От чистого истока

Утро оказалось туманным и теплым. Когда Мадара проснулся, Тобирамы и Изуны уже не было. Все-таки умотали на свой дурацкий круиз. Без особенного энтузиазма Мадара пошел на кухню, чтобы сварить кофе. Сырость стояла невыносимая, стоило включить обогреватель. Счет выходил немереный, но Мадаре было плевать. Он заслуживал комфорта. Декабрьский туман плыл в саду за окнами, и медленно таял снег. На кухонной тумбе у холодильника обнаружилась записка от Хаширамы: «Доброе утро, Мадара! xxx Я в кабинете, вызвали на срочное зум-совещание. Освобожусь через пару часов! xxx P. S. Взял твой свитер, не ищи его». Дальше, в самом низу листа, было коряво и явно в спешке добавлено: «Прости, я использовал последнюю капсулу для кофемашины. Пожалуйста, не злись, я люблю тебя ххх». Мадара смял листок и швырнул в мусорку. Никакого гребаного уважения к нему в этом доме. Он даже не понял, что вымораживало его больше — закончившиеся капсулы, исчезновение любимого свитера или эти идиотские иксы. Сегодня что, четырнадцатое февраля в старшей школе? Накинув на плечи пухового монстра (дареному коню в зубы не смотрят, правда?), он вышел на улицу и побрел к магазину. Смертельно хотелось курить, но он не собирался изменять своему решению бросить это дерьмо. «Когда мы усыновим ребенка, он не будет вдыхать дым», — прозвенел в голове голос Хаширамы. Серьезно. У него уже был один «сынуля», да и тот на проверку оказался лживым куском дерьма — Обито, чтоб ты провалился. Мадара устало посмотрел под ноги. Как ни крути, вокруг были одни неудачники. — И снова привет, — утро не могло бы стать еще хуже. Прилипала из клана Хозуки, кажется, обитал в продуктовом магазине круглосуточно. Мадара был готов поверить, что он за ним следил. Второй мизукаге ошивался у полки с чаем, у него снова была огромное корзина продуктов. Не то чтобы Мадаре было не плевать, он просто не мог избавиться от умения подмечать мелкие детали. Он стал молча и педантично осматривать капсулы для кофемашин, всем своим видом отражая глубокое пренебрежение. — Так вы с тем странным парнем встретились? Мадара проигнорировал вопрос. Видимо, вместо мозга у второго мизукаге тоже был моллюск, раз он ничего не вынес из их вчерашнего разговора. — Н-да, — протянул второй, рассматривая Мадару. — Знаешь, мне всегда было интересно, как он вообще выжил в мире шиноби. Вы ведь были знакомы? Мадара повернул голову. — Такой простодушный по рассказам Муу и Первого, — продолжил прилипала, которому явно хотелось поговорить о былом. — Я привык видеть таких людей только мертвыми на земле. Мадара отложил кофейные капсулы. — Повтори. Второй приподнял брови. — Сейчас какой-то писк вырвался из твоего рта, я не расслышал. — Я лишь сказал, что он не был серьезен! И ничего не понимал в политике! Мадара втащил ему по лицу. Наблюдал, как ошарашенный Второй падает на пол, закрывая разбитый нос. М-да, с такой тряпкой не потанцуешь. Мадара молча забрал капсулы и пошел к кассе, но в конце стеллажа остановился вполоборота. — Один удар рукава брони. Хаширама величайший из когда-либо живших шиноби. А если бы не его политика, твоя вшивая деревенька Тумана карту бы не марала. У него был такой объем чакры, который моллюскофил за всю свою жалкую жизнь не скопил бы. Он умел лечить себя, не складывая печати, и его техника древесного дракона Мадаре действительно нравилась. Как и в целом стихия дерева. Техники мудреца — это отдельная история. Короче, никто не смел оскорблять его врага! Мадара швырнул капсулы, пробил их и вышел из магазина, пока дело не закончилось стычкой с охраной. Он был слишком стар для мелочных потасовок в магазинах. В конце концов никто не гарантировал, что ПТСР не вдарит ему в голову и он не увидит в охранниках талибов или мексиканских наркоторговцев. Или гребаного Обито с его компанией тупых друзьяшек-неудачников. Отвратительно. Он за себя не ручался. Холодный воздух немного отрезвил его. Он ухмыльнулся, почувствовав себя лучше, отыгравшись на прилипале из Тумана. При жизни он, кажется, не досчитался лещей по лицу, раз не боялся открывать свой поганый рот. — Ходил за кофе? — когда Мадара зашел в дом, Хаширама стоял в холле, покачиваясь на пятках. Внимательный взгляд карих глаз скользнул по Мадаре сверху вниз. — О-о, Дара, — он взволнованно подошел ближе. — Что у тебя с рукой? — Ничего, — отрезал Мадара, наконец вслушиваясь в долгожданный гул кофемашины. — Напоминал одному треплу, где его место. — Это звучит грубо, Дара, — улыбнулся Хаширама. — Поверь мне, нет. Он достал кружку и сделал глоток кофе. Чуть не подскочил — Хаширама вдруг оказался сзади и дышал ему в шею. — Блядь, Хаширама, сколько раз мне говорить… Не подкрадываться сзади — в самом деле так сложно? Он ненавидел это дерьмо. Еще с тех пор, как качал Изуну на руках, и какой-то шиноби накинулся на них со спины. Ему было пять, а Изуне еще трех лет не исполнилось — какого хрена? Мадара не придумал ничего получше, кроме как свернуться калачом, закрывая собой Изуну, а себя — руками. Он не успел бы сделать ничего другого. Хорошо, что кто-то из клана был поблизости и успел помочь. Он поклялся, что больше никто не подойдет к нему со спины. И никто не подходил. Ну или почти. — Но я думал, — Хаширама провел носом по шее, заставляя Мадару остановиться с приподнятой в воздухе кружкой. — Что я единственный могу подойти к тебе сзади. Он мог. Но до того момента, когда воспользовался этим, чтобы воткнуть в него свою катану. Дешевый эвфемизм. Хаширама был возбужден. — Хаширама… — мрачно начал Мадара, опуская кофе. — М? — он невинно приподнял брови. — У нас давно не было, Дара. Мадара уставился на кружку. Смуглые ладони скользнули ему под рубашку, задрали до груди, чтобы найти его соски. Погладить изрисованную шрамами кожу. — Что насчет супружеского долга, Мадара? — Хаширама смеялся. Клоунский нос он не забыл надеть сегодня? Шутник, блядь. Мадара вздохнул. Они жили вместе семь лет — поздновато играть в недотрогу. Тошнило от одной мысли, что он сейчас начнет отбиваться от Хаширамы, как мальчик-зайчик из яойной манги — нет, не туда, подожди, ах! Блядь. В конце концов кого он обманывал? Мадара постарался посмотреть правде в глаза (без истерик) и представить, что это произошло в прошлой жизни. Может, Хаширама бы перепил сакэ (он всегда пил много сакэ) или его оглоушило бы какой-нибудь возбуждающей дрянью во время одной из их совместных немногочисленных миссий. Мадара не особо верил, что Хаширама попробовал бы трахнуть его при здравом рассудке. В другой, той, жизни — каким был бы их секс? Мадара постарался высвободиться, чтобы чуть-чуть подраться (взять максимум от процесса), но Хаширама держал намертво. Притирался бедрами к заднице и шумно-коротко дышал в ухо. Да — это было бы на том языке, который он хорошо понимал. На языке силы. Долго. На каком-нибудь походном футоне или мокрой траве. Это было бы любопытно. Похоже на то, как он дрался с ним? Драться Мадара любил. Будет ли его сердце так же танцевать в процессе? В конце концов Мадара не заслуживал меньшего, чем трахаться с гребаным богом шиноби. Он адекватно себя оценивал — это была его сильная сторона. Он решил (вновь отринув недостойные истерики), что один раз позволил бы такое — окей. Во-первых, если бы Хаширама показал ему, что достоин этого (а они оба знали, что Хаширама всегда укладывал его на лопатки, и тот раз не стал бы исключением). Во-вторых, если бы никто не узнал. Ощущения от слияния чакры были бы фантастическими. У него волосы на затылке вставали дыбом от одной мысли. Чистая энергия в чистом резонансе. Как раз то, что написали на каменной скрижали из подземелий Учиха… Хотя в действительности вряд ли мудрец шести путей (или Зецу, или кто бы то ни было) имел в виду именно это, но Мадара был вольным интерпретатором. В любом случае воспоминания Хаширамы можно было подрихтовать шаринганом. И дать ему снова. И снова, если оно будет стоить того (редкое веселье в бесконечном аду). И сделать так, словно в его памяти это был только один раз. Мадаре нравилось держать ситуацию под контролем. Но была одна проблема. В этой жизни у него не было шарингана. И Хаширама уже успел снять с него белье. Открывал смазку, чтобы подготовить его для себя. Наверняка будет больно — разумеется, природа во всем была к Хашираме очень щедра. — У этой дряни срок годности еще не истек? — пренебрежительно фыркнул Мадара, брезгливо рассматривая упаковку смазки. Телячьи нежности не для суровых полумертвых ниндзя. — Хочешь, чтобы я подготовил тебя по-другому? — глухо поинтересовался Хаширама у его уха. — Нет. Дебил. С трудом втиснулся в него пальцами. Мягко целовал в шею, вдыхал запах вечно растрепанных волос. Повторял его имя, снова и снова — Мадара, Мадара, Мадара. Просил расслабиться. Конечно, ему не терпелось же. В конце концов развернул к себе лицом и поцеловал — Мадаре не слишком нравилось меняться слюнями, лучше бы сразу к делу. Хаширама размазал между его бедер остатки смазки, от холода мурашки кольнули кожу. Он весь покрылся ими от кончиков пальцев до груди. Посмотрел в расслабленное лицо Хаширамы — карие глаза потемнели, брови хмурились, он был возбужден. Почти как в битве, но немного мягче?.. — Прикоснешься ко мне? — спросил Хаширама, и Мадара честно не был до конца готов дрочить бывшему другу детства, который его зарезал. А потом отшил на глазах у каких-то придурков (они тогда уже были мертвыми). Хаширама помог ему определиться, обхватив ладонь и прижав сначала к своему твердому животу, а после направив немного ниже. Мадара сомкнул пальцы и попробовал ласкать, как себе — смотрел задумчиво и наконец почувствовал, как нужно. Хаширама задышал громче. Запрокинул голову, удерживая Мадару за бедра. Когда открыл глаза, глухо позвал: — Иди ко мне. «Ко мне», как выяснилось, означало «ложись на стол и раздвигай ноги». Мадара поморщился, но лег. Если этот гребаный стол, блядь, сломается, он сломает Хашираме хребет. Каштановые волосы щекотали кожу — такие мягкие. Хаширама поцеловал его в колено, раскрыл пальцами и, направив себя, вошел. Мадара с грохотом ударил кулаком по столу. Как вообще можно быть таким? — Хаширама, — проговорил он сквозь полубезумную ухмылку. И Хаширама ответил: — Мадара. Как в старые добрые времена, а? Он засмеялся бы, если бы Хаширама не наполнял его так, что дышать было больно. Его движения холодно-сладким эхом отдавались везде. Смуглые ладони, державшие колени раскрытыми, были как каменные. Громко вздохнув, Хаширама вдруг потянул его на себя, заставил охватить ногами и поднял. Понес в сторону спальни — мышцы дрожали под пальцами Мадары, но он ни разу не запнулся. Опустил на футон и забрался следом, снова направляя себя внутрь. Рухнул на него, двигался размашисто и больно, Мадара схватил его за волосы, прогибал спину, закрывал глаза — было в этом что-то сакральное, что-то безумно приятное, он не мог отрицать. Мадара прожил очень долгую жизнь, и даже не одну. Его мало, что веселило. Но почти все, что его веселило, было связано с Хаширамой. До сорванного дыхания приятно, что Мадара чувствовал… взаимность. Лицо навалившегося и трахающего его Хаширамы было полно сосредоточенного удовольствия. Ему было приятно его тело. И его теплота, и безумие, и царапины от коротких ногтей были желанны. Хаширама закончил внутри — как и всегда делал — и упал влажным лбом в подушку у головы Мадары. Коротко дышал и содрогался. А как только пришел в себя, мягко провел широкой ладонью по бедру, обхватил член и заставил Мадару кончить, не вынимая. Ему должно было быть стыдно — но было уже все равно. Он славно провел время. Лежать рядом на футоне тоже оказалось терпимо, но Мадаре быстро стало скучно. — Хаширама, — сказал он. — Ты еще не забыл, как танцевать? — Разумеется, нет, — зевнув, ответил Хаширама. Совершенно не удивился вопросу, как будто сам хотел подраться хорошенько. Отвратно было признавать, но Мадара был в курсе, что обычно ему было мало одного раза. Хаширама легко поднялся, натянул белье и штаны. Размялся немного, похрустел пальцами. Мадара наблюдал за тем, как свет скользит по подтянутому карамельному животу и мышцам груди. Встал в стойку. Устремил свой божественный неподкупный взгляд на Мадару. Он почувствовал, как губы против воли расплываются в еще более широкую ухмылку. В том мире было мало радостей — это был ад — но драки с Хаширамой были одной из маленьких долгожданных радостей Мадары. Волнительно. Весело. Он был как пьяный. Хотел больше и больше от этой жизни, которая больше не принадлежала ему. Медленно приподнялся, небрежно натягивая домашнее кимоно на голое тело. Не отводил глаз от Хаширамы, держал в видимости, как врага дикий зверь. Обошел разворошенный футон и тоже встал в стойку. Он мог поклясться — боги — у Хаширамы был точно такой же взгляд. Такой же, как в прошлой жизни перед их сражениями. Некоторые вещи не менялись. Мадара кинулся первым, и ощутил до дрожи знакомое чувство — как вспененная волна разбивается вдребезги о каменный берег. Хаширама легко откинул его в сторону, ударил сам, и Мадара едва увернулся. Вцепился захватом и попробовал повалить на пол — но пропустил подножку, и с трудом не полетел носом на татами. Как лиана, повис на Хашираме, чтобы устоять на ногах. — Мое сердце танцует, когда я сражаюсь с тобой, — признался Мадара ему на ухо. Хаширама был сосредоточен. Хотел победить. Чтобы не свалиться, приходилось все время не терять концентрации — Мадара обожал это чувство. Так весело. Дух захватывало. Они сцепились снова, и Хаширама воспользовался преимуществом — на Мадаре была одежда. Непростительная ошибка, а ведь он знал, что Хаширама хорош в куми-ката — провел скрестный захвах и сжал кулак по центру шеи, а другой ладонью схватился за локоть. — Какого черта? — холодный голос Тобирамы заставил Хашираму немедленно убрать руки. Мадара наблюдал, как менялось его лицо — от сосредоточенности средневекового самурая до дурачка из американских ситкомов. Удивительные метаморфозы. Мадара небрежно поправил на себе сползшее кимоно. — Господи, — закатил глаза Тобирама и задвинул сёдзи обратно. — Не входи туда, они там трахаются. Приглушенный голос Изуны откуда-то из соседней комнаты раздался следом: — Ты отвратителен. Мадара был зол за прерванное веселье. Ему хотелось подраться еще чуть-чуть. — Ну-ну, — утешил его Хаширама, кладя горячую и влажную ладонь на плечо. — Подеремся еще дома.