Глава 27. Возвращение всеми любимого дяди
6 декабря 2022 г. в 11:00
— Как поживает мой любимый племянник?
Сидящий над горой вареных яиц Зуко через стол одарил Кустаа поистине впечатляюще-испепеляющим взглядом.
Похоже, мальчик много тренировался.
— Так не интересно, если ты промолчишь, — заметил Кустаа.
— В этом то и смысл, — парировал маленький негодник, уклоняясь от попыток Кустаа взъерошить ему волосы, — чтобы ты побыстрей свалил. Ищешь маму?
— Вообще то, да. Ты знаешь, где она?
Зуко мотнул головой в сторону двери за его спиной:
— Она там, достает водоросли.
— Спасибо, племянник, — улыбнулся Кустаа и вышел из комнаты.
— Ты не мой дядя! — крикнул Зуко ему в спину.
Целитель покачал головой.
Дети.
***
Урса не была опытным лекарем, но рану Акелы обработала хорошо. К сожалению, повреждения были настолько обширными, что никакие, даже самые лучшие методы лечения не справились бы с ними за одну ночь. Если, конечно, у вас под рукой не было целителя Покорителя воды, но они — как обнаружил Кустаа — были в дефиците.
Акела была образцовым пациентом. Она сидела неподвижно, пока он сшивал сначала внутренние слои мышц кетгутом, а потом кожу стерилизованными шелковыми нитями. Их придется снимать, а внутренние швы рассосутся сами.
— Тебе все равно надо следить, чтобы рана оставалась чистой, — напомнил он Акеле, бинтуя ей плечо. — Меняй повязки почаще и не допускай инфицирования. Я найду тебе перевязь для руки.
— Перевязь? — Акела нахмурилась. — Что, мне нельзя пользоваться этой рукой?
— Пока рана не заживет, — подтвердил Кустаа, игнорируя недовольный взгляд девушки. — Я не могу гарантировать, что твое плечо будет действовать так же хорошо, как раньше, но шансы на это увеличатся тем значительней, чем меньше ты будешь его нагружать.
Акела вздохнула с несчастным, но не удивленным видом:
— О, верно…
— Уверен, что ты придешь в прежнюю форму уже скоро, — подбодрил её Кустаа. — А теперь отдохни, пока я тебе не заставил это сделать.
Его бывшая ученица закатила глаза, ложась и натягивая на себя одеяло. Кустаа упаковал свои вещи, отложив в сторону инструменты для стерилизации и вышел, давая ей отдохнуть.
***
Зуко оторвался от чистки яиц и посмотрел на Кустаа, вышедшего из лазарета.
— Как Акела? — спросил он у целителя.
Кустаа поправил свою сумку и склонил голову:
— Она выдержала наложение швов лучше, чем некоторые другие мои пациенты, — сказал он, хотя Зуко его не об этом спрашивал. — При этом она не отказывалась из чистого упрямства принять обезболивающее.
— Заткнись, — пробормотал Зуко, разбивая яйцо с большей силой, чем это было необходимо. Ладно, все равно они шли в суп. — Меня не будут одурманенного тащить через весь город, когда я и так зарезан. И это было год назад, так что просто забудь об этом, — добавил он.
— Трудно о таком забыть. Ты чуть не откусил мне тогда руку.
Это было большим преувеличением, но Кустаа уже уходил, так что Зуко молча закатил глаза и принялся выбирать скорлупу, попавшую к очищенным яйцам.
***
Лонгшот никогда бы не сказал это вслух — если бы он вообще говорил — но между Джетом, которого он знал до нападения на их лес и тем, кто сидел перед ним, была большая разница. Сегодняшний Джет был… был…
— Безответственный, слабоумный, чокнутый тупица! Ты хоть на секунду задумался, насколько это было опасно?!
Ага, вот оно… У Джета, выслушивающего гневно-встревоженную тираду Смеллерби, был невероятно растерянный вид. Хотя, возможно, это было последствием сотрясения мозга, которое он определенно заработал.
— Конечно, я подумал об этом, — сказал Джет, как только Смеллерби закончила кричать. — Я был осторожен и Акела тоже, а если бы мы взяли еще людей, то это просто привлекло бы больше внимания и мог бы пострадать еще кто-нибудь.
— Мог бы пострадать! — завопила Смеллерби. — Ты пострадал, а Акела еще больше пострадала! И для чего это все было?! Зачем было туда возвращаться?! Мы же решили оставить это позади!
Джет молчал, глядя вниз и кусая губы. Его руки сжали край койки, на которой он сидел.
— Ты не сказала мне о Райзоре, — сказал он, и желудок Лонгшота ёкнул. Лицо Смеллреби вытянулось и она с трудом сглотнула.
— Мы потеряли его через несколько недель после того, как они забрали тебя, — тихо сказал она, стискивая себя за плечи скрещенными на груди руками. — Дезгрип пытался, но… мы не смогли достать лекарства… началось заражение и…
Джет зажмурился и коротко вздохнул:
— Понятно.
Лонгшот знал Джета дольше всех и он до сих пор помнил первого ребенка, найденного Джетом — крошечного, почти замерзшего, покрытого кровью и пеплом. Он помнил два месяца холодной зимы, которые она пережила… и те, которые она не пережила…
Тогда Лонгшот видел беспомощного, опустошенного Джета, без следа той уверенности, что тот наращивал, слой за слоем, словно броню. Прошли годы, и все меньше и меньше трещин, сквозь которые проглядывала уязвимость, в ней оставалось, пока он превращался в непогрешимого лидера, или, по крайней мере, выглядящего таким.
Но сейчас Джет казался таким же разбитым, как в тот, первый раз.
Смеллерби вздохнула, разжала руки, села рядом с Джетом и обняла его за плечи — за талию, если точней. Когда он успел стать таким высоким? — и сжала в кулаке ткань его рубашки.
— Мне жаль, — сказал она.
— Это не твоя вина, — пробормотал Джет. — Ребята, вы не несете ответственность, даже если я… не могу собраться… все равно, со всем должен разбираться я.
— Это всё дерьмо коне-бычье! — отрезала Смеллерби. — Мы с тобой, понял?
Лонгшот кивнул в знак согласия и, отойдя от стены, где стоял, сел по другую сторону от Джета и слегка пихнул его в бок, одновременно понимая, как сильно тот опирался на Смеллерби.
— Тебе надо отдохнуть, — сказал Лонгшот. Джет удивленно посмотрел на него красными, все еще слезящимися глазами в кольцах синяков:
— Наверное, мне не стоит сейчас спать, — он неопределенно помахал ладонью около лица.
— Мы за тобой присмотрим, — заверила его Би. — Без сна тебе станет только хуже.
Джет качнул головой и быстро пригладил волосы Смеллерби:
— Вы оба стали такими умниками. Не знаю, чья это заслуга.
— Не твоя, — сказал Лонгшот. Смеллерби вздрогнула, но Джет только сухо засмеялся:
— Не моя, — согласился он, зарываясь лицом в волосы Смеллерби и устало обнимая её. — Духи свидетели, не моя.