Гробовщик и Грелль: как все начиналось.

Прошла неделя. Дэниэл не появлялся, вообще никак не давал о себе знать, и Грелль порою сомневался, а случилось ли все на самом деле, или же было просто волшебным сном. За реальность произошедшего говорило ощущение легкого саднения пониже спины, появившееся наутро после той бурной любовной ночи, свидетельствовавшее о том, что он, несомненно, принадлежал Дэниэлу. И еще то, что Франсуа Бовье теперь и близко к нему не подходил, всякий раз взирая на него с немым ужасом при случайной встрече и бормоча под нос молитвы. Грелль ждал Дэниэла, но тот все не приходил, и эта пытка ожиданием казалась ему невыносимой. Он перестал улыбаться, есть, ничто его больше не радовало, от тоски он сходил с ума. Теплые деньки канули в прошлое вместе с солнечным настроением Грелля, вместе с отголосками золотой осени. Вместе с любимым из жизни юноши исчезли все радости, октябрьские дни все, как один, были серыми и дождливыми, а вскоре и вовсе выпал снег. В это утро он и решился. Если Смерть не приходит к нему, значит, надо ее вызвать, все живое рождается и умирает, никто не вечен, Смерть обязана явиться к каждому, и пусть этот жнец только попробует не прийти, или прислать вместо себя кого-то другого! Оставив свою форму мушкетера дома, Грелль, будучи одетым лишь в белую рубашку и легкий алый жилет уверенным шагом двинулся на кладбище, и там, под сенью старого раскидистого вяза, сделал острым ножом несколько глубоких порезов на левой руке. Теплая кровь ручейком заструилась на белое покрывало снега, частично растапливая его и превращая в розовую кашицу. Юноша лениво наблюдал за происходящим и ждал. Только бы увидеть его, только бы не потерять сознание раньше, чем он появится… И он появился. На сером, в яблоках, коне, и выглядел несколько иначе — длинные волосы были собраны в высокий хвост, вместо простого плаща на жнеце красовался новый, длинный, с отложным воротником и очень элегантный, а изумрудно-зеленые глаза с золотистыми ободками смотрели на него из-за прямоугольных стекол очков. И коса на этот раз была при нем — огромная, устрашающего вида, украшенная верхней половиной человеческого скелета. Спешившись, он подошел к Греллю и опустился перед ним на колени, тот протянул к нему правую руку и обхватил за шею, и Дэниэл, отложив косу в сторону, привлек его к себе, нетерпеливо приникнув к его губам своими. — Ты пришел… — шептал умирающий, из последних сил отвечая на поцелуи любимого. — Приехал. На коне, как и обещал, — улыбнулся ему жнец. — Наш общий знакомый тронулся умом и поджег конюшню, я поговорил кое-с-кем из руководящего состава жнецов, и твоего Себастьяна вместе с другими погибшими конями решили взять в конный полк жнецов, и сегодня мне позволили явиться на нем за душой его хозяина. — Себастьянчик… А я и не знал, что случился пожар… Как ему повезло, он сможет видеться с тобой, а я больше нет, — грустно вздохнул юноша. — Сегодня ведь для меня все закончится? — Нет. Я должен кое-о-чем тебе поведать… — Дэниэл сел, поудобнее устраивая Грелля на своих коленях, и переплел свои пальцы с его, глядя на юношу с величайшей нежностью, но в глубине его глаз плескалась неприкрытая грусть. — Сегодня ты умрешь, как человек, но возродишься, как жнец… — О, так это прекрасно! — просиял Грелль. — Значит, теперь мы сможем быть вместе? — Вот тут не все так просто, — вздохнул Дэниэл. — Если бы я просто явился и забрал твою душу — то да, мы могли бы быть вместе, отношения между жнецами не запрещены уставом. Но… я вмешался в твою жизнь, изменил ход событий в ней, позволил себе слабость иметь с тобой близость, убил твоего насильника… — Что? — Грелль даже чуть приподнялся, чтобы заглянуть Дэниэлу в глаза. — Ты его убил??? Но… где ты его нашел? — На берегу Сены. С очередной жертвой. Увидел и шрамы, и отсутствие мизинца, представил, как он напал на тебя тогда… — жнец махнул рукой и пожал плечами — Сам не заметил, как пронзил его деревянным колом. Он умер не сразу, мучился до заката, я потом просмотрел его пленку воспоминаний, которую принес другой жнец — ошибки не было, это был именно тот мужчина. — Спасибо, Дэниэл, — Грелль слабо сжал его руку и улыбнулся. — Ты за меня отомстил. И за это тебя наказали? — И за это тоже, но в основном за то, что я посмел полюбить смертного и вмешаться в его жизнь. Жнецам запрещено влюбляться в жертв, наказание за это суровое — казнь или вековая ссылка в самые горячие боевые точки, у жнецов практически постоянно идут сражения с демонами за души людей, иногда бывают стычки с ангелами, вот, всем этим мне и предстоит заниматься. — Тебя могут убить… — юноша был потрясен услышанным. — Но могут и не убить, за меня не беспокойся, я умею за себя постоять. Сто лет пролетят незаметно, но есть еще одно НО — даже если я вернусь невредимым, мне запрещено искать тебя и вступать с тобой в любой контакт. Зато тебе это не запрещено, и если ты отыщешь меня по ту сторону бытия, если узнаешь… Став жнецом, ты потеряешь память о своей человеческой жизни, не сможешь вспомнить ни меня, ни того, что между нами было… — Но ведь это означает… конец всего, если ты ко мне не подойдешь, а я тебя не вспомню… То как мы тогда… — на щеках юноши заблестели прозрачные слезинки. — Ну, не плачь, не плачь… — жнец склонился над Греллем и осторожно снял губами каждую соленую капельку с его лица. — Знаешь, слышал я одну легенду, что будто бы у каждого жнеца в мире людей есть своя душа, предназначенная только лишь конкретному ангелу смерти, и если ему посчастливится с нею повстречаться, то ничто не сможет их разлучить, ни переход от жизни к смерти, ни время, никакие другие обстоятельства… — Дэниэл гладил кисть Грелля, не сводя с него глаз. — И я уверен, что ты и есть та самая душа, что предназначена мне судьбой, и если будет на то воля нашей Госпожи, великой Смерти — то мы обязательно встретимся снова, и будем вместе. И ты тоже верь в это, Грелль. Пусть это случится в другом мире, в другом времени, пусть сами мы к тому времени изменимся, но если мы предназначены друг для друга — то так и будет. — Я никогда тебя не забуду, — горячо пообещал Грелль, — я… люблю тебя, и если мне будет дарована вечность — то зачем она мне, если в ней не будет тебя? — всхлипывал он, прижимая к лицу руку Дэниэла. — И я тебя… Госпожа Смерть милостива к исполнителям ее воли, она поможет нам встретиться вновь, — уверенно изрек жнец, целуя холодеющие пальцы Грелля и с трудом сдерживая подступавшие к глазам слезы. Юноша слабел с каждой секундой, дыхания его почти не было слышно, он с трудом мог фокусировать взгляд. — Тогда до встречи? — улыбнулся он уголками побелевших губ. — До встречи, — Дэниэл склонился и коснулся губ Грелля в прощальном поцелуе. — Люблю тебя… — шепнул он ему в ухо и вонзил косу смерти в холодеющее тело. Замелькали кадры пленки, но жнец почти не обращал на них внимания, уже давно было ясно то, что Грелль станет ангелом смерти, сейчас Дэниэла волновало другое. Закрепив на лезвии косы свой перстень, он откинул его крышечку в виде крупного зеленого камня и скопировал туда все кадры жизни Грелля, касавшиеся их последнего разговора. Затем надел перстень на палец, достал миниатюрные ножнички и, ухватив кончик пленки, вырезал из нее все эти кадры. Получалось, что он просто приехал к умирающему на коне и забрал его пленку, все обещания, все признания в любви — ничего этого никто из посторонних уже никогда не увидит, вырезанные кадры пленок сейчас же превращались в пыль, а отобрать перстень у Дэниэла возможно было только вместе с его жизнью. Все было кончено. Снег усиливался, заметая хрупкую фигурку мертвого юноши, одевая ее в белый саван. Жнец сложил его руки на груди, пышные белые манжеты почти скрывали его тонкие пальцы, одна была пропитана кровью, вторая сохранила свою первозданную белизну. Только самоубийца мог стать жнецом. Умереть от собственной руки, потеряв много крови, было написано у Грелля на роду, какими бы путями он к этому не пришел — будучи обесчещенным той ночью в лесу, или же подгоняемым любовной тоской, любимым и любящим. Так было угодно Всевышнему. И Госпоже. И этого уже было не изменить. Ее подданным ничего не оставалось, как только покориться ее воле. И ждать, надеяться… В это же день, в Лондоне, Дэниэл забрал еще одну пленку прижизненных воспоминаний — двадцатишестилетнего Уильяма Ти Спирса, повесившегося прямо у постели своей жены и сына, что скончались ночью от тифа.