A Darker Blue | Темнее моря

      Очередной блядский день, очередная глубокая дыра.              — Тебе помогла лишняя ложка прудовой слизи? — спрашиваю я. В ответ вижу только трясущиеся из стороны в сторону кудри. — Уверена? Смесь должна была загустеть.              — Она смешалась с крысиной кровью, и получилось отвратное, мерзкое желе.              — Ты помешивала не меньше часа?              Её недовольное лицо показывается в дверном проёме.              — Ну разумеется! А теперь перестань меня отвлекать. Мне нужно сосредоточиться.              — Я просто констатирую факт, — кричу вслед исчезающей фигуре, — что если бы ты действительно помешивала его в течение часа, то оно бы не застыло.              — Заткнись, — её звонкий голос никоим образом не скрывает раздражения. Я ухмыляюсь, глядя на место, где Грейнджер только что стояла. — Знаешь, отсутствие у тебя аргументов доказывает, что я прав.              Она показывает грубый жест рукой, но молчит.              — Вот именно.              Возвращаюсь к книге, которую держу в руках: на меня смотрит выцветшая голубая обложка «Дракулы». Маглы — или, возможно, это только Грейнджер — обладают интересной склонностью к фантастике, и я не в первый раз задаюсь вопросом почему.              «Единственное интересное в маглах — это их вкус. Такой насыщенный и яркий. Сочное горячее мясо так и напрашивается, чтобы его проглотили».              В ответ на тихое шипение Нагайны по моему горлу ползёт кислота. Сосиски, которые мы ели на ужин, бунтуют в желудке, и я борюсь со рвотным позывом.              Нагайна скользит между ног, вечно призрачная на краю поля зрения. Лёгкость, которую я вдруг почувствовал при пробуждении, тут же покидает меня, оставляя тонуть в море подавленного страха. Я не могу закрыться окклюменцией, какой бы глубиной желания ни обладал. Настоящий склад коробок, который хранился под покровом мыслей, был подожжён и полностью осквернен моей новой подружкой. Нагайна — чума всех мастей, отравляющая саму суть моей повседневной жизни. Я не знаю, что делать, не знаю, как её остановить. Она постоянно шипит, отвратительно и страшно. Сон без сновидений, который мне давала Грейнджер, теряет свою эффективность, и я боюсь, когда действие зелья совсем прекратится, вместе с ним исчезнут и оставшиеся крупицы моего здравомыслия. Каждый раз, когда пытаюсь оттолкнуть её, усилия игнорировать и притворяться только подпитывают галлюцинацию.              — Малфой? — голос Грейнджер, наконец, прорывается сквозь толщу воды, вытаскивая меня на берег. Я отворачиваюсь от точки, в которую пялился, и встречаюсь с её обеспокоенным взглядом. — Ты меня слышал?              — Я… слишком хорошо научился от тебя отключаться, — голос дрожит, ничто во мне не осталось от той дерзости, которую я желал бы изображать. — Чего тебе надо?              Её губы сжимаются — хотя мне хотелось бы, чтобы это было беспокойство, я уверен, это разочарование. Всё, что от меня, чёрт возьми, осталось, — это разочарование.              — Хотела узнать твоё мнение кое о чём.              — Да, ты ужасно выглядишь в белом. — Я отчаянно рвусь к тому Драко, которым должен быть; я нуждаюсь в нём.              Грейнджер вздыхает.              — Я даже не ношу белое.              Это правда. На Грейнджер изумрудо-зелёный свитер, и он очень подходит к цвету её кожи. Не то чтобы я когда-то вообще думал о подобной ереси.              «Не нужно думать о том, что и так написано на твоём лице, глупый мальчик. Как же ты позоришься, вожделея грязнокровку».              Вздрагиваю так сильно, что книга выскальзывает у меня из рук и тихо падает на пол. Нагайна беззвучно смеётся и кончиком будто паучьего языка щекочет лодыжку.              — Ты можешь перестать, пожалуйста? — спрашивает Грейнджер.              — Это всего лишь чёртова книга.              — Дело не в книге! — отчаянные нотки в её голосе притягивают меня, и я заставляю себя снова посмотреть на неё. — Ты можешь, пожалуйста, просто перестать притворяться, что ничего не происходит?              У меня нет сил прикидываться идиотом, поэтому я просто вздыхаю и впиваюсь острыми ногтями в ладонь, чтобы не расплакаться.              — Малфой, — она сокращает расстояние между нами и присаживается на край дивана, — что происходит?              — Я сошёл с ума, — признаюсь я. — Совсем. Сбредил. Чокнулся.              — Ты…              — Прямо как моя дорогая матушка. Наверное, передалось по наследству.              — Что случилось с твоей мамой?              Вспышки агонии перемежаются с едким жжением тёмной магии. Я тянусь к тому, что давно подавлено и забыто, но натыкаюсь только на холодную чешую.              — Это неважно.              — Ты не сумасшедший, — Грейнджер говорит так уверенно, что мне просто смешно.              — Ты бы знала, будь это так, правда? — огрызаюсь, и без того уже слишком распалённый. — Потому что ты у нас, блядь, образец психического здоровья.              — Это из-за окклюменции. Ты знаешь, что…              — Да, я знаю, что это из-за грёбаной окклюменции, ты, гарпия!              Она отшатывается, как от пощёчины, но не отстаёт.              — Тогда почему ты ничего с этим не делаешь?              — Я не знаю как. Я… я ни хрена не понимаю, как… как это исправить!              «Просто сдайся, мальчик. Перестань бороться со мной. Я буду быстрой. После первого укуса ты уже ничего не почувствуешь».              — Ты должен поговорить с кем-нибудь, со мной. Ты должен в первую очередь обратиться к тому, кого избегаешь.              — Тебе легко говорить, — усмехаюсь. — Ты Золотая девочка. Все твои скелеты идут с оговоркой, что всё это ты делала во имя добра. Света. — Указываю на пространство, которое заполняю: — А я просто облажался. Мне нет искупления, Грейнджер. Не прячется никакое блядское сердце в моей гнилой груди.              — Речь не об искуплении, Малфой, а о выживании. Мне всё равно, что ты делал или не делал последние три года. Идёт война. Нам всем приходилось совершать ужасные поступки, чтобы выжить. — Грейнджер замолкает, заламывая худые руки. Я хочу схватить их, схватить её, заткнуть. — Ты когда-нибудь кого-нибудь убивал?              — Нет. — Насколько мне известно, это правда, и всё же кажется, что я ей вру.              — Ну, а я да. Так что если мы взвесим сердца перед грехами, то тонуть буду я.              — Но ты…              — Нет. Нет. Я всего лишь человек, как и ты. — Она делает глубокий вдох, и я зачарованно наблюдаю за тем, как осторожно поднимается и опускается её грудь. — Ты принял решение, Малфой, пути назад нет. Мы либо идём вперёд вместе, либо не идём вовсе. Так что, пожалуйста, прошу, поговори со мной.              Не могу выдержать тяжести её взгляда — искренность Грейнджер прожигает меня насквозь, как Адское пламя. Нагайна шепчет что-то мерзкое и нечестивое, но я слегка качаю головой, не давая её словам пустить корни.              — Я даже не знаю, что сказать. С чего начать.              — Что произошло между тобой и Луной? Почему… почему вы так близки?              Я ищу в её глазах обычное любопытство, но встречаю только решимость. Когда Гермиона Грейнджер ставит перед собой какую-то цель, она не остановится ни перед чем, чтобы довести дело до конца. В какой-то момент на нашей чёртовой траектории этот острый, как бритва, взгляд упал на меня, и я не могу понять, что чувствую по этому поводу.              — Когда её схватили, на седьмом курсе. Беллатриса хотела, чтобы я поиграл в тюремщика, думала, это закалит меня, после того как я не смог… убить… после того как не смог выполнить свою часть работы для Тёмного Лорда. — Во мне вскипает поток застарелых воспоминаний, и я на миг замираю, чтобы переждать бурю. — Луна… она была… её невозможно ненавидеть.              Грейнджер кивает.              — Я не мог её мучить, даже если должен был. Моя мать, она… — проглатываю эту мысль, не в силах вынести даже упоминания. — В конце концов, мне пришлось попросить Луну о помощи, притвориться. И она просто… она просто, блядь, помогла мне не задумываясь. После этого я… я сделал не так уж много. Я просто… Еда, вода и…              «Даже ты не настолько глуп, Драко. Грязнокровке плевать, что ты дал её подруге заплесневелый хлеб».              «Ей никогда не будет до тебя дела. Никогда. Никогда. Никогданикогданикогданикогданикогданикогданикогданикогда…»              — Я пообещал Луне, что убью её до того, как они начнут её пытать. — Мерцание свечей поблёскивало на кривых клыках Фенрира. В его глазах читался дикий голод, когда он перечислял всё то, что хотел бы сделать с ней, если Тёмный Лорд даст ему разрешение. — Мне не пришлось, но… но был момент… она почти…              Плотина прорвана. Хлещет поток.              «НИКОГДАНИКОГДАНИКОГДАНИКОГДАНИКОГДАНИКОГДАНИКОГДАНИКОГДАНИКОГДАНИКОГДАНИКОГДА…»              — Я не могу… не могу… — Дёргаю за ткань футболки, отчаянно желая освободиться от этого места, этого тела, этой жизни.              — Стой. Всё хорошо. Дыши, Малфой. Дыши. — Грейнджер опускается передо мной на колени, её идеальные, тонкие пальцы тянутся к моим. Она кладёт ладонь мне на сердце. Интересно, что она думает, когда чувствует, как оно врезается в мою грудную клетку. — Как раньше. Как мы практиковались.              Я отвязываю себя от мира, от концепции реальности. Нагайна кричит, требуя моего подчинения, но Грейнджер не так-то просто утопить. Я слушаю знакомый тембр её голоса, чувствую тепло и тяжесть её тела, которым она удерживает меня на месте. Всё вокруг — помехи, неистовый шум накрученных на катушку ужасных воспоминаний. Я цепляюсь за якорь, который бросает мне Грейнджер, и преодолеваю проходящие сквозь меня волны паники. На это уходят века, столетия, секунды, вечность, но в конце концов я превращаюсь в пустоту — в ничто, кроме дрожащей массы конечностей, которые нужно уговорить двигаться.              Она отводит меня в постель, хотя я совсем не помню дороги. Когда просыпаюсь после беспробудного сна, вижу стакан воды, в голове стучит так, как никогда прежде, и я отчётливо ощущаю отсутствие чешуи, которая шепчет, скользя по камню.       

***

      Грейнджер никак не комментирует тот спектакль, который я устроил в гостиной. Она не делает никаких попыток обсудить то, что я сказал, или спросить о моём самочувствии. Вместо этого она просто продолжает жить и поддерживать привычный распорядок дня, не требуя от меня ничего, кроме того, что я уже ей предложил. Нагайна молчит несколько дней — не так долго, чтобы я убедился в том, что исцелился, но достаточно долго, чтобы отсрочка укрепила мою решимость. Это всего лишь повязка на зияющую рану моей психики, но она помогает, совсем чуть-чуть, совсем немного. Вот как-то так.       

***

      Мы обсуждаем преимущества кипячения настойки растопырника перед добавлением в смесь для зелий, когда разверзается ад.              — Я говорю тебе, Малфой, не сработает.              — А я говорю тебе, что сработает. Ты же доверяешь мне работу над зельем, да? Так перестань упрямиться и послушай меня.              — Я не упрямлюсь, — настаивает она, имея наглость притопнуть ногой.              — Ты серьёзно…              На кухне что-то грохочет.              — Гермиона! — Поттер зовёт её, и Грейнджер тут же уходит.              Я плетусь за ней следом и вижу, как они несут какого-то беднягу в клинику. Поттер и ещё пара человек, но никого из них я не знаю. Пострадавший мальчишка слишком мал для такого количества крови, он неподвижен и не реагирует, пока его кладут на ближайшую койку.              — Что случилось?              Грейнджер проносится мимо, воздух сотрясается, и запах поражает меня, как молния. Я чувствую привкус горького миндаля, который меня заставила съесть мама. Она впала в истерику, поняв, что я видел, как близнецы Кэрроу испытывали своё последнее проклятие. Оно пожирало группу маглов подобно огню, чуме, проникающей сквозь плоть и кости так, как тлеющий уголёк поглощает лес. Нам пришлось сжечь мебель, просто на всякий случай. Даже Тёмный Лорд счёл проклятие слишком опасным. Если бы оно случайно попало хотя бы в одного Пожирателя Смерти, вся его армия могла бы разлететься брызгами красных внутренностей. Я так крепко сжимаю руку Грейнджер, что она чуть не вскрикивает.              — Малф…              — Не трогай его, блядь!              — Что…              — Проклятие, оно заразно.              Она смотрит на меня широко раскрытыми испуганными глазами и поворачивается к Поттеру.              — Не трогай!              — Гермиона, что…              — Оно передаётся через кровь, — объясняю я.              — Гарри, стой! — она кричит, но этот чудо, мать его, мальчик не слушает. Он замирает, держа руку над грудью хнычущего мальчишки. — Пожалуйста, остановись.              — Я…              — Кровь, его кровь! Она попадала на кожу? — Оказывается, к большому облегчению Грейнджер, в боевой набор Ордена входит пара перчаток из свиной кожи.              Тем не менее все они бегло осматривают свои тела, похлопывая себя, тыкая и молясь богам.              — Не думаю, — наконец отвечает Поттер. — Но как же Майкл? Мы должны что-то сделать!              Я не отпускаю Грейнджер, держу крепко, даже когда она пытается вырваться.              — Не трогай его, Грейнджер.              — Малфой, я должна…              — Перестань геройствовать хоть раз в своей чёртовой жизни, ладно? Просто перестань.              Мои мольбы срабатывают — её лицо смягчается, жалостливое и опасливое.              — Ладно. Я не буду его трогать, — Грейнджер медленно отводит руку, — но я должна кое-что сделать. Есть какое-нибудь лекарство?              — Миндаль. Мама заставила меня съесть фунт миндаля. Но это только для профилактики, я не думаю, что… — заглядываю ей за плечо, замечая умирающего мальчишку. Ему едва исполнилось восемнадцать.              Кровь уже скопилась под кожей, окрасив её в пурпурный цвет.              — Ему уже ничем нельзя помочь. — Сердце Грейнджер разбивается, потому что, конечно, по-другому быть не может.              — Ты уверен? — Я киваю.              — Гермиона, мы должны что-то сделать, — Поттер осматривает нас двоих с восхитительным обвинением на лице: оно доставляет мне удовольствие даже среди всего этого ужаса.              Взмахом палочки Грейнджер подзывает серовато-коричневое зелье. Когда она подходит к койке, мои пальцы дёргаются, но я себя сдерживаю. Она уже взрослая девочка. Мне всё равно, что она делает.              «Лжец», — шепчет Нагайна, подпитываясь воспоминаниями о пытках, которые я изо всех сил стараюсь подавить.              Грейнджер надевает перчатки и осторожными движениями открывает рот мальчишки так широко, чтобы влить всё зелье ему в глотку. Проходит целая минута, прежде чем его сердце останавливается. Ни у кого из нас нет сил отвести взгляд. Он не первый незнакомец, умерший у меня на глазах, и я уверен, что не последний.              — Мне нужна ваша одежда, — она обращается к кучке идиотов. Я отступаю, не испытывая ни малейшего желания задерживаться. — Нужно всё уничтожить.              Запах огня заглушает оставшиеся миазмы заразного проклятия. Грейнджер приходится бессчётно колдовать, чтобы очистить клинику вместе с другими комнатами, и от стоящей в воздухе магии у меня по коже бегут мурашки с уже знакомым ощущением отчаяния. Я жду на лестнице, вдали от всех, но достаточно близко, чтобы на всякий случай всё слышать. К тому времени, когда Поттер уходит, от мальчишки не остается ни следа, даже капли крови.              Грейнджер стоит в дверях, в совершенно другой одежде. Простыни на всех койках её печальной клиники заменены, а пол выглядит чище, чем я когда-либо видел. Она окунает палочку в прозрачную жидкость странного цвета и старается не заплакать.              — Мне жаль, — говорю машинально, как будто моё сочувствие не напрасно.              Она запихивает в себя миндаль и кивает.              — Спасибо, что… заметил. — Хруст во рту кажется грубым, настолько он громкий. — Если бы не ты… — она запинается.              На эти слова можно не обращать внимания. Что-то о благодати, я полагаю, и о том, как её даровать.              — Этого больше не повторится. Теперь Гарри знает. Он был там, когда в Майкла попали. Этого не должно… этого больше не повторится, — в тоне Грейнджер столько настойчивости, сколько и отчаяния.              Она сжимает челюсти, но потускневший там шрам выдаёт её желание сдаться. Интересно, как она этот шрам получила? Было ли ей больно, ненавидит ли она его? Нагайна скользит, накормленная ужасами дня. Взглянув на часы, понимаю, что сейчас только полдень, и от этого почему-то только хуже. Столько солнечного света впереди, а единственное, что у нас осталось, — это боль и запах горелого миндаля.       

***

      — Сколько ещё ужасных проклятий придумали Кэрроу?              Едва ли это можно назвать уместным разговором за ужином, но, по правде говоря, у меня совсем нет аппетита. Я морщусь при мысли, что придётся доедать остывающий суп, хотя знаю, что Грейнджер отчитает меня, если не доем. Ложка звенит о край тарелки, а Нагайна, затаив дыхание, ждёт, когда я начну открывать коробки, которым лучше бы сгнить.              — Я за ними не следил. Меньше всего мне хотелось слоняться без дела, когда эти выродки играли в долбаных учёных.              Она прикусывает губу, белые зубы резко выделяются на фоне розовой кожи.              — Я удивлена, что они так долго ждали, чтобы использовать проклятие.              — Тёмн… Том запретил им пользоваться. — Стараюсь не вздрагивать, когда змея обвивается вокруг моей ноги. — Видимо, он в полном отчаянии.              — Наверное, это хорошо, — вздыхает Грейнджер. — Хотя не похоже, что оно того стоит.              Хмыкаю в ответ и пытаюсь отогнать грозящие вырваться на свободу воспоминания о Кэрроу и их махинациях. Было так много насилия, крови и бессмысленных смертей — каждый день был настоящим макабром. Я не жалею, что злоупотреблял окклюменцией, потому что это, несомненно, было необходимо, но цена, которую я плачу, чертовски высока.              «Ты всегда знал, что это случится, Драко. Это было неизбежно. Ты хотел этого. Ты хотел найти выход, — шипит Нагайна. — Всего один укус, и ты получишь его. Сладкое забвение».              — Ты спас мне жизнь, — с недоверием произносит Грейнджер.              Я вцепляюсь в свитер.              — Не надо.              — Но ты сделал это, Малфой. Ты спас мне жизнь. Если бы не ты… если бы ты не остановил меня…              — Я просто возвращал непрошеную услугу, не более. Ты спасла меня, и теперь мы квиты, — отрезаю я. — Всё.              Она смотрит на меня, а я мечтаю о стене, которую давала мне окклюменция.              «Крошечный укол клыков, лёгкое покалывание от яда. Небольшая плата за то, чего ты так сильно хочешь».              — Спасибо, — Грейнджер меня обжигает. Я горю. — Даже если тебе всё равно, я тебе благодарна. Так что спасибо.              — Не выдумывай того, чего нет, Грейнджер. Это неважно.              — Для меня важно. Я сегодня чуть не умерла, а ты…              «Больше никаких кошмаров и панических атак. Скажи одно слово, и всё умрёт. Пусть всё умрёт».              — …спас меня. Ты не должен был этого делать.              — Нет, должен.              «Ты можешь всё закончить. Прикончить даже грязнокровку. Особенно грязнокровку».              Сжимаю руку в кулак и ударяю им по столешнице. Грейнджер отскакивает, чуть не уронив стакан с водой на пол. Единственный звук — моё прерывистое дыхание; даже море не смеет шуметь и бурлить.              — Мал…              — Прекрати, — шепчу я. — Пожалуйста, остановись.              «Ты никогда не избавишься от меня, мальчик. Ты не можешь убежать от того, чего не существует. Ты не можешь убежать от самого себя».              Тёплые пальцы обхватывают мой сжатый кулак, я поднимаю взгляд.              — Ты единственный, кто может это остановить, Малфой.              — Я… я не могу.              — Нет, ты можешь, — говорит Грейнджер со всей уверенностью, подобающей её имени. — Расскажи мне секрет.              «Расскажи ей, как неподвижно стоял и ничего не делал, пока её пытали у тебя на глазах».              — Сначала ты.              Она даже не раздумывает.              — Я думаю, что ненавижу тех людей, которых должна любить сильнее всего.              «Расскажи ей, как раньше смеялся над ней. Расскажи, как выдумывал жестокие истории и слухи, просто чтобы заставить её почувствовать хоть толику того уродства, которое чувствовал ты сам».              — Я не думаю, что вообще когда-либо любил, — признаюсь я. — И даже не знаю, способен ли на это.              Она крепко держит меня за руку — наши пальцы переплелись без моего ведома.              — Может, ты просто никогда не пробовал.              — Ты слишком сильно в меня веришь, Грейнджер.              — Во мне ровно столько веры, сколько вселяешь ты сам, — говорит она. — Моё мнение о тебе складывается из твоих же поступков, а я, как ты сам сказал, ужасная лгунья. — Она улыбается мне, и, хотя от её искренней теплоты Нагайна ускользает в небытие, я не в силах этого вынести. Вместо того чтобы улыбнуться в ответ, разжимаю пальцы и отстраняюсь, оставляя дистанцию между нами холодной, осторожной и безопасной.              — А ещё ты дерьмово разбираешься в людях, помнишь? — смотрю в окно, потому что, если я увижу боль на её лице, настанет конец всему. — И я уже говорил тебе, что я не вещь, которую можно починить.              Грейнджер отдёргивает руку, ногтями царапая дерево.              — Дружба — это не пакет услуг и одолжений.              — Мы оба знаем, что между нами не дружба. Слишком много уродства.              — Прошлое…              — Я не о прошлом, — наконец ловлю её взгляд, на лице Грейнджер появилась горькая покорность.              — Ладно. — Она встаёт, с излишней силой опуская грязную тарелку в раковину. — Я не собираюсь сидеть здесь и терпеть унижения только потому, что ты так сильно ненавидишь себя, что даже не можешь попытаться стать лучше.              — Я не унижал…              — В какой-то момент, Малфой, тебе придётся сделать выбор, и ты больше не обременён временем. — Она заметно огорчена. — Хочешь, чтобы всё прекратилось? Так сделай что-нибудь.              — Я не стану падать перед тобой на колени, чтобы удовлетворить твоё нездоровое любопытство. — Я сворачиваю во мрак, которым наполнилась ночь, находя утешение в знакомых водах.              — Когда я давала тебе повод думать, что это моя цель? Перестань искать оправдания, ты выше этого.              Вызов в её голосе слишком надменен, чтобы его игнорировать, так что я, как самый настоящий дурак, принимаю его.              — Да откуда тебе, блядь, знать? Хватит притворяться, что я тебе небезразличен. Я не Поттер, ясно? Я не чёртов Уизли. Я не хороший человек.              — Я никогда этого и не говорила, — возражает Грейнджер. — Но я не буду сидеть здесь и позволять тебе уничтожать себя, раз ты слишком труслив, чтобы посмотреть правде в глаза.              — Я никогда не просил тебя о помощи.              — Нет, просил. — Она даже не собирается уточнять. — Ненавидь меня, если хочешь, но ты знаешь, что я права.              Я смотрю на неё свирепо.              — И чего ещё, по-твоему, я хочу?              — Ты не знаешь, чего хочешь.              Горький смех вырывается из меня.              — А ты знаешь?              Грейнджер медленно качает головой и отводит взгляд.              — Я хочу, чтобы тебе стало лучше. У меня нет никаких скрытых мотивов, Малфой. Я не притворяюсь, что что-то делаю или во что-то верю. — Она выглядит такой же измученной, каким я себя чувствую. — Мы с тобой вместе благодаря судьбе, невезению или чему-то ещё, и единственный выход из этого ада — насквозь. Так что мы можем попытаться дойти до конца чуть менее разбитыми, чем были в начале.              — Чем я вообще могу помочь?              — Ты уже помог.              И искренность этих слов меня уничтожает.       

***

      «Я чувствую её внутри тебя, она лезет тебе под кожу. Она зарывается глубоко, но не волнуйся, я вырву её вместе с грязными корнями и всем остальным».       

***

      — Расскажи мне ещё один секрет.              — Хорошо.