нет. По крайней мере, до тех пор, пока ваша одежда не высохнет, — молвил он, переплетая свои пальцы с его, не без тайного удовольствия. В душе он был только рад такому удачному стечению обстоятельств. Дэниэл ему нравился, чего уж тут скрывать, даже больше, чем он смел себе в этом признаться, его близость приятно волновала, вызывала эйфорию и головокружение, как от хорошего вина, щеки вспыхивали, а губы сами собой расплывались в дурацкой улыбке, и ощущение чего-то светлого и теплого переполняло душу. Это каким же надо быть идиотом, чтобы влюбиться в собственную Смерть? И выходит, он и есть полнейший идиот, если позволил себе потерять голову. Дэниэл тоже не понимал себя — как так? Он был далеко не юным жнецом, многое повидал, через многое прошел, миллионы пали от его косы смерти — мужчины, женщины, дети, множество разных людей, и ни разу его сердце не сжималось в сладостной муке, ни разу жертва не пленяла и не очаровывала палача, а тут совершенно обычный мальчишка действовал на него самым непостижимым образом, одними лишь своими прикосновениями, да просто своим присутствием он заставлял его испытывать эмоции давно позабытые, казалось, уже растворившиеся в вечности… Жнецам нельзя испытывать чувств иных, чем чувство выполненного долга перед их великой Госпожой, нельзя испытывать жалости к жертвам, и уж тем более нельзя в них влюбляться. Но Грелль каким-то образом воззвал к жизни все то человеческое, что было в душе жнеца, растопил многосотлетний лед, сковывавший его разум, позволявший быть примерным и исполнительным, идеальным служителем Смерти. Яркий и дерзкий, он словно бросал вызов всем правилам и порядкам, с легкостью нарушал их и заразил этим своим безумием и его, Дэниэла Грейва, столько лет служившего примером всем начинающим ангелам Смерти. И что самое странное — самому жнецу это нравилось. Нравилось отдаваться во власть эмоциям, хоть на одну ночь забыть о своей вечной миссии нести смерть и прожить ее, как обычный человек… Дождь разошелся и превратился в ливень, Дэниэл бережно вел Грелля за собой, обходя наполнившиеся водой канавы и торчавшие из осклизлой от дождя земли камни, чтобы тот не упал, крепко сжимал его прохладные пальцы, и на его тонких губах играла такая же счастливая и глуповатая улыбка, как и у его ночного спутника. Они уже почти пришли, как неожиданно путь им преградила огромная глубокая лужа. — Могу вас перенести, — предложил жнец, задорно поглядывая на Грелля. — Вот еще, я вам что, какая-нибудь там чувствительная мадемуазель? — вспылил было юноша, представляя как его, мушкетера Его Величества, несет на руках, словно юную деву, лишившуюся сознания из-за слишком сильно затянутого корсета, этот потрясающий мужчина. Но потом смягчился: — А вы галантный кавалер, что же, перенесите, коли предложили, — он бросил на него кокетливый взгляд. — Меня еще никто не носил на руках… — Все когда-то случается в первый раз, — изрек Дэниэл и легко подхватил хрупкую фигурку Грелля, прижав к себе.