От чистого истока

Мадара нашел Хашираму на кухне — он заваривал чай, напевая что-то под нос. Внутри сиборидаси плавали листья зеленого чая, и сладкий запах наполнял комнату. — Хаширама! — закричал он, распахивая сёдзи. Хаширама чуть не выронил свой чайник, но среагировал моментально: — Мадара! Однако заметив разъяренное лицо, стушевался немного. Мадара медленно зашел на кухню, пылая чистым и искренним гневом. — Какого хрена ты вытворяешь? — прорычал он. Отодвинув кружки от греха подальше, Хаширама примирительно поднял ладонь и улыбнулся: — Тише-тише, что такое? — Что такое, блядь, — просипел Мадара. — Ты еще спрашиваешь, что, блядь, такое?! Ты долго собираешься разыгрывать этот цирк?! Хаширама медленно опустил ладонь. — Я не понимаю… — Не понимает он, — дрожа от ярости повторил Мадара. — Тебе еще хватает наглости, ублюдок… — Мадара, клянусь!.. Боги, пожалуйста, прости меня, я все тебе объясню! — Что ты, блядь, мне объяснишь?! — заорал Мадара. — У меня был один гребаный свитер, в котором я хожу все время!! Решил, если запихаешь его мятым на дно шкафа, я не замечу, что ты изгваздал его каким-то дерьмом?! Хаширама уставился на него. Из чайника, который он все еще держал в руках, медленно капал чай. Пауза затягивалась. — Я… — наконец ожил он. — Я… Прости, я… Я отдам его в химчистку. Извини меня. Он наконец поставил свой чайник на тумбу, склонив голову. Мадара медленно нахмурился. — Ты изгваздал что-то еще? — спросил он с подозрением. — Нет! — Хаширама торопливо убрал чайник и улыбнулся. — Нет, прости, во время созвона один динозавр никак не мог разобраться со звуком и как заорал, ха-ха, я выронил кружку с кофе. Прости. — Чего с тобой опять? — надменно бросил Мадара, скрещивая руки на груди. Хаширама потупил взгляд. — Стыдно. Мне… я плохой человек, Мадара. Я так облажался. О как. Мадара закатил глаза. — Ты когда-нибудь прекратишь впадать в эти депрессивные состояния, Хаширама? — спросил Мадара раздраженно. — Ты меня заебал. Насрать мне на свитер, ладно, только уймись. В конце концов он почувствовал себя глупо — орет из-за тряпья, как какая-то истеричка. Разумеется, в эту игру он тоже никогда не выигрывал: стоило Хашираме сделать такое лицо, словно он на грани трагичного самоубийства, хотелось откатить все назад. В сущности, Мадара понимал, что Хаширама просто дурачился, но это… не помогало. Никогда. Он велся каждый раз. Богами был готов поклясться, если бы во время войны Хаширама рухнул на землю в депрессии, он свернул бы дерево и ушел на хрен. — Для начала можно просто в прачечную отнести… — голос Изуны заставил Мадару обернуться и заметить, что все это время они не были в комнате одни. В другом конце кухни сидели за столом залипающий в планшет Тобирама и Изуна с кружкой кофе. — Или, нии-сан, ты можешь просто расстаться с ним, раз от него одни проблемы, — Изуна пожал плечами. Он никогда не считал Хашираму достойным своего брата. — Ты не больно-то разговорился? — Тобирама отвлекся от своего планшета, чтобы посмотреть на Изуну. — Давно не отхватывал? Одетый в домашнюю юкату Изуна развалился на стуле. — Это от кого? — спросил он надменно. — От тебя, что ли, бестолковый Сенджу? Тобирама собирался что-то ответить, но заметил, что Мадара все еще пялился на них. — Да вы не обращайте на нас внимания, — сказал тогда Тобирама, возвращаясь к своему планшету. — Продолжайте как ни в чем не бывало. Как вы обычно и делаете. Цирк. Мадара вышел из кухни, с яростью захлопнув за собой сёдзи. Время до самолета домой тянулось вечно. Он скучал по Изуне — но в компании с Тобирамой все это становилось утомительно. Тобирама был худшим воплощением того, что он не любил, проще говоря, он задевал его хрупкую нарциссическую натуру, ублюдок. Он мог просто отвалить? Желательно, еще тогда, в Конохе — вытянуть палку из своей горящей жопы и позволить ему стать хокаге? В этом мире его поведение точно расценили бы как расизм. Словно почувствовав это, потенциальная жертва культуры отмены в самом деле отвалила от Мадара и осталась на кухне залипать в свой нищебродский планшет. Спасибо, блядь. Наконец-то он мог остаться один. Мадара жадно вдохнул зимний воздух. Слушал стук бамбукового фонтана. Хотел успокоиться. — Мадара? Тихий голос Хаширамы заставил его закатить глаза. Христа ради, ну что еще. — Ты злишься на меня? Он не подходил ближе, просто стоял за спиной у приоткрытой двери сёдзи, прижимался спиной к косяку. Как большой ребенок, честное слово. Мадара выдохнул облако пара. — С чего бы я должен на тебя злиться, Хаширама? Правда была в том, что он искренне хотел злиться. Он хотел бы поиграть в гребаную Уму Турман из «Убить Билла», нарядиться в желтый костюм и задушить Хашираму во сне. Он хотел бы злиться, ведь — уже не утверждая, что он не был размазней — ему было очень больно. Он потерял всю свою семью. Изуна, которого он носил на руках, который любил зарываться в его волосы на затылке, когда сидел на спине, держась израненными руками за шею, умирал в агонии несколько дней, прежде чем Мадара осознал, что уже какое-то время не слышал чужого дыхания. Он не хотел власти и не хотел войны, он просто хотел защищать своего брата. Но кончил тем, что жил бок о бок с его убийцей, отказываясь признавать, что ему просто некуда больше пойти. Кроме Хаширамы, у него никого не осталось. А потом отвернулся и Хаширама. Не то чтобы Мадара не начал первым, но он не верил, что Хаширама отреагирует вот так. Что стало с человеком, который просил его снова покидать вместе камешки? Это было слишком много для одного человека и, особенно, для Учихи. Он не понимал, что с этим делать. — Прости. — Я же сказал, забыли, — Мадара повернулся и осмотрел его. — Завелся из-за какой-то херни. Едва ли он собирался признать, что на самом деле первым начал истерику. Но реакция Хаширамы была чрезмерной. Впрочем, как и всегда. — Я не злюсь, просто твой брат заебал. — Чем? — искренне удивился Хаширама, подходя ближе. Снег хрустел под его ногами. — Он пялится на меня. — Прости? Мадара на мгновение почувствовал себя идиотом. — Он что-то скрывает, — пояснил он. Как же хотелось курить. — Еблет, словно натворил херню какую-то. Прямо, как у тебя. Он с подозрением уставился на Хашираму. Тот заулыбался, почесал затылок. — Все что-то скрывают, правда, Мадара? Это необязательно что-то плохое. — Если он тронул брата, богом клянусь… — Ты тронул его брата первым! — рассмеялся Хаширама. Мадара кисло ухмыльнулся. — Что, теперь парно поженимся, как подружки чирлидерши из старшей школы? — Вряд ли, — вздохнул Хаширама, становясь рядом и чуть прижимаясь к нему плечом. — Мы уже семь лет, как это сделали. Действительно. Спасибо за очередное напоминание его унижения. Забавно, что и Тобирама, и Хаширама в конце концов их зарезали. Грустная была бы свадьба. Но Фрейд бы оценил метафоры с клинками. — Ты вещи собрал? — он сменил тему. Говорить о будничном по-прежнему было странно. — Не собираюсь опоздать на самолет из-за того, что ты снова что-то забыл. Хаширама повесил голову, грустно переминая сандалями снег. — Ты прав… я вечно всё порчу… — Мы можем просто долететь до гребаного Нью-Йорка без этих твоих гамлетовских сцен?! — Конечно, можем, — не поднимая головы, все так же мрачно отвечал Хаширама. — Но только если… если ты больше не станешь устраивать сцен ревности в самолете… Мадара побагровел. — Что ты сказал?! Хаширама! — он орал так, что от его голоса приседали бы кони. Гонялся за смеющимся Хаширамой по саду, совсем затоптал весь снег. Морозный воздух резал лицо — как в детстве. Хаширама вдруг остановился, раскинул объятия и повалил их обоих на землю. У него лицо раскраснелось, как у девицы. Мадара мрачно уставился на него из под челки. Отряхивал с себя снег. — Брат! — на него вдруг рухнула теплая тяжесть, он едва успел вытянуть руки, чтобы Изуна не упал носом в снег. Как ни крути, ему было не пять, а двадцать девять — даже Мадаре не просто было удержать такой вес. Ухмыльнулся. Изуна походил на огромного льва, который котенком привык спать в маленькой корзинке, и теперь, будучи огромной стокилограммовой махиной, все равно пытался залезть в нее, чтобы поспать. Продолжая лежать на нем, обхватывая руками в широких синих рукавах домашнего кимоно, закрыв глаза, прижимался носом к плечу. Мадара потрепал его по волосам. Теплые. А его Изуны — истлели в деревянном гробу. Он отстранил руку. Не заметил, что Хаширама рядом больше не улыбался.