несколькими днями ранее
Женщина не имела совершенно никаких навыков готовки, и самое лучшее, что у неё получалось сделать — это омлет. Она и почти все её знакомые никогда не корили её за это, ведь та сфера работы, в которой она крутится всю жизнь, совсем не подразумевает иметь кулинарные умения. Тем не менее, женщина, стоя на кухне уже около шести часов, пытается сделать этот чёртов пастуший пирог, вкладывая в него все свои силы, периодически высовывая язык и прикрывая один глаз для концентрации. После нескольких часов утомительной работы она аккуратно садится в кресло и старательно выписывает каждую буковку на небольшом участке бумаги. Хмурость её лица давала понять, что она действительно устала, даже морщинок вокруг глаз будто бы стало больше. — Надо отнести его прямо сейчас, — с этими словами женщина вышла из дома и направилась по непривычному маршруту.***
Ева поистине не любила пить. Безусловно, ей нравится отдыхать в компании своих коллег, которые уже давно стали ей друзьями, но не каждый такой выход в свет должен равняться выпивке. Последнее время у них получалось только так, и все знали, кто был главным подстрекателем. И, на самом деле, всё было бы не так плохо, если бы алкоголь не имел свойства «утреннего похмелья», от которого больше всего, конечно же, страдала Поластри, и, наверняка, в силу своего возраста. Голова раскалывалась и на следующие несколько дней. Таблетки не оказывали никакого эффекта на женщину, поэтому всё, что ей оставалось — это ходить угрюмой и портить всем настроение до тех пор, пока боль не покинет её голову. — Ева, всё не так плохо. Уверяю вас, три дня — далеко не максимум, — неожиданно начала беседу Кэролин по дороге в её кабинет. — Откуда вы знаете, что мы пили? И то, что у меня три дня болит голова? — удивлённо посмотрела на начальницу Поластри. — Я слышала уговоры Елены в пятницу, и, судя по всему, вы согласились. А насчёт второго, — женщина секунду потупила взгляд, после чего вновь посмотрела на коллегу, — не думаю, что ваша голова в выходные чувствовала себя прекрасно, а именно в понедельник решила дать сбой. Поластри согласно кивнула. — А вообще, Ева, — Кэролин резко остановилась прямо при входе в кабинет и понизила тон на несколько децибел, — я знаю всё. Этот жест показался Еве немного странным, но она быстро выбросила его из ноющей головы. В ней итак сосредоточено слишком много информации. — Дела стоят на месте, — продолжила как ни в чём не бывало Кэролин, — не МИ-6 должно отвечать за мелкие кражи, кровную месть или даже ограбления банка. Наша работа — это убийства. Наша работа — киллеры, убийцы, двенадцать. Пройдя вглубь кабинета, Ева села рядом с Кенни. Кэролин очень внезапно собрала вместе всех и сразу, поэтому многие сидели в недоумении. Обычно такие собрания проводятся с согласия каждого члена группы и планируются как минимум за неделю. Последний раз такое экстренное совещание проводилось три года назад, когда на голову МИ-6 свалилась проблема под названием Вилланель. Поластри не удалось не провести эту аналогию, но когда она поняла, что ситуация повторяется спустя три года, а недавно некий анонимный поклонник прислал ей пастуший пирог с извинениями, её сердце начало биться запредельно быстро. — Что ты хочешь этим сказать? — чуть ли не вскочила со своего места Ева, перебивая начальницу на полуслове. В помещении возникла гробовая тишина, а все присутствующие таращились на женщину. — Ева… у тебя всё в порядке? — дёрнул Кенни за рукав Поластри, намекая ей на неловкость ситуации. Ева тотчас открыла рот в попытке извиниться, но была взаимно перебита. — Я продолжу? — спросила начальница, получив в ответ ожидаемую тишину, — спасибо. Я знаю, что очень долгое время в МИ-6 был застой. Все из вас не получали тех денег, что по праву являются вашими, и я прошу за это прощения. Но, судя по всему, и на нашей улице будет праздник. Зрачки Евы расширялись от каждого услышанного слова, и она боялась, что Кэролин снова произнесёт тот ненавистный псевдоним точно также, как она сделала это три года назад. — Вам, как никому другому известно, что преступный мир никогда не дремлет, а если наступает затишье — то это реальный повод испугаться. С вашей стороны было очень глупым решением брать мелкие дела, не разобравшись в чём-то, что может быть интересно. Я в вас разочарована, — вздохнула Кэролин, — но сегодня у каждого из вас появляется новая возможность зарекомендовать себя. Кенни видел, что терпение Евы на исходе. Она заламывала пальцы и изо всех сил старалась не кричать от страха. — Расскажи поподробнее, — сказал младший Мартенс. Кэролин улыбнулась и, отойдя на пару шагов назад, включила презентацию на интерактивной доске. — Вашему вниманию предстаёт новое чудо, новый монстр и загадка, которую нужно разгадать — призрак. Поластри понятия не имеет, что происходит. — Это новая машина для убийств, которая не даёт сбои, — начальница подозрительно посмотрела на Еву, сузив глаза, — и теперь она — наш главный враг. — Кто она? — спросила девушка, сидящая слева от Елены. — Это и предстоит нам узнать. Её имя — Юнг Сан.***
Кэролин не соврала, говоря о том, что у МИ-6 появится больше работы. Вот уже неделю весь отдел сидел и беспрестанно копал под эту женщину, пытаясь выяснить хоть что-то действительно стоящее. Те, кто стоял выше неё были явными профессионалами своего дела, потому что даже у отдела МИ-6 не было такой мощной блокировки на любую информацию. Это поражало и пугало всех, кроме Евы. Все понимали, что она — профессионал этих моментов. Она работала над делом Оксаны Астанковой больше года, до этого интересовалась психологией женщин-убийц и имела дело с одной из их самых опасных представительниц. Некоторые дамы в коллективе, откровенно говоря, побаивались и саму Еву, потому что «кто знает, что у неё на уме? Она бесстрашно возилась с той психопаткой и работала с ней рука об руку, небось чему-то, да научилась…» Поластри же игнорировала все слухи, ходящие в офисе. У неё не было ни желания, ни времени возиться с пустыми разговорами, тем более теперь, после известия об этом призраке… Чтобы перестать ловить на себе подозрительные взгляды коллег, Ева полностью ушла в работу. Ей было понятно, почему все ассоциировали новое дело с ней, но от этого менее неприятно не становилось. Она сама старалась перестать думать об этих чёртовых параллелях. Изучая нераскрытые дела, она одно за другим пролистывала досье, напрягая мозги и пытаясь найти хоть какие-то связующие звенья, но всё оказалось тщетно. Основная фишка нового киллера — подстраивать свою работу под самоубийство жертвы, и это во многом расходилось с почерком Вилланель. Она могла подумать о том, что она специально придумала себе новую личность для того, чтобы её не рассекретили, чтобы только Ева смотрела на эти убийства и думала о том, что они сделаны теми самыми руками с длинными пальцами и золотыми кольцами. Но эта теория сразу откладывалась в дальний ящик, потому что это слишком скучно. Оксана не будет превращаться в призрака, потому что её основной целью было не стать им. Какого чёрта она вообще думает о Вилланель? — Кэролин? — позвонила Ева начальнице, дабы снова чем-то занять свой мозг, — ты не могла бы выслать мне фото с мест преступлений? Спустя несколько минут она уже внимательно рассматривала их,несколькими днями ранее
Пирог прибыл на своё место назначения. Единственное, что смущало человека — как его лучше преподнести. Она трезво понимала, что войти в дом она не может. Если звонить или стучать в дверь — остаётся слишком мало времени, чтобы скрыться. Может быть, позвонить на телефон? — У неё высветится моё имя… Чёрт! Нужно было лучше продумать этот момент. Ей ничего не оставалось, как просто оставить подарок на пороге. Та уже так делала, поэтому это не должно вызвать никаких подозрений и неурядиц. Аккуратно поставив пирог на асфальт, она быстро скрылась в кустах напротив, надеясь, что Ева не видела её в окно или хозяин соседнего дома не заметил, как кто-то ненадолго поселился в его аккуратно подстриженных озеленениях. Открывшаяся дверь заставило сердце женщины остановиться. Ева забрала пирог, потупив взгляд несколько минут. Озираясь по сторонам, спрятавшаяся женщина молилась остаться незамеченной. «В такие моменты всякий поверит в Бога» На лице Евы женщина видела целую палитру эмоций: ненависть, уязвленность, возмущение, испуг, оцепенение, тревога, горечь, потрясение, радость, интерес, предвкушение, любопытство… «Как вообще возможно испытывать такое количество эмоций сразу и смочь отразить каждую на своём лице?» Спрятавшаяся совершенно не понимала, хорошо или плохо то, что Ева так реагирует на этот сюрприз. Она была удивлена или нет? Она хотела увидеть такую реакцию? Была ли она ожидаема? Вопросы терзали её голову, но страх быть замеченной однозначно превышал его. Её глупый план мести был настолько детским, что она была не уверена, что Ева разозлится, когда узнает об этом. Реакция в виде смеха и жалости от такой попытки «отомстить» была бы более реальна и оправдана. Зайдя в дом, Поластри скрылась из виду с пирогом в руках. Посидев ещё пару минут в импровизированном укрытии, женщина покинула место преступления.***
— Как ты думаешь, почему Вилланель вышла из игры? — спросила Ева у Кенни вопрос, который давно терзал её. — На это может быть много причин, ты же сама понимаешь. Даже если она действительно жива, — Кенни посмотрел на Еву, которая слегка нахмурила брови, — её могли уже несколько раз убить. Она могла сама захотеть уйти или её заставили. Кроме того, она может работать тихо. Здесь не имеет значения, будет ей скучно или весело: если на кону стоит твоя жизнь, ты будешь делать всё, что от тебя требуют. Помимо этого, она могла уйти в другую деятельность, могла скрыться и залечь на дно, а возможно её держат в подвале и кормят три раза в неделю. Ева молчала, открыв рот. — Ладно, насчёт последнего я не уверен. Скорее это она держит их в подвале и совсем не кормит. — Что значит «если она действительно жива»? — возмущённо спросила Поластри. — Ты вообще не слушала меня? — недоумённо сказал Кенни. Ева предпочла не отвечать. — Что такого вообще должно было произойти, чтобы она захотела сама уйти? Я буквально не верю в это. Но ещё более странно то, что её могли заставить это сделать, — Ева почесала затылок, — она же лучшая! Кенни вопросительно глянул на неё исподлобья. — Ну… я имею ввиду, что… ну, в своём деле она лучшая! — совсем растерялась Поластри. — Ева, я же не сказал тебе, что произошло именно это, я просто выдвинул пару возможных вариантов, а ты утонула в них с ног до головы. И вообще, где гарантия того, что пирог прислала именно она? Это мог быть кто угодно, начиная от твоего мужа, который просто решил не признаваться, заканчивая коллегами по офису. — Они все знают об этой изначальной истории… — начала размышлять Ева. Она вовсе не хотела думать о том, что это действительно розыгрыш, даже если еду прислала Вилланель с намёком на то, что скоро убьёт Еву. Это всё равно будет лучше, — но зачем? В этом же нет абсолютно никакого смысла. — Разве в шутках вообще есть смысл? В развлечениях? Поластри стало грустно. Ей хотелось скорее прийти домой, принять ледяной душ, а после зарыться в тёплый плед и лечь спать на диване в гостиной. — Может быть, тебе сходить к психологу? — с опаской предложил друг, косясь на женщину. — Нет. — Ты пугаешь меня. Мне кажется, что ты уже давно перестала думать о чём или ком-либо, кроме неё. Я не уверен, что ты хоть иногда вспоминаешь о том, что у тебя есть собственная личная жизнь. Стоило ли говорить о том, что эта «собственная личная жизнь» утратила какой бы то ни было смысл уже как 3 года назад?***
Ева задумалась над словами своего друга. Её жизнь действительно превратилась в существование, утратив краски, эмоции, цвета, запахи, чувства и всякие смыслы (ей было мерзко признавать, что это случилось из-за отсутствия Вилланель рядом, поэтому она будет думать, что это возрастной кризис). Но чем чаще она пыталась себя в этом убедить, тем хуже у неё получалось. Ева села за рабочий стол с единственной целью на сегодняшний вечер: открыть те файлы и посмотреть те фото, которые были дороги её сердцу. Сейчас она старалась быть откровенной с собой хоть раз за это длительное время. Ева легально позволяет себе думать о той, чьё лицо не покидает подсознание. Удивительно, правда? Прошло три года, 1 096 дней, 36 месяцев, 156 недель, 1 096 дней, 26 304 часов, 1 578 240 минут и 94 694 400 секунд, а Ева всё ещё детально помнит каждую родинку на её смазливом лице (тот факт, что оно смазливое, забыть невозможно). Помнит то, как ложатся её непослушные волосы на подушку, помнит, как она чешет свой нос и морщит лоб, когда ей что-то не нравится. Она на всю жизнь запомнила, как её руки расчёсывают светлые волосы, запомнила, как выглядит её лицо, когда она думает. Еве далеко не всегда хотелось знать, о чём думает Вилланель, вернее, она хотела бы выбрать сама, о чём знать, а о чём — нет. Поластри зашла в свои рабочие файлы, из которых до сих пор не удалила папку под названием «Villanelle». В ней хранилось абсолютно всё, что было связано с этой личностью. Фото и видео с места преступления, личный архив, допросы, вся известная информация, подробные описания каждого события. В этих документах не было лишь того, что было в голове у Евы. Этого в принципе больше ни у кого и нигде не было. Ева это ценила. Начав рассматривать дела, Ева не смогла пройти мимо фото. Она знала, что эта фотография из русской тюрьмы не нравилась Оксане, но Поластри не разделяла её чувства. Конечно, она ей об этом никогда не говорила, но сама знала, насколько часто открывала папку и любовалась изображением. « — Господи, неужели они не могли вставить нормальную фотку? — говорила Вилланель и одновременно морщилась, глядя на фото на столе. — Чем тебе эта не нравится? — спросила Ева, старательно изображая безразличие. — У меня тут глаза какие-то странные. Да и вообще, кривая какая-то, — девушка секунду помолчала, а потом резко вскочила, — а давай ты меня сфоткаешь? Ева? Пожалуйста? — Нет, это официальное фото и именно оно должно быть приложено к твоему досье, — официально ответила Поластри, одновременно думая про Аарона Пилла. — Тогда давай ты просто меня щёлкнешь? — предложила Вилланель с совершенно глупым выражением лица. — Ты занимаешься ерундой. Женщина злилась. Все её мысли прямо в эту секунду были заняты размышлениями по поводу Пилла. Она не могла придумать тот самый гениальный план, который от неё все ждали. Это была очень странная и непонятная личность, из-за этого что-либо придумать было сложно. А когда около тебя постоянно находится неуёмная вертихвостка, мешающая даже стоять, это становится поистине невозможной задачей. — Ева. Пожалуйста, — она уже стояла в позе и показывала жест рукой, но Поластри лишь отвернулась, вздохнув и закатив глаза. — Какая ты скучная, — послышалось за её спиной недовольное цоканье.» На глазах выступили обжигающие слёзы при этом воспоминании. Ева чертовски жалеет о том, что не согласилась на эту глупую авантюру Вилланель. Тогда от неё осталось бы хоть что-то ещё, помимо всего этого официоза. Следующая перед глазами предстала запись с камеры видеонаблюдения во всё той же русской тюрьме, и Ева до сих пор мнимо благодарила Бога за то, что она смогла добиться и изъять этот видеофайл себе. На Оксане Астанковой был надет отвратительный зелёный костюм, который совершенно ей не подходил, а эта бесполезная косынка на голове скрывала её выдающиеся белокурые волосы. Но было здесь то, что Ева хранила в сердце. Её походка. Это видео запечатлело Вилланель живой, куда-то идущей так спокойно и размеренно, словно она находится на отдыхе. Её походку Поластри узнает из тысячи. Её ровный стан и прямую спину, слегка покачивающиеся руки и равномерно вышагивающие ноги. Конечно, она меняла способ ходьбы также успешно, как свои имена, образы, личности и акценты, но в России ей не за чем было притворяться и не от кого было прятаться. Она позволила себе немного расслабиться и Ева была благодарна ей за то, что это случилось прямо перед видеокамерой. Иногда она даже допускала мысль о том, что Вилланель прекрасно знала, что в один момент уйдёт, и этот момент Ева будет пересматривать до конца своей жизни, поэтому специально прошлась именно там именно так. «Уверена, что это чертовски сильно подкармливало её самолюбие» Фотография яблока, вложенного в руку убитого мальчика. Этот жест Поластри не забудет никогда. Это было чем-то настолько личным, чем-то таким сокровенным, что Ева пугалась того, какой спектр эмоций чувствует из-за этого. Фактически, если растолковать почти прямо, то звучит это как «Ева, я жива. Я помню о тебе и хочу, чтобы ты тоже обо мне помнила. Я сделала это ради тебя, Ева, заметь меня». «Каждый раз это срабатывало» Отпечатки пальцев, перечисление её деяний… В этом действительно можно копаться вечно. Одно из воспоминаний резко нахлынуло на Поластри. «Признайся, Ева, ты скучаешь по мне» Губы задрожали. «Признайся, Ева, ты скучаешь по мне» Руки задрожали. «Признайся, Ева, ты скучаешь по мне» Слёзы градом полились по обожжённому лицу. Ева наконец позволила всем эмоциям, накопившимся за это ненавистное время, вылиться наружу. Она рыдала прямо сидя за столом, смотря на портретную фотку на экране перед собой. Солёные дорожки не успели высыхать, как образовывались новые, ещё более горячие и болезненные. Она призналась. Господи, Ева просто не имеет права плакать по этой женщине. По этой женщине — смертоносной убийце, которая получает наслаждение, когда убивает, хобби которой — смотреть в глаза умирающему человеку и видеть, как они угасают. Ева не имела права так сильно разрываться на кусочки при мысли о ней и разлетаться на атомы при взгляде на её фото. Она не имела на это права во все дни, кроме сегодняшнего. — Я, твою мать, скучаю, — Ева выла в свои руки, закрыв ими лицо, — я так сильно скучаю по тебе. Ева уже знает, что начнёт ненавидеть себя ещё больше, чем до этого. Слова, которые хотят вырваться изо рта бесполезны, скрыты и спрятаны даже от самой Евы. Поластри совершенно не понимает, что чувствует к этосу человеку, её мозгу понятно лишь то, что она чертовски сильно по ней скучает. Она кричала, что есть мочи. Она не беспокоилась о соседях, которые могут подать на неё жалобу, не беспокоилась о прохожих, которые могут услышать её истошные вопли, спокойно проходя мимо её дома. Она не беспокоилась о том, что кто-то позвонит ей или напишет, а она просто этого не услышит, потому что уши заложило от таких громких звуков. Она совсем не думала о том, что её голос, скорее всего, уже начинает пропадать, а голова болеть. Она забыла обо всём и просто кричала, потому что внутри разрывалась от боли. — Вилланель, — Ева не кричала, она молила о возвращении, — Вилланель, пожалуйста. Она била кулаком стол, кусала губы до крови в нежелании произносить её имя и унижаться перед ней, но произносила, продолжала выкрикивать, выплёвывать, вымаливать его в пустоту. Ева позволила себе окунуться в такое состояние только потому, что рядом никого не было. Преимущественно потому, что рядом не было её. Ева разглядывала свои руки, сквозь слёзы видя на них множество воспоминаний. Именно эти руки трогали лицо Вилланель, именно эти руки касались её рук и прекрасных, восхитительных волос. Эти руки вонзили нож в её богоподобное тело и разлили кровь по паркету дома в Париже. Эти пальцы прикасались к тому, к чему прикасалась она, они ощущали фактуру бархатной кожи и старались как можно скорее передать информацию в мозг, в отдел долговременной памяти. Поластри казалось, что даже её сердце бьётся в виде её имени и она совершенно не понимала, что с ней происходит. Как можно словесно ненавидеть человека, а в душе иметь такую огромную боль, которая долго сидела взаперти и наконец освободилась и вышла? Как? На это способна только Ева или это Вилланель заставила Еву так себя чувствовать? — Вилланель… Сзади, правда, словно её голос что-то шепотом говорил, словно кто-то носом шмыгнул пару раз. Показалось, наверное. — Я так по тебе скучаю, — безнадёжно говорила Поластри, стараясь хоть немного контролировать свои губы, — я даже не знаю, жива ты или нет. Я совсем ничего не знаю, я скучаю, я так сильно скучаю по тебе, я скучаю, я скучаю, скучаю, скучаю, скучаю… Ева совсем не заметила того, как в дом открылась дверь. Точно также она не заметила и того, как через некоторое время она закрылась.