***
К счастью — хотя это вряд ли можно назвать хорошим знаком, — чем больше дней проходит после инцидента с Нагайной, тем легче мне убедить себя, что ничего не было. Просто ошибка уставшего разума, а вовсе не злоупотребление окклюменцией, показавшее наконец себя во всей красе. Грейнджер ещё какое-то время донимает меня, но когда начинаю донимать её в ответ — а я в этом могу быть чрезвычайно упрямым, — она сдаётся. К моему отвратительному облегчению, мы возвращаемся к привычной рутине, и я живу дальше, питая ложные надежды. Однако, конечно, жизнь имеет обыкновение с головой бросать меня в омут отпущения грехов. — Драко? — Луна зовёт меня. Зажмуриваюсь, пытаясь ещё глубже вжаться в кресло. Как только она пришла, я исчез в гостиной, молясь богам, чтобы она вообще забыла о моём существовании. Очевидно, они решили меня не слушать. Я ничего не отвечаю, поэтому она зовёт снова: — Драко? Я знаю, что ты здесь, я вижу твою ауру. В некотором смысле мы до сих пор те, кем когда-то были в Хогвартсе, так что я выдыхаю и просто жду, когда она найдёт меня. Луна влетает в поле зрения, похожая на выдумку, а не реальность, и одаряет меня мечтательной улыбкой. — Вот ты где. — Вот я где, — вторю я. — Как ты себя чувствуешь? Всё ещё беспокоят ворчливые сверчки? Она такая чертовски искренняя, что просто невозможно злиться на неё. По крайней мере, сейчас. Когда-то, давным-давно, она казалась мне просто очередным ягнёнком на заклание, но потом мы провели несколько месяцев в страданиях под одной крышей — хоть и на разных этажах — и, похоже, эта травма нас сблизила. Пока не появилась Грейнджер и её друзья-самоубийцы, я несколько раз в неделю тайком приносил Луне еду и воду, потому что я долбаный идиот, который никогда, никогда не знал, когда нужно остановиться. — Нет, не беспокоят. — О, прекрасно! — она лучится. — А твоё сердце? По-прежнему разбито? — Прежде чем я успеваю ответить, она наклоняется вперёд и смотрит на мою грудь, как будто насквозь. — Хм. Я думаю, ему лучше. — Она выпрямляется. — Ты открылся Гермионе, как я тебе и советовала. Это хорошая идея, Драко. Твоему сердцу нужно что-то нежное. — Моё сердце иссохло и почернело, Луна. Разве ты не слышала? — Гарри так и сказал, но потом я напомнила ему об обещании Снейпа, и он сразу замолчал. Иногда он так забывается. — Она бросает взгляд в мою сторону, перед тем как снова уставиться в потолок. — Вы оба. Уродливый смех вырывается из меня. — У нас со Святым Поттером нет ничего общего. — Он тоже так сказал, — дерзит. Я только насмехаюсь и отворачиваюсь. — Гермиона переживает за тебя. За Гарри тоже, но за тебя особенно. Что-то электрическое бежит сквозь меня, а я слишком слаб, чтобы проигнорировать наживку. — Почему ты так думаешь? — У неё жёлтая аура. Я чувствую разочарование, такое блядски нелепое, почти перерастающее в гнев. — Точно. Очевидно. Её аура. Луна либо не замечает, либо её не волнует откровенное недоверие в моём голосе. — Продолжай общаться с ней, Драко. Мне бы не хотелось выполнять своё обещание. А-а-а, точно, обещание. Я до сих пор ни хрена не понимаю, о чём она. В последний раз Луна расспрашивала меня о здоровье, настаивая, что это всё потому, что я сам того хотел. Очевидно, она застала, как Орден Идиотов спас меня, или похитил, или как там, чёрт возьми, это назвать. В полуживом состоянии мы поговорили и обсудили какую-то клятву. Клятву, которую она не решается раскрыть. — Конечно, потому что, если его выполнить… будет плохо? — рискну предположить. — Ах, ах, нет. Оно было частью сделки, — говорит она. — Не волнуйся, Драко. Я бы никогда не причинила тебе вреда. Ты и сам достаточно навредил себе. — Потрясающе. — Думаешь? — Луна смотрит на дверной проём, где Грейнджер якобы не подслушивает. — Ты должен сказать ей. Оглядываюсь, радуясь, что не встречаюсь с парой карих глаз, ждущих, когда я уйду от ответа. — Она прекрасно знает, насколько умна. Люди говорят ей об этом каждый день. — Нет, не говорят. Больше не говорят. Ни разу после несчастного случая. — Хреново, что я ещё могу сказать. — Луна смотрит на меня озадаченно. — Что вы все вышвырнули её только из-за разъёбанной ноги. — Почему ты так решил? — Что? — Несчастный случай не имеет ничего общего с её ногой. — Но я думал… — замолкаю, внезапно осознав, насколько непродуманно я всё просчитал. — Тебе стоит спросить её. — Нет. — Я очень хочу, но Грейнджер — женщина равноправия. Она требует ровно того же, что даёт сама, по крайней мере со мной, а я не могу позволить себе заплатить такую цену. — Это не моё дело. — Будет твоим, пока всё не закончится. — И что это значит? Луна широко улыбается. — Узнаешь.***
Она уходит, а Грейнджер загоняет меня в угол, пока я поспешно пытаюсь скрыться наверху. — Луна действительно хотела поговорить с тобой. — Это вопрос? Грейнджер собирает себя по крупицам. — Она не говорит мне зачем. — Тебя это не касается. — Я… знаю. — И всё же выражение её лица — чистое удивление. — Я просто… — Что? Ты просто думаешь, что имеешь право влезать в мою жизнь только потому, что спасла её? Она вздрагивает, потому что именно на это и были рассчитаны мои слова. — Нет. Я просто переживаю. — Да за что? — За тебя, — так чертовски честно. — Я никогда не просил об этом. — Знаю. — Так прекращай. — Дружба так не работает… — Тогда хорошо, что мы не друзья, да? — я отвратительно с ней обращаюсь. Я всегда отвратительно с ней обращался. Я всегда буду ей отвратителен. Какими бы жалкими ни были мольбы моего вечно смягчающегося сердца. Её лицо каменеет, а лёгкий наклон головы делается резче вместе с ожесточающейся челюстью. — Да. Глупо было так думать. Какой ужас. До конца дня мы не разговариваем.***
— Нам нужно выйти ещё раз, — говорит она. Я видел искренний огонь в её глазах после нашей первой успешной вылазки в мир и знал, что это только вопрос времени, когда мы уйдём снова. — У меня заканчивается лирный корень, а Грюм не включил его в список поставок. — Уверен, он это нечаянно. Грейнджер пристально смотрит на меня, пока я не перестаю ухмыляться. — К сожалению, в том озере в лесу Дин, которое я знаю, их нет, поэтому придётся отправиться в небольшой поход. — Я не подписывался на грёбаную прогулку, Грейнджер. — Ты ни на что не подписывался, — подмечает она. — К тому же тебе здесь нечем заняться. — Как самонадеянно с твоей стороны. — Не дай Мерлин нарушить твой ежедневный ритуал нытья и всхлипываний. — Нытья и хныканья, попрошу. — Как я могла забыть? — Почему бы тебе просто не вырастить лирный корень самой? Вряд ли это такое сложное растение, — указываю на палисадник, едва видимый между занавесками. — Климат здесь как нельзя подходящий, тебе не кажется? — В дождевой воде слишком много соли из-за моря. Она разъедает корни. — Просто наложи водоотталкивающее на почву. — Пробовала, не работает. — Ты правильно его использовала? Ещё один свирепый взгляд. — Да, Малфой, я всё сделала правильно. Я гениальна, помнишь? — Ещё и скромница. — Заткнись. Уходим опять после ужина, хорошо? — Снова парная трансгрессия, отлично. Грейнджер откладывает ручку. — У тебя есть ботинки? Смотрю на неё неверяще. — Шутишь? Грейнджер, у меня едва найдётся пара грёбаных — как ты там их назвала — кроссовок. На размер больше, чем нужно, и чертовски вычурных. Нет, у меня нет никаких долбаных ботинок. — Они тебе большие? — Не знаю, чьи они, но у него чудовищные ступни. — Гарри. Я хмурюсь. — Чёрт возьми. Конечно. Грейнджер опускает взгляд на мои носки. — Если честно, почти всю твою одежду раньше носил он или Невилл. — О, значит, никаких Уизли? Я думал, он должен был оставить хоть какие-нибудь брюки. — Не дури, — говорит она. — Рон намного крупнее тебя. — Во мне шесть футов и два дюйма, Грейнджер! — А Рон сложен как медведь. Откашливаюсь. — Мерлин, прошу, не надо. Меньше всего я хочу слышать, как Уиз… — Только не это! — она краснеет. — Я имела в виду его… фигуру. Он почти на пятьдесят фунтов тяжелее тебя. — Обзываешь своего парня толстяком? — Он не мой парень! Задеваю за живое, как и всегда, но слишком уж мне нравится выражение её лица, чтобы перестать поднимать эту тему. — Как же. Грейнджер открывает рот, но замолкает, не успев бросить ни единого подходящего оскорбления. Вместо этого она берёт обувь, которую я оставил у задней двери, и швыряет её мне. — Обувайся. — Зачем? — Ты можешь просто обуться? Я хочу и дальше спорить, но Грейнджер кажется рассерженной, а время ужина близится, так что не буду рисковать, чтобы она не выместила своё возмездие на моей еде. С преувеличенным стоном наклоняюсь и просовываю ноги в рваные серые кроссовки. — Довольна? — Нет. — Грейнджер опускается и постукивает палочкой по носкам, уменьшая их, чтобы они стали мне впору. — Ты должен был сказать, что они не того размера. — Зачем? — Затем, что… тебе не нужно изображать мученика только потому, что ты слишком упрям, чтобы попросить о помощи. — Кто сказал, что мне нужна помощь? — Мне не нужно смотреть на неё, чтобы знать: она пялится на мою левую руку. И мне портит настроение то, как смягчаются её черты лица. — Пошла ты, я тебе не плаксивый ребёнок, чтобы меня утешать. — Я никогда не говорила… — Тебе и не нужно, у тебя всё на лице написано, ясно как день. Грейнджер вздыхает. — Просить о помощи — это нормально, Малфой. — О, правда? — усмехаюсь, придвигаясь к ней. — Тебе-то откуда знать? — Это другое… — Разумеется. Головная боль, которая упорно дремлет за левым глазом, пульсирует, и что-то проскальзывает на периферии зрения. Я сосредотачиваюсь на хмуром взгляде Грейнджер, чтобы не следить за кончиком чёрного хвоста, который вьётся вокруг дверного проёма, ничего за собой не оставляя. Мы обмениваемся ещё несколькими колкостями, но мой интерес уже угас — энергия вытекает из меня, как морская вода. В конце концов Грейнджер возвращается к своей работе, а я, не отрываясь, смотрю на лежащие передо мной страницы, делая всё возможное, чтобы не обращать внимания на тихий шелест чешуи по полу.***
Старинные часы бьют девять, Грейнджер уже ждёт меня в прихожей. Не говоря ни слова, она наклоняется и трансфигурирует мою теперь уже по размеру обувь в прочные ботинки из тусклой коричневой кожи. — Не могла, что ли, сделать их подходящими к моему прелестному свитеру? Она смотрит на выцветшее чудовище из красной шерсти. — Ты прав. — Одним движением запястья коричневый сменяется отвратительно ярким золотистым. — Ты только посмотри на себя в цветах Гриффиндора. — Чокнутая. Грейнджер только ухмыляется и протягивает мне руку. Закатываю глаза для пущей убедительности — просто чтобы моё недовольство точно было ей очевидным — и цепляюсь за её локоть. Она тёплая, жар её тела проникает сквозь оба слоя шерсти, прямо под кожу. Отвожу взгляд, стискивая челюсти, чтобы сдержать дрожь, пробежавшую по спине. Грейнджер прочищает горло. — Нам надо… Машу остатком левой руки, показывая ей, что не могу. — Держись. Нечто за гранью реальности овладевает нами, унося в неизвестность. Огни мчатся мимо, а вихрь магии оглушает, пока Грейнджер ведёт нас сквозь пространство и время. Рукой крепко сжимаю её предплечье, пальцами впиваюсь в ткань, слишком испуганный возможным расщеплением, чтобы думать о манерах. Мы прыгаем в запредельное место, вот так просто, и на мгновение наши взгляды пересекаются. Черты её лица совершенны, так чётко выделяются на фоне окружающего нас хаоса. Я замечаю бледный шрам, идущий вдоль челюсти. Безумное желание проследить за ним вниз почти одолевает меня, но Грейнджер моргает, избавляя нас обоих от унижения, и мы возвращаемся в настоящее. Ещё больше листьев, ещё более зелёных, чем в первый раз, служат нам подушкой, и на этот раз мне удаётся приземлиться, ударившись всего раз. Кряхтя, пытаюсь опереться на левую руку, но распластываюсь на земле. Разочарование накатывает на меня льдом, и я сжимаю единственный кулак, чтобы не закричать. Слышу какое-то движение, прежде чем передо мной материализуются тонкие пальцы — предложение, от которого я не в силах отказаться. Грейнджер поднимает меня на ноги, а затем счищает воображаемую грязь со своих штанов — это ещё одно предложение, несколько секунд, чтобы я вернул себе самообладание. — Мы переместились чуть дальше на юг, чем в прошлый раз, а нужная река примерно в часе ходьбы на восток. — Почему ты сразу не трансгрессировала нас туда? — Потому что я никогда там не была. Гарри рассказал мне об этом месте несколько лет назад. Раньше ему приходилось заниматься поисками, ещё до того как Орден сорганизовался. — Она указывает на заросшую тропинку перед нами, и мы вместе идём вперёд. — Должен признать, вы неплохо собраны, — говорю, желая заполнить тишину, чтобы притаившаяся змея не сделала это за меня. — Я понятия не имел, что вы такие… сплочённые. Грейнджер усмехается, скорее удивлённо, чем обиженно. — А что мы, по-твоему, делали? Бегали по темноте, хватались за соломинку и надеялись на лучшее? — Как будто не этим вы трое занимались все шесть лет. — Не глупи. — А? — Чаще всего мы брали с собой фонарик. — Как хитро. Теперь она смеётся. — Спасибо. — Это не комплимент. — Честно, первый год правда был похож на сумасшедствие. Мы носились, спасали свои жизни, жили в заброшенных магловских зданиях. Ты знал, что виноград наколдовать проще всего? — Виноград? — Виноград! Я думала, хлеб или воду. Но нет — виноград. Может, это как-то связано с биологическим составом. Хмм. — Она затихает, погружаясь в свои мысли. Я даю ей время, чтобы и самому отдышаться. С тех самых пор как мы здесь, надо мной висит угроза страшной галлюцинации. Грейнджер этого не замечает из-за своих молчаливых размышлений, чему я только рад. — Что изменилось? — в конце концов спрашиваю, когда тишина снова становится гнетущей. — Мм? — Как вы взяли наконец себя в руки? — А! — Грейнджер снова прочищает горло. — Мы нашли поместье, и оно стало нашей штаб-квартирой. — Однако прежде чем я успеваю расспросить об этом подробнее, она уже несётся вперёд, к другой теме. — Ты знал Питера Петтигрю? Я чуть не спотыкаюсь о выступающий корень. — Что? — Питер Петтигрю, ты его знал? Он был там, в ту ночь, в… в… поместье. — Она бледнеет и оттягивает левый рукав. Отголоски её криков было особенно трудно потом спрятать в коробки — я часто слышал их в ночных кошмарах, как треклятую песню сирены. — Знаком с ним. — Он часто поглядывал на маму и распускал руки, пока Тёмный Лорд не видел. Потребовались некоторые… уговоры, но я всё-таки убедил его отвалить. Грейнджер этого не говорю, ведь тогда она спросит, как именно я его убедил, а я могу поделиться лишь немногим, прежде чем окклюменция, изо всех сил пытающаяся меня удержать, разлетится на куски. — Э-э… ну, я не знаю, помнишь ли ты, но у него, мм, его рука… Её слова ударяют в меня проклятием. — Ни хрена подобного, Грейнджер, — рычу я, протискиваясь мимо. — Я и не говорю, что должно быть что-то подобное! — возражает она. — Я просто подмечаю, что возможно… — Нет. Никогда. — Это его серебро вместо руки мерцало всякий раз, когда Тёмный Лорд гневался, и я каждый новый день смотрел на неё как на чёртову лакмусовую бумажку. — Она не будет… — Грейнджер, — резко оборачиваюсь, останавливая её, — нет. — Разве ты не хочешь… — Нет, не хочу. Это просто бесполезно. Какая мне польза от фальшивой руки, а? Заправлять рубашки? Или чтобы на меня легче было смотреть? — Это будет не просто протез, Малфой. С помощью правильных чар руку можно сделать полностью подвижной. — И? — И у тебя снова будет функционировать левая рука, — она говорит это так уверенно, с надеждой и потенциалом. Отвратительно. — Ты сможешь снова колдовать. Делаю глубокий вдох, урывая момент, чтобы подавить желание закричать. — У меня нет палочки, Грейнджер. У меня нет блядской палочки! — Что ж. — Мы могли бы… — Что? Могли бы что? Прогуляться по Косому переулку, заглянуть к старине Олливандеру? — я выплёвываю в неё слова. — О, подожди, точно. Не могли бы! Потому что мой дорогой папаша взорвал этот чёртов магазин! Не говоря уже о том, что мы год держали этого человека в подземельях наших предков! Грейнджер скрещивает руки на груди, глядя на меня с вызовом. — Не кричи! — Хорошо, — перехожу на раздражённый шёпот. — Ни за что на свете у меня не будет волшебной палочки, Грейнджер. Так что не смей больше упоминать об этом. — Она у нас. — Ч-что? — я заикаюсь. — Ну, не у меня, но Орден знает, где она, я уверена. Когда всё закончится… — Когда всё закончится, Грюм прикажет вздёрнуть меня за военные преступления и сжечь на костре. — Он ни за что так не поступит. — Ей ещё хватает ума удивляться. — Ты не чей-то козёл отпущения, Малфой, уж мне есть что сказать по этому поводу. — Пожалуйста, прекрати геройствовать хоть раз в жизни. Никакие твои мольбы не остановят этого ублюдка. Он будет делать что хочет, это очевидно, — бросаю на неё укоризненный взгляд, — судя по твоему нынешнему положению. — Я никогда не говорила, что не согласна с ним. — Ты говорила, что у тебя не было выбора. Она хмурится и обходит меня, направляясь дальше в лес. — Я просто хотела, чтобы ты знал, что варианты есть. В конце концов догоняю её, но даю тишине ещё некоторое время звенеть. — Раз ты такая умная, почему не пользуешься тростью? — Мне не нужна трость, — отвечает она на автомате, как заученную фразу. — Не помешала бы. Я видел, как ты шатаешься по дому. — Я не шатаюсь! — Грейнджер выглядит обиженной, и чувство вины тут же скручивает меня изнутри. — Когда всё закончится, я найду время, чтобы как следует подлечиться. Со мной всё будет нормально. — Ты же в это не веришь. Настала её очередь свирепо посмотреть на меня. — Ты понятия не имеешь, о чём говоришь. — Да ну? Кажется, я немного разбираюсь в инвалидности. — Может, перестанешь употреблять это слово? Оно оскорбительное и бесчеловечное. — По твоим меркам, возможно. Что касается меня — моя жизнь закончилась в тот момент, когда ты отрубила мне руку. — Это ограниченная способность, а не смертный приговор, Малфой. Мерлин, ты такой пессимист. Я смеюсь. — Не тебе решать, что мне по этому поводу чувствовать, Грейнджер. — Я твой целитель… — О, перестань, нет, уже нет. Мне уже несколько месяцев как не нужна твоя помощь. — Моя работа заключается не только в том, чтобы спасать тебе жизнь. — Твоя работа не имеет никакого отношения к спасению моей жизни. Будь это так, ты бы, блядь, подумала посоветоваться со мной, прежде чем отрезать мне чёртову руку! Её лицо омрачается осознанием, что злит меня ещё больше, но я не могу кричать, чтобы нас вдруг не вычислили, поэтому просто углубляюсь в подлесок, продвигаясь вперёд со смутным представлением, куда идти. Грейнджер следует за мной в ногу. Если учесть, на сколько она от меня отстаёт, можно понять, что она не очень-то хороша в догонялках. — Малфой, я… — Если извинишься, Грейнджер, я тебя убью, — это пустая угроза, но Грейнджер прислушивается. Такая чертовски покладистая. Снова молчание, хотя, судя по постепенно редеющему лесу, мы уже близки к цели. Вдалеке слышу журчание воды — Грейнджер ведёт нас к реке. Вырисовывается берег, а когда мы прорываемся сквозь деревья, на грязном берегу показываются зелёные лирные корни. Она подходит, осторожно выдёргивает их из земли и кладёт в сумку. Я неловко топчусь сбоку, бесполезный, как и всегда. — Я просто пыталась помочь. — Как и всегда. — Было бы гораздо проще, если бы ты просто доверился мне, — в тоне её голоса кроется что-то сырое, уязвимое, задевающее увядшие струны моего сердца. — Было бы гораздо проще, если бы ты просто перестала пытаться. — Знаю. — Может, и знает, но никак не даёт понять, что перестанет пытаться. Жалкая часть меня и не хочет, чтобы она переставала, но я слишком упрям, чтобы уступить своим низменным потребностям. Тем не менее что-то хрупкое и драгоценное пускает корни в моей груди — если бы отец когда-нибудь увидел, что там теперь выращивается, он выжег бы это из меня, как сорняки из лозы.***
Через несколько минут мы возвращаемся в коттедж, и в тот же момент, когда я ногами касаюсь пола, отхожу от Грейнджер. Жар её тела слишком пьянит на фоне холодного сквозняка уродливого дома, а я и так уже почти сошёл с ума. — Спасибо, что пошёл со мной, Малфой. — Кто-то же должен спасать тебе жизнь, — вполголоса бросаю я, мыслями возвращаясь в свою уютную комнату. Грейнджер, должно быть, замечает во мне желание скорее уйти, потому в ответ только слегка наклоняет голову и исчезает на кухне, чтобы, я уверен, рассортировать свой улов. Поднимаюсь по лестнице, цепляясь за перила для опоры. — Спокойной ночи, — кричит она, и её голос звонко отражается от голых деревянных стен. — Спокойной ночи, — отвечаю, даже не думая, слышит ли она меня вообще. С тихим щелчком запираюсь и после неловкой схватки со стягиванием грязных ботинок заползаю в постель. Бельё драное, с едва целым одеялом, но оно знакомое и пахнет землёй, морем, магией. И клубникой, если мне вдруг захочется почувствовать себя очень глупо. Сон манит — я гонюсь за ним в поисках мягкого забвения и почти достигаю его, когда что-то хрипит, шепчет и шипит в ночном воздухе. «Спи спокойно, малыш. Я буду рядом наблюдать и ждать, когда ты откроешь глаза». Чешуя, липкая от засохшей крови, скользит в темноте — покой сна покидает меня, оставляя гнить вместе с демоном собственного приготовления.