Муза (Musa)

But I know time will tell if we're meant for this, yeah if we're meant for this The Weeknd

Феликс пользовался мотоциклом только в выходные или когда опаздывал. Это был единственный компромисс, к которому они смогли прийти с тётей Шарлоттой, которая хваталась за сердце всякий раз, когда Феликс садился за руль. Это утро среды было не таким, как другие, поэтому Феликсу пришлось воспользоваться мотоциклом, если он всё ещё хотел встретиться с Джинни перед занятиями. Почему? Потому что Минхо проспал. И это, на самом деле, было очень странно! Сколько они себя помнят, они вставали на рассвете, чтобы начать новый день, и не чувствовать, что время уходило сквозь пальцы. Их основные будильники срабатывали ровно в пять тридцать, давая возможность принять душ и поесть. Спокойный завтрак и отсутствие ругани во время хаотичных сборов — вот она формула успеха. Но сегодня Минхо, нарушая все принятые и непринятые устои, не проснулся с будильником. Он просто выключил его и снова заснул, впервые за многие годы чувствуя себя измотанным после того, как протанцевал до рассвета. Он прятался от тёти Шарлотты, потому что если бы она узнала — забрала бы его балетки. Не то чтобы Шарлотта не собиралась прибить его в тот момент, когда поняла, что на занятия уходил только Феликс, но, по крайней мере, он обошёлся малой кровью. Так хотелось верить Феликсу, пока он вытаскивал свой мотоцикл, надевая обязательную защиту. Он отправил короткое сообщение Хёнджину, надеясь, что тот уже проснулся, прежде чем накинуть на себя сумку, оставляя танцевальные принадлежности у Минхо в машине. Взобравшись на мотоцикл, он надел шлем, поворачивая голову и замечая Суни, упирающегося в подоконник. Его хвост лениво покачивался взад-вперёд как маятник, когда он щурился на него сонным и, возможно, осуждающим взглядом. По Суни не всегда можно было прочитать эмоции. Махнув рукой, зарабатывая ряд протестующих мяуканий, Феликс выкрутил ручку, и мотор взревел. Он словно взлетел с подъездной дорожки, ухмыляясь за забралом шлема, чувствуя головокружение от быстро сменяющегося пейзажа. Феликс был словно в размытом пятне. За непроницаемой стеной, в которую он мог бы врезаться, не будь он осторожен, маневрируя своим весом, чтобы обогнать машину кого-то вроде Минхо. Машина тёти Шарлотты проехала по грунтовой дороге, прежде чем резко развернуться и скользить по асфальту, в результате чего Феликс почти коснулся земли, наклоняя мотоцикл, входя в поворот и прикладывая все свои силы, чтобы выправиться, пока серебристое пятно не пронеслось по улицам. Чувство, охватившее его живот в этот момент, было сродни ощущениям, когда он танцевал. Это была какая-то труднообъяснимая свобода. Как у птицы, чью клетку только что открыли, позволяя ей летать самостоятельно. Клокочущее чувство в груди, которое вылилось в дрожащий смех. Скорость и отражение сквозь забрало шлема, превратило мир в тёмное и поляризованное место, заставляя Феликса чувствовать себя Ртутью (Хёнджин тайно заставил его посмотреть все фильмы о Людях Икс), бегущим, чтобы спасти всех в академии. Бегущим так быстро, что мир, казалось, застыл. Он подъехал к кафе слишком рано. Солнце окрасило тучи жемчужными лучами, начав очередной осенний день. Листья заметал ветерок, пробирающий душу, и студенты стали приходить и уходить, смешиваясь с людьми, заступающими на утреннюю смену. Феликс припарковался сбоку от кафетерия, мельком рассматривая розовый цветок лотоса на вывеске. Закрепив мотоцикл, перекидывая шлем через руку и поправляя рюкзак, Феликс двинулся в магазин, размышляя о том, что существенный минус мотоцикла перед автомобилем — в отсутствии возможности убрать вещи хоть куда-то. Колокольчик на входе приветливо звякнул, возвещая о его прибытии. Феликс втянул носом воздух, вдыхая аромат жареных и молотых кофейных зёрен, чувствуя себя так, словно уже выпил так нелюбимый тётей Шарлоттой кофеин. Щёки тут же обдало жаром, Феликс даже не осознавал всей утренней прохлады, пока не зашёл в нагретое помещение. Подойдя к кассе, он вздохнул, замечая перед собой очередь из трёх человек, и обернулся, ища глазами Хёнджина. Его друг не был жаворонком, так что неудивительно, что его ещё не было. Можно было сказать, что тот факт, что Джинни приходил на первые пары вовремя, была заслуга исключительно Сынмина. Кафетерий Лотос располагался в паре кварталов от кампуса, в окружении бесчисленного множества других кофеен и ресторанов. Здесь даже нашлось место для минимаркета, который отлично подходил для студентов, которые искали работу или просто хотели перекусить. Лотос ничем не отличался от других. Это была такая же кафешка с доступными для студентов ценами, в которой подавали хороший кофе. Но при этом, несмотря на огромное количество других заведений, тебя неизбежно тянуло именно сюда. Одни делали это уже по привычке, другие оправдывали себя тем, что тут было народа меньше, чем в Starbucks за углом. Другие же клялись, что кофе, который делали здесь, — просто фантастический. Существовало ещё мнение, что многие приходили сюда исключительно из-за симпатичных работников. Феликс же пришёл сюда исключительно потому, что Хёнджин любил местное печенье. — Добро пожаловать в Лотос! Доброе утро, что я могу вам предложить? Феликс улыбнулся кассиру, получив в ответ смешной и очаровательный взгляд, заставляющий рассмеяться. — Здравствуй, блуждающая душа, — усмехнулся он, перекидывая шлем в другую руку, чтобы достать бумажник. — Как дела? — Всё хорошо, маленькая фея, — Чанбин справился с удивлением, начиная барабанить пальцами по стойке, раскачиваясь на каблуках от нервозности. — Как спалось? Нормально добрался до дома? — О, да, после того, как я проводил Джинни, — улыбнулся Феликс, достав свою карточку. — Я бы отправил тебе сообщение о прибытии, но забыл спросить твой номер. Чанбин чуть не подавился слюной, чувствуя, что солнце сегодня взошло слишком рано и светит слишком ярко для такой осени. Он говорил с Чаном о Феликсе, отстранённо задаваясь вопросом, нормально ли вообще было чувствовать себя так комфортно с тем, с кем никогда до этого не разговаривал. Так что теперь можно было смело выдвигать на повестку дня вопрос о том, нормально ли было ощущать внезапный приступ тахикардии от одной только фразы. Но Чанбин больше не был тем пятнадцатилетним мальчишкой, который полагал, что мог понравиться любому. Мысленно он заземлил себя, повторяя слова Чана о том, что нельзя делать поспешных выводов. Возможно, он очарован Феликсом точно также, как и очарован Джисоном. По-дружески. — Оставим на другой раз, — пробормотал он, краснея. — Итак, что я могу предложить тебе этим радостным утром? — Не отказался бы от двух латте. Один с ванилью, другой с карамелью, — улыбнулся Феликс. Чанбин быстро провёл товар, крича своему напарнику заказ, выполняя остальные рутинные формальности, но улыбаясь при этом самой своей искренней улыбкой. — А, точно, и два печенья, — вспомнил Феликс, как только он оплатил заказ. — Потому что, если я приду без печенья, мне закатят скандал. — Можешь взять его, в обмен на свой номер, — игриво приподняв бровь сказал Чанбин, опираясь локтями на стойку. — О, то есть, ты отказываешь мне в услуге, манипулируя своими собственными интересами? — Феликс улыбнулся, наклоняясь вперёд. — А что по этому поводу скажет твой начальник? — Ничего, если это останется нашей тайной, — криво улыбнулся Чанбин. Это было мимолётно, словно молния в небе, вспыхнувшая перед раскатом грома. Так быстро, что её едва можно было заметить и ассимилировать в текущую картину. Феликс растерянно моргнул, всматриваясь в лицо, пытаясь понять, что это было. Эмоции не самая его сильная сторона, особенно с таким братом, как Минхо. — И где я могу его написать? — Эй, Феликс! — вместе с колокольчиком у входа раздался крик. Тот как раз заканчивал писать свой номер на салфетке, получая вознаграждение в виде двух обещанных печений на крышках стаканов с кофе. Он в последний раз улыбнулся Чанбину, пропуская покупателя, который, очевидно, был несколько недоволен такой задержкой. Извинившись и осторожно поклонившись, Феликс поспешил ретироваться. — Сюда! — голос Хёнджина был слишком громкий для такого утра. Он ждал его за столиком у окна, выглядя таким бодрым и собранным, что это казалось невозможным. К тому же, Хёнджин подпрыгивал на месте, с несвойственным для среды энтузиазмом. — И где ты оставил своего красивого братца? — спросил он, когда Феликс поставил заказ. Хёнджин взял один из напитков, понюхав его, в поисках карамельного, и, найдя свою цель, принялся осторожно пить, подтягивая к себе печенье. — Минхо-хён проспал, — рассеянно пробормотал Феликс. Хёнджин от неожиданности поперхнулся, принимаясь отчаянно кашлять, что, к смущению Феликса, привлекало внимание посетителей, которые ожидали свои заказы. Он ненавидел внимание, не касающееся танцев. Желая, чтобы Хёнджин перестал, или, во всяком случае, попробовал просто тихо умереть, он потянулся вперёд, хлопая его по спине, протягивая салфетку. Хёнджин разошёлся до того, что на его щеках блестели слёзы от чрезмерного кашля, немного размазывая макияж. Серьёзно, иногда уровень драмы Хёнджина пугал даже Феликса. — Очень интенсивно, — пробормотал он, возвращаясь на место. — Ты не можешь преподносить мне подобные новости и ожидать, что я отреагирую спокойно, — хриплым голосом заметил Хёнджин, чувствуя, как горело его горло. — Минхо-хён никогда не просыпал. — Ну, он, по-видимому, решил, что сегодня самое лучшее время для того, чтобы попробовать, — пробормотал Феликс, делая глоток. — Он выключил будильник сразу после того, как тот прозвенел, и когда я выходил — он только направлялся в ванну. Хёнджин нахмурился, посмотрев на время на телефоне, а после на Феликса, который только кивнул. До начала первой лекции оставалось всего пятнадцать минут, а Минхо всё ещё был дома. Даже они с Феликсом понимали, что нужно поторопиться, хоть и им было явно ближе, с учётом наличия мотоцикла. — Он будет вонять весь день, верно? — спросил Хёнджин, мысленно готовясь смиряться со сварливым настроением Минхо. — Твои вопросы оскорбительны, знаешь, — улыбнулся Феликс, чувствуя озабоченность, относительно предстоящей сварливости брата. У Минхо было не так уж и много плохих дней. Почти ноль, из-за чего ни Феликс, ни Хёнджин не чувствовали давления при мысли о том, что им придётся с ним мириться. В хорошие дни он надевал своё обычное стервозное лицо, которое нервировало остальных, но в плохие дни… ох, Минхо был невыносимым. Возможно, со стороны это казалось преувеличением, потому что, ну… это же Минхо, он многим казался чем-нибудь недовольным. Но Феликс и Хёнджин прекрасно ощущали эту разницу. Они улавливали его настроение по малейшему изменению тональности голоса и тому, как легко он раздражался от простого, казалось бы, замечания. Господи, что вообще могло произойти, что Минхо решил отодвинуть свою привычную рутину на второй план? — Кстати, к другим новостям, — улыбнувшись, сменил тему Хёнджин. — У Минни есть девушка. — Ага, теперь он Минни? — весело улыбнулся Феликс. — Ну, так его называет его девушка. Она, кстати, хорошенькая, так что не совсем понятно, почему она выбрала Минни? Хёнджин опёрся подбородком на ладонь, мечтательно вздыхая, вспоминая о Доён в постели Сынмина, задаваясь вопросом о том, что конкретно могло её привлечь. Глаза? Улыбка? Он сам как партнёр? Не поймите его неправильно, Хёнджин был достаточно честен с собой, чтобы признаться себе в том, что Сынмин был действительно красивым парнем. Но не горячим, как, например, Минхо-хён, и не таким неземным, как Феликс. Но он всё же был красивым, из тех парней в вязаных свитерах, классических рубашках и хорошо выглаженных брюках, которых каждая пожилая госпожа хотела бы в женихи своей дочери. Но в остальном, в Сынмине не было ничего особенного, что могло бы свести его с Доён. Был ли он мелочным? Возможно. Должен ли он чувствовать себя из-за этого плохо? Конечно. Но Хёнджин практически слился с братьями Ли, и это научило его прямолинейности мыслей. Теперь одна только идея о сглаживании углов — утомляла. Кроме того, его мысли были чем-то личным, никто не должен был осуждать его за них, если он держал их при себе. Хёнджин не представлял себе, что должно было произойти, чтобы он подошёл к Сынмину, сказав ему, что тот слишком обычный для своей девушки. Хёнджин даже уже не понимал, почему он так бесился. Минхо словно бы еще не пришёл, а его настроение уже успело передаться остальным. Жаворонки, по мнению Хёнджина, должно быть, продавали свою бессмертную душу какой-то адской сущности, потому что, очевидно, они были не в себе, чувствуя себя хорошо по утрам. Кроме Феликса. Он солнышко, которое должно светить рано утром. И если опустить то, как он иногда критиковал Хёнджина (словно бы вечно-недовольного Минхо ему мало), то он действительно был лучшим человеком. К чему всё это? Ким Сынмин встречался с симпатичной девушкой, а Хёнджин — нет! — Тебе понравилась девушка твоего соседа? — с интересом спросил Феликс, слегка нахмурившись от одного вида Хёнджина. — Она былой, так что да, думаю, да, — пожал плечами он, отмахиваясь. — Может быть, мне просто тоже нужно завести девушку или что-нибудь в этом роде. — Честно говоря, неприятно понимать, что ты пытаешься использовать девушек, чтобы компенсировать мгновенную эмоциональную пустоту, которую ты испытываешь, видя кого-то в отношениях, — рыкнул Феликс, скрестив руки на груди и смиряя его осуждающим взглядом, смущая и стыдя Хёнджина. — Давай поговорим обо всех твоих предыдущих отношениях, раз уж тебе так их хочется? — В мою защиту могу сказать, что они встречались со мной только потому, что я симпатичный, — тут же ощетинился Хёнджин, допивая свой кофе. — Красивое лицо, которым можно похвастаться перед друзьями и рандомными людьми. Обычная рутина, понимаешь. Улыбка не коснулась глаз Хёнджина, и это заставило Феликса сбавить обороты. Он ощущал разочарование, исходящее от друга. Конечно, у Феликса были девушки, и каждая из них очень любила его, и это было взаимно. Но со временем, они стали бороться с его страстью к танцам, и это стало проблемой. Они утомлялись от его разговоров о балете. Одна даже рассталась с ним, решив, что он такой деликатный и изящный, потому что на самом деле гей. Хёнджин, однако, всегда был словно заклеймен быть просто симпатичной мордашкой, без каких-либо личных качеств. Он был воздушным, словно из другого измерения. Он мог получить всё, чего хотел, просто улыбнувшись (и, да, иногда он этим злоупотреблял, получая бесплатные напитки или дополнительную порцию шоколада в мороженное). И если бы не Феликс, Хёнджин бы правда поверил в то, что кроме крайне-симпатичного лица в нём самом не было ничего выдающегося. Дружба с Феликсом научила его, каково это, жить под ярлыками, усердно работать, достигая вершины, игнорировать мнение других людей. Минхо был тем человеком, который, смерив его пронзительным взглядом, сказал, что если Хёнджин так и продолжит плыть по течению, не реализуя ни себя, ни свой потенциал, — то он не позволит им с Феликсом дружить. — Где-нибудь, обязательно, найдётся девушка, которая захочет посмотреть сквозь твоё симпатичное лицо, — утешил Феликс, беря его за руку и подталкивая к нему на встречу своё печенье. — И она не будет обижаться на то, что ты танцуешь лучше, а наоборот, будет говорить о тебе, как о парне, который может поставить практически любую хореографию. Хёнджин рассмеялся, чувствуя острую благодарность за каждое произнесённое слово. — И с моей стороны совсем неправильно говорить о том, что девушка Сынмина слишком хороша для него? — шёпотом, смущаясь собственных мыслей, спросил он. — Я живу под одной крышей с идиотом, так что идиоты среди людей меня не удивляют, — фыркнул Феликс, отмахиваясь от этого, словно от назойливой мухи. — Возможно, она увидела в Сынмине что-то такое, чего не видят другие. Всегда есть кто-то, кто видит больше, чем остальные. Наша дружба тому подтверждение. Они рассмеялись, отражая эмоции друг друга, и солнце, сияющее сквозь окна, только добавило атмосферы. И, как и много лет назад, ещё в начальной школе, Хёнджин разломил печенье пополам, протягивая половину Феликсу. *** Сказать, что у Минхо был плохой день — не сказать ничего. Он просто становился всё дерьмовей и дерьмовей. Минхо допоздна танцевал в студии, перебравшись в ту, что была в подвале, когда тётя Шарлотта сказала, что на сегодня нужно было остановиться, отправляя его спать. Он продолжал танцевать вокруг чувства, которое вызывал в нём синий цвет. Минхо стал настолько одержим им, что пришлось обратиться в интернет, чтобы попытаться найти ответ на вопрос, что всё-таки шло не так. В последние несколько дней Минхо не чувствовал почвы под ногами, в нём кишели куча неправильных эмоций, а он сам просто не мог понять, что же всё-таки происходило. Будучи в ярости, накрытый противоречивыми чувствами, он танцевал до первой крови. И если бы он в этом признался — тётя Шарлотта, определённо, впала бы в кататонию. Так что, в данный момент, Минхо шёл в аудиторию с раскалёнными и кровоточащими ногами, плотно сцепив зубы и выпрямив спину. Если бы он был новичком, то наверняка бы плакал на каждом шагу. Но он привык к этому ощущению, поэтому единственная эмоция, которую он себе позволял, — рычание сквозь зубы. Он чуть не забыл своё сочинение на тумбочке, что заставило его вернуться сразу после, как он пристегнулся в машине. А когда он добрался до университета, Минхо чуть не сбил бегущего наперерез студента. Он не только проспал, но ещё чуть было не убил кого-то. Нужно ли было говорить о том, что день просто не мог стать хуже? Даже сейчас, сидя на Антропологии искусства, он чувствовал, что в любой момент его могло постичь какое-нибудь бедствие, если он ослабит бдительность. Минхо рычал на попытки Феликса и Хёнджина поговорить с ним и проклинал профессора за то, что тот, как обычно, опаздывал. — У меня вопрос, — пробормотал Феликс, ни к кому конкретно не обращаясь, что-то выводя на страницах блокнота. — Если бы ты объединил свинью и кролика, то на что это было бы похоже? Минхо резко вздохнул, закрыв глаза и считая до трёх, чтобы не позволить себе выплеснуть гнев на своего любимого брата. Он считал и старался напоминать себе о том, что он его любимый брат, и, по крайней мере, единственный. А ещё, тётя Шарлотта была бы разочарована, если бы он его убил. — Уверен, что в мире есть более важные вещи, которые нужно подвергнуть сомнению, — пробормотал он, не открывая глаза. — Вещи, о которых ООН уже заботиться для нас, — заметил Хёнджин, серьёзно размышляя над нелепым вопросом Феликса. — Но, возвращаясь к твоему вопросу, ты имеешь в виду кролика со свиным пятачком или свинью с длинными ушами? — Я не знаю? Поэтому-то и спрашиваю, — закатил глаза Феликс. — Невежливо закатывать глаза во время разговора, — прорычал Минхо, пугая Хёнджина и Феликса. — Кристиан Грей korean edition, — усмехнулся Хёнджин, вызывая смех у Ликси. При других обстоятельствах, в более терпимый день, когда его ноги бы не горели прямо в обуви, готовые снова начать кровоточить, Минхо бы поддразнил Хёнджина тем фактом, что тот приводил в пример бульварный БДСМ роман. Но сегодня был другой день, поэтому он только хмыкнул сквозь зубы, получив на это немного испуганное извинение. — Добрый день, молодые люди, приношу извинения за задержку, — на пороге возник профессор Сэмюель, неся с собой портфель и папки. — Все на месте? С моими постоянными задержками, мне кажется, даже самому недисциплинированному студенту хватит времени на то, чтобы прийти. Минхо подавил стон, подумав, что это несколько непрофессионально — поощрять опоздавших. Если занятия были назначены на час, то самое меньшее, что могли сделать ученики и преподаватель, — прийти на него за пять минут до начала, а опаздывающие — в оставшийся промежуток времени. Но, конечно, его это не касалось. Он здесь только из-за обязательных кредитов. Однако, Минхо обнаружил, что ищет копну синих волос среди других студентов, задаваясь вопросом, пришёл он или же снова ворвётся, как торнадо, уничтожая всё на своём пути. Не найдя парня на передних рядах, он воздержался от оглядывания, не желая быть настолько очевидным. Кроме того: какая ему разница, пришёл тот или нет? Если бы это зависело от Минхо, то он бы хотел, чтобы парень пропустил лекцию, не делая этот день ещё хуже. — Хорошо, передайте свои сочинения на первый ряд, пока я отмечу присутствующих, — сказал профессор, улыбаясь, наблюдая за потоком передающихся листов. — Мне кажется, это пустая трата бумаги, мы же вполне могли отправить задания по почте, — прошептал Хёнджин, отдавая свой файл Феликсу, прерываясь от раскрашивания того, что походило на динозавра. — Полагаю, так он может сразу проверить присутствие, — заметил тот, пожимая плечами. — Зачем ты принёс на пару раскраску? — спросил Минхо, передавая их работы своей однокурснице. Хёнджин, поставив свой рюкзак на парту так, чтобы скрыть содержимое своего стола от любопытного взгляда преподавателя, раскрашивал тираннозавра коричневым мелком, даже растушёвывая более тёмные цвета, смешивая их с белым. Он едва удерживал достаточно внимания на теме. — Мы с Минни поругались этим утром, и он сказал, что собирается раскрасить всех моих динозавров после того, как я уйду, — безразлично уточнил он. — Поэтому, я убрал раскраску и несколько мелков себе в рюкзак. — Это глупо, — недовольно протянул Минхо. — Но я хотя бы не проспал, — Хёнджин поднял голову, пересекаясь с ним взглядом и показывая язык, возвращаясь к своему занятию. — Господин Ли? Троица замерла на месте, переводя встревоженные взгляды на преподавателя и чувствуя, как на них сейчас смотрели остальные в аудитории. Феликс чувствовал, как в нём вскипало раздражение: ему хватало этих взглядов в столовой. Господи, его заметили. Случилось то, что уже подсознательно ждал Минхо. Ведь, очевидно, ему было недостаточно того, что он проспал, чуть не опоздал, чуть не сбил кого-то и чуть не забыл свою домашнюю работу. Мало того, что его ноги горели, и было чувство, что они вот-вот отваляться, нужно ещё получить выволочку при всех, словно он какой-то там старшеклассник. — Который? — уточнил Феликс. — Минхо, — пояснил профессор, скрестив руки на груди, опираясь на парту за собой. — Вы очень сосредоточены на господине Хван, поэтому мне интересно ваше мнение о том, что сказал ваш коллега. Уши Минхо стали такими ярко-алыми, что Феликс даже со стороны чувствовал их жар. Его руки сжались в кулаки, и он стиснул зубы, настолько униженный тем, как просто его уличили. Он не слышал комментариев ни от одного из своих однокурсников, слишком сосредоточенный на том, каким нелепым может быть Хёнджин. Тот же, сидя рядом, просто молился всем известным ему божествам, чтобы после лекции его не убили. — Я не услышал мнения своего коллеги, мне очень жаль, профессор, — твёрдым голосом, ужасно сожалея, что отвлёкся, сказал Минхо. — Ваш коллега сказал, что искусство основано на попытках что-то передать, выразить свои чувства. Что автор чтения поступил неправильно, не упомянув об этом. Минхо не смог сдержать насмешливого фырканья. Чувствуя себя нелепо из-за мнения однокурсника, но будучи вежливым, чтобы не упоминать об этом вслух. — Искусство, конечно, что-то передаёт, но это не обязательно означает выражения чувств, или чего-то в этом роде. Гелл говорил, что исследовательский подход антропологии в искусстве основан на обстоятельствах, возникающих при создании произведения. — Это контрпродуктивно, — послышалось за его спиной, отчего Минхо вздрогнул. Никто и никогда с ним не спорил. — Если посмотреть на это с другой стороны, то социальная ситуация, о которой идёт речь в произведении, влияет на рассказчика, а не наоборот. — Я не согласен, — практически рыкнул Минхо, не утруждая себя взглядом в сторону ответчика. — Общественные движения во всём мире двигают искусство. У художника есть идея, он воплощает её и влияет на социальную ситуацию вокруг себя. — Но в то же время он влияет на искусство других художников, — его однокурсник звучал неуверенно, заставляя Минхо улыбнуться, зная, что исход дебатов на его стороне. — А это значит, что на его работы влияет его окружение, а не наоборот. Всё может начинаться так, как и сказал Минхо, но в конечном итоге искусство выражает эмоции и чувства, влияющие на других. Искусство не должно анализироваться через дисциплину. — Искусство — это дисциплина, — Минхо перевёл взгляд на профессора, чувствуя, как последние крупицы его сдержанности уходили сквозь пальцы. — Сотни художественных течений держатся на дисциплине, которая отличает их от остальных. Если бы её не было, то всё искусство было бы одинаковым и не могло быть оценено с разных сторон, которые их характеризуют. Это всё равно, что подвергать балет и рок-н-ролл одинаковым статьям анализа. Феликс сжал его бедро, предупреждая, что Минхо перегибал. Как было сказано ранее, никто и никогда не противостоял Минхо, когда тот высказывал своё мнение на лекции. Он был одним из самых способных студентов своего поколения. Всегда был в числе первых и настолько преданным своим исследованиям, что всё, что он говорил относительно обсуждаемой темы, звучало связно и правильно. Его точка зрения исключала другие. Он был устрашающим и настолько самоуверенным, что съел бы любого и не подавился, кто рискнул бы с ним поспорить. Профессора всегда воспринимали комментарии Ли Минхо с улыбкой. Некоторые даже пытались побудить его однокурсников высказать другую точку зрения, и только Феликс и Хёнджин могли ему возразить. Потому что только им Минхо мог позволить уступить. А теперь, в самый худший день в его жизни, с ним завязал спор неизвестный однокурсник. Чудесно. Просто великолепно. — Это так глупо. Ты считаешь, что искусство — это алгоритм, но ведь искусство — это не математика! — воскликнул спорщик, отчего многие в аудитории вздрогнули. — Отлично, думаю, что на этом можно закончить, — сказал профессор, подняв руку, призывая всех замолчать. Он усмехнулся, перебирая бумаги на своём столе, отмечая реакцию Минхо. Его раздражение забавляло. — Я позволю каждому сформировать свою точку зрения позже, а сейчас предлагаю перейти к следующей теме. И, да, я рад видеть, что ты участвуешь в дебатах, Джисон, не забывай, что участие — это десять процентов от твоей оценки. Имя заставило Минхо нахмуриться, и он, наконец, обернулся, обнаруживая те самые синие волосы. Он сидел чуть позади него с неизвестным Минхо парнем. Ему определённо нужно было лучше знать своих однокурсников, чтобы избежать такого бедствия, как синеволосый Хан Джисон. — Ты собираешься убить меня после того, как лекция закончится, верно? — спросил Хёнджин, получая мягкую улыбку Феликса. — Попробуй мыслить позитивно: ты спас своих динозавров от Сынмина. Хёнджин посмотрел на свою раскраску, полный решимости втянуть Сынмина в серию убийств, которую Минхо начнёт позже. В конце концов, угроза раскраски его динозавров — достойная причина, чтобы умереть.