***
На следующий же день приходит Луна с подарками в виде пайков и новостей. — Где Гарри? — Не здесь, — уверенно отвечает она. — Люпин не сказал, куда они с Грюмом отправились. Ушли несколько дней назад. Я тереблю бумажный пакет, в который завёрнута партия овощей сомнительной свежести. — Джинни забыла об этом упомянуть, хотя была здесь вчера. — Она не хотела, чтобы ты волновалась. — И всё равно я волнуюсь, — с горечью бормочу я. Луна перестаёт доставать из сумки ингредиенты для зелий и хмуро смотрит на меня. — Я сказала им, что ты больше не из хрупкого стекла, но они просто не готовы слушать. — Я никогда не была стеклянной, Луна. — Нет, была. — Только потому, что… — Теперь ты сделана из морского стекла! Океан забрал разбитую деталь и сделал её крепкой и мягкой, — настаивает она, — а Драко помог. Я поворачиваюсь к нему. Он сидит на своём обычном месте, сосредоточенно уставившись в книгу, лежащую у него на коленях. — Уверена, он бы с тобой не согласился. — Я хочу, чтобы он поднял голову, я нуждаюсь в нём, но он вечно упрямый дурак. — Дай ему время, Гермиона. Вновь смотрю на Луну и её искреннее выражение лица. — Время на что? — Принять правду. Правда никогда не была мне подругой, пусть я и полагалась на неё в периоды сомнений. И всё же сила слов Луны заставляет меня ей верить, даже если моя натура так яростно этому противится. Руки мои тотчас покалывает — а это уже слишком, так что я направляю нас к другому берегу. — Удалось перевести тот дневник? — Да! Довольно интересное было чтение. Если мы все не умрём, через пару месяцев я всё тебе расскажу. — Я… Да. Спасибо. — Мы близки к чему-то. Я не должна ничего говорить, но веточки праща уже вовсю цветут, а это такой замечательный знак, — сияет она. — Обязательно спи с открытыми окнами, тогда они принесут тебе свои секреты. Меньше всего мне сейчас нужны очередные секреты. Наши глаза, наконец, встречаются, и Малфой слегка приподнимает уголок рта, прежде чем отвести взгляд.***
После нашей последней ссоры он кажется более спокойным и менее испуганным. Я до сих пор понятия не имею, что он слышит или видит, но если отсутствие безжизненного взгляда вдаль считается хорошим признаком, то я могу с уверенностью предположить, что пока всё утихло. Честно говоря, очень вовремя, потому что мы должны снова отправиться в путь. — На какое самое большое расстояние ты трансгрессировал? — спрашиваю его. — За один раз? Или тебе просто любопытно узнать о моих незабываемых путешествиях? — Вообще-то, да. Насколько хорошо ты знаешь северную Францию? Я помню, ты упоминал семейные владения, а как насчёт ландшафта? Он прищуривается на меня. — Зачем это? Хочешь наконец сбежать, Грейнджер? Да ещё и со мной. Как скандально. — Ты можешь побыть серьёзным? — А кто сказал, что я не серьёзен? Это ты пытаешься нас незаконно вывезти, — он многозначительно приподнимает брови. Со стоном роняю голову на стол, чтобы скрыть, как краснеет моё лицо. — Я не собираюсь делать ничего… незаконного. Ты ужасен. — Но ты хочешь меня похитить. — Малфой сегодня с таким редким настроением, с простодушным юмором и непринуждённостью, что я не могу испытывать ничего, кроме облегчения, утешения даже. — Как будто ты не пойдёшь со мной добровольно, — парирую я, поднимая голову, чтобы заглянуть в свои записи. Малфой молчит слишком долго, тогда я бросаю взгляд в его сторону и вижу, что он смотрит на меня с непониманием. Вместе с неспособностью пользоваться окклюменцией приходит увлекательное знакомство со всеми его микровыражениями, которые он так долго скрывал. — Что? — Ничего. Зачем тебе Франция? Поэтому я любезно ему отвечаю. — Хочу попробовать использовать волосы абраксана. — Чёрт, да ты спятила. — Ты сам предложил! — И? С каких это пор ты меня слушаешь? Я даю ужасные советы. — Малфой, — прошу я. — Пожалуйста. — Если я вскользь упомянул, что видел их несколько раз, это не значит, что я смогу нас туда провести. — Он наклоняется вперёд. — Не говоря уже о том, что у меня нет палочки, с помощью которой нужно трансгрессировать, а уж если мы хоть одной ногой ступим на земли моей семьи, Пожиратели наверняка обрушатся на нас, как исчадья ада. — Да, но в детстве я один раз была на севере Франции с родителями. — Ворошить эти смутные воспоминания болезненно, как и всё, что связано с родителями, но боль — мой верный спутник, поэтому нет смысла отказываться от неё сейчас. — И если я смогу нас туда перенести, думаю, что небольшая разведка и твои указания могут помочь нам пройти остаток пути. — Это сотни километров земли, Грейнджер. Мы не можем неделю блуждать по грёбаным французским сёлам, в надежде случайно наткнуться на табун мистических крылатых лошадей. — Если воспользуемся заклинанием поиска зверей… — …которое заведомо ненадёжно… — …может сработать… — Грейнджер, — говорит он, — не будь идиоткой. Ты слишком умна для этого. Ты же знаешь, что план чертовски безумный. Едва ли мне удаётся скрыть своё раздражение резким захлопыванием блокнота. — Я должна что-то сделать! Никакие другие методы, ингредиенты и чёртовы идеи не работают. Если мы увеличиваем продолжительность действия, эффективность значительно снижается. Если увеличиваем силу, то рискуем в буквальном смысле заражением крови. Это просто безумие. — Почти как… — Не смей этого говорить. Малфой прислушивается к моему предупреждению, но не сбрасывает с себя дерзкую ухмылку. — И не мечтал. Какое-то время я просто верчу ручкой. — Нам всё равно нужно куда-нибудь сходить. — Я тебе не по карману. — Заткнись.***
Мы трансгрессировали к лесу Дин, как раз туда, где линия деревьев пересекается с пологими холмами. Малфой цепляется за меня, хотя на этот раз мы приземлились вертикально, но я слишком занята поиском опасностей, чтобы позволить себе думать об этом. В далёкой темноте кричит сова, но в остальном — тишина. — Какова цель на этот раз? Болиголов? Дикая берёза? Ещё парочка невинных растопырников? — Жабросли, вообще-то. И, если повезёт, немного пауков-короедов. — Чёрт, просто восхитительно. Минуя все трудности, я веду нас через лес. То, что мы ищем, находится за его пределами, на холмах, но укрытие — слишком ценное достоинство, чтобы пренебрегать им. Весна постепенно уступает место лету — цикличная смена сезонов окрасила полуночные деревья в приглушённый зелёный цвет. Уверена, прекрасное было бы зрелище, если бы нам посчастливилось увидеть это при свете дня. — И когда ты уже бросишь это дело? — спрашивает Малфой, нарушая молчание. — Говори конкретнее. У меня много дел. — Зелье, очевидно. Пожимаю плечами, стараясь одним глазом следить за тенями вокруг. — Пока я либо не сварю его, либо война не закончится. — Могут уйти годы. Перспектива так себе. — Может уйти и несколько дней. — А может, я сумею отрастить третью ногу и научиться танцевать чечётку. Смотрю на него скептически. — Откуда ты знаешь, что такое чечётка? — Из книги, Грейнджер, никогда о таком не слышала? — Это в какой такой из моих книг вдруг упоминается чечётка? — Кто сказал, что я это узнал из твоих странных магловских чтений? Волшебники танцуют. В голове всплывают воспоминания о неловких покачиваниях на Святочном балу. Макгонагалл несколько недель пыталась научить нас танцевать. Количество передавленных пальцев на ногах доказывало, насколько ей это удалось. — Танцуют, разумеется. Но не чечётку. Это явно магловский танец. — Немного предвзято с твоей стороны. — Я помню Святочный бал, Малфой, — говорю, осторожно перешагивая ряд обнажившихся корней. — И там явно не было чечётки. — Удивлён, что ты вообще что-то помнишь, учитывая, что так была занята Крамом. — Он меня пригласил! — Я до сих пор помню то тепло, которое разливалось по мне, пока он пытался выговорить эти слова в тот день у озера. Он очень нервничал, и я тоже была взволнована, даже если потом Рон всё испортил. — И откуда тебе вообще знать? Разве ты не был увлечён лобызаниями с Пэнси Паркинсон? Малфой морщится. — Что ты, Грейнджер, я не животное. Я не целуюсь с людьми на публике. — О? — Я слишком хорошо воспитан. Прикусываю губу, чтобы не рассмеяться слишком громко. — Ты такой претенциозный. — Мне всегда было интересно, почему ты не пришла с Уизли, — размышляет он, игнорируя мой выпад. — Он всю ночь пялился на тебя, как какой-то влюблённый щенок. — Он меня не приглашал. По крайней мере, пока не стало слишком поздно. — Он… Серьёзно? — Малфой выглядит искренне озадаченным. Шерстяной воротник свитера кусает мне шею. — Он просто вроде как предположил, что я буду свободна, если или когда другие его варианты отпадут. — Грейнджер. — Звучит гораздо хуже, чем было на самом деле. — Правда? Потому что звучит охренеть как плохо. — Ага, ты-то у нас образец рыцарства. — Одна только мысль о том, что Малфой может быть романтиком, приводит меня в замешательство. Он усмехается, драматично прижимая руку к груди, чтобы выразить свою обиду. — Ты меня ранила. — Отлично. Лесная подстилка сменяется мокрой травой, и я вынуждена вывести нас из укрытия на огромное открытое пространство. — Держись рядом, — предупреждаю я. Нога горит, но я ускоряю шаг, желая поскорее закончить то, ради чего мы сюда пришли. — Почему целительство? Оглядываюсь, раздражённая тем, как легко его длинные ноги поспевают за мной. — А что, нужно было идти в шеф-повара? — Твои таланты гораздо полезнее, когда они применяются в другом месте, правда? Над пустошью лениво стелется густой туман, скрывая нас. — Таланты? Кажется, ты делаешь мне комплимент, Малфой. — Скромность — не сильная твоя сторона. — А лесть — не твоя. — Неважно, — ворчит он. — Я лишь хотел сказать, что глупо тратить столь ценный ресурс в такие тёмные времена. Где-то перед нами неглубокий водоём, освещённый рассеянным светом луны, мерцает, подобно маяку. — Прямо впереди лунный пруд. Там должны быть жабросли. — Я ускоряюсь. — Ты уходишь от ответа на вопрос. — Может, я просто думаю, как тебе лучше ответить, чтобы разговор не привёл к тому, что ты начнёшь материть меня и моих близких. — Тех самых близких, которых ты, кажется, ненавидишь? — его невозмутимое высокомерие колет меня. Наверное, ошибочно было делиться с ним секретами, как какая-то школьница, но его страдания были настолько глубокими, что я просто не могла их вынести. — Капелька милосердия может многое изменить, Малфой. — Просто наблюдение, Грейнджер. — Ага, ну, — мы подходим к пруду, и я опускаюсь на колени, — вышло не самое приятное. — Вода ледяная, меня пробирает дрожь, когда я погружаю пальцы в воду в поисках тонкого, как бумага, сине-жёлтого растения. Малфой задерживается позади меня, устремляя взор к туманному горизонту. — Ты так долго была одна — возможно, тебе нужен взгляд со стороны, чтобы ты поняла, насколько всё плохо. Крепко вцепляюсь в скользкие листья и вырываю сорняк с корнем. Вода стекает по руке, намачивая свитер. — А ты так добр, что решил стать этим самым взглядом, да? Как заботливо с твоей стороны, как самоотверженно — взвалить на себя такую ношу. — Если я тебе не нравлюсь, это не значит, что я неправ, — огрызается он. — Они обращаются с тобой как с ребёнком-инвалидом. С недовольным ворчанием встаю, запихивая растения в сумку. — Всё гораздо сложнее, чем ты думаешь. — Убийство во время войны вряд ли можно назвать сенсацией, — его упоминание о худшем поступке, который я когда-либо совершала, глубоко режет меня, распиливая на тонкие и хрупкие части. — Прошу, пожалуйста, перестань поднимать эту тему. Он принимает оскорблённый вид. — Это ты вечно ноешь, как важно всё проговаривать. — Потому что у тебя галлюцинации, Малфой. Тебе это нужно ради собственного здоровья. — Как удобно для тебя, — усмехается он. — Ты получаешь билет в первый ряд на мою травму по цене абсолютного ни хрена. — Я плачу́! Каждый кусочек, который требую, я возвращаю. — Небо темнеет, надвигаются тучи с проливным дождём. — И не делай вид, будто тебе не доставляет удовольствия узнавать все мои мерзкие секреты. Тебе нравится смотреть, как я падаю на дно. Малфой сжимает челюсти и отворачивается. — Блядь, вот вечно ты торопишься заподозрить худшее. — А ты нет?! — я кричу. — Ты думаешь, я… упиваюсь твоим горем, твоими страданиями, но это не так. И тот факт, что ты не можешь мне поверить, говорит только о том, какой же ты пессимист! — О, прости мне мою грёбаную недоверчивость. Моя жизнь не была похожа на чёртову прогулку по саду. — Моя тоже! Но вот мы здесь. — И что? — Оглянись, Малфой, — я кручусь на месте, жестикулируя в пустоту вокруг нас. — Ты мог убить меня, сбежать, попытаться украсть палочку. Сколько я вложила в тебя веры — это всё, что у меня есть, разве ты не видишь? Он смотрит на меня, не силясь ответить. Небо разверзается, и нас захлёстывает проливной дождь. С вскриком я поднимаю воротник свитера в тщетной попытке остаться сухой. — Грейнджер… — Идём! Нужно вернуться в лес! — Дождь слишком мешает, чтобы трансгрессировать. Малфой кивает, и мы бежим в бушующую ночь. Слова теряются в какофонии, поэтому мы не говорим. Малфой следует за мной, и всякий раз, когда я оборачиваюсь, он морщится в молчаливых жалобах. По холмам было трудно передвигаться и до дождя, но сейчас они вовсе непреодолимы. Мои кроссовки не предназначены для бега по болотам, и я чуть не падаю в грязь, но Малфой удерживает меня, цепляясь пальцами за свитер. Я не могла поблагодарить его, даже если бы он захотел, но когда он отстраняется, быстро хватаю его за руку и крепко держу до конца пути. Как только мы оказываемся под частичным покровом деревьев, накладываю на нас ряд осушающих и согревающих чар. — Давай вернёмся, — предлагаю я. Малфой только хмыкает и принимает мою протянутую ладонь. Я позволяю ему заземлить себя и, глубоко вздохнув, закручиваюсь, направляя нас в пустоту. Мокрые от дождевой воды и грязи, мы неуклюже врезаемся в стену коридора. Малфой тут же отстраняется, создавая между нами безопасное пространство в метр. — Я могу наложить ещё осушающих… — Не стоит. Мне всё равно нужно в душ. — Он не смотрит на меня, что только добавляет дискомфорт. — Эм. Ладно, да… Оставишь и мне горячую воду? — Конечно, — отвечает он. — Хорошо. — И, как призрак, исчезает наверху. В его отсутствие я прибираюсь и стараюсь не думать о том, что же пошло не так.***
— Гермиона! — голос Гарри пересекает границу моего сознания. Я плыву по течению в море призрачных снов — все они слишком эфемерны, чтобы укорениться. Уверена, в этом стоит винить две дозы обезболивающих, которые я проглотила перед тем, как потерять сознание. Я плыву в невесомости, ни к чему не привязанная, и противлюсь реальности, изо всех сил пытающейся вытащить меня на берег. — Гермиона, пожалуйста! — срывающийся крик моего лучшего друга кажется слишком реальным, чтобы не обращать на него внимания, поэтому я вздрагиваю и позволяю миру рухнуть. Скованная сном, отрываю голову от раскрытого на столе блокнота. Моргаю, чтобы прогнать усталость, и пытаюсь оглядеться. Похоже, я заснула, пока готовила зелье. Солнце опускается за горизонт. В дверях дома стоит Гарри. — Гарри? Что… — Чувства возвращаются ко мне с удвоенной силой, когда я вижу багровую кровь, покрывающую всё его тело. — О боже! — я вскакиваю, адреналин призывает мою ногу двигаться. — Гарри! Ты… — Дин. Там Дин! — Гарри устремляется в столовую, и я следую за ним. Там меня встречает кошмар, ставший реальностью. Невилл нависает над неподвижным телом, у его ног расстилается кровь. Дин Томас, которого я видела всего несколько дней назад, лежит на ближайшей койке с перерезанным от уха до уха горлом. Единственные признаки того, что он ещё жив, — это вздымание груди и ужасающий хрип из лёгких, отчаянно нуждающихся в воздухе. — О нет. — Я несусь мимо Гарри и пальцами впиваюсь в зияющую шею Дина. Правой рукой быстро накладываю одно бесполезное заклинание за другим, левой — крепко удерживаю рассечённое горло, чтобы магия могла срастить кожу. — Гермиона, мне нужно вернуться, — говорит Гарри. Я оборачиваюсь на него. — Что? Зачем? — Остальные… они ещё… — Иди, Гарри. — Я возвращаюсь к разворачивающемуся передо мной макабру. — Будь осторожен. — Ты… — Иди! Гарри легонько касается моего плеча и исчезает в вихре трансгрессии, пока Невилл сдерживает рыдания. — Мне нужно крововосполняющее зелье! — я кричу, не в силах поднять глаза. Дин бледный, он становится ещё бледнее, а его кровь превращается в лужицу под моими носками. Багровая жидкость слишком вязкая и липкая, чтобы я могла нормально зажать рану. — Невилл! — Я… я… — мямлит он, застывший от страха, глядя вниз на быстро умирающее тело Дина. — Невилл. — В наказание за то, что отвлеклась, пальцы соскальзывают, и тот шов, что я накладывала последние десять секунд, распускается. — Чёрт. — Разум мечется, он ещё не достаточно проснулся, чтобы полноценно функционировать. Я не могу призвать зелья, потому что все мои усилия должны быть направлены на то, чтобы удержать кровь Дина в его теле. — Я… Малфой! Малфой, пожалуйста! Что-то мелькает на периферии зрения — он возникает передо мной, словно видение. — Я здесь. Как бы сильно мне ни хотелось удивлённо уставиться на него, я не могу. — Крововосполняющее. Всё, что унесёшь. В шкафу. Не проходит и десяти секунд, как он суёт мне три флакона. — Невилл, дай Дину одно зелье. — Невилл трясётся, я трачу всего секунду, чтобы взглянуть на него: — Просто приподними ему голову, а я волью зелье. — Я… ох… — лепечет он, но дрожащими пальцами делает что велено. Однако в тот момент, когда он приподнимает голову Дина с пропитанного кровью матраса, та неестественно кренится набок, а мышцы, которые не должны были допустить такого невозможного положения, превращаются в измельчённое мясо. С влажным хлюпающим звуком Невилл отдёргивает руку, отступает, и его тошнит на соседнюю кровать. Едкий привкус рвоты смешивается с железом крови. Я прикусываю язык, чтобы удержать себя в руках. Хриплое дыхание Дина замедляется, я чувствую, как хрупкие нити его жизни ускользают сквозь мои пальцы. Отчаяние воет внутри, но я не сворачиваю с пути, потому что это единственное, что мне было поручено. Снова заклинания и палочка — только из-за потери крови его тело уже не реагирует. На каждый сантиметр мяса, который я сшиваю, предыдущие два рвутся на части. Ему нужно зелье. Я открываю рот, чтобы как-то заставить Невилла прийти в себя, но меня останавливает бледная рука. Улучаю ещё одну секунду и поднимаю взгляд: рядом со мной стоит Малфой и пальцами единственной оставшейся руки поддерживает мотающуюся голову нашего бывшего однокурсника. Я киваю, и он наклоняет Дина так, чтобы я могла влить ему в рот тёмно-синюю жидкость. Я надеюсь и молюсь, что пищевод его ещё цел и сможет донести зелье до места назначения, и на мгновение кажется, будто это правда возможно. Но он булькает, а я с исступлённым ужасом смотрю, как водянисто-голубая жидкость начинает вытекать из дюжины невидимых отверстий. Она растекается лужей у моих ног, смешиваясь со свернувшейся до мерзкого пурпурного цвета кровью, и тогда я понимаю, без тени сомнения, что Дин умрёт. — Ничего… — задыхаюсь, борясь с болью, требующей, чтобы её чувствовали, — не могу… Дин делает последний влажный судорожный вдох и затихает, умирая так бесцеремонно, как и полагается на войне. Невилл испускает слабый вопль, а Малфой отступает — голова безвольно падает. Мы стоим вокруг тела, и я знаю, что должна что-то сделать — хоть что-то, — но все силы покинули меня. Думаю только о том, что за последние два месяца, невзирая на все свои старания, уже третьему человеку я позволяю умереть. Ни одни старания не стоят столько же, сколько пролито крови. Наши с Малфоем руки покрыты одним и тем же кровавым пятном, Невилл безмолвно смотрит в безжизненное лицо Дина, и именно в таком застывшем положении Гарри застаёт нас — он вернулся спустя две минуты. — Ге… Гермиона? — тон Гарри такой же отрывистый, как мои чувства. Я заставляю себя посмотреть на него. Все оставшиеся силы уходят на то, чтобы покачать головой. Он вздыхает, прислоняясь к дверному проёму в поисках опоры. — О боже. — Надо… что-то сделать… — наконец говорю я. С Пенелопой и Майклом я с самого начала знала, что ситуация безнадёжна. У Дина же был шанс. Может, будь я чуть быстрее, будь чуть лучше… Дрожащими руками призываю простыню и накрываю ею нашего погибшего друга. Как только тело исчезает из виду, мы все неловко сдвигаемся с мест. — А остальные? — спрашивает Невилл срывающимся голосом. Гарри кивает, и я испытываю мимолётное облегчение. — Хорошо. Это… хорошо. Гарри слегка отряхивается и туго затягивает шнурок своего нервного срыва. — Мы должны забрать те… э-э… Дина обратно. В штаб-квартиру. — Как и положено по протоколу. Мне негде хоронить мёртвых. — Конечно, — шепчу я. — Гермиона, — Гарри поворачивается ко мне, но резко останавливается, встретившись взглядом с Малфоем. Окровавленной рукой Малфой сжимает край койки, но тут же отдергивает её. Я безмолвно умоляю Гарри молчать. Он смотрит то на меня, то на него, но вскоре спрашивает: — Тебе что-нибудь нужно? — Не… — голос мой надтреснутый и слабый. Я прочищаю горло. — Нет. — Хорошо. — Гарри стойко исполняет роль спасителя, которая ему отдана, поэтому осторожно поднимает тело Дина и прижимает его к своей груди. Невилл, шаркая, подходит к ним, неловко переступая через многочисленные лужи рвоты и крови. — Я вернусь, как только смогу. — Знаю. — Я… мне жаль, — Гарри извиняется, но я не понимаю, что на него нашло. Не его вина, что я не смогла уберечь нашего друга и бывшего однокурсника от смерти. — Тебе не нужно… — Мне всё равно жаль. Я делаю медленный вдох. — Мне тоже. Невилл одаривает меня грустной улыбкой. — Ты сделала всё, что могла, Гермиона. — Прошло так много времени с тех пор, как в этих словах я находила хоть какое-то подобие утешения, но я не могу винить Невилла за доброту, поэтому силюсь кивнуть ему. — Как только смогу, — ещё раз обещает Гарри, и они втроём исчезают между пространством и временем. Кровь на полу загустела, превратившись в вязкую субстанцию, которая полностью пропитала носки. В воздухе стоит запах смерти — и я его вдыхаю, чтобы абстрагироваться. Я дышу безотчётно, потому что механическое запоминание — старый и привычный механизм защиты. Ещё раз очищаю комнату от крови. Я только что трансфигурировала кучу простыней на койках вокруг и всё равно их сжигаю. Можно было постирать их, пожалеть наши немногие припасы, но мне невыносима одна только мысль, что я увижу, как кровь Дина станет розовой водой в ведре. Малфой стоит у входа на кухню неподвижной статуей — молча наблюдая. Осмотрев всё в последний раз, убедившись, что все остатки мусора и насилия были стёрты с лица земли, я собираюсь уйти. — Грейнджер, — твёрдо говорит он. Я останавливаюсь и поднимаю на него взгляд, изо всех сил стараясь держать себя в руках. — Спасибо, — вкладываю в это слово всю искренность, на которую только способна, надеясь, что он поймёт, как я честна. — Грейнджер, — повторяет Малфой. Боюсь, что подвела ещё одного человека, которого должна была защищать. — Твои носки. — Чт… — Я смотрю вниз. Несмотря на все попытки искоренить и уничтожить любые доказательства того, чему мы только что были свидетелями, я совершенно забыла привести в порядок себя. Я покрыта засохшей кровью, как второй кожей: каждый предмет одежды, от свитера до носков, окрашен. — Я… — вырывается, будто сдавленный вздох. Последняя хрупкая ниточка внутри меня обрывается, и я падаю. Ноги подгибаются, бедро кричит одновременно с разумом, но Малфой ловит меня как раз перед тем, как я ударяюсь о пол. Его руки хватают меня, согнувшуюся в талии. Он прислоняется спиной к стене, чтобы удержаться, и осторожно опускает нас. Я сажусь к нему на колени и, пока все до единой причины не успевают остановить меня, утыкаюсь Малфою в шею, рыдая. Слёзы рвутся наружу, увлекая за собой сопли и дыхание. Мы — клубок переплетённых конечностей; правой рукой он крепко держит меня за плечи, потому что я так сильно плачу, что трясусь. — Дыши, Грейнджер, — тихо произносит Малфой, прижимаясь щекой к моей щеке. — Дыши, как ты меня учила. — Я… — пытаюсь сказать, давясь словами. — Не говори. Дыши, — гул его голоса проходит сквозь меня, и я следую за ним вниз, заземляясь. Я вдыхаю его запах — меня омывает аромат клубники, старых книг и чего-то знакомого. Он такой тёплый, намного теплее, чем я думала. Он впивается в меня пальцами, прижимая к себе, чтобы я не вырвалась из объятий. Слова и мысли бурлят, борясь со мной, а я сдерживаю воздух в лёгких. Горло горит, но я упорствую. — Гермиона, я с тобой. По непонятной мне причине я вою и обнимаю его. Он — единственный якорь, который у меня есть. Когда поток агонии вырывается из моего тела, я цепляюсь за Малфоя так крепко, что боюсь оставить синяки в форме пальцев, резкие на фоне его бледной кожи. Время летит незаметно, пока я преодолеваю горе, — чтобы прийти в себя, уходит целая вечность. В конце концов мне удаётся сделать три глубоких вдоха и выдохнуть без всхлипов. Отстраняясь, я смотрю на Малфоя — серые глаза широко распахнуты в ужасе. — Я… — Желчь, с которой, я думала, мне удалось справиться, подступает к горлу, и я отползаю на четвереньках к ванной. Едва успеваю добраться до унитаза, чтобы опорожнить содержимое и без того опустошённого желудка. Тело не успокаивается до тех пор, пока во мне не остаётся только то, что не поддаётся определению. Фарфор холодит лоб, я снова пытаюсь восстановить дыхание. Пот, кровь и капли рвоты прилипают к коже и одежде, а отвращение ко всему, что я умудрилась испортить и чего не смогла сделать, разъедает изнутри. — Грейнджер, — шепчет Малфой, и передо мной появляется кончик моей палочки. Я беру её, отводя взгляд — потому что если он увидит меня такой, то рухнет всё моё оставшееся достоинство, — и быстро смываю грязь с кожи. Я до сих пор вся в поту, насквозь промокшая под испорченным свитером, но с этим уже можно, наконец, смотреть ему в глаза. Малфой протягивает ладонь и поднимает меня на ноги. Я, наверное, похожа на очень жалкое зрелище, потому что он не отпускает меня, а продолжает бережно держать за руку. — Ты… — мой голос срывается. — Душ или спать? — Д-душ, — выдавливаю из себя. Он аккуратно поддерживает меня плечом и медленными, неторопливыми шагами ведёт наверх. Словно я сделана из стекла, осторожно сажает меня на край ванны и отходит на шаг, давая мне отдышаться. — Тебе… что-нибудь нужно? Я поднимаю взгляд, и меня снова охватывает желание расплакаться. Малфой выглядит и испуганным, и смущённым, и я так злюсь на себя за то, что так с ним поступаю. Вот почему я не обременяю других тяжестью своих грехов. — Спасибо, нет. — Не надо, — говорит он, — этого делать. Тебе что-нибудь нужно? Когда качаю головой, чувствую исходящий от волос запах крови. — Ладно. Хорошо. Я просто… в соседней… ладно. — Он поворачивается и уходит, закрывая за собой дверь. Я одна, как и должна быть. Дрожа и прилагая немалые усилия, стягиваю с себя одежду и включаю душ, убедившись, что вода достаточно горячая, чтобы обжечься. Стою и смотрю, как кровь и желчь исчезают в сливе. На удивление, не плачу, совсем. Просто мою волосы и оттираю кожу, а когда краснею от жара, выключаю душ и выхожу. Халат грубо трётся об кожу, когда я его натягиваю, и вода ещё стекает с волос по спине. Всё кажется таким далеким, что меня ничего не волнует. Умирая от желания выпить обезболивающее, выскальзываю из ванной в коридор. Меня приветствует пение птиц, ведь нет и одиннадцати утра, а дверь Малфоя плотно закрыта. На трясущихся ногах проделываю небольшой путь до спальни. Там меня встречает ещё один сюрприз. За дверью стоит чашка с передержанным и остывшим чаем. Когда наклоняюсь поднять её, глаза слезятся. Об этом вкусе я никогда не смела бы просить — в нём благодарность и доброта, в которых, как мне казалось, я никогда не нуждалась. Кожа зудит от воспоминаний о нежных прикосновениях. Нет ничего более неприятного, чем осознание, что я обречена. Я забираюсь в постель и горюю.