Муза (Musa)

I know if we want it Then it's gonna Happen somehow Big time rush

Минхо закончил подготовку тем, что уложил волосы, придав им немного «влажный» вид. Каждый предмет его одежды идеально сочетался друг с другом. Начиная от кожаных штанов, заканчивая пальто, накинутым поверх водолазки. Кольца на его пальцах также идеально соответствовали цепочке, лежащей на шее. Он всегда был осторожен с тем, что носил. Минхо был очень требователен к своей внешности, потому что любил наряжаться, подчёркивая свои лучшие черты. Ему нравилось, но некоторое время назад это прекратило быть какой-то обязанностью. Минхо мог часами менять наряды, пока не доходил до того, что заставляло бы его удовлетворённо улыбнуться. Он никогда не думал о том, что можно ухаживать за собой только для того, чтобы кто-то обратил на него внимание. Он в принципе не уважал людей, которые хотели с ним общаться только потому, что он красивый (поэтому Минхо презирал каждого такого «приятеля» Хёнджина). Он хотел, чтобы его заметили благодаря таланту, его танцам, усилиям, которые он прилагал каждый день. При чём тут внешность? Красота была так быстротечна, что в любой момент всё могло закончиться, и за красивой картинкой не оставалось бы больше ничего. — Минхо, дорогой, — в дверь постучали. — Ты готов? — Да, — согласился он, отводя взгляд от зеркала. Шарлотта зашла в комнату, выглядя настолько потрясающей, что у Минхо задался вопросом, почему она ещё не замужем. Шарлотта Плисецкая была красивой женщиной. И несмотря на свой суровый вид, у нее были тонкие, словно высеченные из мрамора, черты лица. Её взгляд был острый, пронзительный, он привлекал к себе внимание, особенно потому, что подавляющий процент находящихся вокруг неё людей был кареглазым. Её волосы всегда блестели и были такими прямыми, что завивка казалась чем-то невозможным. В её прядях уже давно проблёскивала седина, которую Шарлотта отказалась скрывать. — Стареть нужно достойно, — заявила она в тот день, когда Феликс предложил ей покрасить волосы. — Моя седина — это часть меня и результат моей работы. Я не вижу смысла её прятать. И вот она стояла и выглядела настолько потрясающе, что казалось, она была русской королевской особой. Потерянной дочерью Романовых. Наследницей престола. Минхо и Феликс иногда фантазировали об этом, особенно после того, как Хёнджин заставил их посмотреть мультфильм «Анастасия». Она подошла к Минхо в туфлях на шпильках, бодро цокая по паркету, словно под тиканье часов. В руках у неё была небольшая шкатулка для драгоценностей, их тех, которая вполне могла быть сделана из фарфора. Шкатулка была отделана резными розовыми цветами, увитая виноградной лозой, оплетающей по краям. — Мы уже идём? — спросил Минхо. — Мне осталось подобрать обувь, и я готов. — У нас ещё есть немного времени, — легко улыбнувшись, заверила Шарлотта. Поравнявшись с Минхо, она посмотрела ему в глаза, заставляя почувствовать себя маленьким. Шарлотта была больше, чем просто женщина, которая о них заботилась. Она была больше, чем их преподавательница танцев. Она была больше, чем женщина, которая делила с ними кров. Лицо его матери уже давно размылось в воспоминаниях, чётко расчерчивая размытое «до» и «после», к которому он иногда возвращался, сравнивая, что могло быть с тем, что у него уже есть. И к своему удивлению, Минхо в какой-то момент перестал вспоминать женщину, которая дала ему жизнь. Теперь он всегда вспоминал Шарлотту. В начальной школе их заставляли выполнять задания ко Дню Матери. Им нужно было написать сочинения о матерях, рассказывать о своей семье. Минхо всегда говорил о Шарлотте. В то время, возможно, он лучше помнил о своих родителях, чем сейчас. Мог бы рассказать о временах, когда они играли в саду, или как его отец играл на пианино, а Минхо вместе с мамой танцевали. Он уверен, у него были такие воспоминания. Но всё же, неизменно Минхо говорил только о Шарлотте. Он правда любил своих родителей. Минхо будет любить их всю свою жизнь и всегда будет по ним скучать. Он всегда будет задаваться вопросом, что было бы, если бы они не сели на тот самолёт, который так и не вернулся. Но заглянув в глаза стоящей перед ним женщины, Минхо ощутил, с какой любовью она на него смотрела. Шарлотта была его матерью. Точно также, как и была когда-то Ли Мина. — Ты так похож на свою мать, — прошептала она, протягивая руку и поглаживая прохладными ладонями щёку. — Тебе не хватает только её веснушек. Минхо яростно заморгал, не желая плакать, портя тем самым макияж. Он нервно улыбнулся, чувствуя, как трепетало его сердце от счастья только от одной мысли о том, что родители гордились бы им. Они бы оценили все те усилия, что он приложил, добиваясь своего. — У меня есть для тебя подарок, — продолжила Шарлотта, протягивая шкатулку с драгоценностями. — Я планировала подарить тебе это тогда, когда ты станешь совершеннолетним, но часть меня всё же понимала, что ещё не время. — Феликс рассердится от того, что ты сжульничала, — улыбнулся Минхо. — Открой, милый. Это не просто какая-то красивая вещь. Давай. Шарлотта нервно приложила руки к губам и улыбнулась с каким-то заразительным энтузиазмом, смотря на Минхо, который в этот момент ощущал себя ребёнком в рождественское утро. Просто так шкатулка не открылась. Ему пришлось повернуть её под разными углами, надеясь найти замок, кнопку или что-то вроде того, что помогло бы отпереть крышку. Но никакого замочного цилиндра, куда можно было бы вставить ключ, он не нашёл. Лишь цветы, вырезанные на фарфоре, окрашенном в очень мягкий светло-розовый оттенок, и маленькие листья, окрашенные в клеверный зелёный цвет, выделяющий орнамент на фоне белого фарфора остальной части шкатулки. Ему даже показалось, что он отличил имитацию кракелюра золотой краской или что-то золотое на крышке. Это была одна из самых красивых вещей, которые Минхо когда-либо видел. Работа настолько хорошо сделанная, что он просто хотел пойти и лично поблагодарить мастера, потому что люди, создающие такие вещи, заслуживали всю похвалу мира. Дотронувшись до одного из цветков, он нащупал кнопку, и крышка неожиданно поднялась, явив перед ним маленькую фарфоровую фигурку балерины, вращающуюся вокруг своей оси под нежную мелодию, наполнившую комнату Минхо звуками. Он удивлённо моргнул, почувствовал, что наряд фигурки казался знакомым. Он казался чем-то из прошлого, то, что практически потерлось из памяти по прошествию времени. Светло-каштановые волосы танцовщицы были убраны в пучок на макушке. Она была одета не в пачку, а в тренировочное платье. Чёрный купальник и простая юбка. Танцовщица застыла в плие с безмятежным выражением лица, словно танцуя вечно и не испытывая никакой боли в процессе. — Мелодия… — прошептал Минхо, чувствуя, что она настолько знакома, что было даже не по себе. — Твой отец играл её на пианино в плохие дни, — кивнула Шарлотта, улыбаясь. — Он написал эту мелодию для тебя, и она стала твоей колыбельной. Когда они умерли, ты просил меня сыграть её, но я не умею играть, поэтому напевала, пока ты не заснёшь, — Минхо смотрел на неё, сияя. — Это не мой подарок, дорогой. Это их подарок. — Что? — Твои родители просили меня, когда я в следующий раз буду в России, сделать две шкатулки: одну тебе, другую Феликсу. Они хотели подарить их на Рождество, чтобы у вас было что-то, что напоминало бы вам о них, когда их не будет рядом. Шарлотта крепко обняла Минхо, и тот вздохнул, стискивая зубы, чтобы не расплакаться. Он желал, чтобы перестало так болеть, чтобы мысли о том, что могло бы быть если… исчезли из его головы. Потому что «если» никогда не случится. Мысли о том, что могло бы быть — лишь иллюзия. Замок из песка, построенный на берегу пляжа, который непременно разрушится под натиском воды. Его родители не вернутся. Минхо знал об этом с пяти лет. Знал с той же уверенностью, с которой знал своё имя. С той же уверенностью, с которой заявлял, что 14 июля 2003 года навсегда изменило его жизнь. — Как ты думаешь, они бы мной гордились? — осмелился спросить он, отвернувшись, продолжая рассматривать балерину. — Они любили бы тебя больше всего на свете, никогда в этом не сомневайся, — Минхо кивнул, отгоняя от себя мысли, которые пока что не успели сформироваться. — Ма, Хёнджин уже ждёт нас, — донёсся до них крик Феликса с лестницы. Коты тут же замяукали. Суни и Дори мяукали возмущённо, словно бы осуждали Феликса за громкие звуки, Дуни же подошёл к Минхо, смотря большими глазами на шкатулку в его руках, с любопытством наклонив голову, очарованный мелодией и фигуркой, кружащейся вокруг своей оси. Этого взгляда было достаточно для того, чтобы Минхо решил пока что спрятать шкатулку в один из ящиков. Последнее, чего бы ему хотелось, чтобы Дуни, движимый любопытством, сломал её, пытаясь поиграть. Такое уже происходило с вещами Феликса. — Что же, нам пора, — кивнула Шарлотта, вытирая одну-единственную слезу, которую осмелился пролить Минхо и повернулась. — Впервые в жизни Хёнджин вовремя собрался, нельзя ударить в грязь лицом. — Иногда ты требуешь от бедняжки слишком многого, — улыбнулся Минхо, закрывая шкатулку и убирая её в ящик, прощаясь со своими кошками. — Суни, ради Бога! Занавески существуют не для твоих когтей, для них есть специальная когтеточка! Суни мяукнул, словно пытаясь объяснить, почему для точки когтей нужны именно занавески, но Минхо лишь беззлобно проворчал о том, что так делать нельзя, и уж тем более нельзя учить этому Дори, который пытался во всём ему подражать. Шарлотта с улыбкой смотрела на них, качая головой, но всё же поспешила вниз, попросив всех поторопиться. *** Время летело очень быстро, когда наслаждаешься моментом. Так было с Минхо в его дни рождения. Тогда он ненавидел, что день длился всего двадцать четыре часа. Этого ему казалось недостаточно. В одно мгновение он уже садился в машину, и, словно через миг, они уже подходили к ресторану, ёжась от зябкого ветра, налетевшего на них. Ужин прошёл хорошо, еды было не так много, но она была вкусной, особенно, когда за неё не платишь (по версии Хёнджина). Минхо получил небольшой торт в подарок, и его маленькая компания спела ему песню, хоть и местами не в такт. Особенно, когда Феликс стал играться со своим голосом, делая его мультяшным. Русский балет был захватывающим зрелищем. Минхо видел его не в первые, но каждый раз оставался в восторге, находясь на спектаклях. Каждый раз он надеялся, что когда-нибудь, наступит тот день, когда он увидит Наталью Осипову, танцующую по всей сцене, в первом ряду. А если… если быть уж совсем смелым, он мечтал, что, возможно, когда-нибудь наступит тот день, когда он разделит с нею сцену. Но время и правда слишком скоротечно. И вскоре они уже были на тротуаре, ожидая парковщика и наблюдая, как улицы Сеула подсвечивались неоновыми красками. Картина из огней и фар машин, в которой он купался, размышляя о чём-то своём, была размытой. Может быть, Хёнджин имел в виду именно это: просто остаться и наблюдать за тем, как проходила жизнь, не проживая её? Тогда это казалось сюрреалистичным: Минхо, закутанный в пальто, наблюдал за улицами; люди приходили и уходили. Здания были полны жизни, а он просто стоял и ждал. Наблюдал, не делал шаг вперёд и не становился частью этого пейзажа. Потому что у него были более важные дела. Потому что были правила. Потому что пренебрежения ими могло привести к тому, что он потерял бы Феликса. — Какие планы? — спросила Шарлотта, наблюдая за тем, как парковщик вёз к ним машину. — Будете как-то отмечать? Женщина держала Минхо под руку, наблюдая за Феликсом и Хёнджином, идущими рука об руку впереди, стараясь ни с кем не столкнуться. — Да, мы заберём друга из общежития и поедем в бар, — улыбнувшись, кивнул Феликс, игнорируя растерянный взгляд Минхо и удивлённый Шарлотты. — Правда, — недоверчиво протянула она. — Будет кто-то, кроме вас? — Ну, он вообще сосед Хёнджина по комнате, — уточнил Феликс, всё ещё старательно игнорируя молнии, которые в него метал Минхо. — О, это замечательно, — улыбнулась Шарлотта, да так, что в уголках её глаз появились морщинки. — Я рада, что вы не замыкаетесь в себе и только смотрите фильмы. Но не пейте слишком много, вам всем завтра на учёбу. И я всё ещё правда рада, что вы выбираетесь погулять. Но не переусердствуйте. Помните о правилах. «Правила, глупые правила», — подумал Хёнджин, забираясь на заднее сиденье и мечтая о том дне, когда Феликс и Минхо захотят окончательно выйти из клетки. Ведь, возможно, приключение всей их жизни лежало по ту сторону этих правил. *** Ким Сынмин, как оказалось, в жизни ходил не только в мешковатых толстовках или вязанных джемперах. Он немного смущался, усаживаясь в красивую чёрную машину, подъехавшую к общежитию, и только слабо улыбался, когда Хёнджин его представлял. А одного взгляда на Минхо было достаточно, чтобы почувствовать себя загнанным в угол. Парень словно оценивал его. Благо, Сынмин серьёзно отнёсся к предупреждению Хёнджина о том, что нужно выглядеть как можно лучше, поэтому на нём были тёмные джинсы, оливково-зелёный джемпер с водолазкой и кожаная куртка (одолженная у Чонина). Минхо, похоже, наряд одобрил, отчего у Сынмина внутри потеплело от благодарности к самому себе. Конечно, впереди его ждало время с тремя парнями, которые выглядели так, словно сошли с красной дорожки. И, может быть, так всегда выглядели люди, которые ходили в театр — он точно не знал, так как вся его культурная программа ограничивалась спектаклями в школьном актовом зале, но иногда его правда восхищали люди, выходящие из театра Сеула каждые выходные. Поначалу было неловко, особенно из-за того, что Минхо выглядел очень угрюмым, слушая Сири, подсказывающую ему дорогу до бара. Он ожидал, что будет неловко, ведь эти трое дружили много лет (по крайней мере то, как Хёнджин говорил о Феликсе, что-то да значило), и сейчас им нужно было приспособиться к новому человеку, пусть даже если это будет временным. Так что в какой-то мере он и так знал, на что шёл. Сынмину и без этого было трудно заводить друзей. А ведь Хёнджин даже не был другом. А тут получалось, что его пригласили в компанию, которая давно и сплочённо существует. — Минхо, я слышал, что у тебя сегодня день рождения, — сказал Сынмин, когда тишина стала слишком удушающей, и уровень неловкости подходил к своему апогею. — Боюсь, что за такой короткий срок я не смог подобрать подарка, но могу купить тебе выпивку. — Ты тоже попал в эту засаду? — спросил Минхо, смотря на дорогу, то ли игнорируя слова Сынмина, то ли не считая их стоящими. — Ну, я бы сказал, что меня загнали в угол на ринге, и я всё ещё считаю, что проще поддаться Хвану, чем слушать его бесконечное нытьё. — Эй! — воскликнул Хёнджин, ужасно надувшись. — Мне не нужно ныть, чтобы заполучить желаемое. — Но ты же ноешь, — пробормотал Феликс, с преувеличенным интересом смотря в окно. — И довольно часто. Ты делаешь большими глаза, дуешься и можешь даже пустить слезу. — О, оказывается это всегда так, — удивлённо протянул Сынмин. — Я думал, что за пределами нашей комнаты всё иначе. Феликс развернулся с переднего сидения, смотря на Сынмина, ярко улыбаясь, отчего его глаза превратились в полумесяцы, а нос очаровательно сморщился, заставив того удивиться, почему он вообще боялся подойти к ним. Феликс выглядел уютным, тёплым, и на мгновение Сынмин забыл, что он здесь чужой. Когда Феликс улыбался, казалось, что солнце по-прежнему светило, вся неловкость, от которой потели руки, вся социальная тревога, мешающая называть людей друзьями, ушла. Просто от одной такой улыбке. — Если ты хочешь видеть Хёнджина спокойным и тихим, то нужно просто посадить его рядом с Минхо-хёном. — Вообще-то, я здесь жертва, — рыкнул Хёнджин, наклоняясь вперёд. — В последний раз, когда ты оставил меня с ним наедине, всё закончилось тем, что он напихал мне салфеток в рот. Сынмин не обладал железной выдержкой, поэтому не смог сдержать смеха, вырвавшегося с его губ. — Мне очень нужен контекст, — попросил он, и его смех был подхвачен хихиканием Феликса, которое резко контрастировало с грубоватым низким тембром голоса. — Ты не получишь никакого контекста, — прошипел Хёнджин, которого отбросило в сторону во время очередного поворота. — Я тебе больше скажу, мы больше не будем затрагивать эту тему. — Но ты же её и начал, — заныл Феликс, восстанавливая равновесие после того, как его прижало к дверце, бросив взгляд на брата. — А тебя я просто предупреждаю: ещё раз ты так резко войдёшь в поворот — не будешь танцевать неделю. — Тогда попробуйте не вести себя как дети. Возможно, Сынмин бы и испугался ворчания Минхо. Возможно, подумал бы, что расстроил его, но он быстро уловил небольшую улыбку, расцветшую в уголках губ, и то, как дёрнулось его лицо, вероятно, сдерживая эмоции. Забавно, потому что он сам пытался сдерживаться и не улыбаться идиотизму Хёнджина. — Но хён, мы же здесь всё ещё дети, — воскликнул Хёнджин, прислоняясь подбородком к изголовью водительского сидения. — Разве ты не помнишь, что мы все нулевого лайна? — О, ты тоже, Сынмин? — спросил Феликс. — Да, мой день рождения двадцать второго сентября. — Вау, а мой — пятнадцатого, — усмехнулся Феликс. — Мы почти близнецы. — У меня есть друг, у которого день рождения четырнадцатого числа, — задумчиво протянул Сынмин. — О, может быть, позже мы с ним познакомимся. Что думаешь, хён? — Феликс перевёл взгляд на брата, немного улыбаясь, пока тот парковался. — У меня может появиться деньрожденный брат. — У тебя уже есть брат, Феликс, — напомнил ему Минхо, опасливо сужая глаза. — Брат, у которого сегодня день рождения, если ты вдруг забыл. — Да, и я сделал тебе подарок, и при этом мне всё равно нельзя будет задуть свечи на торте вместе с тобой. Минхо насилу подавил фырканье, которое рвалось наружу, после упоминания про подарок. Он всегда открывал свои подарки в ресторане, потому что любил это и хотел создать атмосферу. Он, может быть, никогда не говорил об этом, но ему было приятно то, что люди покупали для него вещи с целью сделать приятно. А ещё так он мог оценить, насколько хорошо его знали. И подарок Феликса был прекрасным. Минхо влюбился в обувь в ту же секунду, но также в этот же миг он отказался носить её в ближайшее время, боясь испортить. Проблема была во втором подарке — пушистый кобальтово-синий джемпер, который был так похож на белый, который ему пришлось выбросить на прошлой неделе. Да, джемпер был красивым и тёплым, и Минхо мог бы надеть его после тренировки или даже носить дома. Это был отличный подарок! Но почему обязательно синий? Особенно такого оттенка? Он бы смирился, если бы джемпер был светло-голубым, небесно-голубым, лазурным, цветом воды пляжа Бонди, да хоть серо-голубым! Но нет же, Феликс купил кобальтово-синий джемпер, чтобы заменить тот, который испортил парень с кобальтово-синими волосами. — Ну, я надеюсь, что твой новый деньрожденный брат в следующий раз одолжит тебе танцевальный бондаж, — проворчал он, открывая дверь. — Какой же ты мелочный, а. Сынмин, выйдя из машины, с интересом наблюдал за этой пикировкой: у него была старшая сестра. Она вышла замуж и давно переехала в Канаду, и он, если честно, не помнил, чтобы так ссорился с нуной. По крайней мере, он никогда не говорил ей, что предпочёл бы иметь другую сестру. Но с другой стороны, в каждой семье отношения строились по-разному. И у него не было брата, который являлся бы ему почти ровесником, чтобы судить. — Ты не предупредил их, что я приду? — спросил Сынмин, ловя Хёнджина у входа. — Я сказал Феликсу, — попытался оправдаться он, смотря на него с небольшой улыбкой, прежде чем отбросить пару прядей, лезших в глаза. — И я знал, что если скажу об этом Минхо — он откажется. А мне надоело то, что мало того, что он зануда, так ещё и втягивает в это Феликса. — Нельзя заставлять кого-то делать то, что он не хочет, Хёнджин, — сказал Сынмин, скрещивая руки на груди. — Это касается не только отношений. Также нельзя давить на людей, заставляя их выходить на улицу, когда они не чувствуют себя там в безопасности. — Послушай, я знаю, что это неправильно, — Хёнджин стал нервно заламывать пальцы, переводя взгляды то на Минхо с Феликсом, то на Сынмина. — Но они… ты их не знаешь. Когда поговоришь с ними, ты всё поймёшь. Я просто хочу пойти и повеселиться со своим лучшим другом. Сынмин большим и указательным пальцем ущипнул себя за перегородку, медленно считая до пяти. Он не оказался бы в такой ситуации, если бы руководство поселило его в любую другую комнату, честное слово. Сынмину пришлось напомнить себе о Джисоне, которого он знал с первого курса, когда тот налетел на него на выходе из библиотеки. Он вспомнил, как Джисон, к сожалению, мог не выходить из квартиры месяцами. Он с трудом поднимался с постели из-за того, что в его тревожной фазе случился рецидив. Он не вылетел из университета только потому, что ему дали особое разрешение, учитывая его состояние, и также зная, что он жил вместе с Чанбином. Сынмин вспомнил своё отчаяние, когда не мог заставить Джисона выйти из квартиры. Как тот расстраивался от мысли, что ему придётся переодеться для того, чтобы хотя бы сходить в магазин. Как тот мог неделями не ходить в душ, не менять одежду и не чистить зубы. Джисон был одним из его близких друзей, практически лучшим другом, и было больно видеть, как он замыкался в себе, отказываясь проживать тот же опыт, что его ровесники. Настолько, что в какой-то момент Сынмин начинал обесценивать свои собственные проблемы, решив, что они не шли ни в какое сравнение с проблемами Джисона. Доён (которая в то время была его подругой) отругала его за это. Потому что никогда нельзя сравнивать свои проблемы с проблемами других. Ведь даже если они и не одинаковые по масштабу — это совершенно не означало, что они не важны. Но в случае с Хёнджином всё было иначе, не так ли? Джисону помогали его друзья. Чанбин, брат Чанбина вместе со своим парнем, даже Чонин, который признавался, что очень скучал по нему. Хёнджин же, в попытке вытащить своих лучших друзей из раковины, был совершенно один. — Ты ноешь, — фыркнул Сынмин, сужая глаза. — Видишь? Ты всегда начинаешь ныть, когда тебе что-нибудь нужно. — Я так понимаю, что ты согласен, — широко улыбнулся Хёнджин, хватая Сынмина за запястье и утягивая за собой. — По крайней мере, теперь у меня есть поддержка. Хёнджин действительно слишком сильно любил Феликса, называя его братом, которого всегда хотел иметь. Ради него он был готов на всё, даже на самое отчаянное безрассудство. Собирался ли он, в частности, бросить вызов Шарлотте и всему, что она вбивала в их головы? Да. Ну, точнее, ответ будет меняться в зависимости от ситуации, но, по крайней мере, он приложит для этого все усилия. Хёнджину откровенно надоело видеть, сколько всего упускали его друзья. У них всё было идеально. Дисциплина, правила. А как же веселье? Оно должно иметь первостепенное значение, особенно если занимаешься любимым делом. Хёнджину было весело танцевать, а Феликсу с Минхо? Они устроились за столиком наверху; бар не представлял собой ничего особенного — простое помещение, с телевизорами по территории, которые транслировали какой-то вид спорта. Из колонок доносилась музыка, от которой Минхо скривился. Людей было не так много несмотря на то, что было только десять. Услужливый официант предложил им меню бара и несколько закусок, чтобы скоротать время. На самом деле всё было не так уж и плохо. Наверху царила уютная атмосфера, не мешающая шуму внизу. Братья чувствовали себя скорее как на чердаке, где из окон были видны проезжающие мимо автомобили. Они расселись по углам: Минхо и Феликс с одной стороны, Сынмин и Хёнджин — с другой. Сынмин, как и обещал, угостил Минхо первым бокалом пива (и, возможно, последним, так как им ещё нужно было ехать назад), в то время как Феликс и Хёнджин успели поругаться, выбирая закуски и споря на тему того, можно ли сейчас немного отступиться от диеты. Все четверо искали тему для разговора, надеясь, что атмосфера не будет такой же неловкой, как и в машине, но тщетно. Так было до тех пор, пока Минхо, уставившись на Сынмина, не поймал его за тем, как он копошился с рукавом куртки. — Кто-нибудь говорил тебе, что ты похож на щенка? — спросил он, не отрывая взгляда. Сынмин нахмурился, слегка склонив голову, смотря прямо в глаза Минхо. У того они были словно кошачьими, а в его лёгкой улыбке читался молчаливый вызов. И всё это было до того знакомым, что Сынмину показалось, что он смотрелся в зеркало. — О, Минни, точно! — воскликнул Хёнджин, вцепившись в его руку. — Ты как золотистый ретривер! Почему я раньше этого не замечал? Сынмин сузил глаза, смотря на Минхо и молча ненавидя его за то, что тот дал такой обширный материал для поддразниваний. Он уже даже не замечал, как Хёнджин обратился к нему, учитывая, что до этого только Доён могла называть его «Минни». Минхо же, казалось, наслаждался этим, открыто улыбаясь, заслуживая тычок в ребро от Феликса. — А тебе кто-нибудь говорил, что ты похож на кота? — спросил Сынмин. — Вы оба. Как сиамские близнецы из «Леди и Бродяга». — Ну, я люблю кошек, — пожал плечами Минхо. — Как здорово. А я люблю собак, так что приму твои слова как комплимент. Минхо захихикал, пугая этим Феликса. — Ты мне нравишься, — решил он, откашливаясь. — К тому же, ты уживаешься с Хёнджином, так что, ты заслуживаешь моего уважения. — Чувак, очень плохая постановка предложения, серьёзно, — простонал Хёнджин. — Я не могу его винить, Сынмин очень милый, — улыбаясь, сказал Феликс, вызывая ответную реакцию. — Последний вопрос, — сказал Минхо, наклоняясь вперёд. — «Гарри Поттер», «Властелин колец» или «Сумерки»? Сынмин растерянно моргнул и нахмурился, не слишком сильно задумываясь над ответом. В конце концов, это был не первый раз, когда ему задавали подобный вопрос. — И почему я должен выбирать что-то из этого? Одно про магию и дружбу, другое про магию и приключения, третье — роман о вампирах. — Если ты скажешь, что вампиры светятся, я выселю тебя из нашей комнаты, Ким Сынмин, — строго предупредил Хёнджин. — Вампиры не светятся, Хван Хёнджин, потому что вампиров не существует. — Так, я бы попросил, — вмешался Феликс. И сами того не осознавая, у них нашлась тема для разговора, в котором все могли активно участвовать. Сынмин забыл о том, что ему было трудно называть людей друзьями, а Минхо и Феликс почувствовали себя очень комфортно от присутствия в их социальной жизни кого-то, кроме Хёнджина. А на часах было только десять вечера, и у них было всё время мира, чтобы расширить собственные границы.