Но между кедров, полных тишиной, Расщелина по склону ниспадала. О, никогда под бледною луной Так пышен не был тот уют лесной, Где женщина о демоне рыдала…
В его крови не найдётся даже близкого оттенка голубого, сулящего господство над кем-либо с рождения. Не найдётся ни единого отлива серебра или изумруда, напыляющих единственно-угодный путь. Но в его крови словно течёт особая тёмная магия — эфир, одурманивающий таящегося в омуте одного единственного взгляда монстра — и сейчас она предстаёт нектаром акации, лимонной мяты, персика и апельсиновой цедры. Сейчас из его крови можно сочинить цветочно-фруктовый букет. Сейчас в его крови почти целая бутыль французского вина. Под пальцами левой руки шершавая поверхность розового камня в россыпи долетающих из-за спины всплесков воды, которую вкрапления позолоты под звёздным небом обращают в глянец. Регулус сидит на бортике неисчерпаемого фонтана. Пальцы правой руки обхватывают продолговатое горлышко. Перед глазами, если их сощурить, буйство самоцветов. На самом деле это обычная гулянка, собравшая местных от профессиональных до для-души танцоров, наслаждающихся жизнью под приятную слуху музыку. С мелодией гармонично сливаются в одно русло прозрачные ручейки приятного диалекта. Здесь Регулусу всё кажется приятным. — Здесь всё кажется таким, — долгая пауза, — …прозаичным. Амикус справа от него запрокидывает свою почти полную бутылку. Алекто сказала, что забыла бокалы — что, само собой, неправда — поэтому им приходится пить, что называется, с горлища — что её, само собой, не огорчает. Алекто, покачивая плечами в плавный ритм музыки, вышагивает исключительно по стыкам песочной кладки, покрывающей площадь, и чуть заваливается в сторону руки, удерживающей полупустую бутылку. Заявляющие о себе атрибуты мятежного духа вновь спрятались в присутствии брата. И теперь на ней белая блузка с короткими рукавами-фонариками. Регулусу вдруг легко даётся угадать в выражения Амикуса трогательную снисходительность, словно он в качестве водящего специально проходит мимо выглядывающей из-за дивана макушки, играя в прятки. Но Регулусу вдруг туго поддается значение слова «прозаичный». — Тебя не хватятся? Регулус присматривается к парню, кружащему волчком девушку в ситцевом сарафане, будто рассчитывает подглядеть время на циферблате его наручных часов. Разумеется, терпит провал. И засчитывает себе эту попытку соблюсти комендантский час. Он сделал всё, что мог. Жаль, Амикус тактично справился не о работе его исправного механизма самодисциплины. Он спросил: не подвергнут ли его потом репрессиям за столь непозволительную взбалмошность, как распивать вино, созерцая магловскую бесовщину? — Если я скажу «мне всё равно»? — Скажу «верю на слово», — не долго думая отзывается тот. Так серьёзно, что Регулус не считает нужным останавливать защекотавший горло смех, и Амикус, чуть покосившись на него, начинает смеяться сам. До Регулуса во всеобъемлющей мере добирается значение слова «прозаичный». Мерлин, они пьют вино с горла, рассевшись на фонтане, как обычные подростки! И пусть этот обман пропитан маревом Прованса, Регулус обещает себе вернуться сюда, когда ему будет необходимо обратиться к своему Патронусу. Если. Нарисовавший на глазах слёзы смех убывает, и Регулус понимает, насколько пьян. А затем делает ещё один внушительный глоток вина. Друг, откидывая со лба растрепавшиеся от бесцельного времяпрепровождения короткие пряди, вновь выискивает наворачивающую вокруг, но поодаль круги сестру. — Много сегодня скурила? — О чём ты? Амикус втягивает щёки и, откидываясь настолько, насколько позволяет не узкий, не широкий бортик, запрокидывает голову. — Это естественно, да?.. то, как мы стремимся дистанцироваться от самых близких людей. Боимся полностью открыться, увидеть даже тень непонимания, осуждения... потому что больнее всего ранят именно те, кто нам дорог. Регулус усердно игнорирует нависший всем весом отправленных в атмосферу слов лейтмотив. Усердно игнорирует припекающее жжение за глазами. И, возвращая свои мысли в момент, в котором он бы сейчас ни в жизнь не выговорил «дистанцироваться», вспоминает свою раннюю догадку: — Ты не из-за обострения вампиризма остался сегодня, — кивает он. В уголке губ друга зарождается лукавый намёк. — С тобой ей свободно. А мне было интересно посмотреть музей штопора. Зачем посвящать такому пустяку целый музей? — Мельком хмурится Амикус, словно силясь раскусить природу маглов. — Осенило? — Нет. Стоял три часа – смотрел на штопоры. Регулусу думается, что это были лучшие три часа в жизни Амикуса. Когда все мысли сосредоточены на сущем пустяке. Амикус просовывает ладонь в карман, достаёт из него миниатюрную модель старинного штопора и без церемоний передаёт её Регулусу. Ничего не говорит. Но Регулус сидит и смотрит на свой подарок на день рождения. — Может, тебя осенит, — жмёт плечами Амикус. Поэма. Бутафорский штопор… он недостоин таких друзей. Регулус убирает подарок в карман удлинённых хлопчатых шорт и сцеживает в себя бутылку вина, оглядываясь на уже размывающуюся площадь. Чувствует, что наиразумнейшим решением будет остаться здесь до утра. Невзирая на последствия. Желательно не вставая. Пока не протрезвеет. Кажется, он способен вязать слова и мысли только благодаря сидячему положению. А затем лаконичное предостережение в голосе Амикуса разгоняет кровь до готовой выбить сердце навылет аритмии. — Регулус. И стоит ему повернуть голову к резко выпрямившемуся другу и проследить за траекторией взгляда, упирающегося в арку проулка, аритмия проходит. Потому что сокращаться больше нечему. Когда «Он» уводит его…одним неоспоримым кивком без пошлых сцен
…в провожающем взгляде Алекто отражается «будь осторожен».