ID работы: 12412693

A Darker Blue | Темнее моря

Гет
Перевод
NC-17
Завершён
969
переводчик
Автор оригинала: Оригинал:
Размер:
402 страницы, 28 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Поделиться:
Награды от читателей:
969 Нравится 640 Отзывы 618 В сборник Скачать

19. амарант

Настройки текста
      В детстве я думала, что умею летать. Я верила в это с такой непоколебимой, железной силой, которая дана только детям, спесивым и безумным. Я взбиралась по зарослям плюща, на торчащие камни и каждое дерево с тяжёлыми ветвями, которое осмеливалось встать на моём пути, — всё это в попытке найти идеальную, золотую высоту. Всё тело звенело от твёрдой убеждённости в том, что, если будет найдено какое-то неосязаемое математическое расстояние от земли, самые смелые мечты осуществятся. Каждый поход в лес, на каждом пикнике в парке я карабкалась, и карабкалась, и с силой подтягивала себя вверх, вверх, вверх, к огромному открытому небу.              Родители поддерживали меня, хоть и беспокоились в меру. Когда я была маленькой, мы несколько раз переезжали — они постоянно вкладывали усилия в развитие стоматологической практики, но дом, в котором мы в итоге поселились, был просто великолепен. С разросшимся пышным садом, который исчезал в зарослях деревьев и кустарников. С настоящей игровой площадкой для такого ребёнка, как я: непоседливого, энергичного, без братьев и сестёр и без друзей. Для ребёнка, вооружённого неукротимым воображением, которое однажды поможет подорвать общество, крестовый поход и укоренившийся социальный институт. Однако тогда я была всего лишь девчонкой, маглой до той самой секунды, пока в октябре следующего года мысленно не подожгла учителю брюки. Магия во мне ещё проявится — это было таким же убеждением детства, которое давало мне и полную уверенность в том, что я умею летать.              Долгими тёплыми весенними вечерами я перебиралась с ветки на ветку в поисках той особенной высоты. И в конце концов, одним пасмурным сентябрьским вечером, нашла её. Родители ужинали на кухне, хотя бóльшую часть этого времени они тратили на бумажную работу, что позволяло мне совершенно без присмотра бродить по двору. Я искала новейшее — и ценнейшее — своё открытие: старый боярышник, не по сезону цветущий поздней осенью. Я чувствовала шершавую кору под маленькими ладошками, пока взбиралась по ветвям на самый верх. Высунув лохматую голову из-под кроны, я посмотрела на серый предзакатный свет, падающий на английскую деревушку, и без тени сомнения поняла, что время пришло.              Я наметила курс: вверх и в сторону от боярышника, через заросли ежевики, мимо дубов-близнецов, с короткой остановкой, чтобы кончиками пальцев потрогать строй наперстянок, и идеальное, искусно выполненное приземление на чёрную крышу, покрытую черепицей. О таких мелочах, как скорость ветра, сила тяги и основные законы физики, я даже не думала. Всё, что имело значение, пока я на дрожащих ногах стояла на самой высокой ветке, — это то, что я наконец почувствую, как несётся ветер, вверяя мне сладкие тайны неба.              Я сделала глубокий вдох, закрыла глаза, сосчитала до трёх и смело прыгнула в вечерний воздух.              Шрам на подбородке давно превратился в тончайшую, почти незаметную белую полосу. Вмятина размером с камешек прямо за правым ухом почти исчезла. Все царапины, ушибы и порезы, которые меня настигли, когда я падала на землю, цепляясь за кусты ежевики, — лишь далёкий укол слабеющего воспоминания. Всё, что осталось со мной сейчас, — это страх.              В те выходные родители спилили боярышник, не оставив ничего, кроме уродливого пня. Мне запретили выходить в дебри двора без присмотра, и папа раздражающе пристально стал следить за мной даже в самых людных местах. Всё это было неважно. Я вкусила горький корень поражения, похоронив ту чудесную потребность воспарить на самой глубине сознания. Я не умела летать, я не была существом из мифов и легенд. Я была всего лишь девушкой, которая познала последствия своего высокомерия и усвоила ценный, болезненный урок. Даже в последующем, когда магия проявилась и письма из далёкого места пообещали мне несказанные приключения, я твёрдо и упрямо придерживалась этого убеждения.              Я была абсолютно уверена, что никогда больше не прыгну, потому что пережитые муки падения казались слишком невыносимы.              Я ошибалась.       

***

      — Как думаешь, где мы?              — На заднем крыльце, — на автомате отвечаю я.              — Умора.              — Спасибо. — Я слишком занята распутыванием водорослей, поэтому не одаряю его привычной дерзкой ухмылкой.              — А если серьёзно, где мы? Уже чёртов июнь на подходе, а у нас и суток не прошло без дождя.              — Дожди не редкость для Лондона.              — Но мы же не в долбаном Лондоне. Там хоть иногда солнце появляется.              — Брось, — я демонстративно перегибаюсь через перила, чтобы посмотреть на небо, — солнце прямо там!              Малфой усмехается.              — Как проницательно.              — К тому же, — устраиваюсь рядом с ним на шаткую ступеньку крыльца, — я бы подумала, что с таким цветом лица ты должен избегать солнца любой ценой.              — С каким «таким» цветом лица? Что с ним не так? — требовательно спрашивает он.              — Ты такой бледный, прямо прозрачный.              — Неправда!              Я приставляю свою руку к его, наглядно показывая разницу в оттенках кожи.              — Я вижу твои вены.              — Ты просто завидуешь.              — Чему? Мгновенному обгоранию?              — Для обгорания нужно нормальное солнце, — огрызается он.              — Ой, заткнись.              Малфой фыркает, умудряясь выглядеть шикарно даже в потрёпанном свитере, и ничего не отвечает.              — В любом случае, — продолжаю я, — думаю, мы в Норвегии.              — Какого чёрта мы забыли в Норвегии?              Пожимаю плечами и возвращаюсь к водорослям.              — Норвегия достаточно далеко от Магической Британии, так что мало шансов, что кто-то наткнётся на коттедж, но при этом не настолько далеко, чтобы без проблем трансгрессировать.              — Там находится штаб-квартира Ордена?              — Ага. — Это поворот, прилив — я с лёгкостью разглашаю ему информацию, за защиту которой когда-то охотно отдала бы жизнь. — Где-то на севере, за холмами.              — Интересно.              Смотрю на него.              — Тём… Том уверен, что вы, дружки, действуете с юга, — отвечает Малфой. — По крайней мере, в последний раз, когда я имел удовольствие находиться в его обществе, он думал так.              — Похоже, наши недокампании в коммуникации не так уж бесполезны.              — Не помешает иметь кого-то внутри.              При напоминании о Снейпе я хмурюсь.              — Честно говоря, первые пару лет его полезность была спорной. Половина из нас считала его просто обузой, а другая половина — отличным источником потенциальной информации.              — А ты?              — Первое.              — Не могу сказать, что удивлён, — он откидывается назад, складывая руки на груди, — вы всегда друг друга недолюбливали.              Горький смешок срывается с моих губ прежде, чем я успеваю его остановить.              — Это ещё очень мягко сказано. — Однако не хочется омрачать наш приятный пятничный день, поэтому добавляю: — Как минимум одну вещь он сделал правильно.              — Какую?              — Научил тебя приемлемо варить зелья.              Малфой прижимается ко мне плечом.              — Мои таланты — которыми ты, спешу напомнить, воспользовалась — природные и даже врождённые.              — Скромность украшает.              — Спасибо.              Он замолкает и задумчиво смотрит на бушующее море. Несколько минут между нами висит мирное молчание.              — Я уже бывал в Норвегии.              — Правда? Зачем? — С трудом могу представить, что Малфой найдёт чем заняться здесь. — Поблизости нет детей, которых можно терроризировать.              — Всегда найдутся дети, которых можно терроризировать, — он сверкает зубами. — Но вообще-то я подумывал пробоваться в норвежскую команду по квиддичу после Хогвартса.              Я удивлена, если честно. Даже не думала, что когда-то давным-давно у него были стремления, которые выходят за рамки жестокости, а потом и выживания.              — Как всё прошло?              Малфой вздыхает.              — Блестяще.              — Ослепил их своей шикарной метлой?              — Знаешь, я ведь правда был хорош в квиддиче. Вы все подняли такой шум из-за того, что отец купил мне место в команде…              — …а он, безусловно, купил…              — …но это же не всё. Я старался. Я очень старался, и у меня всё получалось. Даже лучше, чем у Поттера, в большинстве случаев.              Я закатываю глаза.              — Боже, ваше соперничество граничит с одержимостью.              — Изволь, — усмехается он, — Поттер меня бы не потянул.              — А ты у нас точно не из дешёвых.              — Класс бесценен, Грейнджер, как и хорошая родословная.              Не могу удержаться от смеха.              — Ты прямо как все мужские персонажи из романов Джейн Остин. — Я задираю нос и изображаю Малфоя: — О боже, мистер Поттер, вы просто обязаны извинить меня за опоздание. Боюсь, в банке произошла некоторая путаница с моими миллионами галлеонов, я вынужден был разбираться. Вы же знаете, как это бывает у этих жалких маленьких гоблинов. Однако я отвлёкся, как это грубо с моей стороны. Как вам филе-миньон? Такое же божественное, как в том очаровательном кафе, которое мы посетили в Париже?              Его смех — музыка для моих ушей.              — Тебя выдаёт глубина деталей, Грейнджер, — видно, сколько времени ты потратила на эту фантазию.              — Спасибо, мистер Малфой.              — Честно, я так не разговариваю.              — Будь ты чуть более элегантным, раскололся бы от хрупкости своего же тела.              — Ты этот акцент называешь элегантным? Это было ужасно.              — Даже банально, — поддразниваю я. — Твой словарный запас похож на что-то из викторианской пьесы.              — Грейнджер, я только и делаю, что сижу без дела и читаю твои дурацкие книжки. Ты сейчас оскорбляешь себя и свой литературный вкус, а не меня.              — Ой, ты с первого курса такой сноб. Разгуливал по Большому залу с нелепой причёской и ныл всюду.              Он выпрямляет плечи и пристально смотрит на меня.              — Чтоб ты знала…              Треск трансгрессии и вопросительный тон Невилла безжалостно возвращают нас к настоящему. Внезапно я чувствую себя виноватой, как будто этот краткий момент стал оскорблением всего того, что было утрачено. Веселье исчезает, и я ускользаю обратно в дом, чтобы заняться вещами, которые должны быть важнее, чем кривая улыбка на лице Малфоя.       

***

      В одну минуту я горблюсь над последней порцией Защитного зелья, выжимая из оставшихся ингредиентов всё, что только возможно, а в следующую уже мчусь в ванную, едва успевая добежать до туалета, чтобы выплюнуть овсянку и чай, которые впихнула в себя на завтрак. Желудок вздувается, живот сводит, тело самоочищается. К тому времени, когда выныриваю на воздух, дрожу и покрываюсь каплями пота. Холод фарфора чувствуется жаром кожи; я делаю несколько судорожных вдохов, пытаясь восстановить подобие контроля.              — Грейнджер?              Похоже, в этом взбешённом состоянии мне хватило предусмотрительности хотя бы закрыть дверь.              Малфой стучит.              — Ты в порядке?              Когда поднимаюсь, дрожат колени.              — Нормально, — хриплю и включаю кран, брызгая водой на лицо и шею. Холод помогает вернуться к реальности. — Всё нормально, — повторяю уже громче.              Когда я, наконец, выхожу, изо всех сил стараясь держать лицо, Малфой стоит у двери. Сердце колотится о грудную клетку, но я не обращаю внимания на то, как подрагивают пальцы под тяжестью его взгляда.              — Что происходит?              Непринуждённо пожимаю плечами.              — Наверное, съела что-то не то.              — Мы ели одно и то же.              — Мм.              — Грейнджер…              — Всё нормально, я в порядке. Поможешь мне высушить испанские морские водоросли?              Малфой мне совершенно не верит, но на своём не настаивает, за что я ему бесконечно благодарна. Мы возвращаемся к работе, пусть весь оставшийся день он и наблюдает за мной краем глаза, слегка хмурясь.       

***

      Наступает июнь, а вместе с ним и неприлично жаркая погода. На улице по-прежнему пасмурно, но из-за влажности воздуха температура только неприятнее. Даже дующие с океана ветры не по сезону тёплые. Что ещё хуже — весь наш гардероб начинается и заканчивается зимой, а значит, чтобы справиться с погодой, приходится раздеваться.              — Неужели ни одна магловская хрень не может сделать так, чтобы тут не было так чертовски жарко? — Малфой ноет, развалившись в кресле для чтения, как умирающая придворная дама.              Я обмахиваюсь раскрытым блокнотом.              — Этому коттеджу больше ста лет. Удивительно, что здесь вообще есть электричество, а уж такая продвинутая вещь, как кондиционер, просто невозможна.              — Вот ты говоришь по-английски, а я понятия не имею, что ты, чёрт возьми, несёшь.              — Тебе не впервой, я уверена.              Он показывает мне неприличный жест, отчего приходится подавить смешок.              — Да я, блядь, умираю, Грейнджер.              Пот липнет, как вторая кожа, — я собираю волосы на макушке. Заколка едва справляется с задачей, удерживая копну.              — Значит, нас двое.              Малфой выглядывает из-за ладони, закрывающей лицо.              — Вот это видок.              — И что ты хочешь этим сказать?              — У тебя точно огромная голова, раз она выдерживает столько волос.              — Не всем даны прямые кукольные локоны.              Платиновые пряди каскадом спадают на подлокотник кресла. Малфой треплет их.              — Они уже отросли. Чертовски мешают.              — Я могу подстричь.              Он поднимает светлую бровь в мою сторону, и я краснею.              — Да ну?              — Я стригла Рона и Гарри, когда мы были в бегах.              — Так себе показатель доверия.              — Ладно, — фыркаю я. — Тогда страдай.              — Не горячись. Что угодно лучше, чем это, — Малфой подтягивается, выпрямляясь в кресле. Край футболки задирается, обнажая выступающую бедренную кость. Тут же отвожу взгляд, не желая так легко выдавать себя.              — Пойдём. — Веду нас на кухню. Малфой садится на своё обычное место за столом, а я призываю ножницы. — Как коротко?              — Думаю, как на Святочном балу.              — И я должна помнить, какая у тебя там была длина? Можно подумать, я весь вечер тебя разглядывала.              — А я-то думал, у нас всё взаимно.              — Что…              — Голубое же, да? В пол. Предположу, что фасон магловский, потому что я никогда не видел настолько… облегающих парадных мантий, — Малфой ёрзает на стуле, и я безгранично рада тому, что он не видит моего лица.              — Я… ты… что… Ты помнишь, что на мне было надето?              — Грейнджер, перестань. Все помнят. Ты была самым настоящим украшением, — говорит он как ни в чём не бывало. — Даже Пэнси завидовала.              — Ох, — только и могу вымолвить. Напрягая память, перебираю смутные образы той ночи, пытаясь хоть мельком увидеть Малфоя таким, каким он был, кажется, целую вечность назад. — Я… думаю, что помню твою причёску.              Не поворачиваясь, он поднимает руку и неопределённым жестом указывает на макушку.              — Просто где-то так будет нормально.              Несколько минут мы обсуждаем, чего именно он хочет, пока я прикидываю, обладаю ли необходимыми навыками для выполнения этой задачи. В конечном счёте мы приходим к соглашению, и Малфой усаживается на стуле. Наметив план действий, делаю медленный вдох и приступаю к работе. Как я и предполагала, волосы у него очень мягкие. Они скользят сквозь пальцы, как шёлк, а платина блестит на фоне кожи. Я глажу их, делая вид, что хочу собрать пряди воедино, но Малфой слегка дёргается на стуле.              Опасаясь, что мои помыслы явны и очевидны, быстро начинаю стричь.              — Меня всегда стригла мама, — признаётся он.              — Как и меня.              — Это было единственное, что она не поручала домовику. — Небольшая кучка платиновых волос собирается у ног. — Мы обычно тратили на это весь день. Потом шли в «Фортескью» за мороженым, а потом гуляли по Косому переулку и ели.              — Звучит мило.              — Так и было.              Я осторожно поворачиваю его голову в сторону, стараясь, чтобы пальцы не задерживались на острой линии подбородка.              — А я терпеть не могла, когда незнакомцы трогали мои волосы. Они понятия не имели, как их расчёсывать, так что большинство визитов к парикмахеру заканчивались слезами. Мама в итоге решила просто делать всё сама. Она стригла меня каждое лето, даже после того как я начала учиться в Хогвартсе. Это была своего рода традиция…              Малфой под моим напором наклоняется вперёд.              — Её волосы такие же… экстравагантные, как у тебя?              — В этом плане я пошла в отца.              — Я пытаюсь представить их.              — Заче… Не пожимай плечами, а то плохо получится.              — Любопытно, наверное. У тебя есть братья или сёстры?              — Нет. Мама, она… у неё были трудности с зачатием. — Зачёсываю несколько непослушных прядей на место. — Я была «чудо-ребёнком». Родители потратили много времени и денег на экстра… э-э-э… магловскую науку, чтобы забеременеть.              — Так ты с рождения золотая.              Не видя его лица, я не могу сказать, серьёзно он это или нет.              — Почему у тебя нет братьев и сестёр? Учитывая, какое значение твои родители придают наследию, логично завести несколько детей, нет?              Малфой не торопится с ответом.              — Мой отец — единственный ребёнок, мама же — одна из трёх. Малфои всегда были… необычным родом. Больше одного ребёнка в семье — это большая редкость.              — Что-то вроде генетического дефекта?              — Что-то вроде нежелания запятнать родословную. Чем больше детей, тем больше шансов случайно жениться на кузине.              — Серьёзно?              — Чистокровные семьи по своей природе обособлены друг от друга. Скрещивание — это серьёзная проблема. Моя семья смогла этого избежать, ограничив количество, так сказать, вклада в род.              Я запрокидываю его голову.              — Как это аристократично с вашей стороны. Не удивлюсь, если вы ещё помолвки заключаете по договору.              — Последние поколения уже не заключают, но это не что-то немыслимое.              — Значит, нет у тебя послушной, чистокровной жены, которая ждёт твоего возвращения?              С этого ракурса вижу лёгкую ухмылку на его лице.              — Не ревнуй, Грейнджер, это неприлично, — говорит он, возвращая мне мои же слова.              — Да, я ведь эталон приличия, как ты уже ясно дал понять. — В последний раз провожу пальцами по его волосам, стараясь запомнить их бархатистость. Моя нескромность меня пугает, и я отстраняюсь. — Готово. — Призываю маленькое карманное зеркальце и протягиваю ему.              Малфой садится прямо, разглядывая свои волосы.              — Хм.              — И каков же вердикт, ваше величество?              Он наклоняет зеркало, встречаясь с моим отражением взглядом.              — Отличная работа, Грейнджер. Ты и правда умеешь всё, — усмешка, что раньше была жестокой, становится дразнящей. — Чудеса неиссякаемы.              — Заткнись, — убираю копну волос у ног, — придурок.              — Я бы предложил ответную услугу, но видит Мерлин, это будет полный провал.              — Разумно.              — Как и всегда.              Убираю ножницы, украдкой бросая на Малфоя пару взглядов, пока он задумчиво теребит волосы. Он выглядит знакомо, но как-то иначе, расстроенно, что ли. Сейчас он как никогда похож на того мальчика, который издевался надо мной в Хогвартсе. Я знаю, логично было бы остерегаться его и нашей хрупкой, драгоценной связи, но, наблюдая за ним в отражении окна, таким бледным и призрачным, единственное, что я чувствую, — это внезапное болезненное желание.              — Спасибо, Грейнджер, — произносит он, выводя меня из задумчивости.              — Не… не за что, Малфой.       

***

      — У меня день рождения меньше чем через неделю.              — О?              — Да, к сожалению.              — Мне кажется, тебе как раз должен нравиться день рождения. Целый день, посвящённый только тебе? О чём ещё можно просить?              — До всего этого безумия, очевидно.              — Очевидно.              — Теперь я его ненавижу. Чувствую себя чертовски ненормальным, пытаясь праздновать что-то в такое время.              — Думаю, немного легкомыслия и радости сейчас не помешает.              — Ах да, как было бы здорово. Безумно весело, только мы вдвоём. Можем испечь торт из остатков мясного рулета, а ты завернёшь в подарок один из трёх своих экземпляров «Истории Хогвартса».              — Звучит очень мило.              — Мерлин, спаси меня.       

***

      На следующий день приходят Гарри, Луна, Грюм и Чжоу. Мы с Малфоем препираемся по поводу основных принципов травологии, когда внезапно в коридоре появляется толпа членов Ордена.              — Ой! Господи, вы меня напугали.              — Привет, Гермиона, — Гарри неловко оглядывается, его поведение сквозит неподдельным дискомфортом.              — Здравствуй, Драко! Гермиона! — Луна же весьма жизнерадостна.              Чжоу только кивает один раз — выражение её лица нечитаемо.              — Мисс Грейнджер, мы к мистеру Малфою, — поясняет Грюм.              В тот же миг кровь в жилах стынет. Я ловлю взгляд Малфоя через стол и чувствую непреодолимое желание заслонить его собой.              — В каком смысле? — спрашиваю я. Грюм смотрит бесстрастно, и только тогда я замечаю маленький свёрток в руках Гарри. — Ясно.              — Какого чёрта сейчас происходит? — огрызается Малфой.              — Грядут перемены, Драко, и Грюм должен убедиться, что ты готов к ним, — поясняет Луна.              — Нам нужно ещё раз проверить ваш разум, мистер Малфой, — Грюм указывает на Чжоу, лицо которой по-прежнему невозмутимо. — В целях безопасности.              Когда я разрабатывала этот план, настолько крайняя мера даже не рассматривалась. Я знала, что Грюм захочет снова допросить Малфоя, возможно даже с помощью Сыворотки правды, но легилименция ни разу не приходила мне в голову. Мозг быстро вспоминает десятки событий, которые мы с Малфоем пережили и которые я предпочла бы оставить между нами. В частности, злополучные полуночные экскурсии и стычка с предполагаемыми егерями. Желудок скручивает, усиливая тошноту.              — Это, — я указываю на Чжоу, — действительно так необходимо?              — Да.              — Может кто-нибудь, пожалуйста, объяснить мне, что за хрень происходит?              — Драко, — начинает Луна, — это…              — Мистер Малфой, будьте добры, пройдите за мной в гостиную.              — Нет, пока вы не объясните мне, в чём, мать вашу, причина. Что здесь делает Чанг? Грейнджер? — он смотрит на меня с мольбой, не боясь, что это его выдаст.              — Малфой…              — Это мера предосторожности, не более.              — Зачем?! — в его голосе звучит ужас, и я сразу вспоминаю о его хрупком психическом состоянии.              — Это…              — Он не может, — обрываю я Грюма. — Малфой сейчас не может подвергаться легилименции.              Все лица пялятся на меня, но единственное, которое имеет значение, — это преданное выражение Малфоя.              — И почему же, мисс Грейнджер?              — Потому что психическая травма, полученная на войне, а также время, проведённое под одной крышей с Томом, сделали его уязвимым для таких вещей, как окклюменция и легилименция, и, как его целитель, я этого не допущу.              — Чтобы продвинуться в деле, которое мы обсуждали, мне нужно убедиться, что всё обстоит так, как кажется, — наконец объясняет Грюм.              — Тогда пусть Чжоу применит её ко мне. Я проводила с Малфоем каждый день на протяжении последних шести месяцев. Если скрывается что-то подозрительное, то я знаю об этом. — Это рискованный шаг, но единственный, который у меня есть.              Грюм выглядит крайне скептически настроенным, Гарри — страшно озадаченным, а Луна, как обычно, жизнерадостна.              Малфой вообще в мою сторону не смотрит, а вместо этого намеренно устремляет глаза в пол.              — Я не против, — отвечает Чжоу. — Я скажу, если найду какие-то изменения в памяти.              — Ты их не найдёшь, — настаиваю я.              — Ладно, — наконец соглашается Грюм. — Пройдёмте, мисс Грейнджер.              Изо всех сил пытаюсь поймать взгляд Малфоя, но он совсем отворачивается от меня, так что я ловлю Гарри.              Он хмурится, при этом в его чертах кроется вина, причин которой я не могу понять. Луна остаётся с Малфоем, что-то шепча ему.              Остальные собираются в гостиной, я сажусь в любимое кресло Малфоя, двери запираются, и в комнате воцаряется тишина.              — Будет неприятно, мисс Грейнджер.              — Я знаю.              Чжоу садится напротив, коротко кивает и погружается в мои мысли. Её присутствие подобно иголке, с поразительной точностью продевающей нитку в омут моих воспоминаний. Она уделяет пристальное внимание каждой секунде, которую я провела с Малфоем за последние два месяца, а особенно тем, когда мы посещали лес Дин. Моя немедленная реакция — оттолкнуть её, вытеснить, но я лишь сжимаю челюсти и терплю. Чжоу пролистывает в памяти моменты, быстрые кадры, как я смотрю на Малфоя. Так странно — наблюдать за тем, как я наблюдаю за ним. Выражение моего лица меняется по мере того, как мы погружаемся в прошлое, переходя от тех сложных отношений, что есть сейчас, к холодной, презренной ненависти, какая она была когда-то. Как далеко мы зашли за столь короткое время. Я не могу не думать о том, какими людьми мы стали, и об узах, которым позволили себя связать. Эти мысли отвлекают меня от острого, резкого укола Чжоу, пронизывающего мозг, и помогают немного облегчить боль.              Наконец, целую, как мне кажется, жизнь спустя, она отстраняется, и я снова остаюсь наедине со своими мыслями. Чжоу смотрит на меня мрачно и напряжённо. Я ничего не могу сделать, кроме как смотреть в ответ. Она знает. Я знаю это так же точно, как знаю, что утром взойдёт солнце. Страх покалывает затылок от осознания, что единственное, чего я избегала, то маленькое зёрнышко света, которое я лелеяла, даже когда притворялась, что его не существует, принадлежит теперь не только мне. Необъяснимо, но хочется рыдать.              — Мне нужно поговорить с Гермионой наедине, — говорит она.              Грюм даже не задаёт вопросов, а просто выводит Гарри из комнаты. В тот момент, когда мы остаёмся один на один, я очень стараюсь не сломаться.              — Чжоу, я…              — Перестань. — Перестаю. — Моей задачей было найти любые признаки манипуляции или обмана как с твоей стороны, так и со стороны Малфоя. Я ничего не нашла.              — Конечно, нет. Но…              — И поскольку я ничего не нашла, я ничего не расскажу Грюму. Хорошо? — она протягивает мне оливковую ветвь, а я принимаю её без возражений. — Никого, кроме тебя, не касается, что ты чувствуешь. Я понимаю… — Чжоу замолкает, подыскивая что-то, чему я не могу дать названия. — Мир стал другим, ничего уже не будет как прежде. Всё, что мы можем, — это двигаться вперёд, так?              Я киваю.              — Как бы ты ни решила с этим справляться, это твоё личное дело. Не моё и уж точно не Грюма. Со мной твои секреты в безопасности.              Глаза щиплет от попытки не расплакаться.              — С-спасибо, Чжоу.              В ответ она наклоняет голову и зовёт Грюма в комнату.              — Ваш отчёт, мисс Чанг?              — Отчитываться не о чем, сэр. Всё так, как и должно быть.              — Превосходно. Мистер Поттер?              Гарри делает шаг вперёд и протягивает мне маленький свёрток. Он не смотрит мне в глаза. Я беру свёрток и одариваю Гарри слабой улыбкой, на которую он не отвечает.              — Спасибо.              — До следующей встречи, мисс Грейнджер. — Грюм, Чжоу и Луна с треском трансгрессируют, но Гарри задерживается.              — Гарри…              Он молча притягивает меня к себе. Я тут же обнимаю его, и мы стоим так с минуту.              — Я… мне жаль, — наконец произносит он.              — Что… — Отвернувшись, он трансгрессирует и исчезает.       

***

      — Грейнджер, да что за хрень? — Малфой в ярости.              — Я не могу тебе сказать, точно не сейчас.              — Какого чёрта?              Я засовываю свёрток в задний карман джинсов.              — Ты мне доверяешь?              Его рот сжимается в тонкую прямую линию.              — Очевидно.              — Тогда верь мне, когда я говорю, что пока не могу тебе сказать. Скоро, ладно?              — Это касается моей матери?              Сердце разрывается от уязвимости в его голосе.              — Нет, не касается. Я бы не стала скрывать от тебя такую информацию. Обещаю.              Малфой явно сомневается, но мне удаётся пробудить в нём каплю доброй воли, чтобы он принял мои условия.              — Когда?              — Скоро. Очень скоро.       

***

      Джинни приходит на следующий день. Мы обмениваемся условными приветствиями, но она кажется почти такой же отстранённой, как и Гарри.              — Всё нормально, Джинни?              — Мы нашли диадему.              Кровь приливает к ушам, а чашка громко звенит, когда я роняю её на столешницу.              — Что?              — Мы нашли её. Она в… ну, неважно где. Важно только то, что мы нашли её.              — Что? Как? Какой план?              Она заламывает руки.              — Мы собираемся небольшой группой пойти и уничтожить её.              — Но…              — Гарри настаивал, чтобы ты тоже пошла, как и я, но Грюм и Люпин не разрешили, — на её лице — сдерживаемая паника. — Кто-то должен остаться здесь, чтобы вмешаться, если случится худшее.              — Я — запасной вариант?              — Если Гарри или Рон…              — Не говори этого…              — …если с ними что-то случится, ты единственная, кому хватит опыта, чтобы закончить дело.              — Почему не ты? Меня никогда не интересовало лидерство, Джинни, только сама охота. Вот где мои таланты находят своё применение, вот где моё место. Я отдала этому делу бóльшую часть своей жизни, вы не можете лишить меня его сейчас, когда осталось самое важное, — я на грани истерики.              — Решение уже принято, Гермиона.              — Без меня, конечно. Как же чертовски удобно.              — Пожалуйста, — умоляет она со слезами на глазах. — Пожалуйста, Гермиона, прости меня.              Самое страшное во всём этом — самая горькая пилюля, которую труднее всего проглотить, — это искренняя забота и тревога на её лице. Несмотря на всё наше рвение, мы всего лишь дети, даже если нам уже за двадцать, ведь мир так и не дал нам свободу расти. Если бы мы поменялись ролями, если бы Джинни стояла на моём месте, а я знала бы о её грехах то же, что она — о моих, я могу с омерзительной уверенностью сказать, что держала бы её в точно таком же неведении. Речь не просто о защите наших тонких чувств. Это война, а ей нет дела до хрупкости живых существ.              — Когда вы уходите? — наконец спрашиваю я.              — Н-ночью.              — И надолго?              — Рон считает, на две недели. Мы должны передвигаться магловскими средствами, чтобы нас не обнаружили.              Я медленно, осторожно выдыхаю.              — Джинни, если что-нибудь…              — Я готова умереть за них, так же как и ты, Гермиона. Я люблю их не меньше.              Горло сжимается от желания разрыдаться.              — Я… это я должна уничтожить её. Адское пламя, оно…              — Это был компромисс, на который согласился Гарри, — Джинни протягивает руку, но замирает прежде, чем прикоснуться ко мне.              — Он хочет тебя… Он знает, как это тяжело.              — Где он?              — Прощается с Тедди.              Я киваю, прикусывая щеку, чтобы не расплакаться.              — Хорошо, — говорю я, потому что только это и могу.              Джинни наконец берёт меня за руку и сжимает её. Я сжимаю в ответ, и мы какое-то время стоим так, слушая тишину.              — Всё почти закончилось, — шепчет она. — В ближайшую неделю Люпин прибудет с припасами и новостями. Я… я люблю тебя. Мне жаль.              — Мне тоже.              Ещё раз сжав руку, Джинни отпускает меня, и я остаюсь одна.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.