Кто сказал, что ты должен чего-то добиться?
Откуда такие долги? Ты долгов не брал!
Дайте танк! Впереди
Леди-сука извивалась в лихорадке уже которую неделю. Сорок три дня, Рамси даже считал, зря что ли его научили? Она скулила, как дряхлая больная собака, а Рамси слушал её вой и хрипы, стоя в коридоре. Иногда — когда первое оцепенение отступало, он подходил к самой двери, прижимаясь к ней щекой, и ждал. Леди-сука заслужила. Заслужила каждое самое крохотное мгновение всего этого, и Уолкан сказал бы, что это возмездие от Богов, если бы дело не касалось Рамси. Вряд ли Боги станут мстить за обиженных бастардов. Богов вообще нет. — Я хочу домой! — Зло прокричал мальчик в ответ на замечание высокого и широкого, как старое дерево около мельницы, человека. — Верните меня домой! Я больше не хочу..! Вечерняя тьма сочилась из окон, по которым судорожно, захлебываясь в истерике, бил дождь. Рамси здесь не нравилось. Ему хотелось убежать от стен, от людей, от глаз. — Тихо! — Звеня какими-то ножами, прикрепленным к сапогам, человек двинулся на него, и Рамси закричал ещё громче: — Я хочу домой! Дома было тепло и тихо. Дома не было злых больших людей, дома на него никто не кричал так часто и громко, не шпынял и не понукал его, собаки не лаяли так громко. Дома была только мама. Где она? Почему она его оставила? Почему эти люди его забрали? Это потому что он был плохим? Он худо вел себя? Он надоел маме, и она бросила его? Он надоел маме. Мама никогда его не любила. — Помолчи, мальчик! Если твой отец… Человек схватил его за руку, словно тисками сжал, и Рамси, брыкаясь, закричал, что было силы. — Пусти! Пусти меня! Я уйду домой! Пусти меня! — Что здесь происходит? — Холодный голос заморозил не вылетевшие из детского горла крики. Она прошла в маленькую серую комнату, шурша платьем и стуча каблуками. — Мальчику не нравятся его новые покои? Маленький, мерзкий, беспородный щенок. Бетани трясло от злости всякий раз, как она чувствовала на себе его взгляд, слышала его голос — слишком звонкий для глупого крестьянина с мельницы. Он должен молчать и всем своим мерзким видом благодарить её за милость. Бетани никогда не видела его шлюху-мать, но понимала, что мальчишка как две капли воды похож на эту грязную женщину: от Русе тому достались лишь глаза. Она ненавидела её все эти долгие шесть лет, она желала ей смерти. И вот вшивая сука умерла. Вшивая сука умерла, а её щенок носился по Дредфорту. — Может, тогда мальчику стоит жить на псарне? Глаза бастарда загорелись злостью, голубым огнём, и он прошипел, едва не брызжа слюной, подобно дикой собаке: — Мальчик хочет домой. Детские губенки затряслись. — Он ведёт себя скверно, Уолтон. — Капитан гвардии чуть опустил голову под её взглядом. Бетани продолжила с нажимом, выжигая дыру в лице уставившегося на неё мальчишки. Отвернись, щенок. — Его стоит высечь, чтоб не повадно было драть горло и надоедать господам. Это приказ, Уолтон. Бетани чинно сложила руки на животе, заставляя себя успокоиться. Нельзя переживать. Нельзя волноваться. Ребёнок в её утробе должен выжить, и тогда надобность в содержании вшивого щенка отпадёт. Леди Болтон была уверена: если бы не недавняя болезнь Домерика, едва не унесшая его жизнь, мельничий бастард и вовсе никогда не появился бы в Дредфорте. Мальчишка не отвернулся, только сощурил свои отвратительные бычьи глазенки, из которых по грязным щекам покатились слезы. Уолтон как-то удивленно приподнял кустистые брови, продолжая держать за локоть уже не вырывающегося щенка. — Это для тебя так сложно? На мужских скулах заходили желваки. — Нет, миледи. Рамси хорошо запоминал всё, что в него вбивали силой. Он ведь тогда взаправду верил, что наказан за дело - оттого, что не знал, какая же леди-сука все-таки сука. Ему тогда было куда страшней, а жизнь в Дредфорте оказалась проста, стоило только принять правила, как когда играешь в салки на мельнице. — Ты подкинул мертвую птицу в постель леди Бетани? Это поступок, недостойный моего сына. Даже бастарда. Леди Болтон выберет для тебя подходящее наказание. Ты понимаешь, почему? — Да, отец. — Да, милорд. Рамси узнал, что леди Бетани никак не могла родить второго ребенка и что она была согласна даже на девочку, но результат один. Бастард наблюдал из тени. Сначала она всегда ходила важная и раздутая своей радостью, улыбалась губами-нитками и даже, бывало, разговаривала с ним, Рамси. Она тогда обычно обещала ему возвращение на мельницу. Потом наступало самое интересное — он обожал смотреть, как это происходит — как на место радости приходит страх, как её челюсти сжимаются, вокруг глаз появляются синяки. Живот леди-суки раздувался, но сама она начинала ссыхаться, а глаза её становились влажными и блестящими, и тогда она искала повода наказать хоть кого-нибудь за свою негодность. И, наконец, леди-сука выплевывала из себя очередного мертвого младенца — Рамси даже видел одного мельком, плохо завернутого в платок. Тот младенец был синюшно-фиолетовым, покрытым белесой слизью и кровью, сморщенным и уродливым. Старый Мейстер радостно объявил, что это мальчик. Впрочем, спустя какое-то время всё начиналось по новой. Радость-гордость-страх-крики-мертвец. Радость-гордость-страх-крики-мертвец. Бесконечный круг, по которому вращалась жизнь всего замка. Рамси вскоре понял, что не он один выпадает из этого криво едущего колеса повторений. Домерик был странным. Странным, слабым и глупым, так издалека казалось бастарду. Лицо у Домерика было какое-то блаженное, как будто чем тяжелым по макушке стукнули, а глаза смотрели… странно. Рамси не мог подобрать другого слова. Он был не с ними, он даже их, наверное, не видел, представляя на месте любимых родственничков свои арфы и картинки из книжек. Казалось, Домерик не слышал даже криков собственной матери, выталкивавшей из себя очередного синего наследничка, не видел даже сохлости и увядания. Домерик всегда был чем-то увлечен, но увлечен чем-то, явно не имеющим к ним всем хоть какого-то отношения. И хотя Домерик был именно таким, каким был, Рамси уяснил одно. — Что ты делаешь?! Она почувствовала, словно кто-то разорвал тоненькую ниточку, удерживавшую её в узде всё это время. Молодой мейстер Уолкан отошел к стене, пуча глаза. Мальчик. Это был мальчик. Бетани назвала бы его Рогаром. — Меня учат писать, леди Бетани. — Голос мальчишки звенел обидой и злостью. С нарастающей яростью Бетани заметила, что пальцы его перепачканы чернилами. Растяпа. Неуклюжий щенок. — Лорд Болтон приказал мейст… — Не лги мне! Её милый сыночек мертв, а этот ублюдок — нет. Он жив, он ходит по её замку, ест её еду, носит одежду, которую она смилостивилась ему дать! Это нечестно. Нечестно. Как вшивая мельничиха умудрилась выродить его с первого раза? — Ты думаешь, я поверю, что милорду есть до тебя хоть какое-то дело?! — Бетани сорвалась на крик, чувствуя подступающую истерику. — Нет, леди Бетани. — Ты хочешь занять его место. — Рамси попятился от наступавшей на него женщины, случайно задев локтем чернильницу, тут же пролившуюся на стол. Мальчик испуганно шарил взглядом по сторонам, пропуская гневливые крики мимо ушей. В чем теперь он виноват? — … Домерика. Ты хочешь занять место Домерика, ублюдок?! Отвечай мне! Отвечай! — Я… Я… Рамси не знал, как ответить ей, когда эта сумасшедшая вот так пучит на него свои глазищи. Он искоса глянул на мейстера, виновато опустившего голову — нет, этот не помощник. Рамси и не любил, когда ему помогали, потому что только слабым нужна помощь. Он не хотел быть слабым, потому что слабых могут бить и пороть и никто и слова против не скажет, и слабые могут только валяться в дерьме и его же жрать - так говорит Уолтон. «Да, хочу, леди Бетани». Он может делать, что угодно, стараться хоть до кровавых соплей, но лучше Домерика ему не стать. Это ведь идеальный до рвотных спазмов Домерик, пусть он и смотрит сквозь. Что заставило тупоумка выбежать от мамаши с вытаращенными глазами? Рамси вжался в стену, перестав на несколько мгновений даже дышать. — Леди Болтон обвиняет тебя. Она говорит, что ты нагрубил ей, и оттого мой сын родился мертвым. — Я с ней не разговаривал. Она приказала не попадаться ей на глаза, я и не попадался! — Я знаю, Рамси. А что, если?.. Мальчик на цыпочках подошёл к двери, прислонясь к ней ухом. Слышались всхлипы и тихие причитания. Какой же жалкой была теперь леди-сука! Он положил пальцы на ручку, собираясь с мыслями. Она ничего уже не сделает, она и встать-то не способна. Решительно поджав губы, мальчик потянул тяжелую дверь на себя, ловко проскользнув внутрь. — Ну ты и вонючка, леди Бетани… Затхлый запах ударил в нос, заставив поморщиться и прикрыть его рукавом. Рамси хотел только посмотреть. Взглянуть на то, о чем шептался весь Дредфорт — обезображенное язвами лицо, и без того уж давно утратившее красоту. Говорили, леди Болтон не даёт даже сыну посмотреть на себя. Что лорд Болтон и вовсе не заходит к ней, и что Бетани плачет. Свечей в покоях было немного, и, стараясь ступать неслышно, как лисица, крадущаяся по лесу, Рамси аккуратно затушил пальцами первые две. Она не заметила, всё причитая о чём-то. Осталось ещё три. — Домерик, милый, это ты? Подойди ко мне… Подойди… Поговорим… — Домелик, милий, этё ти? — Не сдержавшись, шепотом передразнил Рамси, дунув на третью свечу. — Поговолим? Тьфу… Он сплюнул на пол, прямо на красивый ковер, привезенный откуда-то из-за моря. — Домерик? О! В голосе леди-суки засквозил страх, срываясь с согласных паническими нотками. Улыбка сама собой расползлась по лицу, и, стараясь не шаркать ногами — его мачеху это так раздражало! — Рамси подошёл к самой постели, глубоко вдохнув запах лекарств, настоек и гноя, смешавшегося с кровью. — Нет, это я. — Сквозь полупрозрачную завесу балдахина Рамси видел очертания её бледного лица и глаз, обращенных к нему. Они темнели, темнели пятна — всё равно, что болтать с трупом. Рамси видел парочку. Вчера померла старая Пэнни, нянька Домерика. — Рамси? — Леди Бетани выдохнула, узнав по-мальчишичьи звонкий голос. Её беспородный щенок, слишком громкий и слишком надоедливый — стоило утопить его при рождении. Бетани знала в глубине души, что он не удержится. Не удержится и придёт, чтобы поглядеть на её слабость. Чтобы было потом, что вспомнить. — Я ждала, когда ты войдешь… Ты думал, я не слышу твою возню?.. Как это славно… Ты… пришёл навестить свою мачеху… Рамси почему-то застыл, не зная, что ответить. Вот, наконец: он — сильный, она — слабая, — а и сказать-то нечего. Только смотреть. А леди-сука продолжила, хрипя и свистя: — Ты думал, я не знаю… Все думали, что я ничего не знаю… И Домерик тоже. Скажи, ты видел его? Как он выглядит теперь? Я стала плоха на глаза… Рамси опешил, неловко переступив с ноги на ногу. — Он такой же, как был. Разве что глаза наконец раскрылись, как у отсталого двухмесячного котенка. — И всё? Разве ты не заметил ничего странного? Раз… — Она задохнулась в кашле, страшно булькая и извиваясь на постели. Рамси отошёл на шаг подальше. — У него есть секреты… У моего милого мальчика есть от нас секреты… Рамси молчал, безразлично слушая этот бессвязный, как ему теперь казалось, бред. Он ступил на ещё один крохотный шаг назад, планируя тихонько уйти, пока обезумевшая баба рассказывает свои небылицы. Зачем он вошёл? Не надо было входить. Но тянуло Рамси сюда с непреодолимой силой. — А хочешь, я расскажу тебе один секрет?.. Подойди, мальчик… Рамси остановился на месте, сцепив пальцы за спиной. Вглядевшись в мутную тканевую завесу, он увидел за ней какое-то движение, и дрожь пробежала по затылку. В окно бил дождь. Рамси здесь не нравилось. — Подойди ближе, я не должна говорить это вслух… Но я знаю… — Он немного приблизился, робея больше с каждым дюймом. Шорох за балдахином усилился, а потом завесу вдруг сдернули в сторону, и судорожная дрожь сжала нутро. Рамси такого раньше не видел: кровоточащие язвы-лунки, темные и мясистые, изуродовали посеревшее костлявое лицо, глаза помутнели, в их уголках белел гной. Дрожащее тело было блестящим и слабым на вид. — Мы оба знаем… Она схватила его за рубашку исхудавшими слабыми пальцами, притянув лицо Рамси к своему собственному. Мальчик задержал дыхание, пытаясь отвернуться. — Домерик не станет лордом Дредфорта… — она прошипела ему в щеку, обдав зловонным дыханием. — Я это чувствую… он не станет лордом Дредфорта из-за тебя, щенок, и этой суки… Домерик не станет лордом Дредфорта… не станет… лордом Дредфорта… Дредфорта… не станет… Схватив худую бледную руку, Рамси откинул её от себя, отступив на несколько шагов назад. Дождь бил в окно. Измученная женщина извивалась на кровати, шипя и крича. Рамси выбежал из покоев, тенью пронесся по коридору, чтобы с тяжело бьющимся сердцем упасть на свою узкую кровать в своей маленькой комнате. Он и не знал, что люди могут умирать так… так странно и долго. Рамси был с неделю назад на охоте — устроил её сам, стащив свой плохонький лук, и пристрелил плешивого зайца. Чуть промазал, но зверь сдох быстро, не то что леди Бетани. Это интересно. Противно первые несколько мгновений, но после всё больше хочется посмотреть ещё. И ещё. Потом захочется дотронуться, надавить на раны — будет кричать или нет? Также громко, как когда он совершал оплошность или тише? Рамси перевернулся на бок, слушая шум дождя. — Ты не должен сбегать из замка и пропускать занятия. Так делают сыновья мельничих, но не лордов. — Взгляд у отца был густой и холодный, и Рамси опустил глаза в пол, носком сапога ковыряя щель меж каменными плитами в кабинете. — Если ты не хочешь всю жизнь чистить клети на псарне, то… Не удержавшись, Рамси едва слышно пробормотал одними губами: — А я что, могу делать что-то ещё? Но лорд Болтон всё равно услышал. — Ты можешь делать то, что скажу тебе я. И я говорю: продолжай учиться писать и читать. С подобающим сыну лорда усердием. — Лорд Русе окинул его ледяным взглядом, и Рамси поёжился, жалея, что не заткнул вовремя свою пасть. — И узнай, как прилично драть шкуры, эта никуда не годится. Отец бросил в ноги Рамси заячью шкурку, местами порванную и запачканную кровью — шкурку, которую тот привёз с собой со своей первой охоты. Но как? Мальчик вскинулся, пораженный, хотел спросить, но лорд Русе уже отвел от него глаза, обратившись к какому-то письму. «Я закончил, убирайся» — вот, что это значило. Наверняка Домерик даже так не сдерет шкурку. Домерик и зайца — да что там зайца — он и медведя не пристрелит. Рамси вновь перевернулся на спину. Даже если это будет огромный, дряхлый, слепой на оба глаза и хромой на три ноги медведь без когтей. Ты хочешь занять место Домерика, ублюдок? Покои Домерика куда больше — Рамси видел мельком. Одежда у Домерика куда лучше — Рамси порой донашивал его вещи. Домерика все любят, все восхваляют, все им восхищаются, даже та девчонка, которую привёз Хранитель Севера. Но Домерик ничего для этого не сделал! Он не заслужил. Рамси подошёл к оружейной стойке, ища тот лук, что называл своим — хоть леди Бетани и твердила, что ничего «своего» у него здесь нет. Но где? Он что же, забыл вернуть его на место? Рамси не оглянулся по сторонам в страхе, потому что чувствовал, что за ним наблюдают: Уолтон, а может, и кто-нибудь ещё. Он хорошо выучил: если за тобой смотрят, веди себя как обычно. — Ищешь свою игрушку? — Капитан гвардии, звякая ножнами на икрах, подошёл к нему, и Рамси инстинктивно повернулся на звук лицом. — Да. — На. Держи. — Уолтон протянул сверток, хмуря кустистые брови и почесывая щеку свободной рукой. Рамси брать «подарок» не торопился, подозрительно нахмурившись и даже отступив на шаг. Хер их знает. — Ну! Милорд распорядился. Это оказался лук. Новенький, блестящий, гладкий. С упругой тетивой и набором стрел в придачу. Рамси поднял голову. Лорд-отец смотрел на него с крепостной стены своим холодным, густым взглядом, а на губах его Рамси почудилась скупая улыбка. — Спасибо. - Прошелестел мальчик, прежде чем уснуть под шум дождя за узким окном. Иногда он хотел оказаться на месте Домерика слишком сильно.