От чистого истока

Официального разговора не было, но они начали встречаться. Хаширама познакомил его с семьей. Вернее, с двумя братьями из трех. С оставшимся он уже познакомился в первое утро у Хаширамы в квартире, и тот, кажется, затаил обиду. Изуна, впрочем, тоже не обозначил чрезмерной доброжелательности, он был довольно ревнивый, и Мадара даже потрудился коротко предупредить Хашираму, что «мелкий бывает склочным». Он все равно его любил. Следил, чтобы Изуна хорошо питался и ему было на что жить в Токио. Несмотря на блестящие данные, Изуне меньше повезло со стипендией, а рассчитывать им двоим было не на кого. Мадара неохотно и постепенно смирялся с тем, что в принципе мог расчитывать на Хашираму. Тот всегда приходил в его квартиру, готовил еду, заботился о нем, помогал… снять напряжение. Обычно после него напряжения вообще не оставалось, Мадаре казалось, он перепил обезболивающих таблеток, раз даже не мог стоять на ногах после того, как Хаширама с ним заканчивал. Однажды он проехал полгорода, чтобы привезти Мадаре зонт, потому что пошел стеной ливень, а Мадара последовал своему обыкновению послушать прогноз погоды и сделать все наперекор. Они по-прежнему тусовались вместе. На выходных, на бранчах, по вечерам, по утрам, полдникам и ночам. Вписались в какую-то новую секцию тхэквондо и курсы бонсая (дикая скукота, по версии Мадары, но Хашираме нравилось до слез), а во время декабрьских каникул вместе поехали в Токио. Даже несмотря на то, что Мадара терпеть не мог крики, оры и вообще людей, он принял приглашение на встречу с братьями Хаширамы. Его отец не явился — к его счастью, потому что Мадара бы точно вмазал ему по роже. Он не так давно узнал, что Хашираму били в детстве. Все совместное времяпрепровождение было шумно, долго и раздражающе. Особенно раздражал Тобирама, который пялился на него так, словно он собирался украсть столовое серебро. Да, большинство людей считало его пугающим. Но это было неоправданно. Когда тринадцатилетний Каварама навернулся на заледеневших ступеньках, это Мадара схватил одной рукой за шиворот его, а второй только что подаренный ему мобильник. И, хотя Каварама не знал точно, чего испугался больше — убийственной реакции Мадары или потери нового телефона и сломанного носа — Хаширама был очарован. Поездку не испортил даже подслушанный разговор Хаширамы и Тобирамы о том, что Мадара ебнутый (он и так это знал). Вообще-то так говорил только Тобирама, который поверить в это все не мог — Хаширама настаивал, что Мадара просто щедрый подарок небес за все его добрые поступки. И, хотя признавать было постыдно, Мадаре стало тепло где-то у ключицы слева от этих слов. Был человек, который не считал его оружием или чудовищем. Не шарахался в сторону от тяжелого взгляда, любви к дракам и ледяного высокомерия. Тем декабрем Изуна тоже повел себя на удивление толерантно — сказывалось безупречное традиционное воспитание. Он был очень официален до того момента, пока Хаширама не потрепал его по волосам и не сказал что-то вроде «маленький ты, Мадара, с ума сойти!». Казалось, Изуна смирился. Только снова перебрал с саке и устроил неловкую сцену, цепляясь глубокой ночью за рукав Хаширамы и почти умоляя его «не обижать брата». Мадара отправил его спать. Как бы то ни было они хорошо провели время. Мадара мог сказать, что будущее становилось чуть менее невыносимым, и он постепенно втягивался в борьбу Хаширамы за самые разнообразные вещи: начиная от прав арабских женщин, закачивая протестами против цирков в оставшихся двадцати восьми штатах. На месте его стажировки в военном министерстве уже начали задавать вопросы, Мадаре было плевать, но тем опаснее становилось поспевать за увлечением Хаширамы заявляться на радикальные мероприятия эко-активистов. Мадара знал, что рано или поздно это плохо закончится — так и произошло. Хаширама не собирался оказывать полиции сопротивления (по какой-то причине), но как бы то ни было у Мадары было другое мнение. Раскидав несколько человек, он схватил Хашираму за шиворот и попытался вывести из клубов слезоточивого газа, но потерпел поражение, успев спастись только в одиночестве. Спустя несколько часов Хаширама сидел в участке и тоскливо смотрел на лицо осунувшегося полицейского, пытавшегося выяснить его личность. Скучнейшее общение прервал телефонный звонок. Поднявший трубку полицейский сначала бросил ленивое «да?», затем побелел, подскочил на стуле и затараторил в телефон. Судорожными кликами пощёлкал что-то на компьютере, пощурился в монитор и покрылся холодным потом. Венцом странного звонка стали извинения, и пораженного Хашираму выдворили из участка (вместе со всеми другими задержанными на забастовке). Первое, что Хаширама увидел на улице, — волосы Мадары в персиковых лучах заходящего солнца. Отблески таяли на окнах многоэтажек и шумно гудели машины. Начинался мелкий, но уже теплый летний дождь. — Мадара? — окликнул он. Мадара, вечно растрепанный, в свободных брюках и огромном свитшоте, в ботинках со шнуровкой, словно он всегда чуть-чуть на войне, повернулся. Он курил и выглядел недовольным. Хаширама понурил голову. — Прости. Но те дельфины… — Мне по хую на дельфинов. Не совсем правда. Дельфины были важны для Хаширамы, и Мадара — пусть он никогда не признался бы себе в этом — чувствовал спокойствие, участвуя в самых разнообразных планах Хаширамы. В этом было что-то правильное. Доброе. Что привело бы их к хорошему концу. Хаширама сел рядом. Он был в светлом кимоно накинутом на футболку и потертых джинсах. Похожий на героя диснеевского мультика, который вот-вот запоет — не дай боже. Мадаре хватало его странных деревянных фигурок, разбросанных по всей квартире и больно впивающихся в пятки, когда он рано утром вставал на сборы и не замечал их в темноте чужого жилища. — Пришлось попросить начальство ради меня? — тихо и с участием спросил Хаширама, наблюдая за Мадарой исподлобья. — Еще чего, — фыркнул Мадара, выдыхая дым. — Я никогда ничего не прошу. Свистнул у старика удостоверение и голос изменил, делов-то. Хаширама рассмеялся. Мадара был чокнутый. — Не хочешь пожениться? — вдруг спросил Хаширама. — Я не смогу заменить тебе братьев и родителей, которых ты потерял, но мы сможем создать новую семью. Это даже не звучит как фантастика! Мадара вытащил изо рта сигарету. — У твоего брата отлетит жопа. — Может быть, — не стал спорить Хаширама. — Но на самом деле он добрый. — У тебя все добрые, — вздохнул Мадара. Да уж. Праздничные фото будут отвратительные. Мадара пожал плечом, раздумывая над предложением. Секс ему нравился, Хаширама был единственный достойный — соперник, партнер, друг. Он восхищался им. Никаких причин сказать «нет» не было. Так они поженились через полтора месяца после этого разговора и окончательно съехались. Сначала в квартиру попроще — Хаширама совершенно не считал деньги, он вообще был не от мира сего, а Мадара после университета получал не так много. Тем не менее это можно было назвать спокойным — счастливым? — временем его жизни. Он стал замечать, что становился привязчивым. Когда рядом был Хаширама, мир представал чуть менее грязным и обреченным местом — похожие чувства в Мадаре вызывал разве что брат. Постепенно он стал задумываться над тем, что просто истребление террористической организации, которая ответственна за нападение на японскую дипломатическую школу и смерть большей части его семьи, будет… недостаточным. Что это ничего не остановит и не изменит. Хаширама периодически бросался в какие-то миротворческие поездки, впадая в режим Нельсона Манделы, и, на удивление, это действовало на Мадару положительно. Он стал поборником переговоров в своем рабочем окружении и не без облегчения замечал, что это спасало многие невинные жизни. Через пару лет они с Хаширамой смогли позволить себе Верхний Вест-Сайд и полеты в Токио к родне каждые две недели. Изуна был счастлив, хотя выбор брата по-прежнему не одобрял, находя Хашираму «переменчивым, как весенний ветер» (поверхностное суждение). Но ведь Изуна в целом был консервативный, носил национальную одежду по праздникам и морщился от европейской еды на столах. Он также морщился от Тобирамы, которого и сам Мадара на дух не переносил — он был странный парень с мощными плечами и тяжелым взглядом. Еще он работал судмедэкспертом и вечно копошился в трупах. Словом, дни рождения проходили натянуто. Но в остальном все было отлично. Мадаре нравилась работа, нравилась их с Хаширамой квартира и то, что Хаширама готовил, и даже цветы, которые он сам сажал. Мило. Все было отлично. Насколько вообще могло бы быть — после того, как жизнь плюнула в лицо еще когда ему было десять. На удивление Мадаре никогда не снились кошмары о том дне. О трупах родителей и братьев, сваленных в кучу, как мешки, о звуках стрельбы и непонятной кричащей речи. С детства кошмар всегда был только один. Он просыпался от него часто, но никогда не рассказывал. До определенного дня. Лицо Хаширамы в теплом и тусклом свете ночника было мягким. Он убирал влажные волосы с его лба и безмолвно просил поделиться. Была глубокая ночь, Мадара только вчера вернулся из командировки и очень устал (быть может, просто все-таки стал размазней и искал себе оправдания). — Я просыпаюсь в полутемноте от инстинкта, — рассказал он, смотря в потолок их квартиры. Голос звучал негромко и хрипло. — Это пещера, и я знаю это место, но в нем что-то не так. — Кто-то хочет навредить тебе? — спросил Хаширама, участливо склоняясь на ним. — Нет, — ответил Мадара. — Я не знаю, как объяснить, словно… нет воздуха, нет звуков леса или солнца. Чего-то естественного, его больше нет. Я осознаю это и думаю, что сейчас почувствую невыносимую боль. Я жду ее, но она не приходит. Ее больше нет. Я словно умер во сне, но продолжаю притворяться кем-то, кто не является лишь машинально продолжающим телом. Хаширама нахмурился и убрал пальцы. — Мне страшно, но это секундная паника, — продолжил Мадара. — Какой-то животный инстинкт, которым я пытался привести себя в чувство. После наступает пустота. Мне становится не интересно, что это было. Это кошмар. Я в аду. — Мадара. Он перевел взгляд на Хашираму. Смотрел внимательно. У него темные глаза — Мадара видел понимание и мягкую привязанность. По какой-то причине Мадаре хотелось потрогать его волосы. Он почувствовал чужую теплую ладонь на своем лбу. — Забираю твой сон, — произнес Хаширама и улыбнулся, как ребенок. Мадара фыркнул и устало перевернулся на бок, кутаясь в одеяло. — Как будто это так работает, идиот. Как выяснилось, работает, потому что Мадара больше не видел этот сон. Он подозревал, что Хаширама ударится в трактовку платоновской пещеры и психоанализ в лучших традициях фрейдизма, но он никогда не возвращался к этому разговору и не пытался копаться в первопричинах странного кошмара. Словно сна и не было. Мадара не возражал: кошмар был слабостью, а он привык, что у него их нет.