A Darker Blue | Темнее моря

      Проклятие попадает мне в рёбра, выбивая воздух из лёгких. Я содрогаюсь от боли, но выбрасываю заклятие в ответ. Кэрроу, похоже Алекто, прибила меня к верхним ступеням лестницы — и она медленно надвигается. Стоило ей настигнуть нас, Джинни была той, кто предложил держаться в стороне, но я не могла просить её об этом — не могла просить её разлучиться с человеком, которого она так любит, даже если я люблю его почти так же сильно. Я знаю, Гарри бы не понравилось, что Джинни здесь, но право голоса имеет только живой, а из могилы он возразить не сможет.              К слову о могилах: я окажусь в своей одной ногой, если не выберусь отсюда. Поначалу я весьма неплохо справлялась с Кэрроу, но вскоре подоспел её братец, и теперь, хоть нас и разделяет лестница, я в ловушке. Амикус выглядывает из-за угла и снова пытается атаковать. Его настойчивое желание обездвижить меня, а не убить, говорит о многих коварных и мерзких вещах, о которых нет времени думать.              — Некуда бежать, девчонка! — восклицает Алекто и следующим броском умерщвляет горшковое растение рядом со мной. Я чувствую вкус миндаля — мурашки бегут по коже.              Остроумные выпады и подколы никогда не были моей сильной стороной, так что вместо слов я ещё раз пытаюсь выстрелить Петрификусом. Алекто уже в десяти метрах, а возможно, и ближе. Я вижу тонкую серебряную строчку на воротнике её мантии, и на секунду меня охватывает бешеное удивление от сбивчивых мыслей, кто и как придумывает им наряды. Это едва не стоит мне жизни.              Почуяв победу, Амикус выскакивает из укрытия и кидается на меня. Я уже готовлюсь выбросить очередной Экспеллиармус, как зал сотрясается взрывом. Облака пыли и обломков вылетают из-за двери — я пользуюсь моментом и перепрыгиваю через опрокинутый стол, который был мне щитом, врезаясь в перила. Даже в таком хаосе, я знаю, близнецы Кэрроу неумолимы. Когда передо мной мелькает тень, я парализую её, застигая врасплох. Тело с глухим стуком падает на пол, и я рискую, но должна убедиться, что попала в нужного человека. Мои подозрения подтверждаются копной тускло-рыжих волос Амикуса. Я тащу его окаменевшего по коридору, где он только что прятался, проверяя, чтобы остались следы.              Воцаряется какофония хаоса, наполненная звуками насилия. Можно с уверенностью сказать, что попытки Рона отвлечь внимание исчерпали себя и Пожиратели, которые были в Хогвартсе, уже вернулись. Я плотнее вжимаюсь в стену, молясь, чтобы в Алекто взыграла жажда разрушения. Проходит несколько напряжённых секунд, пропитанных запахом крови и тёмной магии, пока я не замечаю вспышку тускло-белой маски. Её внимание заостряется на оставленных следах, но прежде, чем она успевает поднять глаза, я её обездвиживаю.              В лучшем случае я бы затащила их в комнату, чтобы устранить насовсем, но если Пожиратели действительно вернулись, а крики указывают именно на это, тогда нужно торопиться. Призвав цепи, я приковываю Кэрроу к полу и друг к другу и ныряю в мрачный лабиринт поместья Малфоев.              По приблизительным подсчётам, прошло семь минут с тех пор, как я отправила Гарри и остальных вперёд без меня. Если на пути они не встретили слишком активного сопротивления, то вполне могли уже быть на месте. Мерлин, возможно, всё кончено. При мысли о том, что Гарри уже мёртв, желудок скручивает всё сильнее. Ненавижу это чувство полной потери контроля. Пузырёк с Защитным зельем якорем оттягивает карман джинсов. Столько работы, столько времени, а оно так и осталось неиспользованным.              Я почти добираюсь до третьего этажа, но волосы на затылке встают дыбом. Теоретически в этом крыле никого не должно быть, но те семь минут, что я провела в бою с Кэрроу, были долгими и сумбурными. Я оборачиваюсь и вглядываюсь в тени, которые окутывают коридор позади меня. Это место — мавзолей ужасов, так что за пределами света обязательно таится что-то тёмное и опасное.              Когда ничего не происходит, я свыкаюсь с этим, намереваясь двигаться дальше, но тени на полу начинают смещаться. Они темнеют, выгибаются и корчатся, будто живые, пока, наконец, из небытия передо мной, словно из воздуха, не появляется фигура.              Четыре долгих, ужасных года минуло, а Беллатриса всё та же. Звериный отблеск безумия в лице, как и всегда, леденит до костей, а кривые зубы похожи на кинжалы в слишком широко открытом рту. Руку щиплет — фантомный ожог напоминает, насколько она опасна и смертоносна. Лёгкие словно сжимаются, больше не желая функционировать, и страх овладевает внутренностями. Ни слева, ни справа выхода нет, лишь лестница позади и монстр, подкрадывающийся всё ближе.              — Маленькая грязнокровка, я верю, что ты просто заплутала, — шепчет она, вверяя стремительно сокращающемуся пространству между нами донести до меня эти слова. — Но ничего страшного, я…              Я ударяю её жалящим заклятием прямо в лицо. Беллатриса тут же отвечает, ни на секунду не сводя с меня глаз. Мы кружим по коридору, но он слишком узкий — пусть я и выстрелила первой, она чересчур близко, чтобы можно было как следует отбиться.              — Как рука? Как тебе моя работа? Надеюсь, она ещё там. — Её волосы — сплошное гнездо из чёрных кудрей, и кажется, их завитки подпрыгивают, когда она откидывает голову, заливаясь хохотом. Эта секунда стоит ей того, что я стреляю в неё заклинанием, заставляя споткнуться. Как только наши глаза снова встречаются, в ней разгорается дикая жестокость, от которой можно только содрогнуться.              — Не очень мило.              — Я не милая, — говорю и посылаю в её сторону ещё одно жалящее. Она делает ложный выпад влево, и я смещаюсь вправо. Нога, и без того утомлённая бегом, подкашивается, и я спотыкаюсь. На лице Беллатрисы появляется безжалостное осознание, и я знаю, что она сделает, но не успеваю отреагировать.              Она бьёт меня по бедру, проклятием поражая и без того скованные мышцы и парализуя их. Я вскрикиваю, и колено подгибается, отправляя меня на пол. Ещё один смех, высокомерный и сумасшедший, разносится эхом, а я не могу поверить, что умру вот так.              — Тёмный Лорд будет очень рад встрече. Целая вечность прошла с нашего последнего шоу. — Её босые ноги шлёпают по холодному мрамору. Я сгибаюсь от боли, надеясь, что смогу притвориться достаточно слабой, чтобы подпустить её ближе. Может, магия сейчас меня подводит, но это не значит, что я беспомощна. Я осторожно тянусь рукой вниз и обхватываю пальцами рукоять кинжала, который спрятан в ботинке. Беллатриса, возможно, и монстр, но кровь в ней течёт такая же, как и у всех остальных.              — Тебе ни за что не взять меня живой. — Ещё чуть-чуть. — Я лучше убью себя, чем позволю этому случиться. — Я поднимаю взгляд и вижу, как она наполняется яростью.              — Это мы ещё посмотрим. — Беллатриса приближается, сокращая ещё оставшееся расстояние. Я медленно достаю кинжал и готовлюсь к удару. Она подходит, момент настаёт. Я делаю выпад — удивление на её лице хочется запомнить на века. С отработанной точностью замахиваюсь и рассекаю предплечья, которыми она пыталась закрыться. Беллатриса воет, видя кровь, а я наступаю, используя все имеющиеся преимущества.              — Ты грязная сука, — цедит она и уклоняется от удара. Это неважно. Я волочу за собой ногу и наношу ещё удар. Кинжал задевает её, но лишь настолько, чтобы разрезать перед корсета.              Что-то громко грохает позади нас, но мы обе слишком хорошо натренированы, чтобы отвлекаться. Полученные преимущества быстро ускользают. Раны, которые я оставила ей, глубоки, но не настолько, чтобы покалечить, и уж точно не чтобы убить. Я снова наступаю, делая ложный выпад наверх, а ударяя по низу. Ещё раз, но едва царапаю её. Беллатриса отпрыгивает, теперь уже недосягаемая.              Я выставляю перед собой барьер, когда позади неё замечаю движение. Она поднимает палочку, и я готовлюсь к выстрелу, который так и не звучит. Знакомая веснушчатая рука зависает над её плечом, а кончик ивовой палочки впивается в горло. Я, наконец, отвожу взгляд от Беллатрисы и встречаюсь с Роном.              — Иди, Гермиона.              — Но…              — Возвращайся к Гарри, я скоро буду.              Беллатриса пытается пошевелиться, но он обхватывает её за плечи и впечатывает в стену. Завязывается драка, но, как бы сильно моё сердце ни разрывалось от этой мысли, я знаю, что мне нужно оставить Рона. Всё идёт по плану, мы знаем правила и протоколы, и всё же… Даже после того безобразия, что было между нами, и горькой разлуки он по-прежнему мой давний друг. Он по-прежнему первый человек, которого я когда-то полюбила. Добровольно оставить его здесь одного, втянутого в битву с женщиной, которая чуть не убила меня, почти невозможно.              Почти.              Взглянув на него ещё раз, я убегаю, надеясь, что самым последним моим воспоминанием о Роне не станет то, как он прижимает Беллатрису к полу, пока сама она пытается выцарапать его голубые-голубые глаза.              Я взбегаю по лестнице, давно бросив попытки вести себя скрытно. Нога до сих пор парализована, так что нужно найти место, где можно остановиться, перевести дыхание и исцелиться. По лицу размазана засохшая кровь, и кожа на боку натягивается при каждом вдохе, что говорит о глубокой ране. Как только я поднимаюсь, распахиваю первую попавшуюся дверь и врываюсь в комнату, держа палочку наготове на случай, если там подстерегает что-то мерзкое.              Сначала кажется, что я одна. В тени спальни не прячутся монстры. А спальня-то какая. Вычурная кровать с балдахином возвышается посреди комнаты, но всё кругом погребено тишиной, от которой веет пустошью. Лунный свет пробивается сквозь чуть одёрнутые занавески и падает на серебряную рамку, стоящую на комоде слева от меня. Я подхожу и сразу замираю от увиденного.              На колдографии Драко, он сидит на метле и лучезарно улыбается в камеру. Ему не больше десяти-одиннадцати. На его лице такая восторженность, которая присуща только детям; мне приходится одёрнуть себя, чтобы не протянуть руку и не прикоснуться к рамке. Оглядевшись, начинаю с тоской осознавать, что нахожусь в его спальне. Вдоль стен развешаны плакаты команд по квиддичу, такие яркие, что никак не сочетаются с остальным декором. На полу — груда одежды, покрытая слоем пыли, а дверь в ванную, как я полагаю, приоткрыта.              Я чувствую себя незваным гостем, будто вижу то, что никогда не предназначалось для моих глаз, но, как бы сильно я ни хотела уйти, мне нужно позаботиться о ноге. Возвращаю внимание к кровати, начинаю хромать к ней и именно тогда, наконец, вижу её.              Нарцисса Малфой мирно покоится в смерти, её бледные руки аккуратно сложены на животе. Ни одна прядь не выбивается из веером выложенных на подушку волос. Она одета в великолепную мантию изумрудно-серебряного цвета, как само воплощение роскоши и достатка. Выглядит так же, как и в прошлый раз, когда я была здесь, — безупречно в своей откровенной отчуждённости. Даже сапоги, судя по виду, из драконьей кожи, блестят в сером свете. Я смотрю на неё, настолько поглощённая её безмятежностью, что всё жду, когда же её грудь поднимется.              Очевидно, на неё наложено какое-то заклинание, препятствующее разложению. Её выдаёт нездоровая бледность, кричащая любому, кто подойдёт ближе, что в оболочке тела не осталось ничего живого. Необъяснимо, но хочется плакать. Видел ли это Драко? Видел ли он её? Разве это хуже, чем не увидеть её совсем?              Воспоминания о нём терзают меня, я переживаю за его безопасность, за его смертность. Я бы солгала, если бы сказала, что не думала бежать прямо туда, в кабинет его отца, молясь, чтобы он был там. Я разрываюсь между верностью делу, жгучим желанием покончить с этим кошмаром раз и навсегда и своей преданностью ему. Я люблю его — этот факт ясен как день, но он так и не дал мне сказать это вслух. Мысль о том, что у меня, возможно, никогда не будет такого шанса, убивает.              Дверь спальни распахивается, вырывая из размышлений, и я резко оборачиваюсь, держа наготове заклятие.              — Стойте! — Это Снейп. Выглядит он ужасно, взъерошенный и измазанный кишками. — Стойте. — Не успеваю я ответить, как он врывается внутрь и закрывает дверь.              — Что вы здесь делаете? — я наставляю на него палочку.              Сперва он не отвечает, а смотрит на Нарциссу.              — Я здесь из-за неё.              — Что? Почему?              — Я обещал Люциусу, — это всё, что он говорит.              При упоминании Малфоя-старшего мысли о Драко возвращаются.              — Где Драко?              Снейп усмехается, высокомерно вышагивая вперёд.              — А что?              — Скажите, где он.              — Нет.              Я взволнованно вздыхаю.              — Я не собираюсь причинять ему боль, обещаю, мы оба не хотим этого. Мне просто нужно знать, где он.              Лицо Снейпа говорит, что я слишком многое выдала о себе и своих чувствах, но сейчас меня это уже не волнует.              — Из-за вас…              — Где он? — перебиваю, не желая слышать, какие бы обвинения он ни хотел мне предъявить.              Снейп мгновение смотрит на меня.              — Не здесь, очевидно.              Мне требуется вся сила воли, которая ещё осталась, чтобы не дрогнуть.              — Не… Где он? Он… — Не могу заставить себя произнести эти слова.              — Не думаю. Если рискнуть предположить, то он сбежал. Сбежал, пока ещё был шанс.              Это не сильно облегчает мои страдания, но сходится с тем, что я знаю о Драко и о том, как он действует в минуты опасности. Мне не хватит сил винить его, даже если больно думать, что он ушёл не попрощавшись.              — Значит, вы его не видели?              — Ни разу с тех пор, как он пошёл снимать барьеры.              Я опускаю палочку.              — Ладно. Я вам верю.              — Мне нет дела, верите вы мне или нет. — Снейп подходит к Нарциссе и поднимает её. — Поттер в главной столовой, внизу.              — Я думала, Том здесь, наверху. Свил себе гнездо…              — Обстоятельства изменились.              — Какие обстоятельства?              Снейп молча подхватывает тело Нарциссы на руки. Я с нездоровым восхищением наблюдаю, как её тело безжизненно обмякает. Даже зная, что она мертва, трудно смириться с тем, что она не просто спит.              — На этом этаже никого. Можете переждать тут.              Меня охватывает удивление.              — Вы мне помогаете?              Прижимая к себе тело, словно нечто божественное, он смотрит на меня:              — Я всегда помогал. Я рисковал жизнью, чтобы помочь всем вам.              — Это меньшее, что вы можете сделать.              — И я сделал. — Снейп поворачивается к выходу из комнаты. — Всё сделано. — И исчезает за дверью, и она со щелчком закрывается за ним.              Я тут же падаю на кровать. Боль в ноге настолько сильна, что я чувствую, как теряю сознание. Не могу сконцентрироваться, рука дрожит, но мне удаётся снять проклятие, наложенное Беллатрисой, и залечить ушибы, которые удаётся нащупать. В бедре по-прежнему пульсирует, но это можно перетерпеть, чтобы добраться до нижнего этажа. А ещё одного удара я уже не выдержу, я это знаю.              Достаю из кармана пузырёк с зельем и, представляя предстоящий путь, смотрю, как он перекатывается на ладони.              Всё это — самопожертвование и мученичество только до тех пор, пока не перестаёт быть таковым. Потерю себя можно оправдать столько раз, что она начнёт терять смысл. Снова и снова я отдаю себя делу, благой битве, праведности и морали. Я бы нарушила любое правило, сожгла любой мост, потушила любой пожар, если бы это значило безопасность, свет и то тошнотворно обманчивое чувство правильности, которое приносит прилив победы. Жертвенность приятна только тогда, когда имеет значение, когда её видят. Я всегда считала себя выше низменных потребностей во внимании, в непоколебимой преданности, которую можно черпать только у молодых и храбрых. Было легче, когда я могла представить уничтожение себя как неизбежность, как нечто такое, что должно произойти, чтобы мы все пришли к вершине.              Стоя здесь, в пустой гробнице детской спальни, я понимаю, что никогда не шла к финишу. Я никогда не переставала быть той неуклюжей одиннадцатилетней девочкой без друзей, которая слишком высокомерна, чтобы достичь должных высот. В конце концов я сгорела только из-за желания быть полезной, быть нужной, любимой, но всё это не имело значения.              В конце концов я одна.              И в конце концов единственный выбор, который я могу сделать, — это я сама.       

***

      Бегу вниз, к коридору, где оставила Рона и Беллатрису, но тот пуст, если не считать лужи крови. По спине расползается страх, но задерживаться нельзя. Я и так потратила слишком много времени на то, чтобы исцелиться. Остаётся только надеяться, что кровь принадлежит ей, и не останавливаться. Звуки сражений этажом ниже значительно стихли, к чему я предпочитаю относиться с оптимизмом. Пессимизм сейчас ничего не даст.              Пока заворачиваю за угол, чувствую, как защитное поле, обволакивающее тело, дарует ощущение непобедимости, опасное, но необходимое. Я не могу позволить себе притаиться, выжидая опасность. Мне нужно добраться до Гарри и сделать всё возможное, дабы убедиться, что его жертва не напрасна. Благо мне хватает здравого смысла держать наготове заклятие, если кто-то встанет на пути. И этот кто-то появляется меньше чем через минуту.              К моему бесконечному облегчению, это Луна. На предплечье у неё страшная рана, и волосы, кажется, сгорели, но лицо полно решимости.              — Гермиона!              — Луна! Где Гарри? Ты была с ним?              — Нет, нет, мы разделились, но всё нормально, — с лёгкостью говорит она. — Я пошла искать Драко.              Сердце замирает.              — Ты… правда?              — Вроде того.              — И что?              Она показывает за спину.              — Увидишь, давай! — Я не успеваю ответить, она убегает, не оставляя мне другого выбора, кроме как следовать за ней. Мы проходим мимо целой галереи обломков и искалеченных тел, пока не достигаем места назначения. Луна проталкивается в кабинет, а я сразу за ней, и он там.              Лежит на полу, без сознания, в луже крови и яда, но дышит. Одежда порвана, а рана на лодыжке просто кошмарна. Я падаю к нему, мигом проверяя его жизненные показатели.              — Стабилен, — говорю я больше себе, чем Луне.              Она уверенно кивает.              — Ты должна забрать его. Ему нужно домой.              — Я… я не могу. Гарри внизу, я должна…              — Я присмотрю за Гарри, Гермиона. Забери отсюда Драко, — она ободряюще улыбается.              — Луна…              — Всё будет хорошо. Гарри пришёл и уже ушёл, так что тебе больше не о чем беспокоиться.              Я замираю.              — Он мёртв? Как…              — Конечно нет! — настаивает Луна. — А теперь иди.              — Ты… ты уверена? — Не хочу уходить, пока собственными глазами не увижу Гарри среди живых. — Я скоро вернусь, Луна, клянусь.              — Глупости какие. Иди, иди! — Луна целует меня в макушку и выпархивает из комнаты, оставляя меня с раскрытым ртом смотреть ей вслед.              Драко стонет в бреду, быстро спуская меня на землю. Я делаю всё, что в моих силах, чтобы вылечить его лодыжку, но обилие змеиного яда говорит, что я не смогу справиться. Мы знали, что Нагайна мертва — Гарри сказал, он почувствовал это, — и теперь я, кажется, понимаю, как её не стало. Похоже, Драко буквально воспринял концепцию победы над своими демонами.              Я подхватываю его под руку и поднимаю на ноги. Он тяжёлый, невыносимо тяжёлый, но после исцеления лодыжки к нему вернулась капля сознания.              Он снова стонет.              — Драко, ты меня слышишь? Мне нужно, чтобы ты шёл. Можешь идти?              — Что… кто?.. — Он поворачивается ко мне лицом, и растерянность в его глазах придавливает меня камнем. — Что…              — Ты можешь идти? — И чтобы показать, о чём я его прошу, делаю шаг вперёд, увлекая Драко за собой. Сначала он спотыкается, но вскоре находит опору, частично удерживая себя на весу. Не полностью, но лучше так, чем выносить его отсюда на руках. — Ладно, обопрись на меня, хорошо? Просто сосредоточься на ходьбе, я держу тебя.              Мы делаем несколько неуклюжих подвижек к двери. Выходит неловко, но мы находим нужный шаг, и я ускоряюсь. Драко продолжает что-то бормотать, но я не слушаю, мне нужно сосредоточиться на побеге отсюда. Из поместья трансгрессировать нельзя, если только Драко не сделает это сам, а он точно не в состоянии. Это означает, что перед нами невыполнимая задача: каким-то образом спуститься, пройти через разрушенный зал, выйти на лужайку перед домом и миновать антитрансгрессионный барьер, перед тем как мы сможем оказаться в безопасности. Защитное зелье мерцает на моих грязных руках, и я молюсь всем богам, чтобы его хватило.              Тащить практически бессознательного человека, который выше тебя на целую голову, через развалины огромного готического поместья — дело небыстрое и непростое. Приходится останавливаться каждые несколько минут, чтобы отдышаться и привести Драко в чувства. Он продолжает задавать невнятные вопросы, но я не трачу силы на ответы — уверена, он просто бредит от потери крови. Надеюсь.              Лестница почти непреодолима. Я как могу наваливаюсь на стену для опоры, спускаясь по ступеням. Мы то и дело спотыкаемся о бескрайнее минное поле из обломков и внутренностей тел, и только благодаря удаче я не отправляю нас обоих кувырком вниз. Какофония заклинаний доносится из главной столовой. Часть меня кричит, чтобы я шла туда, но я не могу. Жизнь Драко снова в моих руках, и я должна сделать всё возможное, чтобы спасти его.              Зал представляет собой руины. То, что раньше, как я могу предположить, было массивными входными дверями, теперь не более чем дыра на волю. Путь, по которому мы должны выйти на улицу, устилают тела, но я отбрасываю любые проблески знакомых лиц к задворкам сознания. Позже будет достаточно времени для гореваний. Среди них нет Гарри, и это главное. Так и должно быть.              Тёмная магия облепляет фасад поместья второй кожей, наполняя воздух удушливым запахом разложения. Нога подкашивается при каждом шаге — нужно остановиться, нужно перевести дух, но мы очень, очень близки к спасению. Драко скулит, расспрашивая о домовых эльфах, а я стараюсь не сдаться. Усталость пробирает до мозга костей. Из-за этого я недооцениваю последнюю ступеньку у входа и мы вылетаем на безупречно ухоженную лужайку перед домом.              Что-то трещит в лодыжке, и боль прокатывается по здоровой ноге. Драко падает рядом. Я лежу на холодной мокрой траве, глажу рану. Но только секунду, совсем недолго, не успевая подумать о её исцелении. Даже если мне придётся тащить нас, мы пересечём барьер. Мы сейчас слишком близко, чтобы терпеть неудачу. Не после всего этого, не сейчас.              — Племянник! — голос разрезает неестественную тишину ночи. Я бросаюсь вперёд, становлюсь на колени и закрываю его распростёртое тело от быстро приближающейся фигуры.              — Ты ещё жива, — хриплю, теперь зная, чья кровь застилала коридор наверху.              — Соскучилась? — Она выглядит ещё хуже и безумнее. Судя по запёкшейся крови на руках, даже не стала залечивать раны, которые я ей оставила. Не то чтобы она смогла бы. Беллатриса не единственная, кто умеет проклинать кинжалы.              Я и не думаю отвечать, вместо этого направляя всю энергию на то, чтобы подняться. Лодыжка выгибается, но я заставляю её вправиться. Чудо будет, если я вообще смогу ходить. По крайней мере, что бы ни кинула в меня Беллатриса, я переживу: зелье выдерживает сильные удары и действует почти час благодаря волосам абраксана. Как и говорил Драко. Ирония в том, что я использую зелье вкупе с отчаянным желанием поделиться им с Драко, и это подрывает мою убеждённость.              Беллатриса всего в метре, но рядом раздаётся треск трансгрессии, и дуэль прерывается. Люциус Малфой загораживает нас от неё, сжимая палочку.              — У нас тут семейное воссоединение! — визжит она. — Не хватает только Цисси.              Люциус оглядывается на меня.              — Уходите.              Я подхватываю Драко под мышки и пытаюсь поставить его на ноги. Боль настолько меня поглощает, что я снова цепенею. Сейчас он без сознания, а я слишком истощена и ничем не могу помочь. Люциус обменивается с Беллатрисой словами, которые я даже не пытаюсь расслышать. Мне всё равно. Сейчас меня устроит любое спасение.              — Я тебе не позволю, — цедит Люциус.              — Но позволишь ей?              Я не оборачиваюсь, я вообще не обращаю на неё внимания. Мы всего в двух метрах от барьера. Драко спотыкается, ноги цепляются друг за друга, и мы снова падаем на землю. Ночь наполняется звуками битвы, но я их не замечаю. Со сдавленным стоном опускаюсь на колени и начинаю тащить Драко за собой. Крик пронзает воздух, и я напрягаюсь, силясь шевелиться быстрее. Рана на рёбрах открывается, но я просто смиряюсь с ней. Мы близко, мы так близко.              — Нет! — отчаяние в голосе Люциуса слишком яркое — слишком мрачное, так что я оглядываюсь. Беллатриса пробирается к нам по лужайке, перевоплощённая в насилие и ненависть. Магия сотрясает меня, когда я прорываюсь через трансгрессионный барьер и волочу Драко за собой. Она хватает его за лодыжку.              Я вскрикиваю от резкого перевеса сил и чуть не падаю. Люциус бросается к Беллатрисе и оттаскивает её от Драко. Я снова достаю кинжал из ботинка и вслепую ударяю её по пальцам. Неважно, если я попаду в Драко, это моё проклятое оружие. Я не причиню ему вреда. Беллатриса держится крепко, но я вонзаю лезвие глубже в её ладонь, отсекая что-то жизненно важное. Хватка ослабевает, и я быстро отползаю подальше.              Люциус катается с ней по лужайке — в жизни не воображала себе такого зрелища. Драко не может мне помочь, я сама каким-то чудом поднимаю его на колени. Трансгрессировать куда лучше сознательным и подготовленным волшебникам, но время осторожничать вышло. Я обнимаю его, утыкаясь ему в шею, и уношу нас сквозь нити времени.       

***

      Стол ломается под нами в тот же момент, как мы приземляемся. Я скатываюсь с Драко и вздыхаю с облегчением, когда понимаю, что мы вернулись в штаб. И, к счастью, не одни. Тонкс вбегает на кухню — представляю, какая сцена перед её глазами.              — Гермиона?              — Помоги, — хриплю я.              Дальше всё как в тумане. Нас переносят в столовую, которая снова превратилась в клинику. Будь у меня силы, я бы даже сочла это забавным. Но я выпиваю порцию зелий, на приготовление которых потратила последнюю неделю, и объясняю Тонкс всё, что только могу.              — Мне нужно вернуться.              — Нет. — Она не отрывает глаз от Драко, такая неподвижная, что меня пробирает дрожь.              — Я нужна Гарри.              — За Гарри стоит вся сила оставшегося Ордена, Гермиона.              — Но я…              — Твоя преданность достойна восхищения, но у тебя серьёзные травмы. Ни в коем случае.              Допиваю последнее крововосполняющее.              — Я хочу быть там, когда… когда он…              Наконец Тонкс встречает мой умоляющий взгляд.              — Зачем?              — Он… он должен знать…              — Гермиона, — мягко произносит она. — Он знает.              Я жду, когда меня окатит знакомое покалывание целебных зелий, но вместо этого ощущаю тяжёлое, опасное давление обезболивающего. В обезумевшем состоянии я не заметила его среди фонтана других пузырьков, которые опустошала, и мной овладевает новый вид страха.              — Обезболивающее зелье…              — Это одна из разработок Невилла, — объясняет Тонкс и усаживает меня обратно на койку. — Не волнуйся.              — Но…              — Отдохни немного.              Каждая клеточка мозга восстаёт против, но я чересчур истощена и сломлена, чтобы прислушаться к призыву. Перед глазами темнеет, и я отпускаю себя, молча погружаясь в зовущую черноту.       

***

      — Гермиона, — бесформенный голос разносится по границам моего сознания. Я стону, инстинктивно поворачиваясь к нему. — Гермиона, ты меня слышишь?              Слышу, хочу сказать я, но тело вялое и реагирует медленно. После того, что кажется многовековым усилием, мне удаётся приоткрыть глаза настолько, чтобы увидеть сюрреалистичную картину — нависшего надо мной Гарри. Из горла вырывается хрип.              — Ты…              Он улыбается. Прекрасно улыбается.              — Я здесь. Мы сделали это.              — Мы…              — Мы победили.       

***

      Драко приходит в себя только через два дня. Яд Нагайны глубоко проник в организм — противоядия едва хватило. Как только я очнулась и радость оттого, что Гарри жив и всё кончено, утихла, я впала в лёгкую истерику. Хотя, как целитель, я знала, что всё возможное было сделано и его спасение — это лишь вопрос времени.              Те дни, что прошли между моим возвращением в реальность, и двое последующих суток наполнились множеством событий. Мы праздновали победу и оплакивали погибших. Джинни и Рон — единственные выжившие Уизли. Погибла даже Молли, хотя Джинни клянётся, что она пала, защищая её и всех их. Не стало и Симуса, и Ханны. Уйдёт время, чтобы найти тела всех и перенести в штаб, но мы полны решимости почтить их. Я чувствую себя невероятно счастливой оттого, что нас так много. И в то же время мне горько от тяжёлого ощущения незавершённости, ведь Грюм мёртв. Полагаю, в этом кроется баланс: он отдал свою человечность во имя нашей победы. В конце концов, даже его жизнь подверглась риску. Мне бы хотелось всё ему высказать, но на самом деле это не принесло бы никакого облегчения.              Вот Пэнси Паркинсон, к несчастью, жива и отказывается отходить от постели Драко. Я и не думаю ссориться с ней. Похоже, Тео и другие чистокровные слизеринцы, которые в конечном счёте присоединились к нашему делу, погибли в битве. Остались только Драко и Пэнси. Её лицо убито неподдельным горем, а во мне ещё не угасла человечность, так что я к ней милостива, даже если она ко мне — нет.              Гарри рассказывает удивительную историю о том, как выжил.              — Я ведь умер. Должен был.              — Тогда как ты здесь? Как ты вернулся?              Воскрешающий камень — уродливый чёрный обломок, но на ладони Гарри он дороже золота.              — Что будешь делать?              — Избавлюсь от него.              — Гарри, это…              — Опасно. И противоестественно. Он должен остаться в прошлом, в сказке, стать далёким воспоминанием, как и палочка.              Мы с Роном сопровождаем Гарри к могиле Дамблдора. Возвращаем камень в золотой снитч и кладём его рядом с палочкой к телу погибшего директора. Как бы я ни относилась к нему, он погиб, чтобы мы в конце концов оказались здесь, и это главное. Мы обнимаемся, плачем и оставляем всё в прошлом.              На рассвете третьего утра я спускаюсь проведать Драко и застаю его сидящим в постели. Он смотрит на меня пустым взглядом — и это ужасное предзнаменование, но я слишком ослеплена, чтобы его заметить. Я улыбаюсь, сияя и лучась.              — Ты очнулся, — говорю и сажусь на место, которое обычно занимает Пэнси. Сама она в другом конце столовой, шёпотом спорит с Тонкс. — Драко, я так…              — Грейнджер? Какого хрена ты делаешь?              И я понимаю. Тут же, мгновенно, по интонации голоса понимаю, и сердце разрывается.              — Что ты наделал?              — Я… — Он выглядит потерянным, ужасно и чудовищно потерянным. — Не знаю.              — Ты… ты наложил на себя Обливиэйт, да, — не вопрос, а откровение. Надо подумать, это логично, особенно если его схватили, а, как я теперь могу предположить, скорее всего, так и было. Должен был быть какой-то план на непредвиденный случай, Грюм по-другому не мог. Поглощённая хаосом, с горько-сладким привкусом его признания, я никогда о таком не думала, никогда даже не представляла, что стоит на кону.              — Очевидно.              Я ищу в его лице намёк, хоть проблеск того человека, которого я узнала — полюбила, — но ничего, совсем ничего.              — Ох, — только и могу выдохнуть я.              — Пэнси упомянула, мы… работали вместе?              Я киваю, потому что, если открою рот, это не принесёт ничего, кроме муки.              — Блядь, даже представить не могу. — Он оглядывается с такой знакомой ухмылкой, что меня тошнит. — Где моя мать? — У него на запястье повязка, как будто оно просто ранено, и он резко размахивает им у меня перед носом. — И что за херня с моей рукой?              Всё это слишком. Стул противно скрипит, когда я с него соскальзываю, чем привлекаю внимание Тонкс и Пэнси. На каждую каплю сострадания Тонкс приходится столько же жестокого довольства Пэнси. Сердце сжимается, бешено стуча где-то в горле. Я даже плакать не могу.              — Гермиона, — начинает Тонкс, но я качаю головой. Я не могу. Не могу. Дрожа так сильно, что становится больно, я разворачиваюсь и ухожу.       

***

      Лодыжка довольно хорошо заживает. Какими бы ни были травмы, они уже залечены, и я могу ходить не хромая. Прогноз для левой ноги неутешительный, но, похоже, она более или менее в том же состоянии, что и до финальной битвы. В первые часы и дни после пробуждения желание выпить обезболивающее чуть не сломило меня, но я держалась, думая, что будет приятно рассказать Драко, что я выстояла.              Теперь я пялюсь на голубые флаконы, спрятанные в углу пустой комнаты для зельеварения, и гадаю, что же делать. Гарри находит меня прежде, чем я успеваю совершить какую-нибудь глупость, и мягко уводит от тёмного искушения. Мы поднимаемся на крышу, садимся и оплакиваем всё, что потеряли.       

***

      Время идёт. Люди разбредаются. Целое магическое сообщество нуждается в восстановлении, а правительство — в перестройке. Гарри держит меня в курсе дел Министерства и того, что планируется для восстановления контроля над ним, но я почти не слушаю. Мне всё равно, и он это знает, но помогает мне отвлечься.              Слухи о… поступке Драко разошлись, поэтому Рон держится подальше. Это к лучшему. Он знает, сейчас не стоит приближаться, пусть никогда и не поймёт меня. Джинни пытается, но неловко и натянуто. Луна просто притворяется, что скоро всё наладится, и продолжает заниматься тем, чем бы там ни занималась. Здесь остался только Гарри, но в основном я одна. Какое-то время только и делаю, что сплю, но сон кажется непродуктивным. Мной овладевает желание чем-то заняться, и я трачу силы и мучения на уборку особняка. Это не имеет никакого смысла, но помогает загрузить себя.              Я не плачу, совсем нет. На самом деле я вообще ничего не чувствую. Избегаю клиники любой ценой, и никто мне ни слова не говорит по этому поводу. Пустота размером со слона следует за мной из комнаты в комнату, но я не кричу. Я с ожесточённым нетерпением жду, когда пройдёт оцепенение. Не могу даже нормально обидеться, потому что у него не было другого выбора. Мне некого и не в чем винить, поэтому я кисну и гнию, как плод, слишком долго пролежавший на солнце.       

***

      Лучше бы он умер, чтобы я хоть понимала, о чём и как скорбеть.       

***

      — Выглядишь дерьмово, — Драко обращается ко мне впервые за почти четыре дня. Похоже, его пребывание в клинике подошло к концу.              Я вздрагиваю, совершенно не готовая к до боли знакомому голосу, но заставляю себя посмотреть на него.              — Чего тебе?              Он прислоняется к двери верхней гостиной, блаженно не помня о танце, который мы исполнили здесь меньше недели назад. Если закрою глаза, почувствую тяжесть его ладони.              — Поттер сказал мне поговорить с тобой.              — С каких это пор ты слушаешь Гарри?              Драко пожимает плечами.              — Ни с каких. Но он всё время ныл и твердил, что, если я хочу уйти, мне нужно сначала поговорить с тобой.              Уйти. Верно. Потому что зачем ему оставаться здесь, в логове незнакомцев? Глаза щиплет, и я снова опускаю взгляд на книгу у себя на коленях.              — Ну, он ошибся. Мне нечего тебе сказать.              Он делает неуверенный шаг в комнату.              — До меня тут дошло, что мы, кажется, были соседями?              Я молчу.              — Жили в каком-то унылом домике у моря, по словам Пэнси.              Сердце болит за бывший дом. Гарри и остальные уже давно очистили его от любой опасности, но я никак не могу пересилить себя и вернуться. Не сейчас. Иначе это всё равно что жить с призраком того, что могло бы быть, — невыносимо об этом думать.              — По-моему, звучит как полный бред.              — Дра… Малфой, что тебе нужно? — огрызаюсь, натягивая колючую проволоку до предела.              Серые глаза слегка расширяются от моего яда.              — А ты всё такая же вредная. Можно подумать, наше соседство что-то изменило бы.              — Можно подумать, — не могу удержаться от передразнивания.              — Неужели мы серьёзно прожили вместе семь месяцев? — в его словах звучит неподдельное любопытство, от которого становится только хуже.              Я со вздохом закрываю книгу.              — Да.              — И не поубивали друг друга?              — Не без попыток.              Он фыркает, но его выдаёт приподнявшийся уголок рта. Я сжимаю кулаки, чтобы унять дрожь в руках.              — Ага. Ну… — Я пристально смотрю на него, но он решает отвести взгляд куда-то в сторону.              — Спасибо, наверное.              — За что?              — За то, что спасла мне жизнь. Пэнси так сказала. Поэтому, — он снова пожимает плечами, плохо изображая безразличие, — спасибо.              — Не стоит, — отвечаю, стараюсь не молить его.              Тогда он поворачивается ко мне и мы встречаемся взглядами — в агонии.              — Всё нормально, Грейнджер?              Я смаргиваю слёзы.              — Конечно. Да. Отлично. — Мы просто стоим, уставившись друг на друга. Я не могу пошевелиться, не могу приказать ногам унести меня из этого душераздирающего момента прочь.              — Мы…              Я знаю, о чём он хочет спросить. Я слишком много отдаю себя, чтобы не выдать правду.              — Мы с тобой…              — Драко? — Пэнси окликает его, заходя в комнату, а я раз за разом твержу себе, что это к лучшему. Он никогда не узнает, что между нами было и кем мы стали. Насколько он помнит, мы ненавидим друг друга, и будь я проклята, если дам ему услышать что-то ещё.              Мы снова враги, какими были когда-то, — возможно, мы всегда и должны были ими быть.              — Да, Пэнс?              Она приближается, но резко останавливается, с любопытством переводя взгляд на меня.              — Всё в порядке?              — А почему нет? — спрашиваю слишком быстро, чтобы вышло непринуждённо.              — Тебя Тонкс ищет, — наконец говорит Пэнси.              Драко усмехается, тут же возвращаясь в личину своего истинного «я».              — Чёрт, ну конечно, ищет. Она ведёт себя так, будто мы семья. Как будто мне вдруг стало не плевать на неё, оттого что мои родители умерли, — произносит он так легко, что я удивляюсь, как Драко воспринял эту новость. — Блядь, это жалко.              — Она на кухне.              Он кивает в сторону двери.              — Идёшь?              Пэнси качает головой.              — Сейчас, только поговорю с Гермионой.              Он кажется озадаченным, но уходит без лишних слов.              — Что ты ему сказала? — Пэнси мигом накидывается на меня.              — Я… Ничего. Нечего рассказывать.              Она хмыкает.              — Да ладно? Не нужно сейчас ничего отрицать. Все видят, что ты слоняешься тут, как брошенная девчонка.              Гнев бурлит во мне, ярость просится на свободу.              — Иди к чёрту.              — Что с нами будет? — спрашивает она, совершенно не заботясь моей злостью.              — Это не мне решать.              — Грюм мёртв, так что тебе. — Её ботинки противно стучат по дереву, пока она ходит кругом. — Ты сказала, что поручишься за Драко.              — Я поручусь.              — Даже так?              — Он не… Его помилование никогда не зависело от нашей дружбы.              — О, так это была дружба?              Я иду к двери, не желая терпеть её бессмысленную жестокость.              — Твою мать, ты можешь хоть на секунду прекратить это дерьмо?              — Пэнси, богом клянусь, если ты…              — Ты же любишь его? Мерлиновы сиськи, ты же правда любишь его, — настаивает она. — А ему хватило грёбаной наглости полюбить тебя в ответ.              — Это…              — Из всех людей в мире он мог выбрать меня, а выбрал чёртову грязнокровку.              Я делаю медленный, размеренный вдох и подхожу к ней.              — Назови меня так ещё хоть раз, Пэнси, и я подпорчу тебе вторую сторону лица.              Она смеётся, отчего ещё не зажившая кожа вокруг рта криво натягивается.              — Всегда знала, что ты не такая святая, какой все тебя считают. Обещай, что поручишься за Драко.              Я смотрю на неё то ли с недоверием, то ли с отвращением.              — Только за Драко, Пэнси. Никакими уговорами ты не добьёшься моей благосклонности.              — Да пожалуйста, — ухмыляется она, — как будто я бы стала опускаться до такого.              Несколько напряжённых мгновений мы молчим, пока её плечи не расслабляются:              — Я жду от тебя благодарности.              — За что?              Пэнси отворачивается и уходит. Я оглядываюсь по сторонам, словно могу найти ответ в солнечных лучах, заливающих пол, но кругом только пустота. Книга в руках становится тяжёлой, а мысль о том, чтобы провести ещё секунду в гостиной, — невыносимой. Я неторопливо выхожу в коридор, не до конца понимая, куда идти. За те мрачные дни, что прошли после победы, я уже привыкла к такому. К чувству апатии, потере ориентиров. Мы победили. Гарри жив. Волан-де-Морт мёртв. И всё же отчего-то только хуже.              Пэнси исчезает за поворотом лестницы, а я с любопытством и неловкостью подбираюсь ближе. Несмотря на лабиринт из коридоров Долгопупсов, сейчас дом практически лишён жизни, поэтому я следую за Пэнси на расстоянии, чтобы, если что, сказать, что это неспециально.              Я появляюсь на кухне через несколько секунд, Тонкс уже там, кормит маленького Тедди с ложечки чем-то жёлтым, похожим на пюре. Драко переминается у стола, словно раздумывает, присесть или нет. При моём появлении только он поднимает глаза, и, когда мы встречаемся, меня горько ранит то, насколько знакомым остаётся выражение его лица. Смятение, дискомфорт, нота надменности. Я уже готова выйти обратно в коридор, чтобы держаться от него как можно дальше.              — Мне нужно поговорить со Снейпом. Он вернулся? — Пэнси набрасывается на Тонкс.              — И тебе добрый день, Пэнси. Да, у меня всё хорошо, — говорит Тонкс, не отвлекаясь от сына. — Ещё раз спасибо, что исцелила твою сломанную руку? Всегда пожалуйста.              — Мило. — Тедди улыбается Пэнси, как будто это адресовано ему, и она хмурится. — Снейп. Мне нужно с ним поговорить.              — Рада за тебя. — Тонкс корчит Тедди рожицу, а он ей в ответ. — Зачем?              — Насчёт Драко.              Все поворачиваются к нему, хотя я не позволяю взгляду задерживаться.              — Что с ним не так?              — Не говорите обо мне так, будто меня здесь нет, — огрызается он.              — Это не твоё дело, — протягивает Пэнси с классической малфоевской ухмылкой. Интересно, кто кого научил. — Так он вернулся?              — Спроси Гарри.              — О чём? — Словно по вызову, Гарри появляется в дверном проёме.              Пэнси косится на него, хотя без былой желчи. Когда-то это было бы любопытно, но сейчас личные дела других людей меня уже не интересуют.              — Где Снейп? Мне нужно поговорить с ним.              Гарри заходит в комнату, хмуро смотря на неё.              — За…              — Чёрт, да неважно зачем. Просто скажи, вернулся он или нет.              Гарри переводит взгляд на меня, как будто я что-то смыслю в переменчивой натуре Пэнси, а я только пожимаю плечами.              — Снейп сказал, может уйти больше недели, — отвечает он, — а его не было всего пять дней.              — Куда он ушёл? — спрашивает Драко, снова обращая на себя внимание. Я с силой утыкаюсь в пол. — Он был здесь? — в его тоне звучит что-то близкое к ненависти — эта эмоция мне хорошо знакома, — что окрашивает слова.              Гарри и Пэнси переглядываются как-то, а я уже думаю, что теряю интерес к их разговору, когда Тедди что-то громко лепечет и указывает на дверь:              — Неп! Неп!              — Помяни чёрта, — бормочет Тонкс и берёт сына на руки. — Мне здесь делать нечего. Я видела достаточно пролитой крови. — И она исчезает, с извинением смотря на меня, когда проходит мимо.              Снейп врывается, взбешённый почти настолько же, насколько в поместье Малфоев, когда мы виделись в последний раз. Он оглядывает Драко с головы до ног, сурово кривя губы.              — Всё готово? — обращается он к Пэнси.              — А похоже, что готово?              — Да о чём вы двое говорите? — Драко растерян явно так же, как и я.              Проигнорировав его, Снейп проходит дальше в комнату и тыкает в Пэнси:              — Ты должна была сделать это ещё вчера. Мы договаривались…              — Время было неподходящее, ясно? — перебивает она.              — Неподходящее? — тягучий яд в тоне бывшего профессора зельеварения возвращает меня в Хогвартс, к простому детскому стыду.              — Эй! — кричит Гарри, обрывая Пэнси прежде, чем она успевает даже открыть рот. — Хватит. Что происходит?              Снейп переводит взгляд с Гарри на Пэнси и, наконец, на Драко, и острый блеск в его глазах слегка смягчается.              — Перед битвой Пэнси пришла ко мне. Рассказала о твоём глупом плане на случай непредвиденных обстоятельств.              — Чёрт возьми, ну я ведь жив? — говорит Драко. — Не мог же я быть настолько глупым.              — Ценой почти полного разрушения мозга, да. Что последнее ты помнишь?              — Да какая разница?              — Такая, что мне нужно знать, что ты потерял, чтобы это вернуть.              Видимо, я испускаю какой-то звук, потому что Гарри поворачивается ко мне. Надежда, ужасная и яркая, согревает сердце. Не успеваю я заговорить, как Драко с усмешкой отвечает:              — Не хочу я ничего возвращать.              — Хочешь, — настаивает Снейп.              — Нет, не хочу.              — Послушай, ты не…              — Ладно, к чёрту. — Пэнси обращается ко мне с холодным выражением лица: — Какую ты ягоду любишь?              Это так дико неуместно, так неожиданно и странно, что я с трудом подбираю слова:              — Что?              — Ягода, — медленно произносит она, выговаривая каждую букву. — Твоя любимая.              — Я не…              — Пэнси, подожди, — просит Снейп, но уже поздно. — Сначала его нужно подготовить, иначе шок может…              — Клубника, — отвечаю я со всей решимостью безнадёжно влюблённой дурочки. — Клубника моя любимая ягода.              Всё замирает — так искусственно тихо. Гарри смотрит на меня, на Драко, на Пэнси и снова на меня. Снейп нависает над Драко, протягивая к нему руки, чтобы поймать. Я заглядываю в необычайно серые глаза, а он в замешательстве хмурится.              — Гермиона?              — Драко?              Его глаза закатываются, и он ослабевает, неловко падая в раскрытые объятия Снейпа.