Истинный враг

      Дзёнину казалось — он попал в прошлое. В то время, когда остался один на один с маленьким сыном в холодном доме. Когда смятение, волнение, сожаление смешивались одновременно с опустошенностью, утратой и предательством. Однако в настоящем этот сын, уже почти четырнадцать лет от роду, стоял рядом по плечи ростом и мог помогать с маленькой спасённой малышкой Мэй. Увидев это имя, выгравированное на обратной стороне медальона, оно понравилось Ясуо. Изящное, мягкое. Мужчина вспомнил годы юности, тогда узнал — так звались сливы. А сливы цвели в конце зимы, унося с белыми лепестками последние сугробы, и встречали с нежным ароматом девушку-весну.       Для маленькой дзёнин достал из кладовки подвесную колыбель, старые пелёнки, остальное нужное, что осталось и могло храниться. Дзёнин когда-то уберёг всё это, и по-честному он не дал бы ответа зачем. Вероятность их использования сократилась после смерти жены, но не исчезла полностью, так как самому повзрослевшему Такао они могли понадобиться. Ведь пришло бы время и он наверняка бы выбрал спутницу жизни. Главное, после не жалеть о выборе. А так… дзёнину хотелось, чтобы вещи просто остались, как память.       Такао на самом деле впервые видел их, принесённые отцом в отданную для девочки свободную комнату в доме. Держа малышку на руках, он рассматривал ткани, расшитые по углам неловкими узорами. «Кто мог их сделать?» — думалось ему. Вряд ли же отец. У того всегда шершавые от меча и шрамов руки, всегда много работы, да и не подходило как-то по характеру, чтобы вечера проводить за вышивкой. Тогда он вспомнил давно покинувшую их мать. Он знал о ней мало: та не являлась синоби, жила в деревне, помогала отцу и другим в клане. Будучи поменьше годами, Такао иногда спрашивал, почему у него нет мамы? Отец всегда отвечал одинаковую фразу:       — Мама ушла.       — Куда?       — Далеко.       — Мы можем к ней прийти?       — Нет. И она к нам не вернётся.       — Никогда?       — Никогда.       Обычно после мужчина долго смотрел то в небо, то в землю, то рассматривал сына. О чём думал отец — маленький мальчик в силу возраста тогда понять не мог. Из транса воспоминаний вырвал его приглушённый голос:       — Такао, не спи. Положи на подушку Мэй, помоги подвесить ей кроватку.       Растерявшийся парнишка вздрогнул, заозирался, глазами тут же нашёл нужную вещь. Подтянул к себе и аккуратно, с непривычки напрягая спину, положил малютку. Стоя на нескольких ящиках, дзёнин перекинул толстые верёвки через балки на потолке. Такао внизу невысоко приподнял колыбель, а отец быстро закрепил её. Протерев водой от пыли, внутрь положили сложенную в несколько слоёв плотную ткань, продолговатые подушки на завязках закрепили к бортикам. Вскоре крепко спящего младенца уложили как надо. Оба, и Такао, и его отец замерли в один миг, рассматривая его.       А после дзёнин решил затопить баню, чтобы постирать большую часть пелёнок от той же пыли. Пока баня топилась, Чонган успел прийти к ним и принести нужные отвары от разных недомоганий и мазей от покраснений, сухости и всего прочего, в чём пока не очень разбирался Такао, но уже начинал вспоминать и мыслить его отец.       Мито, посланная лекарем к скотоводам в клане, пришла в дом дзёнина с парой бидонов козьего молока. Заверила, что завтра же с утра сойдёт с гор в низину, в деревню, и возьмёт для малышки молока кобыльего. Отнекиваясь от выпроваживаний, она заявилась к главе клана в купальню, уже закатывая рукава, намереваясь остаться у них помогать со стиркой.       Рано утром в дом дзёнина явилась Хэсу. Заверив, что с её мальчишкой всё в порядке, она сама осмотрела нового ребенка в клане. И поистине удивилась его удаче: ни страха, ни болезни, ни намёков на плохое самочувствие. Щёчки у девочки гладкие, шёлковые и матовые, а глазки, наоборот, блестели в свете фонарей комнаты. Она задерживала взгляд на неподвижных вещах вокруг, беспорядочно часто двигала ручками, ножками, поворачивала голову на голос, улыбалась и смеялась в ответ на разговор или, когда держали за ладошку, замирала, заслышав бремчание погремушки. В то утро Хэсу научила новых членов семьи Мэй как пеленать ребенка, как укачивать, класть, носить на руках, проверила питание, наказала взять в дом необходимые недостающие продукты, например, среднезёрный рис. По словам Хэсу, он лучше всего подходил для первого прикорма, так как при варке быстро поглощал влагу и разваривался.       Такао чувствовал себя будто на первых уроках колдовства. Не видевшая снов уже целые сутки, голова пухла от огромного количества новой информации. Но парень старался не показывать виду, однако, отец читал сына, хоть и не всегда показывал, как открытую книгу. Когда в их доме наконец поуспокоилось, дзёнин отпустил его ложиться спать. Тот искренне поблагодарил, взяв слово, если понадобится — тот его позовёт.       Сам дзёнин остался сидеть у колыбели, покачивая её, слушая мерное дыхание ребенка рядом и боясь самому дышать громче. Шаги обитателей дома отныне стали как никогда тише, голоса глуше, разговоры мягче. Из головы ещё с прошлого вечера выветрились на пороге все ненужные и лишние мысли, а в наступившей тишине вылезли из тёмных углов, злобно стали нашептывать ему уже, казалось, давно позабытым голосом:       «Ещё одно доказательство, что сын тебе совершенно не нужен…»       Мужчина прикрыл тёмные глаза и тут же открыл, поднял взгляд выше.       — Не правда.       Шёпот не потревожил сон маленькой девочки. Взгляд вновь вернулся к ней. Как бы сложилась её судьба, если бы не синоби его клана? Если бы Ёма не уморил своих товарищей устроить привал, если бы не клонившееся к горизонту солнце, приближающаяся ночь, хмурая погода, ниндзя бы не остановились в том месте, не спасли и не забрали малышку. Куда бы течение реки принесло её плотик из коры ивы? И смогло ли? Не потонула бы раньше? Кому нужна она там, в окрестностях беднеющей деревни? Будущей служанкой в дом, крестьянкой, по колено простоявшей в воде полжизни, собирая рис? А кто взял бы её в клане, кроме дзёнина? Тот же Ёма, который и без капаний на голову Миты, сам держался от детей в селении подальше? Сэцу, что пропадал на заказах чаще, чем под одеялом собственной постели? Из троицы могла хорошо справиться только Мито, но та ещё молода, сама могла бы родить своего, воспитать, зачем ей забота о чужом? Пусть всё по любви будет, а не потому что ответственность такая. Через «надо» ничего дельного не выйдет, только через «хочу». И дзёнин хотел, и только с женой никак не вышло. Так жили когда-то они мирно, ходили об эту пору больше десяти лет назад, сын под её сердцем, космея махровая цвела под ногами. Он мечтал видеть сплетённые венки этих цветов руками дочери на его голове и для жены. Познав ужасы мира, хотел большую семью.       Не дали.       Зима принесла стылость, усталость, холодный дом и свежую ячейку в колумбарии клана. Теперь за окном стояла не зима, в доме обогревалось, и сын уже почти вырос, а его мечта исполнилась.       «Ей здесь не место…»       Дзёнин нахмурился, отчётливо вспоминая поведение Такао с девочкой, выражение лица, жесты, свобода тела, взгляд, голос. Ничего, казалось, не выдавало неприязни того к девочке, будь она есть. Её бы знающий искусство нинсо заметил. Стал бы пресекать сопротивление? Вряд ли. Если бы сын не захотел, дзёнин не заставлял бы его заботиться о девочке. Но тогда бы мужчина невольно и даже вынужденно отдалился бы от него, что подтвердило слова жены. А дзёнин не хотел отныне разделять родных и приёмных.       В горле встал вопрос — если бы Такао не принял девочку? Пока этого не произошло, но вдруг мальчику надоест? Если бы он поступил, как мать, что бы дзёнин сделал? Тому страшно даже было представить. Воспоминания посеяли внутри зерно сомнения и страх, что всё повторится снова.       Дни затекли, словно вода сквозь пальцы. Всё чаще и чаще дожди заливали опавшие листья. Так ранее привычно распахнутые окна и двери по полуденной духоте, ночами плотно закрывались. После сбора урожая в клане началась подготовка к холодам, у дзёнина всё меньше времени порой оставалось увидеться с сыном и дочкой. Не видя их, его охватывало беспокойство. Он не мог поговорить с Такао толком. И однажды дзёнина, вернувшегося по закату домой, осмотревшегося по комнатам беглым взглядом и никого не найдя, стрельнула бешеная мысль:       «Их здесь нет. Точно опоздал…»       Мужчина вздрогнул от короткого смеха со стороны выхода во внутренний двор и кинулся туда. Они здесь, он увидел их своими глазами. На террасе, в свете солнца, покачиваясь, на циновке сидел Такао, с малышкой Мэй на руках, уже засыпающей. До мужчины доносился его тихий голос, скромно тянувший мелодию:       — Там-там-там-там…       Из груди вышел весь воздух. Мальчик аккуратно обернулся.       — Здравствуй, отец. Всё хорошо?       Ясуо вздохнул вновь тёплый воздух и, немного улыбнувшись, подошёл к ним, присел рядом.       — Мэй сегодня очень активничает. Катается с бока на живот и на спину, — с улыбкой рассказал мальчик.       — Прости, Такао, я мало с вами вижусь.       — Всё в порядке, отец. Клан — вся наша семья.       В тот вечер Ясуо понял — Такао лучше своей матери.

***

      Уже полностью вошедшая на правах хозяйки гор, зима принесла с собой короткий день и длинную ночь, уличные ребячества, уборку снега, топку дома и кучу одежды. Прогуливаясь чуть в дали от домов по аллее краснеющих по осени клёнов, Такао и Хэсу по-тихому переговаривались друг с другом. Небо синело над белоснежными склонами. Лежавшая в корзине, которую держал Такао, Мэй, закутанная в тёплое одеяло, рассматривала медленно движущиеся мимо узорчатые снегом и инеем высокие кроны деревьев. Разглядывала названого брата и рядом идущую женщину, переводя взгляд с одного на другого. В похожей корзине, которую несла уже Хэсу, примерно стольких же месяцев от роду, ворочался её сын, Риота.       — А она не боится волшебства?       — Мэй никогда не боялась, — Такао качнул головой, — ей нравятся летающие предметы, разные блестяшки, фонари дома парящие, долго на них смотрит порой.       Они остановились у выступающих камней у тропы, положили на них корзины. Такао стянул перчатки, потрогал прохладные щёчки Мэй с румянцем, согревая их. Девочка заулыбалась шире, попыталась вытащить ручки из-под одеяла, чтобы схватить пальцы мальчика.       Все, кто знал, как малышка появилась в клане, остановились на версии, что та родилась кицунэ. Сомнения Такао на этот счёт испарялись с каждым днём. Однажды просматривая свою небольшую коллекцию книг с обучением колдовства, которые когда-то лично доставал, собирая для сына, дзёнин, мальчик вспомнил о нескольких заклинаниях поиска магии вокруг. Отыскав нужную книгу, вскоре он провёл необходимый описанный обряд. Девочка с другого конца главной залы дома крайне заинтересованно наблюдала за названым братом. После прозвучавших слов киноварные письмена словно оторвались от тонкой рисовой бумаги. В полёте они соединились в светлый полупрозрачный шар. Вначале он покрутился около Такао, замер, а через несколько мгновений двинулся в сторону ребенка, оставляя за собой поискривающийся хвост. Шар бесшумно подплыл к девочке, та смотрела на него с блеском в глазах, тянула руки схватить. После магия растворилась. Когда вернулся дзёнин, Такао и ему показал, доказывая происхождение девочки. Тогда мальчик подумал, что для клана очень неплохой вариант в своих рядах, помимо него, иметь ещё кицунэ.       Только вопрос гибели её матери иногда заставлял Такао суваться по своим книгам и подолгу задумываться, рассматривая спящее лицо малышки. Почему умерла эта женщина? При первой выдавшейся возможности мальчик отправился к одному из троицы тех, кто нашёл Мэй тем вечером. Сэцу не оказалось дома и даже в деревне. Мито, он знал и помнил, не была в курсе более точных необходимых деталей всего, в отличие от её напарников, и ранее она рассказывала ему, что знала. Оставался только Ёма. Его как раз Такао смог найти. У себя дома. Тот встречался с дзёнином по поводу нового заказа и уже собирался уходить, когда парень его нагнал на пороге и попросил о разговоре:       — Что ты хочешь узнать?       — Расскажи подробнее, что вы видели с Сэцу, когда забрали тело матери-лисы Мэй. Это важно.       Последнее Такао проговорил с особой интонацией. Ёма помрачнел, дежурная улыбка сошла с губ. Он быстро обулся, накинул тёплую одежду и кивнул парню на дверь. Намёк Такао понял и вышел следом. Они остановились на краю террасы с видом на заснеженный небольшой сад. Поначалу Ёма тянул молчание, в конце концов спросил:       — Это для твоих магических дел?       Такао кивнул.       — Погано там находиться было, тяжело дышалось. Воздух, трава, река под боком, земля и ива, под которой лиса лежала — всё будто вымерло.       Плечи Ёма напряг, и его настороженность юный колдун увидел невооружённым взглядом. Своё удивление он скрыл — этот синоби никогда не показывал свой страх, но от услышанного и у него внутри сжалось что-то.       — А что не так с лисой?       — Да что с ней, ты знаешь, я нового-то тебе не скажу, — неловко растянул губы Ёма, — ни ран, ни больная, хрен знает, чего померла. На убийство не похоже, мы-то в них точно толк знаем, ха-ха, — заметив взгляд Такао, совершенно не настроенный на шутки, Ёма сбил смех кашлем, смущаясь.       Когда тот ушёл, оставив на краю террасы, куда нападал снег, Такао долго стоял, думая — он в тупике. Больше информации ему брать неоткуда, чтобы разгадать причину смерти кицунэ. Вновь мальчик посетовал на свою неопытность в колдовстве. Вернувшись в дом и вновь увидев, как будто впервые, вместе отца и девочку, качающейся в кроватке, он дал обещание себе — придёт день и раскроется истина.       Приземлившаяся на лоб малышки Мэй, снежинка за мгновение растаяла. Такао стёр капельку пальцем. За прошедшие полгода каждый день с ней становился радостью. Хоть девочка пока и не знала, но юноша был невероятно благодарен — заботясь о ней, они с отцом сблизились, Такао стал больше взаимодействовать с другими соклановцами, чем раньше. Это приносило ему облегчение. По-особенному он благодарил Хэсу за всё, что она делала для его семьи. И её сына Такао назвал бы младшим братом. Девочка смеялась от прикосновений.       С начавшимся снегом к ним навстречу спустился со склона радостный по лицу Сэцу:       — Хэсу! Такао! Как дела?       — Сэцу, не кричи! Пугало, — шикнула на него женщина.       Синоби стушевался, стал бормотать извинения, приближаясь к ним, поубавил шагу.       — Сегодня морозно, не правда ли? Вы давно уже гуляете?       — Пока нет. У тебя какое-то дело? — Хэсу сменила гнев на милость.       — Да нет. Узнать лишь хотел, как дела у вас. Я ж всегда пропадаю где-то. Как ваши мелкие? — Сэцу нагнулся, опираясь ладонями в колени, заглянул в корзины, встречая две пары глаз, — охо, как они растут быстро! Я не знал.       Хэсу присела, опасаясь, что из-за незнакомого голоса и человека рядом малыши могут раскапризничаться. Однако оба смотрели то на женщину, то на Такао и их гостя. С облегчением вздохнув, она поднялась.       На самом деле Сэцу, завидев их двоих, гуляющих в полуденное время с детишками, вспомнил слова, когда-то прозвучавшие от Мито — Хэсу растит сына одна. Что-то щемящее повело его к ним.       — Это… — мужчина выпрямился, кидая взгляд на бывшую куноичи, — Хэсу, да и Такао тоже, вам это, если помощь нужна какая будет, вы ко мне обращаться можете. Там, дела какие дома, снег убрать, заметает ночами нещадно, а зима ещё в самом разгаре. В общем, я всегда буду готов и не против помочь вам, вот.       Под конец Сэцу уже тараторил. Впервые он испытывал настолько сильную неловкость. Внутри всё ходило ходуном хлеще, чем на первых миссиях и заданиях. Хэсу и Такао улыбнулись синоби, поблагодарив, пригласили продолжить прогулку вместе. Весь оставшийся день он провёл в доме Хэсу на циновке, в игрушках, наступив на них не раз, играя и развлекая маленьких детей с Такао за пару. А Хэсу вместе с пришедшей Мито накормили всех наваристым супом с лапшой и курицей. Тогда Сэцу представил, что каждый день Хэсу проходил так: в заботах о ребёнке, о доме, вся в делах, вся в жизни клана. Прошедшую осень и половину зимы Сэцу провёл безвылазно на заказах и, вернувшись в свой дом, решил определённо немного отдохнуть до весны и занявшись застоявшимися делами в родном клане.