***
В конце концов я заставляю себя спуститься поесть, и меня встречает неприятное зрелище: Пэнси сидит за кухонным столом. Она крепко сжимает мою любимую кружку и с пристальным вниманием следит за тем, какое заклинание Малфой практикует на улице. При моём появлении она оглядывается, хмурится и снова устремляет взгляд в окно. Мне нечего сказать, ей тем более, поэтому я готовлю себе завтрак молча. — Нарцисса правда мертва? — тихо спрашивает она. — Да. — Бедный Драко. Я неопределённо мычу и продолжаю намазывать арахисовое масло на тост. — Кто её убил? — Я не знаю, — к сожалению, это правда. Той ночью, когда я оставила от диадемы одни только тлеющие обломки, Гарри отвёл меня в сторону, но у него было мало информации. В какой-то момент во время одной из вылазок он подслушал разговор Грюма и Снейпа о Малфое и его матери. Он смог уловить только то, что она мертва, причём уже какое-то время. Шок от того, что Гарри рассказал мне об этом, почти пересилил тот страх, который я испытала, зная, что именно мне предстоит передать Малфою эту новость. — Ставлю на то, что кто-то из ваших. Её обвинение проникает мне под кожу. — Нет, это не правда, — настаиваю я. — Можно подумать, ты знаешь, — Пэнси невесело смеётся. — Ты так далека от того, что за херня творится в поместье Долгопупсов, что, готова поспорить на свою последнюю приличную мантию, даже я знаю больше тебя. Нож для масла громко звенит о раковину, когда я роняю его. — Замолчи. — Понимаю, трудно стоять в стороне. Больно знать, что все твои грустные друзьяшки веселятся без тебя? — В том, что они делают, нет никакого веселья, Пэнси. — Конечно, может, не всё время, но они там хотя бы вместе. А ты, мм? Изгнана, как нежеланный ребёнок-сквиб. Кто бы сказал, что ты окажешься такой… забытой. Челюсть болит от напряжения, так сильно я стискиваю зубы, но я отказываюсь отвечать на её язвительные оскорбления. — И посмотри на себя! Так отчаянно цепляешься за Драко Малфоя, — ещё один смешок, жестокий, короткий. — Блядь, да ты просто чокнутая, раз думаешь, что он не просто использует тебя и вышвырнет вон. Ты для него просто очередная ступенька. — А ты нет? — плюю в ответ. — О, точно да. Я просто не настолько глупа, чтобы верить в обратное. Я научилась не строить своё счастье на нуждах других. — Только на их страданиях, выходит? Она широко и насмешливо улыбается. — Именно. — Ты отвратительная. — Это не значит, что я не права, — заговорщицки шепчет Пэнси. Хуже всего то, что она права. И всё равно я бросаю взгляд в окно на Малфоя, силуэтом стоящего на фоне моря. — Я никогда и не думала стать ему кем-то, кроме как временной нуждой. — Вот она — правда. — Тогда приятно знать, что ты не так глупа, как кажешься. Он никогда не станет тем, кем ты хочешь его видеть. Уж поверь мне. Никогда в жизни не думала, что буду общаться с Пэнси Паркинсон из-за чего-то столь тривиального, как разбитое сердце. И вот мы здесь. Всё это слишком странно, так что я ухожу, пока она не втянула меня в своё уродство ещё глубже.***
Позже тем же вечером я прохожу мимо двери его спальни и слышу, как они ссорятся. — Я просто не понимаю, что за хрень с тобой, Драко? — кричит Пэнси. — Твоя мама умерла. Почему мы ещё здесь? — Я не уйду. — Да почему? У тебя здесь ничего нет. Малфой молчит так долго, что я думаю, он не ответит. Однако, когда я уже решаю отойти, слышу, как из-за двери доносится его низкий, приглушённый голос: — Есть. Пэнси продолжает настаивать на своём, но ему больше нечего сказать.***
— Приятно видеть, что некоторые вещи неизменны, — говорит мне Пэнси на следующий день, когда я прохожу через гостиную. — Твои волосы… — Пэнс, можешь просто заткнуться, блядь? — огрызается Малфой. Мы обе замираем и смотрим на него. — Ради всего святого, перестань. Не знаю, кто из нас выглядит более удивлённой. — Ты серьёзно сейчас защищаешь её? — ощетинивается она. — Она тебя ненавидит, Драко, зачем тратить время впустую? Малфой переводит на меня взгляд, настороженный, нечитаемый. Интересно, он использует окклюменцию? — Может, мне просто надоело слушать твои бредни? — Перестань думать только о себе. — Как мило слышать такое от тебя, — говорит он. — Ты самый эгоцентричный человек из всех, кого я знаю. Пэнси что-то кричит ему в ответ, но я уже ушла. Мне неинтересно становиться пешкой в какой-то ожесточённой и спутанной размолвке любовников.***
Я скучаю по нему. Простой, очевидный факт, и он разрывает меня на части. Я знала, что это неизбежно, что только так всё и может закончиться, но от одного знания жжение не утихает. По ночам меня разрывают рыдания, и я зарываюсь в любимую подушку, чтобы заглушить их. Последнее, чего я хочу, — это чтобы они знали, как мне больно.***
— Произошла задержка, — говорит Гарри. — Ох. Почему? — Когда мы уничтожили диадему, Том залёг на дно. Поместье кишит Пожирателями. — Боже… — У Рона есть неплохой план, как их выманить, что-то вроде отвлекающего манёвра, но на его реализацию уйдёт время. От перспективы затянуть войну ещё хоть на чуть-чуть у меня зудит кожа. — Как много? Гарри потирает затылок. — Надеюсь, не больше недели. — Скрестим пальцы. — Есть и хорошие новости. — Правда? — Зависит от обстоятельств. Как там выздоровление Пэнси? Я должна чувствовать себя виноватой, потому что у меня нет конкретного ответа, но, честно говоря, мне всё равно. — Хорошо, наверное. Мы особо не разговариваем. — Ну, она больше не прикована к постели, верно? — Нет. Гарри слегка улыбается. — Отлично. Значит, я могу забрать её. Желудок сжимается. — В штаб-квартиру? — Да, временно. Не уверен, куда Грюм захочет её отправить, когда мы уже так близки к концу, но, эй, она хотя бы больше не будет мешать тебе. — Это не внушает мне того доверия, которого он ожидает. — А что насчёт Малфоя? Гарри наклоняет голову. — Что насчёт Малфоя? — Ты и его уведёшь? — Нет. Он ещё слишком… Не думаю, что остальные нормально встретят его. Особенно Рон. Я вздыхаю. — Я рассказала ему о маме. — И как он? — А сам как думаешь? Гарри слегка кивает: ему хорошо знакомо чувство утраты. — Я много думала, и кое-что не даёт мне покоя. — Я честно не знаю ничего больше того, что уже сказал тебе, Гермиона. — Нет-нет, я знаю, — уверяю его. — Вообще-то я про Рона. Когда он был здесь в последний раз, когда они с Малфоем подрались… — мы оба морщимся от воспоминаний, — Рон упомянул, что видел Нарциссу и что она больна. — Если Рон и знал что-то, то со мной не поделился, — говорит Гарри. — Я думаю, он мог солгать. Наверное, пытался вывести Малфоя из себя. — Да, наверное. — Ты… ты в порядке, Гермиона? Желание солгать, чтобы успокоить его, так и не появляется. — Нет, не совсем. Обстановка здесь… напряжённая. — Тут опасно? — Нет, просто… неловко. Наверное, больно. Пэнси ведёт себя ужасно. Гарри смущается, приобретая виноватый вид. — Мне так жаль, что ты с ней застряла. Более неподходящего времени и не придумаешь. — Намекаешь, что есть какое-то подходящее время, чтобы словить проклятие в лицо? — Ну, да, типа того. Она должна была затаиться в наше отсутствие, но, видимо, испугалась и в спешке сбежала, и её поймал один из Пожирателей, за которым она должна была шпионить, — объясняет он. — Хотя сейчас это уже неважно. — Она всё испортила, — признаюсь я. Гарри хмурится. — Что… Слёзы застилают глаза. — Здесь всё было… нормально. Мы с Малфоем… достигли равновесия, и оно… оно работало. Я была… а потом появилась она, и… нам как будто пришлось начинать всё сначала, только… только теперь он не заинтересован в… в… — я сглатываю плач. Гарри молча протягивает ко мне руки и заключает меня в объятия. Он ничего не говорит, пока я расклеиваюсь, и это к лучшему, потому что сейчас я правда ничего не хочу слышать, по крайней мере от него. Я плачу ему в рубашку и спустя какое-то время наконец набираюсь сил, чтобы прийти в себя. — Прости, — говорю я. — Ты не сделала ничего плохого. Мои руки становятся мокрыми, когда я вытираю слёзы с лица. — Тебе, наверное, пора. Гарри бросает взгляд на наручные часы. — Наверное, пора. Где Пэнси? — На улице, с Малфоем. Он направляется к заднему крыльцу, а я задерживаюсь, не желая, чтобы Пэнси видела меня в таком состоянии. Сквозь закрытые окна доносятся приглушённые звуки споров, но я не могу разобрать ни слова. Могу только представить, какую сцену она там разыгрывает, но если её недовольный вид вряд ли испортит мне день, то выражение лица Малфоя — возможно. Я уже знаю, что он сделал выбор, но мне необязательно видеть, как он будет сделан. Задняя дверь распахивается, со стуком ударяясь о стену, и Пэнси заходит внутрь. Проходя мимо, она усмехается, но молчит. Вскоре заходит и Гарри с Малфоем, намеренно сохраняя между собой дистанцию. — Я вернусь через день-два с новостями, хорошо? — говорит Гарри. — Хорошо, — мой голос звучит глухо, я чувствую на себе взгляд Малфоя. — Будь осторожен. — Обязательно. — Помни, что я сказала, Драко, — предупреждает Пэнси. — И не подумаю. Прежде чем она успевает ответить, Гарри обнимает её за плечи, и, последний раз посмотрев в мою сторону, они исчезают с треском магии. На меня вдруг обрушивается вакуум, и кажется, что воздух в комнате слишком тяжёлый. Мы не оставались наедине больше недели. В последний раз, когда мы разговаривали, я сказала ему, что его мать умерла. Сейчас нити, которые я так старательно плела между нами, вот-вот порвутся, и по комнате эхом разносится неопределённое ожидание чего-то. Сердце безостановочно колотится о рёбра. — Гермиона… — начинает он. — Нет. — Слишком многое сваливается на меня в этот момент, и я никак не могу начать с него. — Нет, — повторяю я и отступаю наверх. Он за мной не идёт.***
Чем дольше мы не разговариваем, тем легче притворяться, что нас никогда и не было. Я по-прежнему готовлю еду на двоих, но мы больше не едим вместе. В гостиной, где он раньше сидел и читал рядом, я теперь готовлю дополнительные порции лечебных зелий, а он один практикуется магии на улице. Всегда один. Одиночество душит меня, но я не знаю, что именно нужно ему сказать. Есть откровенная обида, но её мало — она не отражает всей глубины чувств, которые разрослись там, где когда-то был только мягкий свет. Я хочу кричать, плакать и швыряться вещами, но этого всё равно не хватит. Ничего не хватит. Мне не хватит слов, чтобы выразить то исступлённое нечто, что пустило корни в груди. Я не могу ничего поделать, но чувствую, что он тоже.***
У меня закончились обезболивающие. Из-за хаоса последней недели я не позаботилась о том, чтобы как следует запастись бадьяном, и теперь лишена даже самых элементарных спасительных средств. Отчаянно желая избавиться от слишком острого укола реальности, я роюсь в грудах беспорядочно вываленной из комода одежды, тщетно пытаясь найти хотя бы один флакон бледно-голубого забвения. Снова и снова я оказываюсь с пустыми руками, пока не осознаю, что к моим ногам перевёрнут уже весь гардероб. Гнев сжигает меня, как лесной пожар, и я ударяю кулаком по комоду, случайно задевая одну из откопанных пустых бутылочек. Стекло разлетается вдребезги и с лёгкостью вонзается в руку. Из меня вырывается крик, но в нём больше разочарования, чем боли. Густая тёмная кровь стекает по ладони, оставляя тёмные капли на носках. Даже в ярости я понимаю, что нужно скорее разобраться. Прижимая руку к груди, быстро иду по коридору в ярко освещённую ванную. Под ослепительным светом рана выглядит особенно жутко. Осколки блестят, как плохо склеенный хрусталь, насмехаясь надо мной самим своим присутствием. Ещё один крик, пронзительный и неистовый, эхом отдаётся в тихой комнате, и я включаю воду, пытаясь его заглушить. Не помогает. Я пытаюсь — и не получается — вытащить стекло из раны, когда раздаётся стук в дверь. — Грейнджер? Всё хорошо? — спрашивает Малфой слишком резко, чтобы это было похоже на беспокойство. — Нормально, — отвечаю сквозь стиснутые зубы, стараясь подцепить ногтем осколок. — Не похоже. — Уходи. — От крови всё становится скользким и липким, и пальцам не за что ухватиться. — Просто… Чёрт! — я вскрикиваю, случайно вдавливая стекло ещё глубже в ладонь. Малфой открывает дверь. Я вовремя успеваю отойти, и он находит меня сгорбленной над окровавленной раковиной, сжимающей руку и плачущей. — Твою мать, Грейнджер. Что с тобой? — Ничего! Просто… уходи. Мне не нужна твоя помощь. Он игнорирует мои слова и хватает меня, притягивая к себе. — Боги, что случилось? Это стекло? Я отдёргиваю руку. — Оставь меня в покое! — голос срывается. Малфой смотрит на меня так, что я не могу прочитать выражение его лица, и от этого рыдаю только сильнее. — Просто уйди! — кричу я. Он уходит, но только на мгновение. Не успеваю я закрыть дверь, как он появляется снова, с палочкой в руке и настойчивым, спокойным видом. Рану жжёт на открытом воздухе, а кровь всё так же ритмично капает в раковину. Вся сила воли, что была у меня когда-то, вымывается, как отлив, и я с поражённым вздохом опускаюсь на край ванны. Малфой присаживается прямо передо мной, и наши глаза оказываются на одном уровне. Он молча берёт мою руку и кладёт себе на колено, добираясь до раны. Обдуманными, осторожными движениями он направляет на ладонь палочку. На то, чтобы достать осколки из кожи, уходит много времени — больше, чем, уверена, ему хотелось бы, — но он в своей работе методичен. Когда последний осколок вытащен, Малфой берёт из-под раковины небольшую аптечку и начинает медленно очищать и обматывать раненую руку. Всё это время я слежу за ним, заворожённая и напряжённая от эмоций. Он ни разу не поднимает на меня глаз, и я не могу сказать, нравится мне это или нет. Последние дни, целую неделю мы были настолько далеки друг от друга, что, хоть это и опрометчиво, моё тело жаждет прижаться к его теплу. У него на шее появилась небольшая царапина — похоже, переусердствовал в попытках заново научиться управлять палочкой, — но тот факт, что я не знаю наверняка, лишь больше разбивает меня. Я прошла путь от близкого знакомства с его мельчайшими деталями до ощущения, будто в моём доме, моих мыслях и сердце бродит незнакомец. Малфой заправляет конец белого бинта и для надёжности постукивает по нему палочкой, и, наконец, сквозь полуопущенную завесу волос он поднимает на меня взгляд. — Готово. В этот самый момент я должна сказать ему миллион слов. Разразиться настоящей эпопеей с подробными описаниями всех тех ужасных чувств, которые он заставил меня испытать за последние восемь дней, но всё, что я сдавленным шёпотом могу выдавить из себя, это: — Я скучала. Его лицо застывает, но когда я подаюсь вперёд, он заключает меня в объятия — уже второй раз за последние дни кто-то обнимает меня, пока я рыдаю. Такое ощущение, будто я только и делаю, что плачу, и это чувство густое и удушающее своей бесполезностью. Я хочу подавить его, оттолкнуть его, освободиться от того бардака, который сама же и позволила ему из себя сотворить. — Как ты мог? — я злюсь, утыкаясь в изгиб шеи. — Как ты мог просто… дать ей… так со мной обращаться? — Грейнджер… — Ты просто позволил ей… ты даже не… — обвинения выходят отрывистыми и незаконченными, я судорожно вздыхаю. — Ты разбил мне сердце. Малфой отстраняется, заставляя меня посмотреть на него, но я не могу справиться с его напряжёнными чертами. Я отталкиваю его, вырываюсь из объятий, мне нужно пространство, чтобы дышать и думать. Я на полпути к двери, но он хватает меня за здоровую руку, удерживая. — Подожди. — Зачем? — С каждой секундой обида становится всё жгучее, разгораясь гневом. — Зачем мне вообще тебя слушать?! Он встаёт, и я отчётливо ощущаю каждый сантиметр между нами. — Я не знал, как… как… с этим справиться. Я вырываю руку и провожу ею по лицу, вытирая оставшиеся слёзы. — С чем ты там не мог справиться?! Она ужасно вела себя, Драко. Каждый день, каждую секунду она была отвратительна ко мне. И ты ничего не сделал. — Я говорил ей… — Ничего! Ты ничего не сказал. Он морщится. — Прости. Я знаю, я… Но так тяжело… — А ты думаешь, мне легко, когда… когда Гарри или Джинни тебя оскорбляют? Когда они попрекают меня за то, что я с тобой сблизилась? За то, что отношусь к тебе как к человеку? — Они… — Ненавидят тебя! Они все ненавидят тебя, а мне всегда было плевать, всегда, даже когда не должно было. — Меня пронзает агония, и я обхватываю себя руками. — Я всегда, всегда оправдывала тебя. Я всегда защищала тебя, независимо от последствий. Рон даже разговаривать со мной не хочет… — В прошлый раз, когда он приходил, ему ни хрена не мешало, — огрызается Малфой. — Что ты… — Воспоминание о безрассудном поцелуе Рона пробивается на передний план сознания. — Ты про тот… он… ничего не было! Он вообще впервые за несколько недель заговорил со мной. — Но ты же целовала его в ответ? Я отшатываюсь. — Нет, не целовала. — Но хотела? — Да какая тебе разница? Вы с… Пэнси кристально ясно дали понять, как мало я для тебя значу. Так что просто… просто прекрати. Перестань давить на меня, трогать меня и притворяться, что я хоть каплю важна. — Я поворачиваюсь и выхожу в коридор. Он идёт за мной и догоняет меня прежде, чем я успеваю добраться до двери спальни. — Ты ошибаешься, — говорит он. — С меня хватит. Я не позволю тебе больше унижать меня, Малфой, — я испепеляю его взглядом. — Отойди. — Грейнджер, прошу тебя, — он выглядит измотанным, даже уничтоженным. — Что я могу сделать? — Не думаю, что ты ещё можешь что-то сделать, больше нет, — я слишком устала, чтобы кричать. — Прости. — Ты уже говорил это и не раз. — Пэнси просто… так было безопаснее. Проще. Она… — Я знаю. Это самое страшное. Я знаю. — Язык кажется слишком тяжёлым для рта. — Но ничего ценного нам не даётся легко, и теперь ясно, что ты… — Но я… — Его зубы смыкаются. — Пожалуйста, — умоляю. — Пожалуйста, отойди. Я не могу больше… — Ты важна для меня, — торопливо произносит Малфой, задыхаясь. — Ты важнее, чем… важнее, чем я могу описать словами. Я просто не… Ты же такая чертовски золотая, а я разрушаю всё, к чему прикасаюсь, а в тот день на пляже я хотел… я хотел поцеловать тебя, а я не знал, как… как обнять тебя и при этом не сломать. — Ты… — Ты — всё, чего я хочу, — признаётся он. — Ты единственная, кого я когда-либо желал. Я потрясённо смотрю на него, теряя дар речи. — Почему? Почему ты… почему ты позволил мне думать… Малфой проводит пальцами по волосам. — Потому что я идиот и трус. Потому что никто и никогда не значил для меня столько, сколько ты, и я… не знаю, как с этим справиться. Потому что я в ужасе от этого, от тебя и… и от того, как мне придётся учиться жить дальше, когда ты мне откажешь. — Почему… почему я должна тебе отказывать? — Потому что ты — Гермиона Грейнджер, и я никогда не смогу ни сказать, ни сделать что-то, чтобы стать тебя достойным. Я пытаюсь перевести дыхание, но мозг срабатывает на полсекунды быстрее: — Не смей проецировать на меня свою ненависть к себе. — Я… — Ты — всё для меня. Я… я что угодно для тебя сделаю. Разве ты не видишь? Драко, я… Он вжимает меня в стену — так тесно, что чувствую стук его сердца, — и накрывает мои губы. Наш поцелуй не похож ни на что, что я когда-либо себе представляла. Все мои полуночные желания, все эфемерные, больные мечты — всё рушится после столкновения губ. Тело реагирует немедленно, хотя разум спешит не отставать. Трясущимися пальцами я провожу по его мягким, идеальным волосам, а он сжимает моё бедро, шею, лицо, будто боится, что я уплыву. Будто я не приклеена к месту под властью его ласк. Всё кругом пахнет клубникой и мятой, шум серого моря гулом отдаётся в костях и неистово поёт в крови. Я тянусь вперёд, трусь об его тело, отчаянно желая быть ближе. Из глубины его горла вырывается стон, рука соскальзывают с щеки и впивается в изгиб плеча. Большой палец блуждает по коже и настойчиво вдавливается в шею. Я провожу раненой ладонью по его талии, задирая рубашку, чтобы прочувствовать рельеф рёбер. Он прикусывает мою губу, а я веду ногтями по груди. Малфой вскрикивает и отрывается от моего рта, только чтобы укусить за подбородок. — Я… — дыхание перехватывает, и я не могу заговорить, хотя мне и сказать нечего. Мои чувства затоплены им. Я хочу утонуть в потоке наших необузданных желаний. Левой рукой цепляюсь за волосы и оттягиваю их, возвращая к себе его рот. Я целую Малфоя с лихорадочной, безрассудной откровенностью, а он так же безудержно мне отвечает. — Ты… — выдавливает между прерывистыми вдохами, как будто существуют слова, способные передать нарастающий между нами жар. Ни в одном мире нет того, кого я хочу сильнее. Я отрываю правую руку от его тела, вслепую хватаясь за дверь позади. Не глядя, рывком распахиваю её и веду Малфоя вперёд, одним лишь требовательным движением губ заталкивая его в свою комнату. Он послушно следует моим безмолвным указаниям и в какой-то момент наклоняется так, что мы падаем на кровать. Порыв, назовём это так, отрезвляет — Малфой отстраняется. На меня смотрят его влажный рот и щёки красные от желания. — Гермиона, я никогда… — Я тоже, — говорю я, будто мы оба этого ещё не знаем. — Но я хочу. Я хочу этого. Я хочу тебя. Малфой стонет и прижимает меня к кровати. — Я твой, — шепчет он мне в губы. — Я твой. Я твой. Навсегда твой.Конец второго акта