Циклон наслаждений

      Солнце стоит в зените и нещадно печет. Мондштадт опустел и застыл, точно пустыня вечнозеленых полей и лугов. Гуляющий ветер вместо ожидаемой свежести несет за собой жар, раздирающий горло. Лекарство, ставшее ядом.       Оазис спасения — большой дуб в долине ветров. В тени раскинувшихся крон можно спрятаться, найти покой в шелесте густой листвы и отвлечение в холодных потоках залива.       У Венти свой покой и свое отвлечение. — Ты так добра, уделяя мне внимание в свой выходной, — произносит он и припадает обратно к мягкой груди.       Вбирая в рот, Венти обводит языком твердую жемчужину соска, надавливая, теребя и посасывая, как дитя. Джинн вдыхает порывисто, однако ничего не произносит — лишь тепло улыбается и гладит по голове. Убирает темные пряди со вспотевшего лба, запутывается в них пальцами, не чувствуя шелковистость из-за плотных перчаток. Вторая же рука оголена, и возбужденный член Венти может прочувствовать сочетающуюся мягкость и грубость кожи.       Может, у магистра Ордо Фавониуса не идеальные женские ручки, Венти получает удовольствие от плавных действий. Без спешки, без недовольства, Джинн сидит с закрытыми глазами, будто уснула, и скользит от кончика до основания, переминает между пальчиками, то сжимает, то разжимает, захватывая и отпуская. Никакого напряжения или пылкости. Никакого бешено стучащего в груди сердца. Никакой сносящей голову страсти, когда срываешь с себя одежду, желая почувствовать глубже, сильнее, стать одним целым, когда не способен оторваться, просто чтобы сделать глоток воздуха — готовый задохнуться, но не прекратить.       Под деревом, где когда-то вознеслась на небеса рыцарь-одуванчик, магистр и бард сидят как в застывшей пастельно-воздушной картине, замершие в моменте полной безмятежности.       Иногда Венти приходится проверять Джинн — кажется будто она заснула и двигает рукой по инерции. Это было бы забавно: партнерша заснула в обществе развязного бога песен. Джинн дала себя в его пользование — по крайней мере грудь — и никак не реагирует на его попытки вовлечения. Пропавший с щек румянец воспринимается Венти практически как личное оскорбление.       И, наверно, можно было бы себе позволить безучастность, принять правило «лежи мирно и все сделают за тебя», точно клиент дешевого публичного дома. Однако, несмотря на негу, ослабевшие мышцы и разум с оттенками проявляющегося наслаждения, смириться с этим для Венти все равно что пойти против своей природы. — По-моему это неправильно, — он садится напротив Джинн. Бледно-голубые глаза равнодушны, искорки непонимания даже не окрашивают их. — Я чувствую себя последним наглецом, прервавшим отдых неустанно работающего магистра. Должно быть наоборот, тебе так не кажется, Джинн?       Дрема не сходит — магистр не замечает опасной игривости, только брови слегка хмурятся.       Ухмылка затрагивает губы Венти. И растягивается больше, когда Джинн резко сдвигает бедра, не успевает, и длинные пальцы давят на промежность. — Прекрати, — просит Джинн, вспыхнув огнем до кончиков ушей. — Не стоит. — Думаю еще как стоит.       Джинн неудачно пытается отодвинуться, в итоге упираясь в твердую кору, царапающую кожу. Опрометчивый шаг — враг подвигается ближе, она полностью лишена путей побега. Она сильнее сжимает бедра, двигает ими по сторонам, и сминает траву в руках, пока Венти самодовольно улыбается и толком еще ничего не делает — просто поглаживает сквозь одежду. — Ты все время работаешь и помогаешь горожанам. Чуть не заснула на аудиенции со своим Архонтом. Тебе определенно нужен отдых, Джинн, — его слова льются сладким искушающим бальзамом. — Позволь мне тебе помочь. — Венти, прекрати, — шепчет Джинн. Кажется, она хочет, чтобы это звучало строго. — Я сама могу о себе позаботиться. — Я в этом не сомневаюсь, — его голос сменяется, становится ласковым, сочувствующим, почти что понимающим.       И все так же притворным. Секунду назад отстранившись и пытаясь достать заточенную руку, он прижимает ее обратно к промежности, надавливая пальцами. — Позволь мне помочь тебе, облегчить твою ношу, как старому другу? Мы же друзья, Джинн? Ты доверишься мне? — его дыхание смешивается с ее, прерывистым, горячим. — Когда в последний раз ты полноценно предавалась удовольствию? Город не сможет без свалившегося от усталости магистра, которому срочно нужна передышка. Не справится без тебя из-за того, что ты не позволяешь себе немного лишнего. Если тебе так угодней, считай это моим вкладом в процветание региона.       Попытка выглядеть враждебно — этот хмурый взгляд, сдвинутые к переносице брови, поджатые губы — неплоха. Однако Венти жил не пару дней и даже не пару десятков и сотен — глупо даже стараться, потому что тело Джинн загорается возбуждением. Венти стоит просто зажать стоявший пиком сосок и потянуть, как вместо удара или мощного толчка, на который определенно способен рыцарь Ордо Фавноиус — Джинн дергается и хлопает ресницами, распахнув губы. — Неужели тебе пары минут жалко? — открытая насмешка, после которой она может легко натянуть лиф и уйти, оставив жалкого бродяжку барда в одиночку заниматься онанизмом.       Джинн продолжает сжимать ногами его руку и цепляться за траву, краснея. Взгляд светло-голубых глаз чуть ли не молящий, но раз уж она не высказывает свои мольбы, Венти интерпретирует его по-своему.       Сопротивление еще не угасает, когда он пытается раздвинуть колени. Жалкое, показное сопротивление, добавь чуть больше силы, и оно измельчает, превратится в тот же жалкий пепел.       Услащенное вознаграждение в виде поцелуев на шее, то нежных, то пылких, все то же стимулирование сосков ослабляют Джинн. Сердце бьется бешено, и в такт к нему меняется и ее тело: кожа зудит до чужих прикосновений, пальцы ломит, они сгибаются и поджимаются, а все внутри горит и стягивается в сладком ожидании.       Однако Венти не торопится. Его руки больше не спускаются ниже талии, он мучает Джинн, дает довольствоваться исключительно близостью их бедер и его стоящим членом. Такие моменты стоит растягивать, медленно наслаждаться.       Магистр примкнет к нему — с тех пор, как получила Глаз Бога, она связала с Барбатосом контракт, рушимый разве что смертью. Чего желает ее Архонт, то желанно и ей.       Вся ее защита лишь вопрос времени (недолгого времени). Джинн стянет с себя штаны добровольно и так же добровольно просяще посмотрит на него, направляя его в необходимом направлении. Возбужденная и разгоряченная — как много глаз видели магистра такой?       Немного игры с клитором и Джинн невольно поддается, спиной упирается в ствол дерева. Все мышцы ее застывают, словно задетые разрядом тока, и расслабляются разносящимися уколами от начала ее естества. Постанывания и так тихие, заглушаются самой Джинн, приложившей ко рту ладонь. Такая скромность с дозволенностью действий немного забавляет Венти. И с тем возбуждает больше. Ему хочется увидеть еще больше этой сладкой смеси противоречия, насладиться видом, предоставленным одну ему здесь и сейчас.       Половые губы Джинн в прозрачной смазке, и пальцы без труда проникают внутрь. Стенки влагалища приятно принимают, сжимают, не противостоят движениям. Джинн, черствая лишь снаружи, извивается под ним, прижимает ближе и все так же пытается заглушить рвущиеся наружу стоны наслаждения. Хватка ее бедер вокруг него крепка, настолько, что, не будь Венти одурманен, задумался, не останутся ли синяки. Он практически не может пошевелиться, точно его схватила в кольцо огромная и сходящая с ума от голода змея, и только пальцы, доставляющие удовольствие, останавливают ее от того, чтобы окончательно задушить его. А если оно так и есть, Венти все равно.       Его член твердый и напряженный; один вид развращенного страстью магистра, ее музыка удовольствия, тело, сгорающее, подчиняющееся пьянят сильнее, чем все до этого.       Как когда-то Ваннесса вознеслась в Селстию, так и раскаленные похотью друг друга они вознесутся вслед. Разве что не буквально.       Горячий ветер плотно обволакивает, не дает простора и медленно душит, всеми проклинаемый.