***
— Патиссон на позиции? А кто это? Мы уже начали, когда? — Что? Кто у нас с позывным «Патиссон»? — Патиссон? Постойте-ка, таких нет. Патиссона нет! — Кто-то пробрался на нашу линию. — Кто-то обскакал нас и уже взялся за Заветы. Детектив Цукаучи, что делаем? Цукаучи не мог не услышать перезвон колокольчика – это его интуиция, рабочая чуйка, закричала в черепной коробке, давя на другие мысли и выдавливая их из головы. Это не может быть совпадением. — Собирайте всех, кто участвует в миссии, начинаем сразу, как только они доберутся сюда. Живо! У нас смена плана!***
— Эри, - мужчина начал отщёлкивать стяжки, держащие ребёнка на кушетке в одном положении, избегая касаться её рук и ног, – на сегодня хватит. Теперь тебе надо постараться выспаться, чтобы завтра мы вновь продуктивно поработали. Ты ведь понимаешь это? Ты должна стараться. — Я буду, - девочка едва слышно прошептала ответ одними губами, но мужчина, кажется, и не ждал ответа. — Ты опасна и больна, - продолжил он, - чтобы искупить свою вину, ты должна положить себя на алтарь спасения всего мира, я помогаю тебе. Я всё сделаю, а ты научись быть послушной и больше не сбегай. Впредь я не буду таким снисходительным. Ты нужна для общего дела, но вот люди, которых ты обрекаешь на смерть, мне не нужны. Если они будут мешать спасению остальных, то от них придётся избавиться. Он сложил последний материал на поднос и, не посмотрев на свою «дочь» вышел из лаборатории. Дверь тихо закрылась. Эри не смела шевелиться и ждала, через пару секунд дверь бесшумно открылась и над кушеткой нависла тень. Хроностазис пришёл проводить её до комнаты.***
— Ка-ба-чок, зачем Винограда отправили за пределы дома? Почему его не отправили с нами отвлекать внимание Заветов? – Урарака шла вместе с Аспид в лоб на особняк якудза под носом у полиции. – Я понимаю, что лучшая оборона – нападение, но мы сейчас отвлекаем на себя внимание только вдвоём, как только они поймут кто мы, то станет понятно, что капитана с нами нет и это только для отвода глаз. Виноград понадобился бы нам здесь. Они шли в свете фонарей, оставаясь видны и из окон дома якудзы и для полиции, что следила за целью по камерам. Они наводили кавардак по другую сторону забора и камер, надеясь, что такой открытый приход и правда возымеет действие. — Тыква, ты ведь знаешь, что Виноград лучше всего работает тайно и один на один. Он бы только мешался нам. Если капитан отправил его в другое место, значит он именно там будет играть свою лучшую роль в этом задании. А мы с тобой оттягиваем момент битвы. — Конечно, если только нас не прикончат прям здесь какой-нибудь пушкой. Полиция ведь не пользуется причудами, да? — Они и не убивают просто так, в теории. Мы отталкиваемся от того, что Заветы скрываются и первыми не полезут, а полиция просто не может первыми открыть огонь, да ещё не выдав себя. — Эй! Вы в курсе, что вас слышно? – Из-за забора показалась здоровая голова, которая с издевкой смотрела на двух девушек в странных нарядах. – Говорите, что где-то здесь скрывается полиция? Да ещё, что сами пришли именно за нами. — Именно дяденька, - Урарака мило улыбнулась и склонила голову в приветственном поклоне. – Знакомьтесь, я Тыква, а это Кабачок. Мы пришли отвлечь внимание полиции от битвы, которую они панируют здесь начать утром.***
— Да они издеваются! Где герои? Тсукаучи был в бешенстве. Мало того, что в его сеть связи проникли чужаки, которые очевидно прикололись над ним с этим «патиссоном», так ещё и план по спасению и ликвидации пришлось перенести, но теперь двое, которых не было в планах, выдали Заветам, что готовится операция. Как он должен реагировать? Он не может пойти сейчас, когда с ним только горстка полицейских и ребята с разведки, но и ждать больше нельзя. Девочку могут увести, а глава заветов смыться ещё до начала операции. Ну за что всё это на него? Почему директор так любит сваливать на него своих подопечных и не предупреждать? — Детектив, Ночноглаз здесь и Жирножвач со своим стажером. — Прекрасно, Санса, у нас есть два героя и подросток. Да, наши задницы идут спасать дети, офисный клерк и Жирножвач. — Почему от ваших слов создаётся такое впечатление, что всерьёз вы воспринимаете только Жирножвача? — Тебе ещё рано об этом знать, но тот, кто нам мешает, приближает как может момент, когда все об этом узнают. Он помедлил и выдохнув сказал: — Начинаем операцию, все на позиции, ордер можете не брать, времени показывать его просто нет.***
— Я больше ничего не слышу. Сплошной шум и дальше пустота. — Да, это проблема. Думал, он сможет только менять конструкцию самого туннеля, но он мешает тебе. — Конструкцию тоннеля? Почему тогда всё ещё ничего не поменял? — Сам не знаю. Веди пока по памяти к дальнему коридору. Наши уже должны были начать, значит Заветы в курсе, что за ними идут и Восстановитель сам заберёт ребёнка, а мы накроем всех у выхода. — Думаете, я вам позволю? – Из стены показалась голова, мокрая, дрожащая, но показалась. – Пусть я и не знаю, что ты за монстр, но вы не дойдёте до конца. Я просто вколю себе ещё препарата и перестрою весь коридор. Это моя миссия! Голова вытащила из стены руку со шприцом и попыталась воткнуть его себе в шею. — Не так быстро, - Перец пустила вибрацию по бетону, и рука затряслась, но в то же мгновение исчезла в стене, - чёрт! — Всё в порядке. Внутри он не сможет сделать инъекцию, а без неё он почему-то не приступает к работе. Это ты ему мешаешь? — Никак нет. Думаю, когда он говорил про монстра, то имел ввиду тебя. — Я ничего не делаю, ты ведь знаешь. Я просто не могу. Чтобы воздействовать на кого-то мне нужен контакт. — Ну знаешь, иногда ты даёшь стойкое чувство конца одним своим настроением. — «Конца»? — Да, словно ты можешь убить одной своей мыслью, если кто-то перед тобой не сделает того, что ты хочешь. Словно это ты решаешь, когда твоего противника настигнет конец. Я как-то уже привыкла, но вокруг тебя сейчас такая густая жажда крови, хоть топор вешай. — Зачем топор вешать? — Забей, он может сделать себе инъекцию в другом конце коридора, пора готовить пробивную силу. Я ведь правильно поняла, зачем с тобой пошла именно я, а за твоей спиной нет твоего рюкзака? — Да, ты всё верно поняла. Чтобы сократить время, мы разрушим все стены на пути к выходу. Именно поэтому мы сравнивали этот коридор с планом прокладки труб, нас окрестят террористами, если вместе с Заветами мы подорвём и спальный район с людьми. Напрямик путь будет быстрее всего. Действуй, пока коридор ещё соответствует тому, что ты помнишь.***
На бумаге, ровно по центру, где обычно вырисовывался красный треугольник и чёрные тени, начал появляться зелёный овал и чёрные вихры – ребёнок пытался нарисовать яркое событие, отпечатавшееся в памяти. Все её рисунки однообразны и изображают её повседневные события: сеансы «пересборки» у «отца» или очередной проулок, по которому она пыталась бежать из этого места. Сегодня она решилась нарисовать человека, которого она увидела как-то давно, он сказал, что она не подвергнет его опасности, ведь он придёт не один и спасёт её. Она не знает, когда это было, но на улице было тепло и дул холодный ветер. Сейчас она не знает погоду на улице - после того раза она больше не убегала. Ей казалось, что что-то должно измениться, а она должна ждать, как послушная девочка. Она вспоминала человека в маске с красивым рисунком на капюшоне и мягкими кучеряшками, которые щекотали её лицо, когда он взял её на руки, и хотела, чтобы он пришёл, как и говорил, и одновременно надеялась, что он всё-таки никогда не вернётся за ней, чтобы она не смогла ему навредить. Линии выходили неровными, а понять, что она рисует ворона на капюшоне было и вовсе невозможно, не зная, что именно она рисует, но от ребёнка, который впервые рисует птицу можно и не ожидать портретного сходства. Рисунок – это средство самовыражения. Спустя несколько месяцев она решилась перенести свои воспоминания на бумагу. Вместо чёрного и красного она теперь использует зелёный и чёрный, но чёрный уже не кажется таким тяжёлым и опасным. Она думает об этом, когда за дверью слышатся шаги, и прижимает незаконченный рисунок вместе с зелёным карандашом к груди. — Нам пора Эри, - это всё, что говорит Восстановитель прежде, чем схватить девочку за руку и потянуть за собой в другую от лаборатории сторону, а звук помятой бумаги прерывался далёким взрывом.